- А что насчет Крайчека?
- Я останусь здесь, - ответил тот. Похоже, он, наконец, вернул самообладание.
- Лучше побуду здесь, чем полезу на эту старую развалину.
- Остаемся мы вдвоем, - сказал Менхаус.
- Господи Иисусе, - сказал Сакс. - Развяжите меня уже. Я в порядке. Я просто голову потерял, всего то. А сейчас я нормальный.
Кук привязал шлюпку к трапу, стараясь не касаться грибка, и поморщился, когда нейлоновый трос врезался в эту подрагивающую массу и снова пустил из нее черную "кровь".
- И, тем не менее, Сакс, ты будешь связан до тех пор, пока мы не примем другое решение.
- Скорее всего, навсегда, - сказал ему Фабрини.
Кук взял пистолет и сунул химический фонарь под рубашку. Фабрини взял нож, и они стали подниматься наверх. Под весом Кука трап затрепетал. Он скрипел, шатался, но держался. Кук чувствовал, что ступени слегка прогибаются под его ботинками, но решил, что они его вынесут.
Фабрини не особенно был рад лезть на брошенное судно - это было хорошо по нему видно - но на попятную идти не собирался. Особенно при Саксе. Несмотря на изменившуюся ситуацию, игры в "мачо" между ними продолжались.
Когда они поднялись до середины трапа, и из-за тумана и водорослей шлюпку стало почти не видно, Фабрини сказал:
- Посмотри на это, Кук. Видишь?
И Кук увидел. Это было похоже на серию длинных, зубчатых борозд на корпусе, будто что-то исцарапало судно на всю длину. Кук понял, что не хочет знать их происхождение.
- Похоже, судно ободралось обо что-то, - сказал он.
- Или что-то ободрало его.
Они добрались до главной палубы и просто стояли там, чувствуя судно, уверенные, что судно тоже чувствует их. Большинство палуб было затянуто туманом, и они видели лишь лабиринт из склонившихся над ними силуэтов и теней, и возвышающийся мостик. Они шли мимо торчащих, словно рога труб отопления и вентиляции, мимо громоздких палубных рубок и высоких круглых орудийных башен.
|
|
- Похоже на боевой корабль, - сказал идущий первым Кук. - Глянь на эти пушки.
- По крайней мере, они могли защитить себя, когда оказались здесь.
Палубы скрипели под ногами, как двери в гниющих домах. Куку весь корабль напоминал гигантский гроб, вытолкнутый из могилы. Полуистлевшее нечто, полное сырых тайн и вязких, ползучих теней. Атмосфера была нездоровая и отравленная, буквально разъедающая душу. Он чувствовал это костным мозгом. В воздухе висел почти осязаемый запах тления и старости. Все было ржавое, покосившееся и гниющее. В палубах и переборках зияли огромные дыры, словно вокруг щедро побрызгали кислотой. Это место было такое мрачное, призрачное и угрожающее, что все внутри сжималось от ужаса.
Они двигались в сторону кормы, осторожно проверяя палубы на прочность, потому что было похоже, что корабль может развалиться под ними в любой момент. Проходя под вышками и кранами, напоминающими вытянутые руки скелетов, они увидели, что те тоже опутаны толстыми нитями грибка.
- Похоже на воск, - сказал Фабрини. - Капающий и текущий отовсюду.
Кук сказал, что они посмотрели достаточно и нужно возвращаться к мостику или рулевой рубке. Из трещин в переборках и из щелей в люках тянулись извивающиеся пальцы тумана и зловещие цепкие тени. Зловоние висело над кораблем заплесневелой пеленой, густое, застарелое и омерзительное. Ничего доброго и обладающего даже отдаленно здравым умом не могло обитать на этом корабле... И им не хотелось бы лицезреть то, что могло плодиться в таких условиях. Время от времени Кук чувствовал под палубами легкую вибрацию, словно нечто чудовищно тяжелое шевелилось там, пробуждаясь и втягивая в себя этот зловонный воздух.
|
|
Под мостиком они остановились, учащенно дыша, но не от физической перегрузки.
- Может... может, нам вернуться? - спросил Фабрини, с такой надеждой в голосе, что было сложно ему отказать.
Но Кук покачал головой.
- Мы должны подняться на мостик и посмотреть, нет ли там чего-нибудь полезного. Если хочешь, - сказал Кук, хватаясь за ведущую наверх лестницу, - можешь подождать здесь.
Фабрини посмотрел на окружающие его тени и шевелящиеся щупальца тумана:
- Ага, хрен тебе. Пошли.
Взглянув на Фабрини, Кук едва не рассмеялся. Не, он знал, что такое страх, потому что сам боялся... но напуганный до смерти Фабрини выглядел очень комично. Со всеми его накачанными мускулами.
Кук стал подниматься по лестнице, Фабрини лез следом. Никто не глядел вниз, пока они не оказались в безопасности, на выступе снаружи прямоугольной рулевой рубки. Перед ними открылся вид на призрачный туман, окутавший корабль, и на бесконечные заросли водорослей. Вглядываясь в этот призрачный мир, сложно было не поверить в морских чудовищ, в корабли-призраки... или во что-то куда более худшее.
- Ну и видок, - сказал Кук.
- Ага, от такого вида хочется вскрыть себе вены.
В отличие от рубок на большинстве судов, которые в основном имели круглые иллюминаторы, эта обладала большими квадратными амбразурами. Такими черными и грязными, что даже Фабрини не смог бы отскоблить их своим ножом.
|
|
Кук нашел дверь, которая оказалась не заперта. Она настолько проржавела, что им пришлось таранить ее плечами, чтобы приоткрыть хотя бы на пару футов. Дверь застонала, как гвоздь, который вытаскивали из старой доски, и ее заклинило окончательно. Теперь они не могли ни открыть ее шире, ни закрыть.
Внутри было темно, как в шахте.
Кук стоял, ощущая тьму и спрашивая себя, действительно ли хочет туда зайти.
- Ну? - спросил Фабрини.
Кук щелкнул химическим фонарем об колено и вошел первым. Воздух был сухой и спертый, в свете фонаря огромными хлопьями плавала пыль. Они двигались с осторожностью, боясь провалиться в какую-нибудь дыру или пораниться об острую металлическую полку. А может быть, просто может быть, они боялись, что их схватит нечто с длинными белыми пальцами и красными, как алый лед глазами.
- Боже, здесь пахнет могилой, - сказал Фабрини.
И это не далеко от истины, - подумал Кук. Корабль походил на саркофаг, поднятый из пучины. Он пах солью, плесенью, ржавчиной и древностью. И был еще другой запах. Отчетливый запах грязи, который ему не понравился.
- Смотри, - сказал Фабрини. - Лампа.
Он снял ее с крюка и показал Куку. Кук взял ее, увидел слабую тень плещущегося в ней керосина. Он вытащил из кармана коробок водостойких спичек, который взял из спасательного оборудования. Зажег одну об клепаную переборку, и дикие тени заплясали вокруг них. Сухой фитиль загорелся сразу же.
- Да будет свет, - произнес Кук, поворачивая вентиль, пока мостик не озарился желто-оранжевым светом.
Теперь они впервые смогли рассмотреть помещение, в котором оказались. Оно было длинным и прямоугольным, с висящими на переборках спасательными кругами. Повсюду лежал толстый, пушистый слой пыли. Они обнаружили старомодный коротковолновый приемник, весь покрытый зелеными пятнами. Корабельный компас был густо покрыт илом. Машинные телеграфы, связывающие мостик с двигателями правого и левого борта, заклинило от ржавчины. На ограждении мостика было столько грязи, что Кук не понял, что это латунь, пока, потерев, не обнаружил блестящий металл. А корабельный руль был окутан паутиной и покрыт комьями пыли.
Казалось, здесь никто ничего не касался в течение десятилетий.
- Боже, - произнес Фабрини, рассматривая зрительную трубу на латунной треноге. - Как давно был брошен этот корабль? Сто лет назад, что ли?
Кук лишь покачал головой и прошел в соседнюю комнату. Там стоял большой плоский стол, а в ячейках вдоль дальней стены - какие-то штуки, похожие на плакаты, скрученные в рулоны.
- Полагаю, это штурманская рубка, - сказал Кук и поставил лампу на стол, покрытый дюймовым слоем пыли.
На нижних полках лежали медные тубусы с картами и пособия по навигации. Над ними висел никелированный барометр-анероид. Стол был завален старыми навигационными приборами - циркулями и параллельным линейками, протракторами и квадрантами. В деревянном ящике с зеркалами и солнцезащитными очками Кук нашел секстант. В другом оказался корабельный хронометр.
Кук допускал, что в реальном мире некоторые из этих вещей представляли бы для коллекционеров немалую ценность.
Большинство книг находилось в плачевном состоянии - изъеденные червями, с разбухшими от влаги страницами и раскрошившимися переплетами. Фабрини взял одну в руки, и страницы рассыпались, как осенние листья. Некоторые были в лучшем состоянии, но большинство разрушилось под действием плесени. Кук нашел одну особенно большую книгу в кожаном переплете. Большинство страниц слиплось, остальные были испещрены черной плесенью.
- Похоже на судовой журнал, - сказал Кук, поднося ближе лампу.
Фабрини кивнул.
- Ага... "Циклоп"? Тут прямо вверху страницы написано. Слышал когда-нибудь о нем?
Кук покачал головой.
- Это действительно военный корабль.
- Какого черта здесь делает судно ВМС?
- Ты как думаешь?
Кук всмотрелся в написанные мелким почерком строчки, от времени приобретшие медно-красный цвет. Большинство страниц порвались, когда он попытался разъединить их, и ему пришлось читать фрагменты между пятнами плесени. Пролистав журнал, Кук обнаружил, что ближе к концу многие страницы были в достаточно хорошем состоянии, хотя и деформировались от воды.
- Боже, эти записи... самые последние записи... берут начало с Первой мировой. 1917-ый год, 1918-ый. А потом ничего. - Он посмотрел на Фабрини. - Похоже, "Циклоп" находится здесь очень давно.
Фабрини лишь сглотнул в ответ.
Кук продолжал читать, пытаясь собрать воедино события последних недель, после которых корабль оказался в Мертвом море. Фабрини был нетерпелив, но понимал, что журнал может содержать важную информацию, если они смогут ее найти.
- По-видимому, - сказал Кук спустя некоторое время, - "Циклоп" использовался для перевозки угля. Провел много времени в Южной Атлантике, заправляя английские суда. В середине февраля 1918-го года он находился в Рио-де-Жанейро. Похоже, у него были проблемы с двигателем. Поэтому на нем проводились ремонтные работы. Потом он принял на борт одиннадцать тысяч тонн марганцевой руды, и взял курс на Балтимор. - Кук пролистывал страницы, пытаясь разобрать что-нибудь сквозь плесень и разделяя слипшиеся страницы. - Очевидно, возникла какая-то проблема. Старший офицер, по имени Форбс, был заперт капитаном. Парня звали Уорли. Большинство записей принадлежат ему, но они мало что проясняют. Я их едва могу разобрать.
Кук продолжал читать и рассказывать Фабрини, что узнал. В Бразилии корабль принял триста пассажиров, большей частью военных моряков с других судов, возвращавшихся домой. А также взял на борт шесть военнопленных, направленных в военно-морскую тюрьму в Нью-Гемпшире. Двое из них были причастны к убийству другого матроса, и за это один из них должен был быть повешен.
- Они остановились в Барбадосе и, по-видимому, обедали там с какими-то официальными лицами. Эта часть записей почти не читаема... Но 4-го марта они отплыли в сторону Балтимора. Черт, страницы сильно повреждены. Хотелось бы знать, что случилось потом...
С удвоенным интересом Кук продолжил чтение. Фабрини уже начал терять терпение. Кук читал еще минут десять или пятнадцать, игнорируя предложения Фабрини вернуться к спасательной шлюпке.
- Не нравится мне, что мы оставили Менхауса с теми двумя сумасшедшими, - сказал он.
- Подожди, - сказал Кук. - Ладно, следующая запись, которую можно хоть как-то разобрать, относится к 13-му марта. По-видимому, "Циклоп" уже заблудился в этом тумане. На корабле начались беспорядки. И все записи уже делал старший офицер, Форбс.
Со слов Кука, то, что произошло потом, напоминало какую-то мыльную оперу. Записи, относящиеся к той неделе, за которую произошли самые важные события, оказались нечитаемыми. И он мог судить о случившемся лишь из обрывочных фрагментов. Корабль заблудился, и экипаж то ли взбунтовался, то ли был близок к этому. Капитан Уорли проигнорировал предупреждения механика, что двигатели находятся в плохом состоянии. Он продолжал вести судно на полном ходу, и оно влетело в гигантский остров из водорослей, запутавшись в них винтами. Выбраться оттуда оно уже не смогло. Левый двигатель выгорел полностью. А правый заклинило. Высадившись на тот остров из водорослей, экипаж стал постепенно выходить из подчинения. Уорли, насколько мог судить Кук, стал агрессивным и неадекватным. Чаще был пьян, чем трезв, морально и физически измывался над экипажем.
- Похоже, он еще до отплытия был непригоден для выполнения своих обязанностей, - задумчиво пояснил Кук. - И в один из дней той недели он зашел слишком далеко. Уорли, совершенно выжив из ума, и, устав, с его слов, от "суеверного страха" и "отсутствия силы духа" у его людей, решил немного поиграть мускулами. Забрал с гауптвахты шестерых заключенных и вывел их на палубу. И на глазах у экипажа застрелил их всех в голову из пистолета 45-ого калибра.
- Хороший парень, - сказал Фабрини. - Напоминает Сакса.
- Потом матросы сумели нейтрализовать Уорли и заперли его в каюте, освободив старшего офицера, Форбса. Видимо, Уорли запер его за то, что тот выступил против капитана из-за одного погибшего матроса. Похоже, его смерть была на совести Уорли, но ни у кого, кроме Форбса не хватило смелости высказать это капитану в лицо.
Форбс, должно быть, пользовался у матросов популярностью, и ему удалось сплотить экипаж, но двигатели не подлежали ремонту. Надежды не было. В ту ночь, или в то, что здесь называется ночью, на воду были спущены несколько шлюпок и большинство членов экипажа и пассажиров уплыли в туман. Больше о них никто не слышал.
- Вот, читай, - сказал Кук. - Это важно.
Фабрини вздохнул, не слишком довольный этим уроком истории. Наклонившись над штурманским столом, он принялся читать:
15 марта 1918 года (местоположение неизвестно).
Ситуация ухудшается. Уже почти восемь дней в этом проклятом тумане. Намертво застряли в скоплении водорослей. Некоторые матросы предложили, и я могу их понять, чтобы мы оставили "Циклоп", потому что он превратился в мертвый корабль, огромную гробницу для всех нас. И куда нам идти? В тот жуткий туман и море дымящихся водорослей?
Хотя я не смею признаться в этом экипажу, боюсь, что отсюда нет спасения.
Ибо это не наш мир. Это не Атлантика. Этого моря нет ни на одной карте. Я не могу сказать, где мы находимся. Так как я был под стражей, когда мы заплыли в туман, я не видел, как это случилось. То, что рассказали мне офицеры и доктор Аспер, вызывает большое беспокойство. Аспер намекнул, что, по его мнению, нас перенесло в какой-то неведомый мир или экзистенциальную сферу. Через какой-то неведомый канал, как-то связанный с искажениями пространства и времени. Хотя мои познание в физике ограничены, Аспер говорит, что это искажение можно сравнить с трещиной в стене, с дырой, в которую мы провалились. Несмотря на всю невероятность версии, я с ним согласен. У меня нет выбора. Вспоминаю рассказ Герберта Уэллса про химика, который в результате взрыва в лаборатории оказывается в ином измерении. Похоже на наш случай.
Задаю себе вопрос, в какие кошмары заплыли экипажи тех похищенных шлюпок...
16 марта 1918 (местоположение неизвестно)
Хотя это звучит как минимум безумно или напоминает жуткую главу, вырванную из столь же жуткой книги, я должен записывать те ужасы, которые мы лицезрели или чувствовали в тумане. В паре случаев мы видели огромного светящегося зверя, обитающего среди водорослей. Видимо, он обладает способностью светиться силой воли. Не могу описать его внешний вид, так как видел его лишь мельком. Но размеров он был гигантских. Часовые утверждают, что видели тварей с длинными шеями, торчащими из водорослей, и огромных бурых червей размером с питонов. Еще они сообщают о странных скоплениях водорослей, двигающихся независимо от основной массы. Признаю, что в это трудно поверить, но я лично видел какую тварь, размером с летучую мышь, которая внезапно выскочила из тумана и пролетела над палубами, и которую я принял сперва за гигантского мотылька.
Знаю, что мы должны покинуть корабль, но сомневаюсь, что сможем долго продержаться в этом призрачном, первобытном море. Ибо в нем есть жизнь, мерзкая и скрытая жизнь...
17 марта 1918 (местоположение неизвестно)
Капитан Уорли совершенно обезумел. Я разговаривал с ним ранее, и тот грозный, нетерпимый человек, которого я знал, исчез без следа. Осталась лишь оболочка. Сумасшедшее, трясущееся существо, которое скулило и визжало. Он был подвержен приступам дикой мании, указывал на вещи, которые я не видел (и не мог видеть). В тихие моменты он без умолку повторял, что лишит себя жизни, прежде чем "за ним придут из тумана... и будет плохо". Он убежден, что в тумане существует некий тайный, страшный разум, который играет с нами. Утверждает, что когда он один, тот приходит к нему сквозь переборки, в виде призрака. Что у него есть "глаза, прожигающие взглядом", а прикосновение похоже на "жгучий, отравленный лед".
Очень хочу, чтобы Уорли был единственной жертвой безумия. Но остальные члены экипажа и пассажиры тоже страдают слабоумием разной степени тяжести. Окутывающий нас туман это не обычный туман. Что-то в нем проникает в разум людей, и их мысли становятся черными, а мозги гниют. Да, я тоже это почувствовал, и могу подтвердить его тлетворное влияние.
Моральный дух экипажа, несомненно, достиг низшей точки. Я до сих пор не терял надежды, но боюсь, что она сама оставила меня.
Следующие несколько записей были уничтожены плесенью. Фабрини хотел уже прервать чтение, но Кук не позволил. Он хотел, чтобы Фабрини прочел остальное. То, что ему самому уже было известно. Поэтому, ругаясь сквозь зубы, Фабрини пропустил неразборчивый фрагмент и начал читать с места, указанного Куком.
20 марта 1918 года (местоположение неизвестно).
Я не спал уже несколько дней. Боюсь засыпать. Когда читаю записи последних двух дней, мне кажется, что тогда я был близок к истерике. Они похожи на бред сумасшедшего. Но кто в этом адском месте может утверждать, что он не сошел с ума? Я не буду останавливаться на тварях, ползающих по бортам корабля или на гибели шлюпки с ее экипажем, когда у всех на виду на главную палубу напал чудовищный осьминог. Чем меньше говорить об этих кошмарах, тем лучше. Хочу лишь сказать, что ситуация изменилась в явно худшую сторону. Среди членов экипажа и пассажиров случился всплеск самоубийств. Люди исчезали с вахты, другие - прямо из своих кают. Уорли тоже пропал. В переборке его каюты мы обнаружили дыру, как будто нечто прогрызло сталь, чтобы добраться до него. Сошел Уорли с ума или нет, он был прав в одном - в тумане есть нечто разумное. Порождение тьмы, нечисть, выползшая из глубин первобытного страха, что дремлет в душах всех людей. Я почувствовал это влияние. Холодный, больной разум, безумная тень, живущая вне пространства и времени, следящая из тумана и обгладывающая разум людей, как стервятник, поедающий падаль. Да, он сводит всех с ума, и меня тоже. Люди утверждают, что он взывает к ним из тумана голосами умерших родных, показывает им вещи, разрушающие разум. Не буду говорить, что он показал мне. Да поможет нам Бог. Ибо с каждой ночью он становится все ближе и затягивает все больше людей в этот гибельный туман.
21 марта 1918 года (местоположение неизвестно).
Мы - узники водорослей и останемся таковыми. Скорее от отчаяния я приказал спустить на воду моторизированное китобойное судно. Живущие в водорослях звери стали в последнее время тише, чего не скажешь о другой твари. О том призраке, или как там его еще можно назвать. Я приказал спустить то судно на воду, чтобы с группой отобранных людей, включая судового врача, доктора Аспера, изучить наше местонахождение и найти возможные пути эвакуации. Психическое давление на членов экипажа и пассажиров сейчас таково, что порядок на судне практически рухнул, и все разбились на маленькие группы, яростно враждующие между собой. Произошло уже несколько случаев вандализма. Боюсь, что в определенный момент времени оставшиеся члены экипажа и пассажиры опустятся до первобытного состояния. Что-то нужно делать. Ради спасения наших жизней и душ нам нужно принять меры.
(некоторое время спустя)
Сквозь водоросли мы шли на веслах, а как только достигли чистой воды, запустили мотор. Но "чистой" ее можно было назвать с большой натяжкой, учитывая, где мы находимся. Вода была вязкой и имела розовый оттенок. Поверхность была покрыта какой-то подрагивающей слизью, напоминающей желатин. Повсюду плавали комки водорослей и разнообразный гниющий мусор. Доктор Аспер отметил, что это неведомое море похоже на органический бульон.
Примерно через час мы заметили пароход, застрявший в другом скоплении водорослей. Мы решили подняться на борт. Господи, как бы я хотел, чтобы этого не случилось. С помощью абордажной лестницы мы перелезли через фальшборт. Судя по табличке на мостике, это был "Корсунд" из Копенгагена. Несмотря на то, что пароход был покрыт каким-то странным грибком и крупными пятнами мха, это был красавец. Вздымающийся нос и изящно изогнутая корма. Надстройка представляла собой лабиринт из вышек и кранов, опутанных паутиной кабелей и воздушных опор. У него были две огромные дымовые трубы, длинная, красивая палубная рубка. Да, гордый и надежный на вид корабль.
Но он оказался брошен... хотя, как мы обнаружили, не пуст.
На главной палубе мы обнаружили большие почерневшие участки. Некоторые переборки при прикосновении крошились. Подозреваю, что судно подверглось выборочному воздействию какой-то сильной, таинственной жары. В палубной рубке мы нашли десятки мертвых тел. Многие вскрыли себе бритвами вены или повесились. Это было омерзительное, ужасное зрелище. На корабле царила атмосфера морга, разрытых могил и прозекторских комнат. Мы все ее почувствовали. В койках лежали сожженные дотла люди. Они были превращены в шелушащиеся мумии всепоглощающей, направленной жарой, которая даже не опалила простыни или подушки. Некоторые из моих людей сразу начали шептаться о колдовстве и тому подобном, но мы с доктором Аспером не верим, что все это имеет столь уместное, хоть и тревожное объяснение.
Капитана мы нашли в его каюте. Он сидел в кресле, его запястья были перерезаны бритвой, которую он по-прежнему сжимал в руке. Но его лицо... перекошенная от ужаса маска и уставившиеся на что-то незримое для нас глаза. У меня было безумное предположение, что он убил себя, прежде чем то, что он увидел, добралось до него.
В рулевой рубке находились еще трупы. Но они не были сожжены или как-то изуродованы, разве что имели на себе некоторое количество ушибов. Доктор Аспер осмотрел их и сообщил, что они, вероятно, погибли от какого-то страшного припадка. Их кости были сломаны, конечности вывихнуты, мышцы живота растянуты и разорваны. Большинство прокусило себя языки. У всех на лицах было выражение такого же крайнего ужаса, как и у капитана - оскаленные зубы, застывшие в крике рты, выпученные глаза. Их глаза, боже милостивый... Я никогда не видел ничего подобного. Они были совершенно белыми, но не остекленевшими, как бывает при гниении, а такими, будто из них высосали цвет. Или то, на что они смотрели, было настолько мучительным и ужасным, что их пигмент полностью обесцветился.
Позже доктор Аспер попробовал провести грубое вскрытие одного из трупов, воспользовавшись скудными хирургическими инструментами, найденными на "Корсунде". Он сказал мне, что нервные ткани размякли фактически до состояния кашицы. А мозг словно вскипел и превратился в жидкую слизь. Он не мог понять, что могло вызвать столь ужасные последствия. Буквально расплавить человеческий мозг и выбелить глазные яблоки.
Изучение нескольких других тел выявило такую же степень повреждений. Также доктор Аспер обнаружил, что их внутренние органы превратились в какое-то белое желе, которое при прикосновении жгло пальцы. Он нашел похожие скопления этого жгучего желе в других частях корабля. Оно испускало какое-то необычное свечение. Даже доктор Аспер, с его глубокими научными познаниями, не мог объяснить природу этой массы.
После трех часов нахождения на "Корсунде", этом враждебном и мрачном корабле смерти, мы покинули его. От увиденных ужасов, а также незримых, но ощущаемых некоторые люди были близки к истерике. Какая страшная трагедия постигла это судно? И когда, спрашиваю я себя, она доберется до "Циклопа"?
24 марта 1918
Уже несколько дней прошло с момента последней записи. У меня нет хороших новостей. Ничего, что спасло бы тех, кто ищет у меня ответов, которых у меня нет. Доктор Аспер опасается, что члены экипажа, поднявшиеся со мной на борт датского корабля, заражены какой-то неизвестной чумой. У них страшные ожоги на открытых участках рук, как будто они контактировали с источником очень высокой температуры. Доктор Аспер говорит, что ожоги очень похожи на те, которые вызывает радий. Люди страдают от усталости и угнетенного состояния, слабости и сильной рвоты. Аспер делает все возможное, но состоянию людей ухудшается. Боюсь, доктор Аспер тоже заражен, но он не станет признаваться в этом.
Хотя и не имея внешних признаков этого неизвестного недуга, я стал чувствовать нарастающую тошноту и вялость, и есть могу с трудом. Мой разум затуманен, и я больше не доверяю ему.
Какой бы жуткий призрак не кружил вокруг нас в тумане, с каждым днем он становится все ближе. Я уверен, что уже несколько раз видел, как в тумане скользит нечто гигантское и неописуемое. Возможно, это всего лишь мое воспаленное воображения, но я так не думаю. Эта тварь наложила проклятие на это мертвое море и особенно на "Циклоп". Я не могу сказать, что это за призрак, или даже угадать его природу. Но то, что это злобная и голодная тварь, в этом у меня нет сомнения. Она опутала корабль невидимыми нитями и медленно и терпеливо, капля за каплей, высасывает из нас кровь.
Я молюсь о смерти.
29(?) марта 1918
Смерть уже здесь. Безжалостная и голодная смерть, которая преследует наш корабль. Каждые день и ночь исчезает все больше людей. Некоторые, захватив шлюпки, уплыли в туман. Желаю им удачи. Другие тоже избавились от страданий, но не по собственной воле. Этим утром - думаю, что это было утро - мы обнаружили трупы троих человек, исчезнувших несколько дней назад. Как мне описать их останки? Кожистые, пустые оболочки. Лица, как сморщенные осенние листья. Все опутаны какими-то жесткими нитями, такими острыми, что рассекают пальцы при малейшем прикосновении. Словно мухи, закутанные в паутину, трупы свисали с кормовых загрузочных кранов. Их как будто вздернули на виселице. Применив недюжую сноровку, Холмс, наш боцман, сумел срезать трупы. Он забрался туда и распилил удерживающие их жилистые волокна с помощью ножовки. Доктор Аспер слишком болен, чтобы изучать тела. Я попробовал сам, но при попытке вскрыть одно из них ножом, оно раскрошилось, словно было сделано из хрупкого стекла. Тела полностью обезвожены и кристаллизовались. Может, они замерзли? Не знаю, и даже не могу предположить.
Мое состояние ухудшилось. Я передвигаюсь и живу лишь благодаря силе воли. Я не ел уже несколько дней. Кожа стала настолько чувствительной, будто ее натерли каменной солью. Меня регулярно рвет кровью. Нас осталось уже от силы человек двадцать.
Апрель 1918(?)
Я очень слаб. Мне всюду мерещатся приметы и предзнаменования. Я не видел никого уже несколько дней. Или недель? Из тумана доносятся звуки, похожие на крик миллиона птиц или жужжание ос или пчел. Я не обращаю внимания на царапание за дверью, на жуткие, сморщенные белые лица, заглядывающие в иллюминаторы. Над туманом поднялась огромная круглая луна цвета свежей крови и окрасила палубы и надстройки красным огнем. Чувствую родство с порождениями призрачного тумана и моря. Несмотря на всю свою чуждость, они живые, из плоти и крови. Чувствую, что эти крики и жужжание вокруг не материальны в моем понимании мира. Это бесплотный голод. Злобное сознание, которое кормится костями и душами людей. Растет, как паук, на человеческих страданиях и ужасе. Я должен закончить эту запись, прежде чем спрячусь.
Не уверен, но я, должно быть, один. Я зажимаю уши, чтобы не слышать то, что преследует корабль. То, что кричит, смеется и зовет меня. Тот голодный, безликий кошмар.
Проклят. Я, должно быть, проклят. Оно приближается, я чувствую исходящие от него жар и холод. Оно скользит, шипит и заполняет мой мозг лихорадкой. О, холодный, жгучий свет. Ледяные кристаллические глаза космического огня.
Жужжание. Жужжание.
На этом журнал "Циклопа" заканчивался. И для Фабрини и для Кука этого было достаточно. Более чем достаточно. Ибо то, о чем они догадывались, что чувствовали, на что намекал сошедший с ума Крайчек, было описано в лихорадочных, зловещих подробностях лейтенантом Форбсом, старшим офицером "Циклопа", человеком, умершим девяносто лет назад. То, что они читали, было ужасно. Мысли человека, тянущегося к ним из могилы.
Фабрини захлопнул журнал с такой силой, что Кук буквально подпрыгнул на месте.
- Мне это дерьмо не нужно, окей? - хриплым, скрипучим голом сказал он, бледный, как мел. - Не могу принять это дерьмо, Кук. И не говори мне, что моряк просто спятил, потому что я лучше знаю. И ты тоже. О, Господи Иисусе, Кук, я здесь не выдержу. Во мне как будто что-то ломается, и я не знаю, что делать...