Глава двадцать четвертая. ПОЛИГАМНЫЙ КАЗАНОВА...




 

Когда она огорошила меня этой новостью, я повел ее в ближайшее кафе,

где мы могли посидеть. В кафе были высокие потолки, беспощадный свет и

адский шум.

-- Почему ты так поступила? -- спросил я.

-- Потому что я люблю тебя, -- сказала она.

-- Как ты можешь любить меня?

-- Я всегда любила тебя, с самого детства, -- сказала она.

Я обхватил голову руками.

-- Это ужасно.

-- Я... я думала, что это прекрасно.

-- Что же дальше? -- сказал я.

-- Разве это не может продолжаться?

-- О, господи, как все запутано, -- сказал я,

-- Выходит, я нашла слова, способные убить любовь, -- сказала она, --

любовь, которую убить невозможно?

-- Не знаю, -- сказал я. Я покачал головой. -- Какое странное

преступление я совершил.

-- Это я совершила преступление, -- сказала она. -- Я, должно быть,

сошла с ума. Когда я сбежала в Западный Берлин и там мне велели заполнить

анкету, где спрашивалось, кто я, чем занималась, кто мои знакомые...

-- Эта длинная, длинная история, которую ты уже рассказывала, -- сказал

я, -- о России, о Дрездене - - есть в ней хоть доля правды?

-- Сигаретная фабрика в Дрездене -- правда, -- сказала она. -- Мой

побег в Берлин -- правда. И больше почти ничего. Вот сигаретная фабрика --

чистая правда -- десять часов в день, шесть дней в неделю, десять лет.

-- Прости, -- сказал я.

-- Ты меня прости. Жизнь была слишком тяжела для меня, чтобы испытывать

чувство вины. Муки совести для меня слишком большая роскошь, недоступная,

как норковое манто. Мечты -- вот что давало мне силы день за днем крутиться

в этой машине, а я не имела на них права.

-- Почему?

-- Я все время мечтала быть не тем, кем я была.

-- В этом нет ничего страшного, -- сказал я.

-- Есть, -- сказала она. -- Посмотри на себя. Посмотри на меня.

Посмотри на нашу любовь. Я мечтала быть моей сестрой Хельгой. Хельга,

Хельга, Хельга -- вот кем я была. Прелестная актриса, жена

красавца-драматурга -- вот кем я была. А Рези -- работница сигаретной

фабрики, -- она просто исчезла.

-- Ты могла бы выбрать что-нибудь попроще, -- сказал я.

Теперь она осмелела.

-- А я и есть Хельга. Вот я кто! Хельга, Хельга, Хельга. Ты поверил в

это. Что может быть лучшим доказательством? Ты ведь принял меня за Хельгу?

-- Ну и вопрос, черт возьми, ты задаешь джентльмену, -- сказал я.

-- Имею я право на ответ?

-- Ты имеешь право на ответ "да". Справедливость требует ответить "да",

но я должен сказать, что и я оказался не на высоте. Мой разум, мои чувства,

моя интуиция оказались не на высоте.

-- Или, наоборот, на высоте, -- сказала она, -- и ты вовсе не был

обманут.

-- Скажи, что ты знаешь о Хельге? -- спросил я.

-- Она умерла.

-- Ты уверена?

-- А разве нет?

-- Я не знаю.

-- Я не слышала о ней ни слова, -- сказала она. -- А ты?

-- Я тоже.

-- Живые подают голос, верно? -- сказала она. -- Особенно если они

кого-нибудь любят так сильно, как Хельга тебя.

-- Наверное, ты права.

-- Я люблю тебя не меньше, чем Хельга, -- сказала она.

-- Спасибо.

-- И ты обо мне слышал, -- сказала она. -- Это было не легко, но ты

слышал.

-- Действительно, -- сказал я.

-- Когда я попала в Западный Берлин и мне велели заполнить анкету --

имя, занятие, ближайшие живые родственники, -- я сделала выбор. Я могла быть

Рези Нот, работницей сигаретной фабрики, совсем без родственников. Или

Хельгой Нот, актрисой, женой красивого обаятельного блестящего драматурга в

США. -- Она наклонилась вперед. -- Скажи, что я должна была выбрать?

Прости меня. Боже, я снова принял Рези как мою Хельгу.

Получив это второе признание, она понемногу начал показывать, что ее

сходство с Хельгой не столь уж полное. Она почувствовала, что может

мало-помалу приучать меня к себе самой, к тому, что она отличается от

Хельги.

Это постепенное раскрытие, отлучение от памяти Хельги началось, как

только мы вышли из кафе. Она задала несколько покоробивший меня практический

вопрос:

-- Ты хочешь, чтобы я продолжала обесцвечивать волосы, или можно

вернуть им настоящий цвет?

-- А какие они на самом деле?

-- Цвета меди.

-- Прелестный цвет волос, -- сказал я. -- Хельгин цвет.

-- Мои с рыжеватым оттенком.

-- Интересно посмотреть.

Мы шли по Пятой авеню, и немного позже она спросила:

-- Ты напишешь когда-нибудь пьесу для меня?

-- Не знаю, смогу ли я еще писать.

-- Разве Хельга не вдохновляла тебя?

-- Вдохновляла, и не просто писать, а писать так, как я писал.

-- Ты писал пьесы так, чтобы она могла в них играть.

-- Верно, -- сказал я. -- Я писал для Хельги роли, в которых она играла

квинтэссенцию Хельги.

-- Я хочу, чтобы ты когда-нибудь сделал то же самое для меня, --

сказала она.

-- Может быть, я попытаюсь.

-- Квинтэссенцию Рези. Рези Нот.

Мы смотрели на парад Дня ветеранов на Пятой авеню и я впервые услышал

смех Рези. Он не имел ничего общего с тихим, шелестящим смехом Хельги. Смех

Рези был радостным, мелодичным. Что ее особенно насмешило, так это

барабанщицы, которые задирали высоко ноги, вихляли задами, жонглировали

хромированными жезлами, напоминавшими фаллос.

-- Я никогда ничего подобного не видела, -- сказала она мне. -- Для

американцев война, должно быть, очень сексуальна. -- Она захохотала и

выпятила грудь, как будто хотела посмотреть, не получится ли из нее тоже

хорошая барабанщица?

С каждой минутой она становилась все моложе, веселее, раскованнее. Ее

снежно-белые волосы, которые ассоциировались сначала с преждевременной

старостью, теперь напоминали о перекиси и девочках, удирающих в Голливуд.

Отвернувшись от. парада, мы увидели витрину, где красовалась огромная

позолоченная кровать, очень похожая на ту, которая когда-то была у нас с

Хельгой.

В витрине была видна не только эта вагнерианская кровать, в ней как

призраки отражались я и Рези с парадом призраков на заднем плане. Эти

бледные духи и такая реальная кровать составляли волнующую композицию. Она

казалась аллегорией в викторианском стиле, великолепной картиной для

какого-нибудь бара, с проплывающими знаменами, золоченой кроватью и двумя

призраками, мужского и женского пола.

Что означала эта аллегория, я не могу сказать. Но могу предположить

несколько вариантов. Мужской призрак выглядел ужасно старым, истощенным,

побитым молью. Женский выглядел так молодо, что годился ему в дочери, был

гладкий, задорный, полный огня.

 

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-05-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: