Джейсон резко остановился в коридоре, сжал мне руку. Я поняла, что если уж я чую запах, для Джейсона он в сто раз сильнее. Оборотни даже в человеческом виде чуют то, что люди чуять не могут.
Администраторша остановилась, обернулась:
– Палата вашего отца вот в эту сторону.
Она даже сделала движение, будто хотела нас направить. Наверное, когда работаешь здесь каждый день, через какое‑то время перестаешь ощущать запах. Или обращать на него внимание.
Джейсон снова сжал мне руку, улыбнулся мне – сильно разбавленная водой версия его обычной улыбки – и кивнул. Мы пошли, пошли за ней следом, туда, куда она показывала. И рука у Джейсона была горячая.
Глава шестнадцатая
Прямо перед администраторшей в коридоре возникла женщина. Она была одета в светло‑розовый костюм, волосы короткие и светлые. Примерно нашего роста. Когда она повернулась и я увидела ее лицо, мне стало ясно, что это мама Джейсона. Те же глаза и те же волосы, но лицо другое, тоньше, подбородок чуть острее, но глаза – точно будто смотришь в глаза Джейсона. Но как на портрете внизу глаза были полны неодобрения, так и эти полны были тревоги.
Она увидела Джейсона, на секунду лицо ее засветилось. Глаза глянули на меня, и после минутного сомнения она пошла, улыбаясь, к нам, раскрывая объятия, но в глазах ее читалась мысль, ясная мысль: «А может, не надо было?» Надеюсь, мать Джейсона в покер не играет – она бы там все просаживала.
Джейсон отпустил мою руку, чтобы обнять мать. Она охватила его руками, гладя по волосам, потом отстранилась. Одернула на нем костюм, который слегка помяла.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала она.
Джейсон кивнул и протянул руку назад, ко мне. Я взяла ее.
– Это Анита Блейк. Анита, это моя мама, Айрис.
Я пожала руку Айрис Шуйлер – примерно того же размера рука, что у меня. Рукопожатие – едва заметное прикосновение, и тут же убрала руку, как будто ей не часто приходится здороваться за руку.
– Глупая я! – сказала она и обняла меня.
Я постаралась не напрячься – не люблю, когда меня трогают чужие. Еще я подумала, как бы она пистолет не нащупала, но она, к счастью, обняла меня так же, как и здоровалась: едва‑едва. Милое такое неуклюжее с обеих сторон объятие – я очень старалась. Костюм висел на ней свободно – очевидно, она сильно похудела за последнее время.
– Очень приятно, миссис Шуйлер, – сказала я, возвращаясь к Джейсону. Я в этом коллективе умею врать лучше всех.
– Айрис. Называйте меня Айрис, пожалуйста.
– А вы меня тогда Анитой, – попросила я.
– Анита, – повторила она и снова до меня дотронулась, до руки выше локтя.
Я сумела удержать на лице улыбку, но несколько напряженную. Господи боже мой, это такая семейка, где все время друг друга лапают? У Ричарда такая семья. Я смирилась с фактом, что мама Ричарда меня то и дело обнимает и трогает, но не нравилось мне это никогда. Мужчины лучше себя вели из‑за сексуальных табу, но мама и сестра Ричарда все время меня лапали. Фу.
Джейсон обнял меня за талию и притянул к себе покрепче. То ли понял, как мне неуютно, то ли ему самому стало еще неуютнее. Так или иначе, я не возражала. Джейсону можно меня трогать.
Мать Джейсона взяла его свободную руку и повела нас к палате, из которой вышла. Мне не понравилось, что его ведут за руку как ребенка, но я промолчала. Во‑первых, на самом деле я все‑таки не его девушка. Во‑вторых, умирает ее муж, и она вполне заслужила право держаться за руку собственного сына.
Из палаты вышла женщина с волосами почти такими же черными, как мои. Высокая, широкоплечая, но создавала впечатление хрупкой и тонкокостной. Одета она была в джинсы и футболку с каким‑то лозунгом. Увидев нас, она радостно вскричала:
– Джейсон!
И тут же они с Джейсоном повисли друг на друге. Она чуть не задушила его на мощной груди. Существенная разница в росте – в ее пользу.
Джейсон вынырнул перевести дыхание и успел сказать:
– Анита, это моя сестра Джулия.
Сестра? У меня в семье так братьев не обнимали.
Но тут Джулия обняла меня, и я поняла, что ничего сексуального тут нет – просто она любит обниматься. Рост у меня и Джейсона одинаковый, и я получила еще одно доказательство, что девушка не хуже меня одарена природой. Господи, даже в семье Ричарда и то тискались меньше.
Спас меня Джейсон – рассмеялся и попросил:
– Сестренка, дай ей подышать.
Джулия отодвинулась, но руки оставила у меня на плечах.
– Я просто тебя рада видеть, маленький братик. И не думаю, что ты бы привез домой девушку, не будь это серьезно.
Она еще раз меня обняла, чуть менее яростно, но я все же готова была задуматься, как мне от нее освободиться.
У нее на футболке была надпись «Шуйлер и Браунинг, садоводческий центр» и схематические рисунки каких‑то растений. Футболка желтоватого цвета, который мало кто мог бы надеть, но с ее цветом волос и летним загаром смотрелось отлично. Загорела она почти до той же смуглости, что у родственников Ричарда, у которых в роду есть индейцы.
Может быть, она Джейсону сестра только наполовину?
– Держите садоводческий центр? – спросила я, надеясь отвлечь ее от обниманий.
– Мы с Брайаном, моим благоверным. Он пока сидит в лавке, чтобы я могла папу навестить.
В ее больших карих глазах чуть пригас солнечный свет. Так, бывает, никнет цветок от недостатка воды. Но понятно, что, если сейчас придут какие‑нибудь приятные вести, она просияет снова.
– Сестрица… отпусти… Аниту, – выговорил Джейсон сквозь приступы смеха, протянул руку и высвободил меня из объятий сестры.
Она ответила ему улыбкой, мне знакомой. Лицо совсем иное, а улыбка – улыбка Джейсона.
С чувством облегчения я обняла рукой знакомую Джейсонову талию. Ой, спасите, чужие меня обнимают!
– Джейсон, здравствуй!
В дверях стояла женщина, слишком похожая на Джулию, чтобы быть кем‑либо кроме второй сестры. Она была одета в темно‑синий деловой юбочный костюм с белой блузкой. Несколько более консервативный вариант моего костюма. Но я могла бы поспорить, что пистолета у нее под костюмом нет.
– Привет, Роберта! Это Анита.
Он вывел меня вперед, и она двинулась нам навстречу. Я напряглась в ожидании объятия, но она протянула руку.
Пожатие было твердым, но не слишком. Как будто ей часто приходится здороваться за руку. Я благодарно ей улыбнулась – за то, что не стала меня трогать активнее.
Скромно наложенная, но красивая косметика подчеркивала карие глаза, господствующие на этом лице – это была лучшая его черта. У Джулии рост сочетался с тонкостью черт, а Роберта была просто высокая, и структура лица слишком прямолинейная, чтобы назвать ее красавицей. Но с помощью косметики она сумела изменить лицо так, чтобы ты видел то, что она хочет тебе показать. Нет, она была красива, но какой‑то почти мужской – за отсутствием лучшего слова – красотой.
У Джулии волосы болтались в беспорядке, не доставая до плеч, у Роберты – тщательная прическа, спускающаяся ниже плеч.
– Вы и вправду его девушка? – спросила она.
Я позволила себе удивиться:
– А почему вы спрашиваете?
Подошла Айрис, тронула Роберту за руку:
– Это грубо.
– Нет. Я не хочу расстраивать отца. – Ее глаза снова повернулись ко мне. – Вы действительно девушка Джейсона, или же он вас притащил просто потому, что мама паникует?
Я посмотрела на Джейсона – попыталась сообразить, как ответить так, чтобы не соврать. Наверное, просто не ожидала, что кто‑то спросит так прямо.
– У тебя есть привычка приводить домой девушек – не тех, с которыми встречаешься? – спросила я его.
– Ну, приводил некоторых, с которыми по‑дружески потрахивался, но кроме этого – никогда.
– Джейсон! – одернула его мать тем тоном, каким мама сообщает ребенку, что он расшалился.
– Бобби, с чего ты такая злая?
– Меня зовут Роберта, – ответила она так, будто много чего еще могла бы сказать, – и я не злая. Я просто хочу ясности. Если ты врешь, Джейсон, отец это поймет. И ему будет хуже, чем от правды.
Администраторша покачала головой и решила сделать так, чтобы ее искали – пошла к лифту. Молодой человек в костюме стоял с таким видом, будто с удовольствием последовал бы ее примеру. А у Питерсона – совершенно каменная физиономия. Работа есть работа.
Роберта глянула на этих двоих, потом на Джейсона:
– Наконец‑то и ты обзавелся личной охраной. Как остальные Саммерленды.
– Роберта!
Произнесенное очень серьезно, слово щелкнуло в тишине с куда большей силой, чем я могла подозревать в убитой горем миссис Шуйлер. Под хрупкой оболочкой имелось твердое ядро. Будем знать.
Роберта посмотрела на мать почти так же зло, как до того смотрела на Джейсона. Я склонялась к мысли, что ей просто хочется на кого‑нибудь сорваться, без разницы на кого. Горе иногда делает такое – вызывает желание наброситься на первого попавшегося.
– Скажи папе правду, Джейсон, – произнесла она тише, но все так же напряженно.
– Что ты называешь правдой, Роберта? – спросил он голосом ровным и недружелюбным – я даже не знала, что он так может. Явно не было между ним и его сестрой избытка нежности.
– Ты гей, Джейсон.
Он засмеялся, но не так, будто ему весело.
– Вы с отцом в это верили с тех пор, как я еще в школе учился. Не знаю с чего. Мама говорит, приезжай домой, привези с собой подругу, если она у тебя есть, чтобы твой отец умер с миром. Мы же не можем допустить, чтобы он умер, считая своего единственного сына пидором?
– Он бы предпочел, чтобы ты просто это признал.
Я подняла руку:
– Можно мне сказать?
Джейсон ответил «да», она ответила «нет».
– Да, – сказал Джейсон с большей силой.
– Мы с ним очень большие друзья, Роберта. Вчера твоя мать ему позвонила, я все бросила и прилетела с ним сюда. Я бы не сделала этого, если бы он не значил для меня так много.
Она на меня посмотрела с яростью – или с каким‑то очень близким чувством. Понятия не имею, с чего это она.
– У него всегда была куча околопедерастических подружек.
– Роберта! – воскликнули в один голос Айрис и Джулия.
Я уставилась на нее, отвесив челюсть.
– Спасибо, Бобби, я тебя тоже люблю, – ответил ей Джейсон.
Полный ненависти взгляд обратился к нему:
– Я знаю, что ты в школе спал с девчонками, но ты и с парнями спал, Джейсон. А это значит, что ты гей!
– Строго говоря, это значит, что я бисексуал, Бобби. Ты мне не скажешь, отчего вы с папой так уверены, что я спал в школьные годы с парнями?
– Я тебя видела.
– Один раз. Ты думала, что видела меня, и сказала отцу. Я тебе тогда сказал и сейчас повторяю: меня там не было. Не знаю, с кем и кого ты тогда видела, но я был с девушкой и в другом месте.
– С кем? Скажи с кем, и я тебе, может быть, поверю.
– Я ей обещал, что никто никогда не узнает. Слово я держу.
– Очень удобно. Я знаю, что я видела.
Джейсон стал поглаживать мне бедро – это для самоуспокоения, как свойственно ликантропам. «Браунинг» на пояснице заставил его опустить руку так низко – талия была занята этим железом.
– Тискайся с ней на публике, если хочешь, правды это не изменит.
– Послушайте, – вступила я в разговор. – Я не знаю, в какую я попала семейную разборку, но мы с Джейсоном любовники.
– И со сколькими мужчинами ты его делишь?
– Ни с одним.
Она бросила на Джейсона уничтожающий взгляд:
– Ты ее обдурил.
На этом месте между ними возникла Джулия:
– Бобби, прекрати. Я знаю, ты переживаешь из‑за папы, но от злости на Джейсона он не выздоровеет.
Роберта отвернулась, помотала головой.
– Мне нужно уйти.
И она пошла – не к лифту, а по коридору, дошла до поворота и скрылась с глаз.
– Я прошу прощения, Анита, – сказала Айрис.
Джулия обняла Джейсона:
– Я верю, что она твоя девушка.
– Спасибо, но ты же знаешь, что папа будет согласен с Бобби.
Джулия обняла его чуть сильнее, но на лице ее отразилась та же мысль. Что с Джулией, что с ее матерью я бы готова была днем и ночью играть в покер. Вот с Робертой – не знаю.
Из открытой двери донесся низкий голос:
– Если подеретесь, то давайте здесь, чтобы я видел.
Джейсон вздохнул и прислонился ко мне, ткнулся лицом мне в шею. Вдохнул аромат моей кожи, как набирают последний глоток воздуха перед тем, как нырнуть в глубину.
Айрис пошла вперед, на ходу ответив:
– Веди себя прилично, Фрэнк.
Кажется, Бобби удалась в отца.
Час от часу не легче.
Глава семнадцатая
Фрэнк Шуйлер занимал почти всю кровать, так что ноги почти свешивались с краю – похоже, ничего по его размеру подобрать не удалось. Даже в лежачем положении было видно, что он намного выше шести футов. Но рак от него и оставил почти один только рост. Резкие черты лица, те же, что и у Роберты, стали еще резче, как у скелета, обтянутого кожей. Глаза – глубоко запавшие карие гроты. Но на голове густые черные волосы, на лице усы такие же темные. Либо он отказался от химии, либо рак определили так поздно, что лечить уже было нецелесообразно.
Трубки, подсоединенные к рукам и к носу. Тяжелый запах смерти, но не сильнее, чем в коридоре. То, что его убивало, не смогло отобрать у него достоинства. Хотя бы на данный момент.
– Джейсон приехал тебя навестить, и привез с собой свою девушку, правда, хорошо? – попыталась заговорить Айрис жизнерадостно, но получилось натянуто.
– Привет, па, – произнес Джейсон без интонаций.
– Зачем приехал? – спросил его отец.
Джейсон сильнее сжал мне руку.
– Меня попросила мама.
Голос его был так же тщательно бесстрастен.
– Можно не держать эту девушку так крепко, – сказал человек в кровати голосом таким низким, что ушам почти больно было. – И не притворяться тоже можно.
Голос был куда менее враждебен, чем взгляд. Может быть, взглядом он не умел управлять.
Джейсон отпустил мою руку, обнял меня за талию – рука на бедре ниже пистолета. Я водила рукой по его боку под пиджаком, стараясь успокоить, насколько можно.
– Я буду держать Аниту так, как мне захочется.
– Роберта правду сказала: тискай девушку на публике как хочешь, важно, что ты с ней будешь делать наедине.
– И что же я буду с ней делать наедине, чего не делаю при людях… папа? – спросил Джейсон тихим голосом.
– Тебе мать велела привезти девушку, чтобы я умер счастливый, думая, что мой сын не… – он замолчал, будто колеблясь при выборе слова.
– Не кто? – спросил Джейсон, все так же не повышая голоса, но с оттенком злости.
– Не гомик, – ответил Фрэнк.
– Гомик, – повторила я, стараясь не заржать. Бывают моменты, когда от напряжения вдруг пробивает на хохот. Фрэнк посмотрел на меня так, будто я только что здесь появилась. – Извините.
– По‑вашему, очень смешно, что моя жена попросила его привезти вас и соврать мне? Соврать мне на смертном одре. Это смешно?
Я ткнулась головой в Джейсона:
– Что ты хочешь, чтобы я сделала?
– Была сама собой.
Я чуть отодвинулась, чтобы на него посмотреть:
– Уверен?
Он улыбнулся:
– На сто процентов.
Я пожала плечами, все еще обнимая его рукой. Снова посмотрела на человека в кровати попыталась придумать, как бы начать повежливее.
– Смешно то, что вы считаете Джейсона геем.
– То, что ты на нем виснешь, не опровергает, что он гомосек.
– Гомик, гомосек… почему не сказать просто: гомосексуалист?
– Это слово тебе больше нравится? Ладно: он гомосексуалист.
Мать подошла ближе, но не к самой кровати – она остановилась между мужем и сыном. Мне подумалось, что большую часть Джейсоновой жизни она провела в этой позиции.
– Мне кажется, что я в силу своего положения лучше вас знаю сексуальные предпочтения Джейсона, мистер Шуйлер.
Да, так получилось вежливо.
– Папа, – отозвалась стоящая в дверях Джулия, – Джейсон привез Аниту познакомиться с тобой. Что‑то это же значит?
– Значит, что она готова ради него соврать.
Джейсон отодвинулся в сторону, продолжая только держать меня за руку, и потянул к двери.
– Пойдем, Анита.
– Нет!
Айрис схватила его за другую руку.
– Папа, – сказала Джулия, – он же издалека прилетел. Они оба бросили работу, все бросили и прилетели сюда. Веди себя прилично.
– Я умираю, Джулия, и у меня нет времени на приличия. Я хотел, чтобы мой сын был мужчиной, а он не мужчина и не будет.
У Джейсона плечи согнулись, как от удара. И это была последняя соломинка. Столько дерьма верблюд уже не вынесет, даже от умирающего. Не выпуская руки Джейсона, я обернулась к кровати:
– Джейсон куда больше мужчина, чем вы, мистер Шуйлер.
Пещеры глаз повернулись ко мне:
– Это в каком же смысле?
– В смысле, что мужчина вежлив. Настоящий мужчина добр. Настоящий мужчина любит своих родных и обращается с ними как с людьми.
– Я умираю, и заработал себе право быть сукиным сыном.
– Могу спорить, что бездушной сволочью вы были всегда.
Выражения, мелькнувшего у него на лице, я не поняла.
– Я не сволочь.
– И еще какая, могу вас уверить. Вы умираете – и что же? Все мы умираем, мистер Шуйлер. Вы просто знаете дату выезда из занимаемого номера и размер счета, который придется оплатить.
– Убери отсюда свою шлендру, – обратился он к Джейсону. – От креста на шее она не перестала быть той, кто есть.
Джейсон сжал руку, чуть потянув меня назад – наверное, я подалась к кровати, сама того не заметив. Мне говорили, что я не имею права носить крест, потому что поднимаю мертвых, но никогда – потому что я шлюха. Новое оскорбление, и оно мне не очень понравилось.
– Не надо было такого говорить, – сказал Джейсон.
– Я правильно поняла слово «шлендра»? – спросила я.
– Да, он тебя назвал проституткой, – ответил Джейсон.
Я не совсем поняла его интонацию. Это была не злость – скорее шок. Будто даже для его отца это слишком.
Джулия и Айрис застыли, разинув рты, будто тоже от потрясения потеряли дар речи.
– Франклин! – наконец сказала миссис Шуйлер неуверенно, с придыханием.
– Стриптизерка – почти то же самое, что шлюха, – без малейших признаков раскаяния заявил лежащий.
– Так что теперь я гомик и шлюха, – подытожил Джейсон. Не зло, скорее устало.
– Пришелся ботинок по ноге, так носи на здоровье, – ответил его отец.
– Франклин, не делай этого!
– Ты ему велела мне соврать, Айрис. Велела привезти эту стриптизерскую подружку, чтобы я умер спокойно. Он с ног до головы пидор и вампирская наживка.
Джейсон отвернулся. Поток сверхъестественной энергии просто прекратился, будто перекрыли кран – он отгородился щитами от всего. От энергии оборотня, от эмоций, от всего вообще. Отключился.
Я придержала его руку, не давая выйти из палаты:
– Если ты сейчас уйдешь, это будет все.
– Я знаю.
– Но если все равно конец, можем хотя бы хлопнуть дверью, а не уползать на брюхе?
Он обернулся ко мне, посмотрел внимательно в лицо. Потом кивнул:
– А давай.
Я улыбнулась, и знала, что это та самая улыбка, очень неприятная. Та, что меня саму пугает в зеркале, но я уже к ней привыкла. Вот сейчас я ее чувствовала. И повернулась показать ее человеку, лежащему на кровати.
– Среди моих лучших друзей есть стриптизеры, мистер Шуйлер, и даже среди любимых мною. Так что оскорбить меня у вас не получилось. Я – федеральный маршал Анита Блейк.
Отпустив руку Джейсона, я достала левой рукой значок и придвинулась к кровати, чтобы он рассмотрел.
– Не верю.
Убрав значок, я закатила левый рукав жакета – показать самые уродливые шрамы, полученные на работе.
– Рубцовая ткань на сгибе – это там, где вгрызался вампир. Врачи боялись, что рука перестанет действовать. Крестообразный шрам оставил слуга‑человек, решив, что забавно будет оставить охотнику за вампирами вампирский шрам. А следы когтей – от ведьмы‑оборотня.
– Так вы из тех федеральных маршалов, что охотятся на вампиров?
– Да.
– А знаете, что он дает мастеру‑вампиру Сент‑Луиса?
– Я знаю, что он этого не делает. Очень многие считают, что Жан‑Клод спит со всяким, с кем появляется на публике. Быть красавцем – это имеет свою обратную сторону.
Глубокие карие впадины уставились на меня в упор:
– Вы хотите сказать, что он не дает ему крови?
– Я думала, мы говорим о сексе.
– Одно и то же.
– Если вы считаете, что пить кровь – то же самое, что заниматься сексом, то среди нас извращенец – это вы.
– Анита! – напомнила о себе Айрис так, будто она моя мама. И будто когда‑нибудь такой тон на меня действовал.
– Нет‑нет, не мешай ей, – сказал он, – это я начал. – Он снова посмотрел на меня: – Но вы ведь закончите?
– Это уж не сомневайтесь.
Он улыбнулся – едва заметно.
– И вы правда девушка моего сына?
– Что я должна сделать, чтобы доказать вам и той его сестре, что мы встречаемся? Я – женщина молодого возраста, и мы – любовники. Наверное, меня можно назвать его девушкой, хотя сам термин сильно отдает средней школой, не находите?
– Нахожу. – Он снова улыбнулся, протянул руку, будто чтобы потрогать шрамы, но остановился.
У меня за спиной кто‑то ахнул. Я обернулась – миссис Шуйлер стояла, прижав руку ко рту, и глаза у нее стали удивленные.
Джейсон одернул на мне жакет:
– Она заметила пистолет.
– Пистолет! – повторила Джулия.
Джейсон помог мне опустить рукава, и шрамы снова стали невидимы. Кроме того, что на правой ладони. Этот остался с тех пор, как один вампир попытался меня подчинить своей воле, и кто‑то мне сунул в руку крест. Вампир не отпускал меня до тех пор, пока крест не вплавился в мякоть.
– Я не хожу невооруженной, – спокойно объяснила я.
Джейсон поцеловал меня в щеку, и я встала опять с ним рядом.
– Я отвезу Аниту в отель, утром мы улетаем.
– Останьтесь на пару дней, – попросил его отец почти безэмоциональным голосом. Но мать и сестра застыли, будто это просто предложение значило намного больше, чем можно было бы подумать.
Джейсон прильнул лицом к моей шее, снова вдохнул аромат кожи, будто опять идет на погружение. Я почувствовала, что это прикосновение и вдох ему нужны, чтобы голос остался спокойным:
– Завтра мы не улетим, а дальше – не знаю. У нас у обоих есть работа.
– Завтра увидимся, – сказал отец.
– Наверняка, – кивнул Джейсон.
Мы пошли к двери. Отец сказал ему вслед:
– Рад видеть, что ты постригся.
Джейсон оглянулся – недружелюбно:
– Знай я, что приеду, я бы их давно уже начал отращивать снова.
– Потому что знаешь, что мне нравится короткая стрижка.
– Нет, потому что ты считаешь, будто с длинными волосами я слишком смазлив для мужчины. Анита любит длинные.
– Зачем ты тогда их обрезал? – спросил отец.
– Для разнообразия. Завтра увидимся, па.
– Я буду здесь.
Мать Джейсона попыталась нас проводить, но отец сказал: «Айрис!» – и она вернулась. Только помахала нам рукой со словами:
– До завтра… всего хорошего.
Джейсон не ответил.
Джулия проводила нас из палаты и крепко обняла обоих. Джейсон обнял ее в ответ, я тоже постаралась.
Питерсон и человек в костюме тут же пристроились по бокам от нас. Джейсон продел мою руку под свою, чтобы иметь возможность ее коснуться. Он хранил ледяное спокойствие, спускаясь в лифте и выходя в вестибюль, и почти такое же, когда мы сели в машину.
Питерсон закрыл дверь. Мы остались одни. Джейсон держался, пока не завелся мотор, и тут у него затряслись плечи. Закрыв лицо руками, он расплакался, зарыдал, трясясь всем телом, вздрагивая и дергаясь.
Я тронула его за плечо, и он отдернулся. Я попробовала еще раз, и он свалился боком мне на колени, и я обняла его, пока он плакал. Я его обнимала, его сотрясали мощные спазмы, но вслух он не рыдал. Тело его будто рвало горем на части, но крик он сдерживал. Он плакал так, будто его научили не привлекать внимания к своему горю. А то если будет шум, придут узнать, зачем ты льешь слезы.
Можете считать это интуицией, но наверняка Франклин Шуйлер считал, что мальчикам плакать не положено. Особенно этому маленькому, слишком красивому, слишком не похожему на него сыну.
Глава восемнадцатая
Слезы стали иссякать, и наконец он просто лежал у меня на коленях, очень тихо, будто со слезами вся душа из него вытекла. Я гладила его по волосам, что‑то приговаривала бессмысленное, как бывает, когда знаешь, что ничем не унять боль огромного страдания. Что‑то вроде тихого «все будет хорошо», хотя знаешь, что совсем не хорошо и никогда уже не будет, да и не было, наверное.
Питерсон открыл для нас дверь. Джейсон вытер лицо и сел. Женщина на его месте спросила бы, видно ли на лице, что она плакала, но он не женщина и спрашивать не стал. Мы вышли, держась за руки – нас привезли снова в гараж отеля, а я даже не заметила. Мир сузился до лежащего у меня на коленях Джейсона и его горя.
Питерсон провел нас по черной лестнице, и это значило, что в вестибюле могло происходить какое‑то событие, связанное с настоящим Саммерлендом. Что и хорошо: с меня пока хватает зрелищ, вполне готова поменять их на хлеб.
Питерсон и костюмный подождали, пока я ключ‑картой открою дверь. Подождали, пока мы войдем в номер. Я даже думала, не проверят ли они номер, но они против этого искушения устояли. Очко в их пользу.
– Спасибо, – сказала я.
Питерсон протянул мне визитку:
– Если будут еще какие‑то инциденты с прессой, звоните. У нас ожидается совершенно сумасшедшая неделя, и очень неудачно вышло, что она как‑то зацепила вашего друга и его отца. Губернатор решительно настроен помочь вам не попадать под прожектор.
– Я очень благодарна вам, мистер Питерсон.
– Это моя работа, миз Блейк.
Я кивнула:
– Доброй ночи.
– Доброй ночи.
Я закрыла дверь, заперла ее, задвинула щеколду наверху. Всегда запираюсь наглухо. Да, большинство тех, за кем я охочусь, могли бы эту дверь высадить без проблем, но никогда не знаешь наверняка. Среди врагов попадаются и люди.
Сегодня ночью я врагов не ждала, но ведь я и днем не ждала, что надо будет пускать в ход оружие. А с собой его прихватила.
Джейсон ушел в ванную и закрыл за собой дверь – послышался шум воды. Я бы не стала его трогать, но есть хотелось. Я постучала.
Шум воды стих.
– Да?
– Я буду заказывать еду в номер, тебе чего?
– Я не хочу.
– Надо есть, Джейсон. – Это не было обычное «надо есть». Оборотни лучше контролируют своего зверя, когда живот полон. Один голод разжигает другой, и бездна призывает бездну.
– Что‑то меня ничего не манит, Анита.
– Я знаю. – Я прислонилась к двери лбом. – И очень тебе сочувствую.
Слышно было, как он идет к двери, и я отодвинулась, чтобы он меня не стукнул.
– По поводу чего, Анита?
– Что твой отец был настолько ужасен.
Он улыбнулся так горько, что у меня сердце защемило.
– Он такой был всю мою жизнь. Наверное, я думал, что когда он будет умирать, это будет для меня миг ликования, а видишь – на то не похоже.
Я не знала, что на это сказать, кроме как:
– Вряд ли миг ликования.
– А вот ты ему понравилась. Я даже удивился.
– Отчего?
– Он любит мамину мягкость и вечное: «Да, милый». Из сестер любит Роберту – за то, что она всегда с ним согласна. Но вот ему понравилось, что ты дала ему отпор.
Я пожала плечами:
– Мое необычное обаяние.
Он улыбнулся мне:
– Это теперь так называется?
Он прошел мимо меня по номеру. Я нахмурилась ему в спину:
– Что «это»?
– Он трогал твои шрамы.
– Они много кого завораживали.
– Не совсем так. Обычно от них отворачиваются и делают вид, будто их нету. Или наоборот: пялятся вопреки собственному желанию. Они смущают людей, от них неуютно.
– Я это все стараюсь не замечать.
– Да, но шрамы‑то твои, поэтому тебе небезразлично. А я вот просто смотрю, как кто реагирует.
Он снял галстук и бросил на пол.
Я пожала плечами:
– Не знала, что тебя интересует, как кто реагирует на мои шрамы.
Он улыбнулся и снял пиджак.
– Ты же знаешь, люблю наблюдать за людьми.
– Как все оборотни. Я всегда думала, что это как лев следит за стадом газелей. Типа самое слабое звено выбирает.
Он покачал головой и стал расстегивать рубашку.
– Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, но когда‑то я думал, что буду артистом. Мы коллекционируем манеры, как филателисты – марки.
Я подумала над его словами:
– Да, понимаю.
– В прошлый раз ты сняла туфли, как только мы вошли в эту дверь. Так что не стесняйся.
Кажется, неделя прошла, как я впервые вошла в этот номер. Меня все эти семейные сложности измотали вконец, а Джейсон был как огурчик, будто и не плакал в машине совсем недавно. Немножко глаза запали, но в остальном был как обычно. Я знала, что это видимость, иначе не может быть. Но тогда возникала мысль: насколько часто дома, в Сент‑Луисе, Джейсон скрывал эмоциональное смятение? Если он так хорошо это умеет, то много раз мог меня провести.