Владлен, слышавший всё это, ждал Севера на выходе.
- Туфта какая-то, - сплюнул Север, - туристы... Гонево! Ты же говорил...
- Говорил, - сказал Владлен, - а сейчас думаю, - он поднял воротник куртки, - завьюжит, по ходу, скоро.
* * *
Первым автобус увидел Змей. Подмигнув стоящим сзади четырем джипам задними габаритами, он рванул следом за ним. Во второй машине сидели Кузбас, Север и Владя. Экипаж Змея и все остальные машины были добиты Севером пехотой из местных, нанятых за «каждому по 500 баксов и всё, что есть в автобусе». Грозно прорычав, вся кавалькада понеслась вслед за Змеем. Обгоняя автобус, Змей увидел, что в салоне сидят какие-то люди и стоят баулы.
- Бей! - скомандовал он водителю.
И тот протаранил левый бок автобуса. Раздался скрежет, и Змей, опустив окно, вылез с заднего сиденья с автоматом. Очередь ударила по стеклам и тут же вернулась, полосонув по крыше «Поджеро». Сидящему рядом со Змеем, пуля пробила голову. Водитель резко вывернул руль влево, но очередь из автобуса перекрестила двери. Сидящий рядом с водителем, от страха выпрыгнул на ходу и тут же попал под колеса «Ниссана», в котором ехал Казах. Ударившись об решетку, он перелетел через крышу и в нелепой позе примерз к обочине. Змей выстрелил в ответ, но к первой очереди добавилась вторая, которая размазала мозги водителя по салону. Об лицо Змея шлепнулся кусок мозгов. Джип несколько раз перевернулся вокруг своей оси и вылетел навстречу автобусу. Тот ударил его, и он, проскользив дальше, будто споткнувшись о кювет, вылетел на обочину, и со всего размаху, несколько раз перекувырнувшись, ударился об столб. Тут же раздался взрыв. Казах грязно выругался, и, сидя за рулем, ударил по газам по полной. Он врезался в зад автобуса, покорежил бампер, а сидящий рядом с ним выбил ногой стекло и начал обстреливать заднюю часть автобуса. Вслед за ним уже спешил джип с местными. «Ниссан» Казаха, как будто приклеенный, не отрываясь катился вслед за автобусом. Отклеил его кто-то очень лихо высадивший заднее стекло автобуса и вваливший в капот джипа несколько коротких очередей. Джип дернулся и заглох. Из-под капота повалил густой пар.
- Нет дыма без огня, - усмехнулся Холод и выпусти сквозь разбитое стекло заряд «Мухи».
Последнее, что увидел Казах, была яркая звездочка, приближавшаяся к нему на огромной скорости. Не успев услышать его желания, она стала его последним пиздецом.
Джип с местными остановился от неожиданности, но его уже обогнал «Крузер» с Тюленем. Тюлень вылез в люк и из «Калаша» начал стрелять по колесам. Стучащий по бетонке отвалившийся бампер автобуса упорно не давал ему это сделать. Наконец, он вроде бы попал и потряс автоматом от радости. В этот момент автобус резко затормозил, джип на огромной скорости ударился об него, танкист - Тюлень вылетел из люка и оказался зажатым между «Крузаком» и автобусом. Таких железных объятий он не выдержал. Кровь фонтаном ударила изо всех щелей в голове. Автобус рванул вперед, а джип намотал на колеса то, что когда-то гордо представлялось на стрелках Тюленем.
Оставшиеся две машины старались взять автобус в клин. В это время им на помощь на «Сузуки» уже спешил матерящийся за рулем Кузбас. Джип, идущий слева от автобуса, так увлекся погоней, что не заметил неизвестно откуда взявшийся на Богом забытой трассе грузовик с прицепом, груженным силикатным кирпичом. Его водитель попробовал уйти правее, но скользкая дорога понесла его, прицеп выкатился вперед, соскочил с фаркопа и несколько раз перевернувшись, похоронил под собой преследователей.
- Во! - усмехнулся в окно Холод, - гранит умеет молчать. Слышь, Баир, - он крикнул водителю автобуса, - прикинь, пацанам повезло - целый силикатный мавзолей на братской могиле!
И тут же он выстрелил из автомата по идущей справа машине. Но это уже было ни к чему. Левчик с пацанами методично превратили ее сначала в дырявый дуршлаг, а потом в консервную банку, которая тупо остановилась сама по себе и в которой, как кильки в томатном соусе, были утрамбованы братки в своей крови.
Кузбас, матерясь черти знает как, всё еще пытался догнать автобус. Владлен, высунувшись из окна, несколько раз выстрелил. Человек, сидящий в автобусе у когда-то заднего стекла ответил ему прицельным автоматным огнем, разбившим фару и продырявившим радиатор. Кузбас попытался обогнать его, но автобус упорно прижимал его к правому краю обочины. Давление усиливали сразу четверо человек, стрелявших сквозь разбитые стекла. Кузбас пробовал проскочить вперед, Владлен пытался безуспешно прострелить колеса, а Север с перепугу как пират орал: «Давай на абордаж!»... И тут Владлен увидел меж осколков боковых автобусных стекол того, кого он ждал с автоматом в руках. Владя выхватил второй пистолет, но в это время автобус снова ударил по боку. Как показалось Владлену, Холод с дьявольской улыбкой выпустил длинную и очень долгую очередь в «Сузуки». Посыпались стекла. Одна пуля попала Северу в плечо, а вторая в ногу. Владлен вроде уже поймал Холода в прицеле, но автобус ударил в бок еще раз. Севера отбросила на Кузбаса, тот не удержал руль и джип по касательной вылетел с трассы как раз в тот момент, когда Владлен выстрелил. Пуля ударила в крышу. Владю отбросило к противоположной двери, в шее у него что-то хрустнуло. Кузбас постарался выровнять потерявший управление джип, который летел уже среди каких-то кустов и редких деревьев. Он безуспешно давил тормоза, окровавленный Север зачем-то пытался выйти, а автобус, ставший маленькой точкой вместе с ухмылявшимся Холодом, уносился куда-то вдаль. «Месть слегка перекипела...», - подумал Владлен перед тем, как «Сузуки» ударился о дерево, и он потерял сознание...
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Дато зашел в фешенебельный ресторан. Узнавший его мэтр, на ходу подхватил пальто, и, хлебосольно раскланявшись, провел его в зал, проскользив по паркету до VIP-кабинета. Дато зашел внутрь и уселся за явно небосяцкий стол. Напротив него сидел угрюмый мужчина лет пятидесяти со свернутым набок носом.
- Здравствуй, Веселый, - Дато протянул ему руку, - как дела брат?
- Здравствуй и ты, брат Дато, - Веселый посмотрел на холеную руку без единой татуировки и схватил своими синими исколотыми клешнями ребра барашка и вгрызся в них железными зубами, - извини, не ручкаюсь, запачкать боюсь, или запачкаться. Как лучше, брат Дато?
- Это что, шутка юмора такой? - попытался возмутиться Дато.
- А я чё, так на циркача похож? - Веселый швырнул кости в тарелку, - ты чё, вот так посмотрел на меня и клоуна увидел? - правое веко Веселого нервно задергалось, - ничё мне рассказать, Дато, не хочешь?
- Работаем, Веселый, дела помаленьку, о бродягах помним, общак греем...
- Греешь блядь?! - Веселый гневно сплюнул в тарелку, - о бродягах помнишь, а обо мне забыл? О том, кто твою черную жопу на трон воровской посадил! Чё там у тебя за дела в Забайкалье?
- Да как бы в принципе ничего и нету, - попробовал выкрутиться Дато.
- Ой, блядь, - поморщился Веселый, - не юли, кутаисец. Через голову думал прыгнуть? Думал, сидит Веселый, весь такой по масти...
- Да нет, упаси Господи...
- Ой, зря ты Бога поминаешь! - Веселый загробастал бутылку коньяка, налил себе в фужер для минералки и залпом выпил, - дошла до меня малява оттуда одна. Ну ладно, Монгола ты порешить решил. Никак с ним не пересекался, но мешал тебе старик. Допустим. Ну зарядил ты людей. Ну побеспределили они. Но так у меня на виду еще никто не обсирался! Там, сука, какой-то Дикий Запад! Все наши партнеры стонут! Груз не идет, склады горят, людей пачками ухлопывают, бардак полный! И говорят, Дато все это замутил. Пока говорят.
- Так больше ничего и не скажут! Пускай говорят, псы бешенные!
- Они-то пускай говорят. Главное, чтобы Монгол ничего не сказал. Ты с беспредельщиков бабки брал? Крышу им делал? - Веселый как удав на кролика уставился на Дато.
- Ну... если там..., - замялся Дато.
- Значит брал, - не дал договорить Веселый, - так вот, это считай как приговор себе поднять с земли. Монгол тебе дорогу перешел! Ты с кем делиться-то вздумал, а, Дато? Кто ж тебе так шоколадно все маршруты попутал? Был у меня кореш один в восьмидесятых, - Веселый вытащил из золотого портсигара сигарету и закурил, - банду на Дальнем Востоке сколотил и цеховиков грабить начал. Это что-то вроде барыг наших. Прогремел по полной, а как горячо стало - ко мне пришел: помоги мне, Веселый, мол садиться сейчас, менты на хвосте, а чё там на зоне будет? Сел, в общем, а я словечко за него замолвил - дурак был. Досидел он нормально, за зоной даже кажется смотрел. Вышел и жуликов охуячил. В кабаке они сцепились. Ему-то предъявлять ничего не стали - ко мне приехали. А тогда уже перестройка пошла, капуста зеленая расцвела - только руби. В общем, пришлось мне его искать, чтобы пером проткнуть, и потом на зону садиться, на десятку! И вышел я, Дато, только в девяносто седьмом. А кореша мои уже, сам знаешь. С одной стороны - вроде как от девяностых уберегся, а с другой - всё поменялось. И я потом, как пацаненок за свою же поляну до последнего кусался, до железок вот этих! - он щелкнул себя по зубам, - а к чему всё это я, Дато? Денег он мне дал - мы тогда сильно нуждались. У нас тогда все по лагерям сидели. Чтобы дачку братве собрать - мы сами карманы рвали. Так-то вот, Дато.
- Да там не то, что ты думаешь...
- Главное, Дато, чтобы тебе думать не пришлось, потом - где и когда я тебя проткну. Я же тебя в закон привел. Помог ты, базаров нет. Но сейчас так насрал! И сейчас ты Монголу по сто пятьдесят свечей в день за здравие ставить должен, чтобы он там всё выровнял, потому что, Дато, кончится Монгол - ты туда с Тимой поедешь. Так толковище решило.
* * *
Владлен пришел в себя, и первое, что он увидел - это руль, который был зачем-то на крыше машины, и ноги Кузбаса, которые торчали из разбитого окна.
- Кто же, блядь, с кожаными черными ботинками белые носки носит? - Владлен выругался и попытался ногой отбить то, что осталось от двери.
Вытащив Кузбаса за ноги, при этом порезав ему всю морду и голову битым стеклом, он хорошенько его встряхнул и по обилию матюков, вырвавшихся из его рта понял, что он жив. Север вывалился из тачки немного раньше и черной мертвой птицей валялся на желтой траве. Владя пнул его ногой, тот что-то прохрипел.
- Каркает, Блядь, - разочаровался Владлен, - живой, блядь еще.
Прихрамывающий Кузбас приподнял Севера, и они пошли через куцый осенний лес с хлюпающим под ногами болотом. Ближе к вечеру они набрели на осколки какой-то котельной с сараем и завалились спать на мешках с технической солью. Владлен проснулся от того, что почувствовал - его лицо покрылось инеем. Дрожащими руками он достал пачку сигарет, закурил, потом насобирал каких-то досок и обрывков картонных коробок и разжег костер. Усевшись возле ярко пылающего пламени, он крепко задумался, и, выкурив полпачки зараз, понял, что хорошо встрял - Холод здесь, Монгол жив, их нет. О том, как они накуролесили - уже знают. Ни сегодня - завтра Дато, сообразивший, как его наебали с двумя «лимонами», зашлет сюда людей, и глупо полагать, что эти люди будут убивать Холода, они будут убивать Владлена. Значит, время еще есть. Он посмотрел на Кузбаса и Севера. Хотя, Север может раньше Дато отзвониться... Гребанный Холод! Он опять его наебал!!! Как всегда! Владлен зачем-то вспомнил, что в его новогоднем подарке три года подряд не было мандаринов. От Холода мандаринов точно не дождешься. Владлен рассчитал его шаги, но рассчитать Холода было невозможно. Нет, он не мстил за отца, он искал Владлена еще до того, как он начал искать его! Холод не знает, что такое месть. Ему уже некому мстить! Он всегда говорил, что убивать - это его работа. Деньги не важны, важен результат - хорошо сделанная работа! Он же альтруист, всё ради красоты стиля. Из-за этого стиля Владлен наебался. Его месть вышла какая-то тормознутая и слишком поздняя, причем совсем не к месту. Перекормили, гады, валиумом и галоперидолом! Владлен с этой местью жил вчера и завтра, а Холод жил сегодня. И из-за этого трижды ебанного сегодня завтра Владлена может никогда не наступить... Он поднялся и начал ходить вокруг костра. Если мести не получилось - значит, надо хотя бы сделать больно. Он толкнул Кузбаса:
- Слышь, дело есть.
Север проснулся. В сарае не было ни дня, ни ночи. Был едкий дым старых досок и мокрого картона. Он поднялся с мешков и наступил на простреленную ногу. Скривившись от боли, он полез в карман за сигаретами, но не нашел там ствола. Спросони он попытался что-то крикнуть, но дым едкими комками забился в его горло, нос, глаза. Слезы полились градом. Он понял, что горит. Бросившись к двери, Север начал беспомощно ломиться в нее, совсем не чувствуя огненного жара, лизавшего доски. Прогоревшие стропила рухнули, обдав его целым фонтаном огненных брызг. Север бросился к забитому досками окну и, сдирая пальцы в кровь, принялся отдирать их. Горячий воздух жег внутренности изнутри. Он не почувствовал, как загорелась его штанина. С разбега он снова ударился об дверь, отлетел назад и бросился к окну. Скрипя ногтями, зубами, он, словно пойманный хищник, раздирал доски. Пламя со штанины перескочило на куртку. Он сорвал ее с себя и принялся забивать горящие обломки падающей крыши. Сарай был объят огнем. Сознание медленно уходило от Севера, глаза застилал плотный туман. Дощатый пол уже горел. Спасаясь от огня, он запрыгнул на мешки с солью. В это время вниз рухнула часть крыши вместе со стропилами. В образовавшейся дыре Север увидел небо, затянутое клубами черного дыма. Хватаясь руками за горящие доски, он как акробат, вскарабкался по ним наверх и спрыгнул туда, где заканчивался огонь Упав на простреленную руку, он даже не почувствовал, как она хрустнула. Проведя рукой по волосам, он почувствовал, как они превращаются в золу. Север посмотрел на ладони, покрытые волдырями - ожогами и кости, торчащие из локтевого сустава. Собрав последние силы и волоча за собой простреленную ногу, он сделал шаг и двинулся вперед. Метров через триста жуткая боль пронзила все тело. Огромная сопка перед глазами, похожая на горб верблюда, материализовалась в две огромные женские груди размера никак не меньше «пятый» с торчащими наверху сосками - елками. Улыбнувшись чему-то своему, Север потянулся к ним здоровой рукой, пытаясь замацать, но, покачнувшись, рухнул вниз, звонко стукнувшись о землю.
* * *
Холод вернулся в дом Монгола. Как водится, они закатили пирушку, последствием которой стало купание Левки без трусов в конце сентября в какой-то грязной луже, названной им «то, с чего начинается море». Баир поборолся с двумя Левкиными корешами на руках, и поборол их сначала по очереди, а потом обоих вместе. Относящийся спокойно к алкоголю Холод, нажрался так, что весь вечер разговаривал хайку, причем не утруждая себя их переводом с японского. В конце вечера изрядно захмелевший Монгол взял в руки гитару, дал первый блатной, обнял ее и уснул. Утро встретило Холода шумом в голове и Левкой, уснувшим напротив него в тарелке. Мучимый вопросом опохмеляться или нет, Холод вместе с бородатым фермером напоил и накормил скотину, и, усевшись на валуне, подставил сбегающему на зиму солнцу обветренное лицо. Шутка с автобусом удалась. Друг Баира, готовивший этот автобус для каких-то китайских бизнесменов, услышав сумму на один ноль больше, не задумываясь, продал свое усиленное бронированными пластинами чудовище, предназначенное для перевозки рублей и долларов в Поднебесную с целью их превращения в косоглазые юани. Волновал только один вопрос - жив ли Владлен? Холод видел, что произошло со всеми машинами, но судьба последнего экипажа волновала его больше всего. Левка видел, как он, несколько раз перевернувшись в воздухе, ударился об дерево, но Холод этого не видел. Вполне возможно, Владлен расквасился где-то раньше, хотя Холод в последнее время совсем отвык от разных случайностей. Жизнь в Японии сделала невозможное. Среди «ускользающее прекрасно, а постоянное нет» он начал ценить не только жизнь, но и смерть. Недаром там любят говорить: «Гранит не молчит, он слушает». Холод научился слушать себя. До этого он повиновался инстинктам. Да, они были быстрее разума, они помогали выжить, но они мешали жить. Откручивая пленку своей прошлой жизни, он не только видел, что он сделал не так, что не успел, что не захотел, он видел нечто большее - зачем и почему. Глупо сваливать на «такое было время». Он узнал, что таким был ОН. Также, как и Монгол. Они похожи. Холод достал сигарету. Похожи, как отец с сыном. Он поступал так, как в свое время поступал Монгол - не задавая вопросов «зачем?» и «почему?». Они шли, просто шли. Как им казалось, выбрав свой путь. На самом деле путь выбирал их. Ведь путь, выбранный тобой, очень сильно отличается от пути, выбравшего тебя. Холод поднялся с камня и зашел в дом. Толкнув спящего на диване Монгола, он предложил выйти на улицу.
- Дальше, Монгол, чего будет?
- Всё по-старому.
- По-старому, Монгол, уже ничего не будет, - Холод зябко поежился, - «всё меняется, всё течет, пусть всё это унесет вода» - так говорят. Знаешь, в чем наша самая жестокая ошибка? В том, что мы хотим что-то вернуть. Это мешает нам идти вперед. Я знал тех, ну из-за кого всё это.
- Из-за кого? - посмотрел на Холода Монгол.
- Из-за меня. Я тебе говорил, а ты не понял.
- Ну значит всё. Твои грешки закончились.
- Ты не понял, Монгол, из-за меня, потому что я так хочу. Это не прошлое. Я давно уже сегодня жить научился.
- А может ты и завтра видишь? - криво улыбнулся Монгол.
- Завтра наступит - тогда и посмотрим. Сегодня, Монгол, есть те, которые не дадут жить по-старому. Это дурак думает, что «сегодня» уже закончилось. Оно не закончилось. Ты знаешь, сколько у тебя таких Северов? Ты уверен, что мы их всех...
Монгол непонимающе посмотрел на Холода:
- Ни в чем нельзя быть уверенным.
- Вот это ты правильно говоришь. Пока будут «Северы», «Корни», другие - они тебе не отдадут свое завтра, Монгол.
* * *
Майор Кольцов уже начал забывать ставшую для него судьбоносной фразу «ёб твою мать!». Это зловещее ругательство преследовало его коллег – «оборотней», начальника, попавшегося на взятке, и даже соседа по даче, огурцы которого росли медленнее. Кольцову дали какой-то отдел, загадочно намекнув в главке про Академию МВД и звание подполковника. Борясь за раскрываемость, он постоянно кого-то задерживал, с кем-то боролся, и дослужился до какой-то юбилейной медали и юбилейных часов от замминистра. Его Нинэль, расстроившись на часы от замминистра, которые оказались не от «Картье», переселившись к нему со всеми кремами, косметичкой и гардеробом, толкала Кольцова на путь коррумпированности. Но, оставаясь честным дураком, Кольцов продолжал честно задерживать и бороться. Пока не наступил тот день, когда вернулось «ёб твою мать!» вместе с вызовом в главк и ужином, который забыла приготовить Нинэль. Последнее было не так опасно, потому что проставляясь за новую должность, Кольцов не только напился, но еще и нажрался разных салатов. Начальство решило, что с преступностью он будет бороться не в каком-то отделе с буквой, а на передовой в бронежилете с надписью "СОБР", в который, как выразился один из его коллег, преступникам проще стрелять в темноте. Не дождавшись ужина и секса, Кольцов включил телевизор. Лихой репортер, изображая то преступников, то жертву в своем репортаже - театре одного актера, рассказал о том, что сейчас творится в Забайкалье. Кольцов посмотрел на сопящую рядом Нинэль, и почему-то подумал: «ёб твою мать, а ведь туда и пошлют!», после сказав это еще несколько раз вслух. Проворочавшись полночи и дождавшись утра, он поехал на новое место работы. Оперативное совещание началось с показанной вчера по ящику ситуации. Измученный ночными кошмарами Кольцов, безысходно высказал свои предположения по данному вопросу, проанализировав сложившееся положение и предложил несколько вариантов решения данной ситуации. И только тогда понял, что сам напросился туда вместо майора Носова, обреченно молчавшего где-то в углу. «Ёб твою мать!!!»
* * *
...Сеня уже три часа дожидался на квартире курьера. Он в одно рыло протоптал дорогу с наркотой, шифруясь и от мусоров, и от воровских. Нет, конечно были жулики и на его стороне, которым он щедрой рукой насыпал килограммами «белого». Но всё было шатко, как перила старого моста, с которого Сеня уже однажды шлепнулся прямо на зону, где несмотря на воровские запреты грел общак наркотой. Халявный раскумар за три года отсидки вылетел ему в копеечку. И вот сейчас он отрабатывал новый маршрут. В дверь позвонили. Сеня оглядел своих подручных и отправил одного из них открывать дверь. В комнату вошел азиат с чемоданом в сопровождении четырех крепких парней. На столе появился кожаный кейс с несколькими свертками, который уже сегодня должен был быть разбит на дозы и граммы, и незнакомые Сене люди должны были разбадяжить это мелом или известкой, и начать впаривать среди постоянных клиентов. Сеня облегченно вздохнул и вытащил из внутреннего кармана зеленые кирпичи баксов. Азиат улыбнулся и превратился в... Баира, выхватившего пушку. Холод и Левка с подручными последовали его примеру. В квартире запахло кровью и порохом. Мозги Сени смешались с содержимым пакета, вспоротого для пробы. Граммам так и не суждено было стать чьими-то смертоносными дозами...
...Исса преследовал фуру уже несколько десятков километров. Он видел, как в нее загружали какие-то большие картонные коробки. Судя по кряхтящим грузчикам - очень тяжелые, а по охране, внимательно следящей за этим процессом - достаточно ценными. В отъехавшей от склада конфиската бытовой техники фуре ехала новая машина Иссы - джип, а может быть даже БМВ или мерс. Новая квартира, если даже получится - с евроремонтом. Пиджак от Армани, как у Вахтанга, и цацки с брюлами, за которые ему точна даст Оля, безнадежно окучиваемая им последние полтора года «вице-мисс Забайкалья». Прижав фуру к обочине, Исса с друзьями выскочили из машины, натягивая на ходу черные маски и вытаскивая оружие. Исса распахнул дверь и направил ствол, уже уверенный, что напугал водителя одним своим грозным видом, подкрепленным для большей значимости раздолбанным ТТ. «Бабки! Что везешь? Быстро всё! И дверь открывай. Это налет! Быстро! Что везешь?», - проорал Исса. «Пиздец твой!» - пуля Холода из обреза вмазалась прямо в прорезь шапки. Исса отлетел от машины на несколько метров и распластался на дороге, раскинув руки в стороны, наверное, пытаясь убедить своих людей, что он лег просто позагорать. Картину «пляжа» окончательно дописал Левка и сотоварищи, вылезшие из кузова и короткими очередями раскидавший подельщиков Иссы по асфальту в самых нелепых позах, оставив «туристов» возле фуры, в коробках которой лежал майонез, безнадежно просроченный и испорченный. Холод и пацаны заскочили в подъехавший джип Баира...
...Бригадиру Савве знакомый из администрации намекнул, что землей возле Богом забытого поселка заинтересовались какие-то московские бизнесмены с целью строительства здесь элитного коттеджного поселка, возможно даже с пятизвездочными гостиницами и бизнес - центром. Не сразу понявший всю нелепость этого положения и строительства чего-то элитного среди убогого и грязного захолустья, Савва услышал фразу «московские бизнесмены», и, почему-то решил, что на осмотр участков они приедут с деньгами. Приехавшие Холод, Баир и Левка, наверное, поступили нехорошо, расстреляв Савву и пятерых его кентов в глухой Забайкальской степи, в которой они, конечно же, ничего не собирались строить...
Вот так началось «светлое завтра» в крае непуганных идиотов и беспредельных возможностей среди местных царьков на один день, работников ножа и топора петляющей трассы, тружеников утюга и паяльника и вольных беспредельных стрелков «шервудских» сопок. Одного из них вместе с джипом утопили в каком-то грязном озере на потеху местным, которые в шутку стали друг другу рассказывать по-пьяни веселую историю про «крышу озера», которая «вон там до сих пор торчит». Другого застрелили в бане, и, пожалев пули на «контрольный», добили паленом по стриженной голове. Третьего, раскидывающего трупы китайских бизнесменов по канализационным люкам, не просто поломали и скинули туда же, а еще и засыпали сверху самосвалом угля. Четвертого, мечтавшего о своей чисто бандитской поляне, прокатили по «его» земле на фаркопе, предав его тело тому, о чем он так мечтал. После этого глупые кончились, а умные стали думать и отправлять к объявившемуся вновь Монголу своих «гонцов» со скупыми малявами, что «бес попутал и больше они так не будут». Последнего, самого несговорчивого, Троца, удостоили визитом Холод и Баир с топором, на понятном объяснив, что «чужое бес спроса брать нельзя», отрубив то, чем оно берется по самый локоть. И тогда стало совсем тихо. Последний выстрел в полной тишине прозвучал в кабаке в каком-то бурятском улусе. Он потерял для всех беспредельщика Кореша, однажды решившего, что банду Севера чисто по-пацански жаль. Стреляли на этот раз бухавшие с ним же то ли не совсем пьяные, то ли более сообразительные подельщики.
О самом Севере кончились даже слухи, так же, как и о Корне. Монгол успокоился, и даже сам Холод немного поосел. Схемы Монгола продолжили работать.
* * *
Владлен валялся на пыльном матрасе прямо на полу. Кузбас грелся, прижавшись спиной к батарее и жрал сухой «Доширак» прямо из коробки, при этом очень противно хрустя.
- Слышь, Кузь, - приподнялся Владлен, - язву себе нажуешь. Сходи чё-то человечье купи. Неделю здесь сидим. Бабки вон возьми.
- За на хуя? - Кузбас высыпал в рот приправу из пакетиков, - тут вон еще с прошлых постояльцев этой хавки две тумбочки осталось. Ты мне лучше скажи, долго мы в этой красоте еще сидеть будем? - он обвел рукой гостиничный номер, в который селили без паспортов, лишних вопросов и каких-то требований, - чё, номера с телевизором не было?
- Был. Но без сортира с умывальником.
- А за на хуя нам умывальник? У нас зубных щеток нет. А поссать я и в форточку могу, - прикололся Кузбас.
- Ну ты, блядь, и Жванецкий! - Владя поднялся и закурил, - сам привел, а теперь «сколько сидеть будем?». Слышь, а может как медведь - ни зиму в спячку, а по весне разберемся?
- Не, мне белые медведи больше нравятся. Они как мы - отмороженные. Еще дней пять, Владь, придется, пока документы сделают. Я думаю, в Китай рванем. Мы по детству с пацанами пешком через границу ходили. А тут к «челнокам» прибубенимся - «шопинг-тур выходного дня» кажется это называется. А там у меня корефаны есть. Нам после рыбалки с Монголом здесь ловить нечего. А Север сука! Под монастырь подвел!
- Ну а чё в Китай, - Владлен выпустил в потолок кольцо дыма, - без денег...
- О, блядь, нашел кого спросить. Поди где-нибудь в земле лучше, наверное. А деньги? Сегодня нет - завтра будут.
- Блядь, все у вас по-тупому.
- А у вас чё, по-другому? - Кузбас зашвырнул пустую коробку из-под «Доширака» в угол.
- По-другому мы сами сделать можем.
- К Монголу прийти что ли покаяться? На карачах: «Простите, дяденька, мы больше не будем. Мы вот ваших людей зашмаляли. Так здесь баб много, мы новых нарожаем».
- Ты долго на больничке лежал? - Кузбас достал сигарету, - да не жлоби ты, - он посмотрел на начинающего закипать Владлена, - к слову пришлось. Вот, блядь, делов нет и слова появились. А раньше пиздеть некогда было.
- Так вот давай и не будем. По делу давай, - Владлен достал вторую сигарету и закурил. А может все-таки давай, с Монголом по свойски договоримся. Он вроде сейчас как в козырях весь. Вальнем его, а там люди подтянуться.
- Где они, те люди? - Кузбас посмотрел на Владю,- у нас медленнее тянуться. Монгол вон как на нашу братву окрысился. Только и базарят - одного ухуячили, другого. У нас тут домов и метров мало, поэтому радио быстро летит, хотя... Монгола, говоришь? Можно! - Кузбас поскреб в затылке, - так, если насрать на все, чисто по-приколу. А потом - один хуй, в Китай!
- За на хуя? - Владлен совсем потерял нить всей беседы.
- Да хотя бы за «Дошираком» - Кузбас подошел к тумбочке и вытащил еще одну пачку.
* * *
Группа Кольцова приехала в Читу на поезде из-за того, что чин из прокуратуры страдал «летной болезнью». Поэтому все остальные страдали из-за него неделю. Кольцов вместе с «ёб твою...» страдал на верхней полке. Больше всего ему запомнились слова начальства – «разобраться...». Покачиваясь над столом, где в стаканах звенели ложки, он просматривал оперативные сводки и рисовал в уме картины борьбы. В мозгу отпечатывалось слово «сумо». Запутавшись в именах, погонялах, названиях группировок, Кольцов побеждал с коллегами - СОБРовцами несколько бутылок водки и снова забирался к себе наверх строить планы, пока в одном из донесений то ли бухого, то ли накуренного местного оперативника он не увидел что-то до боли знакомое, связавшееся в полупьяной голове в слово «методично». Анализируя Монгола по Ламброзе, он как-то под мелькающие за окном полустанки перешел на его личные качества, нарисовав портрет Забайкальского крестного папы. «Папы!» - словно выстрелило в голове у Кольцова. Да! Монгол был папой того самого человека, который сделал всепоглощающее «ёб твою мать!» всем смыслом его жизни. Холод! Он в сотый раз пересмотрел оперативные сводки: «нагло», «цинично», «дерзко», «тремя выстрелами в голову», «на огромной скорости», «угрожая физической расправой», «огнестрельное по касательной», «в составе неопознанной преступной группы». «Ёбтвоюматческая» тень душным ватным одеялом нависла над протрезвевшим Кольцовым. «Опять» стало «снова». Как только где-то появлялся этот отмороженный Карлсон, пули начинали летать быстрее и точнее. Любая стрелка превращалась в фонтан крови, люди разучивались разговаривать и превращались в мясников, все вокруг стреляло, взрывалось, горело и плавилось. Значит, все-таки сын за отца? Кольцов вспомнил фильм великого Копполы: «Я сделал предложение, от которого он не смог отказаться». Этот Холод опять предлагает ему «ёб твою мать!». Кольцов спрыгнул с полки и направился в тамбур. Вечерние осенние огни за окном словно чертили светящиеся линии. Города, села, поселки, не пытаясь обогнать поезд, оставались где-то позади, а криминального археолога Кольцова где-то впереди ждала мезозойская эра, которая благодаря Холоду превратилась в «ледниковый период» в царство сосулек, сталагмитов, снежинок и белой вьюги, которое выло этой блядкой собакой, перехуячившей хуй знает сколько народу, о которой слышали все, и к которой ближе всех был он, Кольцов! И если бы не могущественное «ёб твою мать» и Нинэль с сиськами, он бы наверняка взял бы Холода, поехав бороться с преступностью, а не тупо трахаться. Впервые за много лет работы в органах, Кольцов сам почувствовал себя органом, который, к сожалению, висел на полшестого.