– Не пристало дочерям пастора шептаться во время службы, как деревенским простушкам! – одернула их дама.
«Так это девицы Глюк! – догадался Йохан. – Везет же мне на пасторских дочек!» Он широко улыбнулся девушкам, а затем, чтобы искупить невольную бестактность, вежливо кивнул им.
В этот раз Йохан впервые не слушал слов преподобного Эрнста Глюка. Более того, он не мог дождаться, когда закончится служба. Какая‑то внешняя сила, природы которой молодой драгун не мог понять, влекла его к этой темноглазой красавице. «Это твоя судьба, – казалось, говорил властный и твердый голос. – Вперед, солдат!»
Протиснувшись среди неспешно направлявшихся к выходу горожан, Йохан решительно направился прямо к госпоже Глюк. Строгая дама в тот момент как раз разворачивала своих овечек в парную колонну.
– Доброго дня, почтенная госпожа пасторша! Здравствуйте, достойные девицы Глюк! Осмелюсь представиться вам, – юноша церемонно поклонился семейству, по военному артикулу держа шляпу на согнутой в локте левой руке, а правую положив на эфес палаша. – Уппландского драгунского полка полковника Веннерстедта ротный трубач Йохан Крузе. Осмелюсь добавить, я – младший сын рыцарского рода Крузе, пожалованного этим именем в стародавние времена по милости короля Мангуса Ладуласа!
– Ваше благородное происхождение, герре трубач, еще не дает вам права непристойно смущать порядочных девиц! – презрительно фыркнула пасторша, специально выделив голосом скромное звание Йохана. – Если вам не терпится свести знакомство с добропорядочным семейством, извольте попросить кого‑нибудь из уважаемых граждан Мариенбурга представить вас. А уж тогда посмотрим, сочтем ли мы ваше общество достойным нашего положения и репутации.
Йохан с усилием проглотил обиду. Пожалуй, от ответной дерзости его удержал только смелый и любопытный взгляд темноволосой красавицы, благожелательно скользнувший по его лицу и фигуре, а затем, восхищенно, – по мундиру и амуниции.
– Увы, госпожа Глюк, – смиренно сказал Йохан, – из всех почтенных жителей Мариенбурга я лучше всего знаком с честным продавцом сукна Мейером, в доме которого мы стоим на постое. Но герре Мейер сейчас разделяет общество моего лейтенанта и потому пропустил службу. Ваши соседи почему‑то не очень спешат заводить с нами знакомство. И это поистине большое упущение, ведь мы, уппландские драгуны, не какая‑нибудь жалкая пыльная пехтура! В наш прославленный полк принимают только свободных землевладельцев, выходцев из старинных и благородных семей, преданными трудами многих поколений которых укреплялась сама шведская корона. В славном лене Уппланд мы – гордость родного края!
– Так чего же вы хотите от нас? – несколько смягчилась пасторша. Ее дворянское самолюбие явно тешилось беседой о «поколениях благородных предков».
– Я счел бы счастьем быть представленным вашим прелестным дочерям, особенно несравненной фрекен Марте… Но прежде всего вашему досточтимому супругу, преподобному пастору, чьи святые проповеди, признаться, проникли в самые глубины моей души! – голосом, исполненным почтения и благочестия, произнес Йохан.
Несомненно, трубач лукавил. Отнюдь не красноречие пастора Глюка волновало его сейчас и даже не спасение собственной души, а эта черноглазая очаровательница Марта, которая, слушая его красноречивое приветствие, так мило зарделась, кокетливо опустила глазки и теребила в руках кружевной платочек.
– Марта нам не дочь, – холодно сказала пасторша, – она воспитанница пастора. Ее отцом был какой‑то польский или литовский солдат, папист, не постигший света истинной веры. Она – упрямая католичка, но господин Глюк в своей безграничной доброте все еще не оставил надежды обратить это заблудшее создание в лютеранство. Потому Марте позволено посещать кирху вместе с нами.
Казалось, госпожа Глюк нарочно вознамерилась оскорбить свою молоденькую подопечную на глазах у шведского солдата. Но Йохан только восхищенно вскинул голову. «Полячка… – подумал он. – Ну, конечно же! Вот почему на ее хорошеньком личике нет этого постного немецкого выражения! Полячки – пламя, а немки – дым!» За время кампаний в Польше он успел познакомиться с польскими и литовскими девицами и знал, что их соблазнительные формы сулят немало наслаждений, а пылкий и безрассудный нрав таит в себе множество опасностей для мужских сердец. Йохан чеканно щелкнул каблуками и с достоинством поклонился снова – на сей раз только Марте:
– Для меня большая честь свести знакомство с дочерью польского солдата, вельможная панна Марта! Я хорошо знаком с соотечественниками вашего отца. Поляки – очень гордый и храбрый народ. Богу было угодно, чтобы для нас, шведов, они стали неприятелем, но – честным и почетным, прошу заметить!
Марта вдруг взглянула на Йохана совсем не по‑девичьи, открыто и испытующе. А затем сделала изящный книксен и сказала, не дожидаясь разрешения суровой воспитательницы:
– Благодарю вас за эти слова! Мне кажется, вы добрый и благородный человек, герре Крузе.
– Как ты посмела заговорить с мужчиной без дозволения матушки?! – взвизгнул, подскакивая к девушке, противный паренек, по‑видимому, сын пасторши. – Дерзкая папистка!
– Я исповедую веру своих покойных родителей, – гордо и вызывающе ответила девушка. – Господин пастор уважает это. И я вправе сама поблагодарить этого славного солдата за правдивые слова о моих соотечественниках, которые мне нечасто приходилось здесь слышать.
Прыщавый мальчишка задиристо надвинулся на Марту, но встретился с недобрым взглядом Йохана и предпочел немедленно ретироваться за спины сестриц.
– Я же говорила – заблудшая душа!.. – картинно возведя томные голубые очи к небу, вздохнула пасторша. – Что же, герре Крузе, я передам вашу просьбу мужу. Если все действительно так, как вы говорите, и вы – честный человек и сын достойных родителей, возможно, преподобный Глюк разрешит вам бывать в нашем доме.
– Можете навести обо мне справки, фру пасторша! – горячо воскликнул Йохан, уязвленный ее недоверием. – Мне нечего стыдиться. Я – честный подданный его величества Карла, а полк наш – гордость Швеции.
Пасторша снисходительно кивнула ему и отправилась дальше со своим прелестным выводком. Дойдя до поворота, Марта подождала, пока грозная предводительница скроется за углом, а потом обернулась, задорно подпрыгнула и помахала Йохану ручкой. Она не сомневалась, что он смотрит вслед.
Глава 4
УТРЕННЯЯ ЗАРЯ ЛЮБВИ
Неизвестно, где наводила справки о дерзком шведском солдате госпожа пасторша, но Йохан, как истинный военный, привыкший знать неприятеля в лицо, произвел разведывательный поиск в ее направлении уже на следующее утро. Добрый торговец сукном Мейер, страдавший от последствий чрезмерных возлияний в компании лейтенанта Хольмстрема, с радостью принял приглашение на пару кружек темного местного пива и поведал молодому солдату следующее. Христина Глюк, урожденная фон Рейтерн, не только знатная дворянка, но и находится в нежелательном родстве с изменником фон Паткулем, личным врагом короля Карла. «Гордячка она страшная! Вроде как особенной себя считает из‑за этой своей баронской родни, – доверительно признался степенный горожанин. – Хотя лично я не вижу, чем тут гордиться. Этому предателю Паткулю все равно рано или поздно отрубят башку в Стокгольме, тогда и его родственничкам не поздоровится!».
Сам трубач Йохан Крузе знал о Паткуле только то, что смолоду тот был вроде бы приличным малым и даже носил чин шведского капитана, а потом ни с того ни с сего взял и предал своего повелителя Карла XI. Следовательно, против того, чтобы этого жалкого изменника укоротили ровно на голову, он ничего не имел.
Впрочем, здесь, в Мариенбурге, Йохан услышал совершенно иное мнение об этом человеке. В городе поговаривали, что Паткуль отказался служить шведскому королю, потому что Карл XI попрал законные права лифляндского дворянства и самой Лифляндии. Тогда, чтобы помочь родному краю, Паткуль стал искать для скромного уголка земли, в котором он появился на свет, влиятельных защитников. Сначала нашел короля Польши, а теперь – и царя Московии…
«Слабые люди, наверное, эти лифляндцы, раз думают, что их родине помогут чужаки, – гадал Йохан. – Неужели настолько не верят в собственные силы? То ли дело мы – шведы!» И молодой солдат еще больше гордился своей страной, рождавшей таких сильных и бесстрашных воинов, как непобедимый юный король Карл XII, или старший брат Кристиан, или лейтенант Хольмстрем, или даже он сам, трубач самого лучшего в Швеции полка! А раз так, то и возлюбленные новым викингам нужны под стать им: бесстрашные, дерзкие и свободные, с молниями в очах, с вихрем в распущенных волосах… Такие, как эта замечательная девушка, воспитанница пастора Глюка. И он добьется ее, обязательно добьется, хоть бы даже пришлось рассеять для этого целый легион демонов ада, полк пехоты московитов или хоругвь[8]польской конницы!
Такие мысли занимали Йохана на рассвете третьего дня после памятной встречи с Мартой, когда он выезжал верхом на ратушную площадь Мариенбурга следом за прапорщиком Вульфом, дежурившим в тот день по роте. Этот субалтерн,[9]приходившийся девятым по счету сыном разорившемуся барону, скудные земли которого смыкались с владениями семейства Крузе, был очень молод годами, неопытен, не совсем уверен в своих воинских доблестях и, наверное, оттого крайне педантичен в делах службы. Радея о соблюдении воинского артикула, он вознамерился взбодрить досматривающую утренние сны по обывательским квартирам драгунскую роту положенным в начале лагерного дня сигналом «утренней зори». Именно потому зеленый офицерик разбудил Йохана еще затемно.
Солдатское дело – привычное. Йохан встал без жалоб, прежде почистил коня, затем – амуницию, наскоро умылся ледяной водой, перекинул портупею с палашом через правое плечо, витой шнур фанфары – через левое, и – в седло. Юный Вульф потешно топорщил едва пробивающиеся усики, пофыркивал, словно рассерженный котенок, но все равно не нашел, к чему бы придраться.
Остановив коня посреди площади, Йохан отпустил повод, откинулся всей тяжестью корпуса на заднюю луку седла, упер левую руку в бедро и поднес к губам мундштук фанфары. Набрал в легкие воздух, на секунду прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и огласил просыпающийся Мариенбург торжественными и чистыми звуками сигнала. В этот раз он играл, пытаясь вложить в каждую октаву всю душу и умение: ведь Марта будет слушать его игру, она знает, кто может играть…
Марта действительно слушала. Выйдя перед завтраком с большим кувшином к молочнице фрау Штольц, она сразу заметила своего знакомого солдата и, не отдавая себе отчета, пошла за ним. Едва пение торжествующей военной меди наполнило воздух, девушка застыла, словно завороженная. Она даже поставила кувшин на мостовую, чтобы не мешал прижать ладони к внезапно призывно забившемуся сердцу. Что‑то непостижимо властное было в этих звуках. Или, быть может, это откликнулась на зов трубы текущая в ее жилах отцовская кровь?
Йохан любовно протер фанфару шерстяной тряпочкой, повесил ее на плечо и только теперь увидел знакомую фигурку.
– Прошу дозволения задержаться, герре прапорщик! – обратился он к Вульфу. Офицерик был полностью удовлетворен сигналом и как раз планировал пройтись по квартирам и подвергнуть взысканию тех, кто ради мещанского завтрака пренебрег конюшней и утренней чисткой лошади. Он отпустил трубача без пререканий.
Пустив коня шагом – непременно шагом, чтоб честолюбивая полячка раньше времени не догадалась, как летит к ней его душа, – трубач подъехал к девушке, спешился и приветливо поклонился:
– С добрым утром, милая фрекен… то есть панна Марта!
– Здравствуйте, Йохан Крузе! – просто ответила она и без церемоний протянула маленькую, но крепкую ручку в простой вязаной перчатке. Глаза ее сияли, и ради этого сияния Йохан, наверное, сейчас вызвал бы на бой и второй легион демонов или полк московитов.
– То, что ты играл, было так красиво! – призналась девушка. – Как это называется?
– Утренняя зоря! – важно объяснил Йохан, ужасно довольный тем, что может покрасоваться перед красавицей, изображая бывалого служаку. – Сей сигнал исполняется горном и барабаном, либо воинским оркестром прежде утренней поверки при стоянии войск лагерем, либо в гарнизонах прежде поднятия флага. А вообще, тебе надо услышать, как на стоянке войск нашего доблестного короля Карла играют зорю сразу десять, пятнадцать, двадцать полковых оркестров! Вот это – настоящая музыка, такая могучая и торжественная!..
Они как‑то неожиданно для себя перешли на «ты», словно были знакомы уже целую вечность.
– Йохан, пожалуйста, а ты не мог бы сыграть мне эту чудесную зорю еще раз? – Марта умоляюще сложила ладошки и посмотрела на Йохана с забавным видом маленькой девочки, которая выпрашивает лакомство. – Мне так хочется послушать!
– Как можно, Марта! – придал себе напускной суровости Йохан. – Согласно артикулу, зорю не пристало теперь исполнять до вечерней поверки…
– Йохан, ну пожалуйста! Для меня!..
– А, ладно!! Для тебя – что угодно, Марта! – В Йохане вдруг проснулся мальчишка‑сорванец, и к тому же безумно влюбленный. – Подержи‑ка коня! Сумеешь?
– Еще бы! Меня вообще все животные любят: и лошади, и коровы, и собаки, и коты, и даже мышь, которая живет в норке за камином! – похвасталась Марта. Она ловко взяла строевого коня Йохана под уздцы, ласково поглаживая его по черному мокрому храпу. Йохан принял самую картинную позу, которую только мог, – наверное, ее оценили бы даже поседевшие в походах ветераны на плац‑параде в Стокгольме – и вновь прилежно вывел «зорю». На сей раз он играл вполсилы, чтобы не пострадали нежные ушки девушки.
В двух кварталах от площади четверо драгун, которые только что принялись за круг кровяной колбасы со свежевыпеченным хлебом, отложили трапезу:
– Ого, наш Йохан дудит во второй раз! Не иначе этого молокососа Вульфа снова понесло проверять квартиры. А ну‑ка, ребята, щетки да скребки в руки – и к лошадкам!
Йохан принял от Марты повод и церемонно поцеловал ей руку:
– А теперь, милая фрекен Марта, я вынужден раскланяться. Мне надо поскорее уехать отсюда, пока не примчался разгневанный дежурный офицер! И желательно покататься пару часиков где‑нибудь за городом, чтоб страсти улеглись…
Живое личико Марты изобразило гримаску воплощенного раскаяния:
– О, Йохан, я меньше всего желала навлечь на тебя неприятности! Я – просто капризная противная девчонка… Прости меня, пожалуйста!
– Конечно же, прощу, Марта, – весело сказал он, занося ногу в стремя. – Но при одном условии!
– Проси о чем хочешь! – воскликнула девушка, но, спохватившись, добавила: – Конечно, если порядочной девушке будет прилично исполнить эту просьбу…
– А вот и нет! Потому что я хочу потребовать от тебя ответа на один ужасно неприличный вопрос: где и когда мы снова увидимся?
Марта рассмеялась звонким искрящимся смехом:
– Какие же вы все, военные, все‑таки повесы! Ну, так и быть… Жди меня завтра после полудня вон в той улочке у третьего дома. Там на вывеске нарисован серый гусь! Только ты обязательно приходи вовремя, потому что неприлично заставлять даму ждать!
…С тех пор Йохан Крузе встречался с Мартой почти каждый день. Они виделись в соборе во время службы, в лавочках, куда она заходила покупать провизию для пасторской семьи. Йохану казалось, он успел во всех подробностях изучить дневные маршруты красавицы. Всякий раз, когда девушка могла ускользнуть из‑под бдительного воспитательского ока, им улыбалось счастье немножко побродить по узким улочкам Мариенбурга, болтая о всякой всячине. Марта доверчиво опиралась о руку Йохана и изредка великодушно позволяла ему на пару секунд приобнять ее за талию, переводя через лужи. Однако когда он впервые решился поцеловать девушку и, словно невзначай, наклонился к ее ярким сочным губкам, она вдруг порывисто отпрянула, словно от ядовитой змеи, и с гневом глянула на него своими вмиг почерневшими глазами. Йохану пришлось битый час доказывать пылающей от обиды Марте, что он вовсе не хотел оскорбить ее и никогда больше не осмелится повторить эту бестактность. Наконец он был прощен и в качестве утешительного приза получил для поцелуя обе ее ручки – даже без перчаток.
Исполнившись решимости продемонстрировать честность своих намерений, бравый драгун стал провожать Марту домой с рынка и, как верный денщик, таскал за ней корзины со снедью. Однако тяжелая, обитая железом пасторская дверь никогда не открылась для него… Тем не менее он открыто сидел с Мартой на скамейке у знаменитых дубов, тех самых, которые посадил перед домом преподобный Эрнст Глюк в ознаменование своих великих трудов. Марта долго и восхищенно рассказывала Йохану о своем воспитателе и так восхваляла его ученость и доброту, что молодой солдат пришел к выводу: хоть мариенбургский господин Глюк и даст немало очков вперед скромному пастору Бьорку из Уппланда, в чем‑то они очень похожи. Или подлинные служители Господа должны походить друг на друга, словно братья?
А однажды Марта принесла своему солдату теплый, только что из печи, сдобный хлеб. Глядя на то, как он долго и сосредоточенно вдыхает его аромат, девушка вдруг задала вопрос, заставший его врасплох:
– Ты, наверное, очень сильно скучаешь по дому? Это, должно быть, очень тяжело – не иметь права вернуться домой, когда устанешь скитаться по чужим краям…
Они стояли на едва очистившемся от снега берегу Алуксне, где из‑под пожухлой прошлогодней травы уже показалась робкая и нежная первая зелень. Марта без всякого стеснения грела ладони в его ладонях. Тогда она впервые позволила себя поцеловать, но потом сама быстро отняла губы и посмотрела на юношу с немым вопросом. Йохан вдруг почувствовал себя так неловко, как никогда в жизни. Вроде бы радоваться надо: сорвал у красотки первый поцелуй, теперь дело пойдет! Но почему так тревожно и томительно на сердце? Чтобы скрыть растерянность, Йохан стал отвечать на ее вопрос о доме, неуверенно и потому напыщенно и неискренне:
– Вернуться? Зачем? Мы солдаты, наше место – подле его величества! Впрочем, что греха таить, порой хочется вернуться в родной дом, чтобы покрасоваться героем перед родней и приятелями! Ну, это ненадолго, а потом снова – навстречу подвигам и приключениям! Вот удел сильных мужей!
– Мне кажется, что ты просто боишься быть слабым… – серьезно сказала Марта. – Этого не нужно бояться! Пастор Глюк говорит, что все мы – слабые создания Божьи! Даже самые сильные из нас! Мой отец был смелым и сильным, но он не боялся любви!
– А я, что ли, боюсь? Шутишь?! – оскорбился Йохан. – Ну, смотри, красотка, я тебе сейчас это докажу!
Он порывисто схватил Марту за талию и, что было силы, прижал к себе. Девушка попыталась вырваться. Он не отпускал – только жадно ловил губами ее губы.
– Ах, так?! – рассердилась Марта. – Ну держись!!
Она быстро и зло укусила Йохана за нос. Тот поневоле разжал руки и схватился за пострадавшую часть лица, которая покраснела и быстро опухала.
– С ума сошла! – выговорил он ей. – Кусаешься, как дикий зверек, а я ведь только хотел поцеловать тебя!
– Я умею защищаться, ведь я – дочь солдата! – горячо и задорно воскликнула она. – Ты мне понравился потому, что похож на моего покойного отца! Но никогда ты ничего не сделаешь без моей воли, ничего! Только я сама буду решать, станешь ты меня целовать – или нет!
– Почему ты сказала, что я боюсь любви, злая девчонка? Разве пристало воину быть трусом в амурных битвах?
– Ты боишься слишком привязаться ко мне, вот что! – печально произнесла Марта и отстранилась от него, словно собираясь прощаться навсегда. – Взять меня ты бы не побоялся, если бы я согласилась. Но вот остаться со мной – никогда…
Тут уже Йохан не на шутку разозлился и взорвался, словно пылающая ручная граната.
– Нет, ну не прав ли старина лейтенант Хольмстрем, который с утра до вечера талдычит мне о женской глупости?! – воскликнул он. – Ты долго думала, прежде чем произнести эту реплику из балаганной трагедии? Тогда скажи, пожалуйста, какого дьявола я без всякого толку хожу за тобой вот уже которую неделю, набиваюсь в гости к твоему важному индюку‑пастору и надутой гусыне‑пасторше? Просто чтоб «взять тебя, если ты согласишься», как ты изволила выразиться?
Марта задумчиво и недоверчиво посмотрела Йохану в глаза.
– Скажи, ты говоришь правду? Ты действительно хочешь… – она замолчала, подбирая нужные слова, а потом отчаянно выпалила: – Хочешь быть со мной всю жизнь?!
– Раз уж сегодня день неприятных откровений, я тоже скажу тебе, в чем твоя беда, – раздраженно заявил Йохан. – Ты слишком хороша и отлично понимаешь, о чем думает любой из нашего брата, когда на тебя смотрит! Но при этом ты не желаешь понять, что это не может помешать благородному и достойному человеку захотеть взять тебя в жены перед Господом и людьми! Я, между прочим, хочу…
Ни слова не говоря, Марта бросилась Йохану на шею, да с таким пылом, что ему стоило труда удержаться на ногах. Она сама нашла его губы и принялась жарко и страстно целовать их…
Когда оба снова сочли уместным вернуться к словам, Марта пообещала:
– Пастор Глюк позовет тебя. Непременно! Я пока не решалась рассказать ему о тебе. Уж очень он не любит шведов! Но я обязательно расскажу…
– И за что же наш святой мудрец так не любит несчастную шведскую армию, между прочим, охраняющую его город от нашествия московитов? – едко поинтересовался Йохан.
– Господин Глюк… – замялась Марта. – Он… Только ты никому не рассказывай, особенно своим, ладно?! Он считает вас захватчиками! Он говорит, что Ливония должна быть свободной!
– Ага, и именно московиты ей в этом охотно помогут, когда придут сюда своими варварскими ордами, – скептически заметил трубач. – Просите лучше милости у Его Величества короля Швеции!
– Никогда, слышишь ты, никогда, – воскликнула Марта, и глаза ее сверкнули негодованием, – никогда и ни у кого мы не будем просить милости! Ни у вас, шведов, ни у московитов!
– Значит, ты отвергаешь меня, потому что я – швед и служу королю Карлу?
– Я не отвергаю тебя! – совсем по‑другому, нежно и ласково, сказала Марта. – Просто я хочу, чтобы ты полюбил меня всерьез.
– И ты добилась своего, злая девчонка! – вздохнул Йохан. – Я именно так и полюбил тебя! Сам себя не узнаю… Подумать только, что будут говорить наши ребята в полку?!
– А какое тебе дело до того, что они о нас скажут?
– И верно, уже никакого. Скорее меня сейчас заботит, что скажет твой пастор, который, как я погляжу, на поверку выходит мятежником хуже Паткуля! И мою диспозицию, Марта, это обстоятельство отнюдь не облегчает… Что же, придется жениться и даже умолять этого свободолюбивого Глюка отдать свою воспитанницу за шведа!
Марта звонко и довольно рассмеялась и вновь позволила себя поцеловать.
– Господин Глюк – добрый и все понимает! Он не станет мешать нам, если увидит, что мы любим друг друга, – заверила она!
…Шагая к себе на квартиру, Йохан никак не мог собраться с мыслями. Еще утром, спроси его кто‑нибудь, хочет ли он жениться на Марте, он бы вряд ли нашелся что сказать. Но жизни своей без Марты, без ее своенравного, горячего характера, без ее всепобеждающего очарования он уже не представлял.
Надо же было ему, преданному солдату короля Карла, найти свою избранницу в семье родни изменника Паткуля! Знал бы его отец, достойный ветеран походов отца нынешнего короля, из какой мятежной семейки младший сын хочет взять ему невестку!
Впрочем, старый Крузе сам иногда спьяну отзывался о молодом короле в таких нелестных выражениях, что Йохану хотелось сцепиться с родным отцом врукопашную! Ну, значит, будет у старика достойная невестка – тоже за словом в карман не полезет, вот вместе и примутся ругать Его Величество… А матушке и сестрам Марта наверняка понравится – веселая, озорная, добрая, золотые руки…
Дочка пастора Бьорка Анна – та, конечно, поплачет! Жалко ее… Однако сама виновата: раньше нужно было быть посговорчивей!
Что ж, на каждого Самсона найдется своя Далила. От любви не уйдешь! Так, кажется, говорил пастор Бьорк из Уппланда?!
Глава 5
СВЯЩЕННИК И СОЛДАТ
Когда Марта на очередном свидании сообщила Йохану поразительную новость – пастор Глюк наконец‑то захотел его видеть! – молодой солдат начал готовиться к этой экспедиции с особой тщательностью. Отпарил разогретым в очаге камнем и мокрой тряпицей с мундира застарелое пятно от ружейной смазки и аккуратно подшил начавшую отрываться вдоль борта подкладку. До яростного блеска надраил щеткой из конского волоса медные пуговицы и пряжки амуниции, а ботфорты смазал настоящим свиным смальцем. Наконец, одолжил у лейтенанта Хольмстрема почти новый замшевый камзол (одеть под мундир вместо своего, из вытертой лосины), у ротного писаря Нильса – модный галстух из белого шелка (не полагавшийся по артикулу, но такой красивый!). Гладко выбрился, смотрясь в осколок зеркала, и завил усы. Наконец, прицепил палаш, и без дополнительного ухода всегда находившийся в безупречном состоянии, и выступил в поход за сердцем Марты.
Дабы не показаться высокомерным захватчиком, Йохан оставил коня меланхолически жевать невкусное прошлогоднее сено на конюшне, а сам скромно подошел к дому пастора пешком. Ему открыл пожилой работник с плоским невыразительным лицом, по‑видимому, латыш, и посмотрел на прославленный мундир Уппландского полка с тяжелой ненавистью. Но в дом все же впустил и даже шляпу проворно принял. Пришлось, следуя этикету, принятому в приличных домах, также отдать этому разбойнику палаш, что Йохан и сделал с таким тяжелым сердцем, словно складывал оружие перед неприятелем. «Верну я, парень, твою железную оглоблю, не бойся», – дерзко буркнул мужлан и скрылся в прихожей.
Потом послышались девические хихиканья и перешептывания и вместо Марты в прихожей появились ее сестрицы, которые улыбались ему так, словно он пришел просить руки каждой из них. Девиц разогнал уже знакомый Йохану противного вида парень. Он скорчил кислую высокомерную мину и гнусаво заявил:
– Я Эрнст Глюк, старший сын господина суперинтенданта святой Лютеранской церкви в Ливонии. Если вы не знаете, герре солдат, наш дом освобожден от постоя милостью шведского короля, так что вам здесь делать нечего!
Йохан сдержал сильное желание вздуть нахала прямо здесь, в прихожей, вежливо поклонился и кротко заметил, что пришел по личному приглашению пастора. А затем не удержался и добавил, вложив в эту ремарку всю силу своей иронии:
– Впрочем, вы могли об этом не знать. Понятно, что преподобный пастор не стал бы посвящать ребенка в свои планы.
Паренек поперхнулся, словно проглотив целый стакан уксуса, но родителей все же позвал. Перед Йоханом предстал златоуст из Мариенбургской кирхи – высокий, элегантный, словно светский кавалер, и показавшийся сейчас, в домашней обстановке, еще значительнее. Он вышел под руку с важной пасторшей, родственницей изменника Паткуля. Дама при ближайшем рассмотрении оказалась весьма недурной наружности и, хотя изо всех сил старалась держаться строго и неприступно, оглядела симпатичного солдатика с видимым интересом.
Йохан еще раз поклонился. Пастор просто, но с достоинством протянул ему руку. Улыбка у господина Глюка была мягкая и добрая, и Йохану он вблизи очень понравился. Чета Глюк проводила гостя в столовую, где был накрыт длинный, темного дерева обеденный стол. Йохану раньше доводилось бывать в шляхетских домах в Польше. Он отметил про себя, что в отличие от обильных, но поданных помпезно и безвкусно панских обедов сервировка здесь была изящная, а еда, напротив, скромная. Ему предложили стул напротив главы семейства, а потом в комнате стало удивительно ясно и тепло – появилась Марта. Она даже не вошла, а вбежала – радостная, веселая, легкая, и Йохан не мог не заметить, что пастор искренне обрадовался ее появлению, а вот пасторша – едва ли.
Обед прошел в не совсем удачных попытках поддерживать светскую беседу о родителях и родном крае Йохана, о позднем приходе весны и доблестях шведского оружия. Марта прислуживала за столом своему воспитателю и его супруге, словно заправская служанка в дворянском доме, что не мешало ей не сводить со своего драгуна обожающего и тревожного взгляда. Йохан, как и всякий солдат, не считал зазорным за званой трапезой наесться впрок на пару дней вперед. Однако на сей раз он благоразумно воздержался от типичного военного обжорства и ограничился тем, что выпил бокал мальвазии – для храбрости. Все собравшиеся прекрасно понимали, что собрались не ради обеда, а ради того, что за ним последует.
Когда с едой было покончено, господин Глюк отослал Марту на кухню, а супруге прозрачно намекнул, что ей не повредит послеобеденный отдых. Он хотел поговорить с Йоханом один на один. Уходя, Марта ободряюще улыбнулась своему возлюбленному, а пасторша только холодно кивнула.
– Я слышал, молодой человек, что вы… как бы это сказать… хороший знакомый моей Марты, – начал пастор. Было видно, что этот красноречивый оратор, как и многие служители церкви, не может найти подходящих слов для простых житейских вещей. Так что Йохан счел возможным вывести его из затруднительного положения, а заодно, по кавалерийскому обыкновению, устремился в решительную атаку.
– Преподобный господин пастор! – решительно заявил он. – Я очень люблю вашу воспитанницу и хочу на ней жениться!
– Только и всего? – с улыбкой спросил пастор.
– Только и всего! – в тон ему ответил Йохан.
– Хотелось бы полюбопытствовать, насколько надежны ваши чувства, молодой человек? – Пастор пытливо прищурился.