– Я не люблю, когда мною командуют, Чак.
– Вот теперь ты и правда заговорил как Кейт.
– Ты представить себе не можешь, как я могу быть похож на Кейта.
– На этой неделе мне на фиг не нужны два таких типа, Шуйлер.
– Я не Саммерленд, Чак. Тебе не платят за то, чтобы ты мною командовал, так что брось пытаться.
Джейсон потянулся взять меня за руку. Я протянула ему левую – правая пусть на всякий случай будет свободна. Потому что если бы взглядом можно было убивать, от Джейсона осталось бы сейчас жирное пятно на бетоне.
Злить вооруженного верзилу – не слишком здравая привычка, и я потом это Джейсону объясню, когда мы будем одни.
Здоровенный Чак стоял перед нами, сжимая и разжимая кулаки опущенных рук – считал до двадцати, наверное. Если бы на нас не была направлена камера, он бы наверняка проявил характер не просто сгибая‑разгибая пальцы.
Фотограф бежал к свету, преследуемый охранниками, щелкая через плечо аппаратом, как отстреливаются на бегу, чтобы задержать преследователей, не особо стараясь попасть. Но целился он не в охрану, а в нас с Джейсоном.
– Сами тогда несите свои чемоданы, – выдавил Чак сквозь стиснутые зубы.
– С радостью, – ответил Джейсон злым голосом. И глаза у него стали очень синие – глубокого, темного цвета. Я поняла, что это цвет его глаз, когда он в гневе.
Фотограф уже скрылся из виду, и охрана вслед за ним. Джейсон поднял оба чемодана, уравновесил их и направился к выходу. Я взяла сумку с пистолетами и пошла за ним, присматривая одним глазом за Чаком.
В одном он был прав: Джейсон нарочно дал в камеру сенсацию, которая попадет во все газеты прежде, чем кто‑нибудь задумается, имеет ли она хоть какое‑то отношение к истине. Все поверят, что Кейт Саммерленд за пять дней до свадьбы с другой женщиной приехал в отель с любовницей.
Вот блин.
Глава двенадцатая
В номер мы попали после того, как Джейсон предъявил удостоверение в доказательство, что он не Саммерленд, – до того нас пытались поселить в номер Кейта. Еще ему досталось несколько более чем фамильярных взглядов от женского персонала. Одна даже попыталась всучить ему записку, пока я держала его за руку в лифте.
Наконец мы попали в номер, дали на чай коридорной, закрыли дверь, заперли и остались одни. Джейсон прислонился к двери.
Номер был просторный, с двумя уголками для беседы, обставленными диванами и креслами. В большие окна лился солнечный свет и открывался вид на горы. Возле одного окна даже стоял стол на четыре места, так что можно было любоваться пейзажем во время еды. Большой номер, просторный, но от декора я просто застыла на месте. Диваны и кресла сплошь пурпурные и красные, но форма у них в чем‑то даже органична. Через тяжелые шторы с боем пробивался солнечный свет, на стенах повсюду висели картины. В основном современное искусство, и это нормально, у меня у самой есть такие картины. Но современная живопись не предназначена для оклейки стен как обои. Это очень уж вычурно и вызывает некоторую клаустрофобию.
– Этот номер называется «Галерея», – сказал Джейсон. Я посмотрела на него. – И это лучше, чем «Бурные шестидесятые». Там вообще все розовое.
– Розовое?
– Розовое.
– Мне очень нравится этот номер, – сказала я, убежденно.
– Спасибо.
Кровать была за углом, и рядом с ней терялся небольшой диванчик. Сев на край кровати, я сняла наконец туфли. Может, если сосредоточиться на текущих проблемах, я перестану пытаться различить, сколько носов на висящей передо мной картине.
– Что это вообще все значит? Ты меня умоляешь не трогать Саммерлендов и конкретно Чака, а потом сам наступаешь ему на хвост?
– Я знаю. Это было очень глупо, да и мелочно.
– Зачем ты это сделал?
Он ослабил галстук и хлопнулся на спину на кровать – меня слегка подбросило пружинами.
– Не знаю.
– Врешь.
Он повернул голову:
– Почему это?
– Потому что у тебя с этими людьми вышла какая‑то история.
– Они уехали, когда он стал губернатором. Я не знал, что они решили вернуться ради свадьбы. Наверное, местная девушка. Мне ее заранее жалко.
– Ага. Я видела, как на тебя смотрели женщины из обслуги. Как будто стоит мне повернуться спиной, и они на тебя набросятся.
– Кейт похож на меня, и я неплохо обеспечен, но Кейт – богат, и отец его богат. Всегда есть женщины, которые хотят быть поближе к богатым мужчинам.
– И сейчас его отец – губернатор и собирается баллотироваться в президенты. Это, я думаю, добавляет Саммерлендам привлекательности.
Джейсон кивнул и сел, оперся локтями на колени, положил голову на руки.
– Не надо было мне позировать перед камерами. Это было ребячеством, но эти близнецы все мое детство были проклятием. Нас всегда пугали – учителя, девушки, ребята, незнакомые. Кейт специально делал гадости и подставлял меня. Точно так же он, впрочем, поступал с родным братом, так что меня он не выделял.
– Брат – это Келси?
– Верно.
– А этот брат хоть чуточку получше?
– Келси со мной играл в некоторых пьесах. Он был спокойнее, слегка застенчив. Неуклюж с девушками – в отличие от ловкого Кейта.
– Похоже, он тебе нравится.
– Мог бы, не будь он Саммерлендом и братом Кейта. С Келси нельзя было дружить, если Кейт этого не позволял. А меня он терпеть не мог.
– За что?
– Добился благосклонности некоторых девушек, которые ему дали отлуп. В смысле, они ему отказали, а мне дали, Анита. Представь себе.
Я представила.
– Они ему отказали не потому, что он не симпатичен, а потому что он сам подонок?
– Именно. А на папины деньги купить девушек, знавших, кто он такой, не получалось.
Джейсон встал и подошел к зеркалу, стал поправлять галстук.
– Я поехал в колледж в Сент‑Луис, а он остался вблизи столицы штата. Но до меня доходили слухи, будто пару раз против него выдвигали обвинения в изнасиловании на свидании. Их снимали, до суда дело не дошло, но я про Кейта верю. На слово «нет» он не очень хорошо реагирует.
– А его папочка выдвигается в президенты, отстаивая семейные ценности, – заметила я.
– Вот поэтому, наверное, такая спешка, чтобы его женить.
– Все равно он сволочью быть не перестанет, это браком не лечится.
– Быть сволочью – это ничем не лечится, – улыбнулся Джейсон. – Он подошел, протянул мне руку. Я взяла ее, и он поставил меня на ноги. – Поехали в больницу.
– Я думала, сперва поедим?
Он покачал головой:
– Если начнем для удобства переодеваться, мне захочется секса, а ты точно указала, что потом долго приводить себя в порядок. Мне отчаянно не хочется ехать к отцу, значит, надо это сделать сейчас и покончить с этим.
– Я думала, это я предпочитаю срывать бинты рывком, а не ты.
– Видимо, годы созерцания твоей храбрости повлияли и на меня.
Это меня даже смутило.
– Какая там храбрость. Меня в самолете чуть не вывернуло от страха.
– Пока я тебя не знал, я думал, что храбрость – это значит не бояться. Ты меня научила, что храбрость – это быть в полном ужасе и все равно делать то, что надо.
Он притянул меня ближе к себе. Из‑за одинакового роста в этом объятии была та интимность, которая бывала с Микой. Когда смотришь не вверх, а прямо на мужчину.
Я рассматривала его лицо, пытаясь найти страх, о котором он говорит.
– Я вижу скорее гнев, чем испуг, Джейсон.
– Стараешься, не заметив комплимента, перейти к делу?
Я пожала плечами – несколько неуклюже, потому что обнимала его, а он – меня.
Он придвинулся почти вплотную, и мы соприкоснулись от груди и живота до бедра. Это было хорошо, и мне не нравилось, что это хорошо. Да, я никогда не говорила, что собственная сексуальность не вызывает у меня протеста.
Но сейчас снизить уровень сексуальности помогло отношение Джейсона. Он придвинулся из дружеских чувств, а не начиная прелюдию.
Он улыбнулся мне – скорее даже оскалил зубы.
– Да, я злюсь. Злюсь, что Саммерленды загубили мое детство, как сейчас хотят загубить мой последний приезд к отцу. Злюсь на отца. Злюсь, что не позволил маме раньше мне позвонить. Да черт побери, я и на нее злюсь, и на сестер, что не позвонили раньше. Могли позвонить, и сидели вокруг этого домашнего тирана и ждали его позволения.
– Он и правда тиран? Или ты со злости так?
Джейсон обнял меня, зарылся лицом в волосы, будто хотел меня вдохнуть.
– Ты его вскоре увидишь, суди сама. Я его ненавидел и так много лет пытался полюбить, что не могу судить ясно.
Я обняла его в ответ, потом сказала:
– Пусти, я туфли надену. Такси вызываем?
– Ага, – ответил он, протягивая руку к телефону.
Глава тринадцатая
Такси не могло выехать с дорожки перед отелем, если только не давить репортеров. Но такой акт, наверное, считается нарушением Первой Поправки, а я целиком на стороне Конституции. Да и вообще убийств не люблю.
Водитель обернулся к нам:
– Мистер Саммерленд, простите, но мне не проехать.
– Моя фамилия… о черт!
Джейсон уставился на толпу, рванувшуюся к нам по дороге, нас окружили. Где же те слуги, что раньше тут стояли? Отовсюду вспыхивали блицы, репортеры орали вопросы:
– Кто она? Вы расстались с Лайзой? Свадьбу отменили?
– Б‑блин, – сказал Джейсон тихо, но с чувством.
Окна закрыли люди и объективы. Я заставила себя дышать ровно и медленно, но клаустрофобия не хотела уходить. Черт.
Наконец в толпе репортеров появились охранники в форме и слуги отеля и начали дюйм за дюймом отталкивать репортеров. Такси стало подавать вперед, но даже с охранниками и слугами нас остановили.
Кэбби повернулся и посмотрел на нас:
– Ну что, бросим это дело?
– Кажется, придется, – ответил Джейсон.
Я выглянула и увидела, как толкаются друг с другом охранник и фотограф.
– Мне тут не проехать, – сказал таксист.
Джейсон посмотрел на меня:
– Если бы не этот поцелуй, что я сегодня устроил, я бы сказал, что хрен с ними. Но здесь моя вина.
Я только посмотрела на него – а что я могла сказать? Он хотел вызвать скандал, и у него получилось.
Охранник постучал в стекло, Джейсон приоткрыл его. Охранник объявил:
– Мне кажется, мистер Саммерленд, вам придется вернуться. Для гарантии вашей безопасности нам нужно больше людей, потому что эти поедут за вами всюду и не отстанут. Это опасно.
– Что вы предлагаете нам делать?
Еще один охранник подошел к окну, его толкали сзади.
– Мы не можем очистить дорогу так, чтобы пропустить такси. Если только не бить по головам.
– На это у нас нет разрешения, – возразил первый. Судя по тону, с этим разрешением он бы радостно прошелся по репортерам, помахивая дубиной. Что за охрана такая?
– Мы сейчас их оттесним, и вы выйдете из такси. Нас тут хватит, чтобы встать вокруг вас кольцом. Вы только оставайтесь в центре, и все будет отлично.
Он говорил уверенно, но глаза этой уверенности не выражали.
Я выглянула из‑за плеча Джейсона:
– Нас же затопчут!
– Нет, мэм, мы вас защитим. Это наша работа.
– Он нас защитит, – сказал Джейсон. – Потому что иначе губернатор будет очень, очень им недоволен. И ими всеми. Правда ведь?
Охранник облизал губы. Глаза его слишком блестели белками – он был по‑настоящему и хорошо напуган. Или у него нервы слабые, или губернатор Саммерленд мог напугать похлеще среднего политика. А может, охранник боялся вылететь с работы.
– Так точно, сэр, – ответил он, повернулся и стал выкрикивать приказы другим охранникам.
– Ты его нарочно напугал, – сказала я.
– Нарочно.
– А зачем?
Он показал на толпу, которую оттесняли охранники.
– Он был прав: если не действовать грубо, нам тут может достаться. Я не хочу, чтобы меня еще раз отлупили вместо Кейта.
Охранники теснили толпу, как оттесняют футболисты игроков противника, только если представить себе, что у тех еще камеры и микрофоны. Репортеры кричали на нас, на охрану, друг на друга, и шум стоял, как в бурю, и все звуки сливались в один неразборчивый рев.
Когда образовалось свободное место, нервный охранник отворил дверцу Джейсона. Я не была уверена, что это самое разумное, но ничего лучше придумать не могла. Джейсон вышел и помог выйти мне.
Не знаю, как мы не ослепли от вспышек, пока прошли два фута. Я вцепилась в руку Джейсона, пытаясь защитить зрение от блицев и думая, куда, к черту, девала солнечные очки. Если они мне когда и были нужны, то вот сейчас.
– Кейт, Кейт! – кричали со всех сторон.
Джейсон выждал некоторого спада в шуме голосов и заговорил ясно и отчетливо:
– Меня зовут Джейсон Шуйлер.
Ему не поверили, завопили протестующее, даже наперли на круг прикрывающих нас охранников. И мы застряли на дорожке, уходящей вверх: охранники не пускали к нам репортеров, но двигаться мы не могли.
На этот раз Джейсон уже заорал:
– Меня зовут Джейсон Шуйлер! Вам доказательство? – Он вытащил бумажник. – Кто мое водительское удостоверение покажет в камеру?
Началась суета и давка, и пока они там спорили, я шепнула:
– Номер и адрес прикрой.
Он кивнул и переменил положение рук, чтобы были видны только фотография и штат. Счастливая победительница конкурса вышла вперед с камерой и оператором и показала удостоверение в объектив. Охранники пропустили только их, но остальные слегка присмирели, очевидно, ожидая своей очереди или надеясь увидеть кровь. Корреспондентка, вошедшая в круг, сунула микрофон в лицо Джейсону.
– Если вы и правда Джейсон Шуйлер, отчего вы тогда так похожи на младших Саммерлендов?
– В школе нас вечно путали. Сами видите теперь почему.
– Вас можно принять за тройняшек, – сказала она.
Он кивнул, мрачновато.
– Я приехал на родину навестить своих, и никакого отношения к свадьбе Саммерленда это не имеет. Сейчас у меня просьба ко всем – дайте мне пройти, навестить родных.
– Что привело вас на родину?
Он посмотрел на меня – я пожала плечами.
– Мой отец умирает от рака, и ему осталось немного. Я очень прошу: пропустите меня с ним попрощаться.
– А кто ваш отец?
– Если я вам скажу, вы же начнете приставать к нему в больнице?
– Нам бы очень хотелось услышать от ваших родных, каково это – иметь сына, так похожего на знаменитых Саммерлендов.
– Мой отец умирает, ему остались считанные недели. Прошу вас, умоляю, не мучайте его. Пожалуйста.
– А кто эта брюнетка? – заорал кто‑то из толпы.
Джейсон отступил, и я вдруг оказалась перед микрофоном.
– Я Анита Блейк.
– Кем вы приходитесь Саммерлендам?
– Никем. И ничего об этой семье не слышала, если не считать губернатора Саммерленда. С Джейсоном Шуйлером мы… добрые друзья.
Это была первая неловкая пауза. Я отлично понимала, что не последняя.
Джейсон положил руки мне на плечи – вспышки словно взбесились. Чей‑то еще голос крикнул из толпы:
– Так вы же Жан‑Клодова Анита Блейк! Правда ведь?
Жан‑Клодова Анита Блейк. Не федеральный маршал Анита Блейк, не истребительница вампиров Анита Блейк. Просто подруга Жан‑Клода. Ну и ну.
– Да, – ответила я. Кто я такая, чтобы затевать препирательство?
– О Господи! А вы Рипли!
Женский голос из толпы. Под именем Рипли Джейсон выступал в стриптизе. Да, псевдоним он выбрал по «Чужому». А на мой вопрос почему ответил: «Сигурни Уивер – потрясающая». Самые отвязанные фанатки сокращенно звали его Рип. Среди корреспондентов, очевидно, тоже такие есть. И это либо хорошо, либо очень, очень плохо.
– Кто такой Рипли? – стали спрашивать коллеги у репортерши.
Джейсон высунулся у меня из‑за плеч, выждал, пока другие микрофоны подтянутся, и заявил:
– Рипли – это мой псевдоним в стриптизе. Я выступаю в клубе Жан‑Клода «Запретный плод» в Сент‑Луисе.
По собравшимся репортерам пробежала дрожь, как будто они были единым зверем с единой шкурой, и эту шкуру потрогала рука великана.
Женщину, которая знала, кто мы, пропустили вперед, и у нее был вопрос получше:
– Анита, вы же подруга Жан‑Клода?
– Да, – ответила я, опять не слишком довольная, что в сухом остатке от всех моих достижений осталось именно это. Чья‑то там подруга.
– Так что же вы тут делаете с Рипли? То есть с Джейсоном.
– Джейсон вам сказал, что его отец смертельно болен, и это правда. Он приехал сюда попрощаться, я с ним в качестве моральной поддержки.
– Боже мой! – ахнула она. – Вы приехали знакомиться с его родными! Бросили Жан‑Клода ради его стриптизера!
Вот блин!
– Нет‑нет, – ответила я. – В смысле, это не так, как вы думаете. Это…
Но было поздно – акулы учуяли кровь. И стихия прессы вышла из‑под контроля, как сила природы.
Репортеры орали ответы на вопросы коллег, будто бы направленные нам, но их ответы заглушали наши. Весьма нестандартное переживание – стоять среди урагана слухов, которые ничто не может остановить.
С охранниками в штатском появился Чак, и я была рада их всех видеть – даже Чака. Нас повели прочь от прессы, по дорожке, в здание отеля. Я даже спорить не могла – такси никуда не ехало.
Глава четырнадцатая
Нас привели в просторное помещение рядом с вестибюлем, где стояли кресла и имелся небольшой подиум. Очевидно, место проведения мероприятий с более укрощенной прессой.
В одном из кресел сидела женщина – не то чтобы высокая, но очень длинноногая в туфлях на шпильках и убойном костюме. Рыжеватые волосы собраны в тугой пучок, открывавший взорам идеально накрашенное лицо с излишне театральными глазами.
– Никаких больше разговоров с прессой без моей санкции, – приказала она.
– Я не Саммерленд, – ответил Джейсон очень усталым голосом. Можно понять.
– Он там ради нас упал на свой меч, Дюбуа, – сказал один из группы людей в костюмах. Этот был постарше, и серый костюм лишь чуть темнее волос. Лицо прорезали морщины, но это было хорошее лицо. Если покрасить волосы, он смотрелся бы моложе своего возраста. Да и другой костюм не помешал бы. Не его это цвет – серый.
Она коротко кивнула:
– Согласна, он им бросил кость, которая их отвлечет. Но этот поцелуйчик в закутке был совсем уж ребяческим.
– Сам знаю, – сознался Джейсон. – Но присутствующий здесь Чак стал мной командовать, а я не Кейт. Няньки мне не нужны.
– После того поцелуя и этой импровизированной пресс‑конференции – очень даже нужны, – возразила она.
– Это у всех пресс‑секретарей такие очаровательные манеры? – спросила я.
– А вы, – обернулась она ко мне сердито, – очень не помогаете!
– Я федеральный маршал и истребитель вампиров. Кроме того, я живу тем, что поднимаю мертвых. Но единственное, что при этом интересует прессу – это мои любовники. А я с ними не спорила, позволила задавать сексуальные вопросы и не стала орать перед объективами. Я считаю, что вела себя идеально.
Джейсон обнял меня за плечи.
– Ты абсолютно собой владела. Я тобой горжусь.
Я посмотрела на него так, что взгляд миз Дюбуа показался кротким. Джейсон вздрогнул – точнее, изобразил, что вздрогнул.
– Откровенно говоря, – объяснила я, – это было настолько неожиданно, что я растерялась. Приходилось мне с Жан‑Клодом выступать перед прессой, но такого и близко не было.
Дюбуа сумела преодолеть раздражение и протянула мне руку. Именно мне, не Джейсону. Пара очков в ее пользу.
– Я Филлис Дюбуа, направлена сюда в качестве пресс‑секретаря на время свадьбы.
Я взяла ее руку. Твердое хорошее пожатие, но и у меня не хуже.
– Я Анита Блейк, и, похоже, здесь я только подруга Джейсона.
– Жан‑Клод – это тот сексуальный мастер‑вампир из Сент‑Луиса?
Я кивнула.
– Вы его бросили ради Джейсона?
Я посмотрела на нее недружелюбно:
– Не надо.
Она улыбнулась, и лицо ее стало моложе, более под стать почти клубной раскраске.
– Прошу прощения. Но если это правда, то могло бы отвлечь внимание от наших мальчиков.
– Вы бы еще раздули эту историю как следует, чтобы репортеры на нас набросились, – сказала я.
Она пожала узкими изящными плечами:
– Это моя работа.
– Как мне добраться до больницы? – спросил Джейсон.
– Посадим вас в лимузин, а если надо будет, то дадим полицейское сопровождение.
– Зачем? – спросил Джейсон с несвойственной ему подозрительностью.
Ему ответила я:
– Потому что лимузин с полицейским эскортом оттянет часть репортеров, ошивающихся здесь в ожидании мальчишника.
– Вы и правда думаете, что я собираюсь бросить вас на растерзание волкам?
– Ой, волков я люблю, – ответила я. – Я репортеров боюсь.
– Не думаю, – заговорил Серый Костюм, – что есть какой‑либо способ доставить вас в больницу незаметно. На самом деле нам придется послать наших людей и предупредить персонал больницы, чтобы репортеров не пускали в палату мистера Шуйлера.
– Разумная мысль, Питерсон, как всегда. Позвоните нашим контактам в больнице.
Питерсон, он же Серый Костюм, вынул мобильный телефон и отошел в сторонку. Очевидно, не хотел говорить при всех.
Зазвонил другой телефон. Дюбуа достала из кармана тоненький аппарат и начала разговор.
– А вы и вправду федеральный маршал? – спросил Чак.
– Вправду.
Он смерил меня взглядом – не так, как мужчина, а иначе, совсем с другой точки зрения. К сексу отношения не имеющей.
– У вас на пояснице пистолет. Поперек, не сверху вниз, потому почти не виден.
Я кивнула:
– И при первой встрече ты его начисто проглядел.
– Виноват.
– Небрежность, – отметила я.
– Больше такого не будет.
– Чего больше не будет?
– Я больше не приму вас просто за… подружку.
– Ты перед словом «подружка» всегда делаешь паузу, Чак. Какое ты слово проглатываешь?
– Вам не понравится.
– Могу спорить, что угадала, какое слово у тебя каждый раз готово с языка сорваться.
Джейсон смотрел на нас так, как иногда смотрит, когда у него на глазах делается что‑то для него интересное или непонятное. Он внимательно смотрит, запоминает, откладывает, а потом заговаривает об это позже. Иногда намного позже.
Чак огляделся, убедился, что ни Дюбуа, ни Питерсон не слышат, и тихо сказал:
– За телку. Я никогда больше не сделаю ошибки, думая о тебе просто как о телке.
Я кивнула:
– Вот я и думала, что именно это слово приходит тебе на ум.
Глава пятнадцатая
Наше прибытие в больницу было обставлено так, как и Жан‑Клод не смог бы: город не дал бы ему полицейского эскорта, разве что он был бы арестован. Но нас таковой сопровождал в больницу Сент‑Джозефа с ее новеньким травматологическим отделением. Оно располагалось в Саммерлендском крыле больницы, и я чуяла запах огромного пожертвования.
Какое‑то время у нас ушло на то, чтобы пройти через больничное начальство – оно высыпало на полицейские сирены и появление лимузина. Да черт побери, с нами еще несколько серых костюмов заявилось. Вместо Чака нас сопровождал Питерсон, что было явным повышением, но все равно это была со стороны администрации вполне понятная ошибка. Если бы кто‑то мне дал достаточно денег, чтобы пристроить к больнице целое крыло, я бы с этим кем‑то тоже обращалась поласковее.
Пока мы в вестибюле больницы объясняли, что Джейсон не является ни одним из близнецов Саммерлендов, мне попался на глаза портрет. Старомодный портрет маслом, изображающий мужчину в черном костюме, белой рубашке, в крахмальном воротничке и с темно‑русыми усами. Несмотря на старомодную одежду и усы, лицо портрета было лицом Джейсона.
Я невольно подошла к портрету поближе. С сурового лица незнакомца на меня глядели синие глаза Джейсона.
Джейсон подошел и встал рядом. Я посмотрела на него, на портрет, снова на него.
– Мурашки по спине? – спросил он.
– Ты был бы через несколько лет таким же, если бы отрастил усы.
– Знакомьтесь – Джедедия Саммерленд. Глава религиозной общины, поселившейся здесь подальше от мирских соблазнов. Суровый и добродетельный муж, но почему‑то во многих семьях, что могут проследить свою родословную до тех времен, когда он был жив, есть дети, до ужаса на него похожие.
– Такое впечатление, что у основателей сект часто бывала слабость к женщинам.
Он кивнул, потом улыбнулся, хотя до глаз улыбка не дошла.
– Джедедия был убит вампирами. Очевидно, пытался обратить их к Господу, и им это не понравилось. Но если честно, я думаю, он пытался соблазнить даму из нежити, и это ему дорого обошлось.
Он повернулся ко мне не то чтобы с улыбкой, но с каким‑то непонятным выражением в глазах.
– Что такое? – спросила я.
– Мне кажется, что попадаться на крючок вампирам – это семейная черта.
Он отвернулся, и что бы он сейчас ни думал, прочесть его мысли по глазам я не могла.
Я снова посмотрела на портрет. Это было лицо Джейсона, но если верить художнику, в глазах Джедедии не было веселья, улыбка не раздвигала углы губ. Лицо то же, но личность совсем иная.
К нам подошел Питерсон, тоже рассматривая портрет.
– Фамильное сходство просто жутковатое, если позволите так выразиться.
– Пожалуйста, пожалуйста, – ответил Джейсон.
– Я договорился о вашем проходе к отцу, мистер Шуйлер. Вас буду сопровождать я и еще один человек. Сотрудники больницы уже отловили двух репортеров, пытавшихся проникнуть наверх. Я попросил их охранять спокойствие вашего отца так, как будто это сам губернатор. Мне кажется, это поможет не допустить репортеров.
– Спасибо, – сказал Джейсон, все еще глядя на портрет. Потом обернулся к Питерсону с улыбкой, наполнявшей смехом глаза, и лицо его стало… стало лицом Джейсона.
Питерсон был несколько ошарашен, но потом улыбнулся в ответ. Так обычно действовала улыбка Джейсона.
Джейсон потянулся к моей руке, я помогла ему ее найти. Улыбка несколько пригасла, и глаза стали почти так же суровы, как на портрете.
– Давайте уже с этим покончим.
Мы направились к лифту, но там уже один из костюмов держал дверь и присутствовала дама из администрации больницы. Очевидно, она собиралась нас сопровождать. Богатые и сильные действительно от нас отличаются – во всяком случае, относятся к ним по‑другому.
Рука у Джейсона была тепловата на ощупь. Не вспотевшая, просто от нервов. А он ликантроп, и разгулявшиеся нервы могут вызвать превращение. Он владел собой, и очень хорошо, но температура тела у него повысилась от тревоги. И это не было хорошо.
Впервые я подумала, что будет, если Джейсон перекинется прямо на глазах у родственников. Но они же знают, что он вервольф? Или не знают?
Репортеры будут знать, если заглянут на сайт «Запретного плода». Там указаны не только обычные параметры танцоров, но и вампиры они или оборотни, и какими зверями могут перекидываться. Если репортерам очень понадобится, они его раскроют.
Милая администраторша разговаривала с Джейсоном, который что‑то рассеянно хмыкал ей в ответ. Я посмотрела на нее с другой стороны от него и сказала:
– Очень любезно с вашей стороны так заботиться о его отце.
– Любой из друзей губернатора у нас будет очень почетным гостем, – улыбнулась она.
Резким до горечи тоном Джейсон возразил:
– Мой отец – не друг губернатора.
Женщина посмотрела на меня, потом на Питерсона:
– Но я думала…
– Губернатор счел, что раз сходство мистера Шуйлера с его сыновьями вызвало такие проблемы с прессой, то самое меньшее, что мы можем сделать – обеспечить, чтобы последние дни его отца не были отравлены репортерами.
– Сходство невероятное, – сказала она. – Даже вот на таком близком расстоянии я бы поклялась, что вы – один из сыновей губернатора.
– Джедедия времени зря не терял, – тихо сказал Джейсон.
– Простите? – переспросила администраторша.
– Нет, ничего.
Я попыталась завести светский разговор – в чем никогда не была сильна особенно. Ну сколько еще будет тащиться этот лифт?
– Джейсон не знал, что близнецы будут в городе, и пресса нас застала врасплох. Вот еще с этой свадьбой, со всем прочим, стало совершенно невыносимо. Если к настоящим Саммерлендам пресса так относится всегда, то я им не завидую.
– Стало хуже после выдвижения в президенты, – ответил тот костюм, что помоложе.
Питерсон глянул на него со значением, и значение это было явственно: не болтай. Младший перестал болтать и постарался изо всех сил встать очень прямо и исчезнуть за углом. Одновременно это трудно, но он попытался.
– Конечно, конечно, – согласилась администраторша.
Двери открылись, и мы вышли в больничный коридор. Как бы ни была хороша больница, больницей она и останется. Тут выбрали приятную краску, цвет достаточно жизнерадостный, но запах бил в нос, запах антисептика, которым маскируют запах болезни, запах смерти. Единственно так не пахнут коридоры родильного отделения. Как будто у смерти есть свой запах, и у жизни тоже, и скрыть эту разницу моющим раствором – попытка безнадежная. Нос понимает, и понимает та часть мозга, которая не знает о лифтах и президентских гонках. Та часть мозга, которая с нами еще с тех пор, когда мы не знали, не окажется ли прямохождение очередной мимолетной модой.