— Из Москвы?? Так вы из самой Москвы?? Боже мой!! — отец Арсений от избытка чувств сперва обхватил голову руками, затем плюхнулся на нары, потом вскочил, порывисто обнял своего странного спасителя и, сложив пальцы для крестного знамения, зашарил глазами по углам комнаты, которая была небольшой закрытой частью лагерного барака. Не найдя святых икон, он перекрестился просто в сторону окна, где лес приветливо, как ему показалось, махал своими ветками, и горячо зашептал благодарственную молитву сначала Иисусу Сладчайшему, затем Пресвятой Богородице и Ангелу-хранителю.
Когда молодой батюшка закончил молитву и обернулся к Андрею, это уже был не тот унылый рохля в истертой рясе, а настоящий православный священник, полный воодушевления.
Андрей мягко пресек попытки прорваться целому потоку вопросов у отца Арсения.
— Все, все потом. Завтра утром, ах, нет, уже сегодня засветло вставать. В пять мы встаем и уходим домой. Идти нам в лучшем случае до завтрашнего позднего вечера, в худшем — два дня, вот по дороге я вам все и расскажу. А теперь спать.
— Ну скажите хотя бы свое имя.
— Пока мы отсюда не уйдем — не надо, честное слово. Береженого Бог бережет, не так ли? Завтра всё узнаете. Всё, спать.
После краткого молитвенного правила оба, и священник и диакон, отбились и быстро уснули. Диакон, правда, еще проверил засов на двери и щеколду на оконной раме.
Неизвестно, что снилось счастливому молодому священнику накануне освобождения из плена, а капитану третьего ранга Марченкову почему-то снились бородатые боевики в камуфляже, которые ночью волокли его куда-то сначала в лес, а потом в какой-то странный дом. Это был сон из разряда плохих, потому что в нем Андрей сквозь пелену видел и понимал все, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
(Ничего, этот сон про пленение чеченскими боевиками он видел уже сто раз и знал, чем он закончится.)
В просторной хате, куда его втащили, посреди стояло. женское гинекологическое кресло с приваренными подлокотниками, а вокруг по периметру располагались длинные неокрашенные деревянные лавки без спинок.
(Это что-то новенькое, такого в снах Андрея еще не было.)
За пределом комнаты слышалось монотонное то ли бормотание, то ли пение. Оно приближалось, а вместе с ним приближалась неясная тревога. Боевики куда-то исчезли, а вместо них около кресла появились три фигуры в белых холщевых балахонах-рубахах чуть ниже колен.
(Ну да ничего, во сне всякое бывает. Сейчас он выйдет отсюда прочь и накостыляет всем, кто ни попадется под руку.)
Андрей дернулся к дверям, но у него ничего не получилось. Что за. Да он уже лежит, привязанный к смотровому креслу! Голый! Ремни крепко стянули запястья и щиколотки, но голова свободна. Он начал вертеть ею, оценивая обстановку.
(Что бы значил этот сон?)
— Покройте сего скверного ризами белыми, ибо он жаждет очиститься и убелиться!
Это пропело стоявшее посередине чмо, очень похожее на бритоголового знакомца, и тут же живот, руки и ноги пленника покрыл большой белый платок. Три фигуры воздели руки кверху.
— Эй, этот сон мне не нравится! — хотел крикнуть Андрей, но из него выходило только — М-м-м! Гмр-р-хрр! Гм-м!!
Дергаясь в кресле что есть силы, он вывернулся дугой и увидел. Сзади, сразу за его креслом, привязанный к старой дюралевой больничной каталке, безжизненно лежал отец Арсений в одной набедренной повязке!! И повязка эта посередине была в крови!!!
Андрей дернулся еще раз, снова закричал, но понял, что у него завязан рот. Он мычал и мычал, а многоголосый хор приближался. Пелена рассеивалась. Контуры предметов и клоунов в балахонах начали проясняться.
Вдруг до морского диверсанта Марченкова дошло, что это не сон.
Мгновенно оценив теперь уже реальную ситуацию, он понял, что их с отцом Арсением каким-то незаметным образом усыпили (видимо, газом, потому что в любом другом случае он бы проснулся) и приволокли к соседям, то бишь скопцам. Но вряд ли вор в законе Седой имел к этому отношение — всему виной бритолобый главарь этой секты, который любой ценой хочет отомстить. И теперь он лежит в этом гинекологическом кресле у скопцов, подготовленный к.
О-о, этого только не хватало!
Но тогда отца Арсения уже. Бэ-э-ли-и-н!!
Снова взгляд назад, теперь уже осмысленный.
Точно, православного священника отца Арсения уже оскопили и настала его, диакона Андрея Марченкова, очередь! Стоп, а может, нет? Может, сонного отца Арсения быстренько раздели, привязали к каталке и обмотали смоченной кровью тряпкой, чтобы посильнее запугать его, Андрея? Наверное, так и есть, потому что хоть в полусне, в тумане, но общую картину похищения и общее время он, опытный натренированный диверсант, определить смог. Так вот, слишком быстро у них как-то получилось с отцом Арсением, у скопцов так не бывает. Оскопление — это определенный ритуал, причем почти полностью добровольный, а не просто над сонным ножом махнуть. И вообще, если разобраться, кого они по-быстрому и по-тихому оскопили? Действующего православного приходского священника! Да этот «клиент» для них на вес золота! Говоря современным языком, он для секты — самый мощный пи-ар, который можно себе вообразить! Поэтому именно с Андреем им резон расправиться быстро, а со священником они обязательно проведут ритуал как можно более торжественно и «по полной программе». Так что, скорее всего, батюшка еще просто спит. Ну и ладно, пусть, он и так достаточно натерпелся. А мы повоюем. И не будем подавать виду, что раскусили их устрашающую хитрость. Кстати, хорошо, что руки скрыты тряпкой.
Андрей выразительно посмотрел в глаза стоящему посредине в рубахе бритолобому скопцу и гмыкнул, давая понять, что хочет говорить.
Едва заметный кивок — и тот, который справа, подойдя, одним рывком сорвал повязку со рта. Затем подкрутил снизу рычажок, приводя кресло в сидячее положение. Банально: столько мистики, а рот заклеили обыкновенным тарным скотчем.
— Ну, и чего здесь происходит, а, Клим?
— Нет, дорогой неофит и будущий наш брат, здесь я не Клим, а Великий Учитель.
— Слушай, ты, «великий учитель», ты хоть знаешь, что за вон того священника тебя и всех твоих так называемых адептов сначала порвут, как тузик тряпку, а потом то, что от вас останется, упекут в самую северную колонию общего режима, где ваша участь будет мягко говоря плачевной. Даже Седой это понял и отпустил от геморроя подальше, а ты что, такой смелый? Или просто тупой? Слышь, Клим, ты ведь подставляешь не только себя — ты подставляешь Седого, подставляешь китайцев. Но главное, ты подставляешь американцев! Тут скоро такая зачистка начнется, что мама не горюй! И во всем виноват лично ты. Отпусти сейчас же!
Тройка в рубахах стояла молча. Стихло и хоровое пение около самой двери.
— Поздно. Грядите, братья и сестры! — бритолобый так резко выкрикнул, что оба его подручных вздрогнули.
Двустворчатая дверь медленно торжественно отворилась. В зал в две шеренги начали заходить такие же ряженые клоуны, как эта троица перед креслом, только рубахи попроще. Заполнив весь периметр комнаты с обеих сторон, люди замерли и опустили головы.
Бритолобый повернулся лицом к двери и торжественно, нараспев, как поэтесса Ахмадулина, продекламировал:
— Сей призыв страшного Суда
С Авраамовских времен ведет свое начало,
Но не был им исполнен он тогда,
Хоть нож и жертва, все к тому уж лежало.
И названо с тех пор сие непослушание,
В котором почти каждый мущина виноват,
Имя его очищение — обрезание,
А по современнее кострат.
В воцарившейся после «декламирования» тишине раздался еле сдерживаемый смех Андрея. Стоящая рядом троица с укором зыркнула на пленника.
— Хм. Хм. Ой, извините.
И чуть тише, заговорщицки:
— А что? Что я должен делать?
И все-таки прыснул смехом. Люди в балахонах возмущенно переглянулись, пораженные таким кощунством.
Андрей и не думал издеваться, просто он решил разрушить ритуал и максимально затянуть время (он был уверен, что Седой хватится пропавших, догадается обо всем и, как вор в законе, давший слово, явится сюда с разборками, а дальше видно будет). Руки, нужно побыстрее освободить руки.
Бритолобый, весь красный от гнева, метал глазами молнии в Андрея, а своим адептам нервными взмахами рук велел восстановить тишину и внимание.
— Видишь, слепец, как ум твой ослеплен миром, погрязшим во грехе? Видишь, несчастный, как твою плоть терзают бесы? Ты бахвалишься, кощунствуешь. Но над кем ты кощунствуешь, богохульник? Над собой кощунствуешь!..
— Да нет же, просто эти жалкие виршики. Подожди, подожди, стоп, тайм-аут! Ты хочешь сказать, что собираешься оскопить меня, как вот этого священника?
— Да.
— Но, насколько я помню ваши правила (я кое-что читал о вас), на это я должен дать свое согласие. Я вам его не давал, а без этого весь ритуал недействителен и не будет иметь того сакрального смысла, который вы в него вкладываете.
— Ты запамятовал: ты уже давал свое согласие.
— Да ну? Когда?
— В вагоне поезда, когда ехал сюда, к нам.
— И кому же?
— Мне.
— Во как! Неужели? Что-то не припоминаю. Но даже если и допустить этот бред, то разве не должен я высказать свое желание перед остальными членами «корабля»? Разве они не должны его услышать? Ребята, он вас обманул, никакого согласия я не давал, и этот ритуал незаконный! Я заявляю это во всеуслышание!
Зал загудел. К Андрею дернулись двое подручных бритолобого явно с целью стукнуть того как следует по башке.
— Стойте, стойте, вы чего? А вдруг я передумаю и захочу, а? Давайте хоть поговорим. Вы растолкуйте мне, может, я чего-то не понимаю, а вы сразу кидаетесь. — Андрей натурально изобразил испуг, потому что любые действия сектантов могут сбросить или сдвинуть белое покрывало, под которым он уже почти освободил руки.
— Оставьте его! Сей скверный нуждается в просвещении.
Главарь секты знаком руки усадил всех присутствующих на лавки, размышляя при этом: «Ладно, почему бы не поговорить. Лишних полчаса ничего не испортят. Трындеть — не руками махать, здесь мы его уделаем. Да и братии будет урок». Отошли и сели оба прислужника. Вместо них он призвал к себе худого невысокого мужика с умными глазами. Видимо, в помощники. — Вот, неофит, наш брат Трофим ответит на все твои вопросы.
«Брат» Трофим смиренно поклонился Андрею.
— Расскажите, на чем основана ваша вера.
— Исключительно на Святом Писании, брат. Прежде всего, это Евангелие от Марка, глава 18, стихи 7-9: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше войти тебе в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный; и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную».
Торжественно процитировав отрывок из Евангелия, мужик снисходительно посмотрел на раскоряченного в кресле Андрея. Смотрел на него и бритолобый, как пялились и все присутствующие в зале, а таковых было человек сорок, не меньше.
— Ну? — не выдержал «великий учитель».
— Чего «ну»?
— Говори, спрашивай, не молчи, потому как если молчишь — значит, согласен. Ну а если согласен, тогда чего ждать?
— Слушай, мы говорим о вере и о Боге, а я, голый, сижу в этом женском смотровом кресле. Ты вот про кощунство говорил, а разве такая ситуация тебе не кажется кощунственной, комичной, нелепой, не соответствующей духу разговора? Развяжи меня.
— Э-э, нет. Посиди так. Тем более, что если, как ты говоришь, ты читал о нас, то должен знать, что неофита при посвящении и очищении садят на стул лицом к двери и накрывают его белым платом. Что мы и сделали. Поэтому или спрашивай или мы приступим.
— К чему приступим, к оскоплению? Как я понимаю, это у вас основное таинство, которое должно сделать меня чище, освятить, не так ли?
— Истинно говоришь, брат, воистину так, — довольно закивал книжник скопцов.
— Но ни одно таинство не действует освящающе на человека, если человек сам этого не хочет. Даже Господь Бог, давший нам свободу воли, не может помогать нам без нас самих, без нашего на то желания и соответствующих усилий с нашей стороны. Или вы считаете себя выше Бога? Или думаете, что, калеча себя и других без соответствующего на то желания, механически очищаете душу от дальнейшей возможности грешить? Но ведь вы отрезаете всего лишь кусок бренного тела, по сути праха, который в свое время и так уйдет в землю, из которой временно взят, а говорите о грехах, то есть о состоянии души, о духовном. Вы хоть разницу-то понимаете между бренным телесным и вечным духовным? Простым хирургическим воздействием духовную жизнь не исправишь.
— Это мудрствование, словоблудие. А значит грех. Но еще больший грех подвергать сомнению слова Иисуса Христа.
— Никто их сомнению не подвергает, просто вы берете цитату из Евангелия и трактуете ее буквально. Но тогда из слов Христа в вашей трактовке сколько раз человек может соблазниться? Соблазнился первый раз — отрезал одну руку, соблазнился второй раз — другую, потом ногу, вторую ногу, потом глаз что-то увидел — долой его, затем другой. Что дальше? Был человек, а стал изувеченный кусок мяса. Добавьте сюда еще два уха, нос и то, что вы отрезаете. Выходит, теоретически человек может соблазниться всего десять раз, потому что больше нечего отрезать. Вы хоть понимаете, какой это бред? Кстати, если эти слова Христа для вас являются главными, то почему здесь нет безногих, безруких и одноглазых инвалидов?
— Потому что мы истребляем зло в корне, мы вырываем «ключ бездны», а рука, нога, глаз — это второстепенное. Когда вырван «ключ бездны», остальное тело освобождается от падения, очищается от скверны.
— То есть для вас грех сводится исключительно к плотским отношениям, к одному только сексу? А как же гордыня, зависть, злословие, сребролюбие, уныние, другие грехи? Они-то куда девались? Автоматически улетучились вместе с «ключом бездны»?
— Бог сотворил Адама и Еву людьми бесплотными, подобными ангелам, то есть не имевшими половых органов. Как скоро они нарушили заповедь Божию и, прельщенные дьяволом, съели запрещенные яблоки, подобия запрещенных плодов выросли на их теле. Скопческое обрезание очевидным образом подразумевает возвращение к безгрешному, «ангельскому» состоянию человека. Даже сам Иисус Христос был обрезан!
— А-а, вона как. Знаете, есть такой анекдот. Забегает в хирургическое отделение больницы молодой человек в свадебном костюме и бросается к врачу: «Доктор, срочно кастрируйте меня!» Доктор опешил: «Что сделать??» «Кастрируйте, говорю, срочно!» «Но, может быть,…» «Да все в порядке, давайте быстрее». Видя такое упорство и уверенность, хирург соглашается и дает парню бланк заявления, чтобы тот письменно все написал. Быстро прошла несложная операция, наркоз заканчивает свое действие и жених, морщась от боли, одевается на выход. Врач его спрашивает напоследок: «Молодой человек, а все-таки, скажите, зачем вам это все понадобилось?» «Видите ли, доктор, — говорит довольный жених. — Я сегодня женюсь на девушке из еврейской семьи, и мы сразу после свадьбы уезжаем в Израиль». Врач-хирург в шоке: «Так, может, вам нужно было сделать обрезание?» «А я что сказал???» Так вот, уважаемые скопцы, хочу вам напомнить, что сейчас на дворе двадцать первый век. Это в восемнадцатом и чуть-чуть в девятнадцатом некоторые безграмотные крестьяне из глубинки не знали, что такое обрезание, но сейчас-то зачем строить из себя идиотов? При чем тут обрезание Господне? Я слышал, вы и Георгия Победоносца сюда же вписали: змий, которого он копьем поражает — это, якобы, он протыкает свой. Не, ну вы даете!
К креслу подскочил бритолобый главарь Клим.
— Страшно время, други, будет,
Как господь судьбой засудит,
Земная жизнь други решится,
Судьба божия совершится,
Белый конь у нас явится,
На коне сидит бел-мужествен,
Всем грешным ужасен,
На нем ризы белей снегу,
На нем венец, яко цвету,
Из уст его оружье
Избивает всякую ложность,
Его имя — свобожденье.
Его верные были слуги,
Ко стопам его идоша,
Все на белых на конях.
На конях товары печати,
За что было бы отвечати.[15]
— Ты это к чему, Клим? Ты успокойся, пожалуйста, не кипятись, а то у тебя что ни вирши, то более заковыристее и закорявистее. Захотел стихи почитать — почитай Пушкина или, я не знаю, Лермонтова, что ли. А от этих сочинений уволь. Мы ведем серьезный разговор с братом Трофимом, а ты все портишь.
— Это не вирши!! Это не вирши, дурак, это глас простого народа, в котором чувства выстраданы поколениями, в которых мудрость веков! Пусть они не так складны, как Пушкин, но они не развлекают и не ублажают, как Пушкин, а учат правильно думать и жить. Продолжай, брат Трофим.
Худосочный сектант снова подошел к Андрею.
— Христос был распят в наказание за учение о чистоте. Что же это за учение о чистоте, которое он проповедовал простым людям, не книжным?
— Да, что это за учение?
Местный «мудрец» вошел в раж и, предвкушая замешательство неофита, медленно поднял указательный палец вверх, призывая всех к предельному вниманию.
— Внемлите! «Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит».[16]
Тишина наступила полная. Все благоговейно молчали, некоторые кивали, думая, что Господь Бог Иисус Христос в своем слове к ученикам-апостолам напрямую сказал о них.
Не выдержав больше минуты, Андрей кашлянул.
— Можно говорить?
Худой важно кивнул, мол, говори.
— Это, конечно, здорово, что в вашей общине есть люди, цитирующие по памяти Евангелие. Однако цитировать священные тексты вовсе не значит понимать Слово Божие. Извините, но и попугая при желании можно научить цитировать. Быть книжником и знать букву — это не значит понимать, принимать и исповедовать дух. Господь Иисус Христос сказал: «Лицемеры! хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря: «приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»[17]. Вы читаете Писание языком, сердце же ваше далеко отстоит.
— Но Христос четко же сказал о скопцах! Какие тут могут быть толкования!?
— А такие, что вы ринулись исполнять все буквально, не поняв суть и не потрудившись понять, испросить совета.
— Какого совета, у кого?
— У святых отцов, конечно. У тех людей, которые своей жизнью смогли приблизиться ко всему тому, к чему призывал Христос. Они оставили нам свою мудрость в книгах для нас, маловерных, а обыкновенные люди, не живя духовной жизнью, по гордыне своей сами начинают трактовать Слово Божие. Священное Писание потому так и называется, что Слово в нем неотделимо от Духа Святого. Вы же пытаетесь отделять. Или Святой Дух подменять другими духами. Но есть непреложный великий духовный закон: дух творит себе формы. Так вот, достаточно посмотреть на ваши формы, чтобы понять, какой у вас дух.
— И все-таки настаиваю: Иисус Христос четко и ясно произносит слово «скопцы». Можно и так переводить, и эдак, а о скопцах Он говорит однозначно.
— Фарисеи, эти ревностные соблюдатели буквы Закона Моисеева, всегда пытались своими вопросами искусить Христа. В том числе и задали ему вопрос: «По всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?» Этот вопрос был давним предметом спора среди фарисеев и народа. Одни, сторонники популярного тогда раввина Гиллера, утверждали, что разводиться можно по всякой причине, другие, сторонники не менее популярного раввина Шаммаи, говорили, что развод допустим только по причине прелюбодеяния. Моисей же позволял разводы лишь «по жестокосердию вашему, но так не было от начала». Фарисеи задали Христу вопрос, чтобы после ответа натравить на Него сторонников противоположного мнения. Но Христос восстанавливает первоначальный закон брака, утверждающий его нерасторжимость. Бог сотворил одного мужчину и одну женщину, следовательно, в намерении Творца было, чтобы мужчина имел лишь одну жену и не оставлял ее. Эта супружеская связь ближе и теснее, чем кровная связь сына с отцом и матерью, которых он оставляет ради жены: два человека становятся одним существом и телесно, и по мыслям, и духовно. Ученики, смутившись таким требованием, сказали: «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться», то есть лучше совсем не вступать в брак, чем вступив, терпеть при себе жену злую и сварливую и не иметь возможности отослать ее от себя. Господь Своим ответом, описанном в Евангелие, исправляет легкомысленное суждение учеников. С одной стороны, Он подтверждает, что действительно, «лучше не жениться», а с другой, указывает, что безбрачие, соединенное с сохранением целомудрия, не только не легче состояния брачного, но даже настолько трудно и тяжко, что не все могут взять на себя этот подвиг: «не все вмещают слово сие, но кому дано». Этими словами Господь возносит состояние девства на такую нравственную высоту, на которой находятся высшие и совершеннейшие состояния духовной жизни, ибо все лучшее, чем может обладать человек, является бесценным даром Отца Небесного. Есть люди, которые получают этот дар во чреве матери, есть такие, которые своей высокой духовной жизнью (многолетней духовной жизнью, трудами, преодолением скорбей, смирением, правильной молитвой и покаянием, а не тупым членовредительством) получают этот дар в зрелом возрасте, а есть такие, которые, понимая умом всю важность духовного совершенства, сами сознательно хотят получить от Бога этот дар. Но в любом из этих случаев вступающий в подвиг девства имеет великую нужду в помощи Божией и получит ее, если добровольно ищет. Христос прямо говорит: «…не все вмещают слово сие, но кому дано… Кто может вместить, да вместит». Однако «кому дано» не значит, что этот дар Божий не зависит от нашей собственной воли. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что «дано тем, кои хотят».
Поэтому далее Господь сравнивает безбрачие с добровольным скопчеством, которое, конечно, нельзя понимать буквально, грубо, физически. Это скопчество духовное, а не телесное. Господь как раз и противопоставляет его именно физическому, телесному, примитивному скопчеству, ничего не имеющему общего с подвигом духовным, с духовной жизнью, ведь только правильная духовная жизнь открывает врата Царствия Небесного, а не отрезанный и сожженный «ключ бездны». Да, «дано тем, кои хотят», но из того, что вы тут делаете, видно, чего именно вы хотите. Еще раз напоминаю вам: дух творит формы.
Вперед опять вышел бритолобый главарь секты.
— Сейчас наступают последние времена, и подвизаться в многолетних подвигах, настраивать безупречную духовную жизнь, искать и штудировать многочисленных святых отцов, которые жили Бог знает когда и о последних временах имели представление сугубо теоретическое — на это все времени уже нет. Русские люди начали массово это понимать уже в восемнадцатом веке.
— Например, ваш основатель и идейный вдохновитель Кондратий Селиванов?
— Не только он. Сатанинская власть всегда преследовала нас, и именно потому, что мы проповедуем истину. Истину простую и народную, без всяких лукавых мудрствований. Священное Писание написано притчами? Так совершенно же ясно, что Христос пришел на землю научить людей оскопляться, предварительно оскопившись Сам и затем оскопив Своих 12 апостолов (в Писании это описано, как умывание Христом ног Своим ученикам). Именно за это Его распяли. Распяла та власть. Гонит и распинает нас и власть нынешняя, потому что мы не наводим туман на людей, а четко и понятно говорим, как можно спастись. Реально спастись, сейчас, а не вымышлено и где-то там, после смерти.
— Вы говорите о примитивном членовредительстве, а не о спасении. Церковные правила на протяжении веков запрещали добровольное оскопление, приравнивая его к самоубийству: 22, 23 и 24 из Апостольских правил, 1-е правило Никейского собора и многие другие.
— Нам не указ правила церкви, которая всегда прислуживала государственной сатанинской власти. Какой же власти захочется, чтобы простой народ был умнее ее, да еще, не смотря ни на какие гонения, спасся, когда она, эта власть, знает, что непременно погибнет? Погибаешь сам — захвати с собой в преисподнюю как можно больше душ. Кто может так рассуждать, как не верные слуги диавола? А мы спасемся.
— «Конец света». «Только мы спасемся». Каковы признаки этого?
— Когда нас, очищенных и верных, станет на земле 144 000, то наступит здесь, на земле, наше Царствие. В своих Откровениях (Апокалипсис, глава 14, стихи 1-5) Иоанн Богослов пишет: «И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих. Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу, и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим». Некоторые сперва пришли к нам просто из желания иметь более чистую жизнь, потому что мы учим «вина не пить и с женою не иметь плотского греха», были и такие, которые из крайней бедности пришли, потому что содержать жену и детей сегодня нет никакой возможности. Но все они, как и большинство других, пришли к нам ради одной конечной цели: спасения и вечного блаженства. Спрашиваешь, как скоро наступит это вечное блаженство? Это зависит только от нас самих. Для этого оскопить нужно как можно больше людей. Поэтому, кстати, здесь и ты, и этот несчастный заблудший священник. Был бы и тот мальчик из поезда, но ты все испортил. Его вечная погибель — на твоей совести.
— Знаешь, Клим, в том поезде ехали две несчастные женщины из секты «Свидетели Иеговы» — так они тоже, представь, уверены, что для них забронированы места среди тех ста сорока четырех тысяч избранных, которые будут блаженствовать вечно на земле. Что-то уже стало тесновато на горе Сионе от спасшихся и верных, то ли еще дальше будет. Надо же, отрезали кое-что — и уже спаслись! Уже избранные! Эк вас расперло от гордыни-то! Святитель Феофан (Говоров) говорил: «Сам дрянь дрянью, а все твердит: «Несмь якоже прочии человецы!» Все, как один, святые отцы утверждали: «Тот, у кого нет понимания во внутреннем, того и внешнее не спасет». Как же вас может спасти внешнее оскопление, если о внутреннем вы даже не помышляете! Внутренняя, то есть духовная, жизнь начинается с покаяния. Но вам не в чем каяться: то, из-за чего вам нужно было бы каяться, вы отрезали. Следовательно, духовная жизнь ни к чему, или, как ты говоришь, пустая трата времени.
— Мы очистились, поэтому и верим в свое спасение. Христос говорил: «Блаженные чистые сердцем, ибо они Бога узрят»[18].
— Чистоты сердца вы достигли хирургическим путем? Гениально! Чик — и айда на Сион Бога зреть! Значит, четыре Евангелия, по-вашему, — благая весть о кастрации? Да ты, Клим, «слепой вождь слепых», а «если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму»[19]. Сам падаешь в яму и вон сколько людей туда тащишь. Не страшно?
Андрей заметил, что с некоторых пор дискуссии адепты секты скопцов, поначалу сидевшие в тупом оцепенении, начали переглядываться. А теперь осмелели настолько, что иногда перешептывались. Это не ускользнуло и от внимания бритолобого. Он уже жалел, что позволил начаться этому спектаклю, в котором, как и в рукопашной схватке, пленник также одерживал верх.
— Заткнись, несчастный!
— Я спросил, не страшно ли тебе? Твой книжник брат Трофим цитировал восемнадцатую главу Евангелия от Марка, в которой говорится: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит». Это о тебе. Ты проводник соблазнов, Клим, ты раб страстей. В тебе гордыня аж клокочет. Страсти, возобладая над человеком, требуют от своего раба оправдания. Гордыня требует, а ум ищет оправдания. И находит. Душа же, подчиняясь страстям с помощью такого оправдания, соединяется с демонами-мучителями. Тебе наплевать на вечную жизнь, тем более, что если вы, скопцы, так буквально понимаете Евангелие, то должны знать, что вечное блаженство обретается в Царствии Небесном, а не здесь, на земле, где все из праха появилось и в прах превратится. Вы же хотите вечного царства скопцов именно здесь, на земле, где сатана правит бал. Ты, Клим, и вы, присутствующие, говоря о вечном земном блаженстве, должны всегда помнить слова Христа: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше»[20].
А дальше случилось то, чего не ожидал ни Андрей, знающий о железной дисциплине в подобных сектах, ни сам главарь общины: с одной из лавок встал мужчина и задал вопрос!
— Скажите, что, по-вашему, нужно делать, если согрешил и грех сей жжет огнем?
Бритолобый настолько был поражен отчаянной смелостью своего адепта, что минуту не знал, что предпринять, невольно дав Андрею время ответить на вопрос.