* * *
Монгол с Холодом сидели в кабаке и вели неспешный разговор, о котором не стоило знать Баиру, Левке. Разговор двух чужих людей, ближе которых друг у друга не было...
- Ну вот, Монгол, житуха налаживается, - Холод отхлебнул кофе, - ты в общак, я в Джапан.
- Жаль.
- Того, чего не было, или то, что закончилось?
- Наверное того, что бы могло, - Монгол закурил, - я же ведь Георгием мог быть, Жориком, отцом твоим...
- Вместе бы на рыбалку ходили, - горько усмехнулся Холод, - хоккей бы смотрели, ты бы мне шины на велике надувал, сказки на ночь рассказывал.
- Да нет. Может, оно так и надо было. Нам, обоим. Ты знаешь, почему тебя мать Сергеем назвала?
- А сколько той матери-то было? Как и отца... В честь деда говорили. Ну там, когда я у этого жил.
- Да нет... Дед здесь не при чем. Я отца своего не помню, а материного Валерой звали.
- Ну, в принципе одно и тоже, - горько усмехнулся Холод, - а к чему ты это?
- День, когда ты родился, хмурый был, пасмурный, серый какой-то. «Серенький мой» - мать тебя называла. А я ей сережки обещал подарить золотые. Их мусора потом с обыском забрали. Меня выпустили, а их не отдали. Украл, говорят, и всё. А она мне тогда и говорит: «Ты мне другого Сережку подарил». Уехали мы тогда. Мне кореш один про город Солнца рассказывал. От Новосибирска в тайгу. Там озеро. Оттуда еще верст сорок. И камень такой. А возле него два ключа бьют - один с живой, а другой с мертвой водой. На юг идти надо, точно помню. С деревеньки там начинается всё, толи Кратово, толи Кротово. На юг и до камня. Сказка, конечно. Я ей врал, а сам верил: будем там - всё нормально будет, типа, счастливы там все. А когда счастливы - никого вокруг не замечаешь. Знал, что вру. То, мол, билеты покупать пойду, а сам с корешами. То - адрес точный узнать, а сам на дело. Так заврался, что сам поверил. И она верила. Пока меня на два года не закрыли. А там мне счастливо мозги братья пиковые и промыли. Вышел злой. На себя злился, а на вас отрывался. Я на ней - она на тебе. А потом поперек все стало. И прошло. И нет того больше города. Лагеря были, на ножа ставили, сам ставил, корона была - съезжала, давила, но я удерживал. И ты был. И я был, а города не было. Он где-то там остался, вместе с сережками в том пасмурном сером дне. Понял почему теперь? Просить ни о чем не буду, одно скажу...
В это время дверь кабака резко распахнулась. Кузбас на ходу расстегивал куртку и доставал автомат:
- Монгол мой! - крикнул он Владлену, сжимающему до боли в пальцах два ТТ.
Холод отпихнул Монгола и выхватил ствол, но Владлен залпами заставил его прижаться к полу. Кузбас вскочил на стол и выстрелил в Монгола. Старый вор, закрываясь, подставил руку. Его плащ порвало несколько пуль. Холод повернулся к нему, но Владины выстрелы еще плотнее прижали его к дощатому полу. Кузбас спрыгнул со стола и, глядя на Монгола, залитого кровью, всадил в него жгучую хлесткую очередь. Холод зарычал, словно раненый зверь, и, не обращая внимания на выстрелы Влади, резко вскочил и в прыжке сбил Кузбаса с ног. Словно взъерошенные псы, они сплелись в клубок, хищно лязгая зубами. Кузбас выбил из рук Холода пистолет. Холод ударил его в подбородок, но, не рассчитав силы, рухнул вниз. Отлетевший в сторону Кузбас направил на него автомат. Холод каким-то нечеловеческим усилием перевернул железный столик и пули звонко зацокали по нему. Владлен, хищно раздувая ноздри, бешенными глазами искал Холода. Он стрелял во все, что движется - в людей, в перевернутую кружку, из которой лилось пиво, в чей-то зазвонивший сотовый телефон... Он ничего не замечал вокруг. Все, что он видел, стало для него Холодом. Месть превращалась в пули, которые не щадили никого и ничего. Кузбас, нажав на курок, услышал сухой щелчок. Отбросив уже ненужный «калаш» в сторону, он выхватил из кармана нож и вскочил во весь рост. Холод, отшвырнув стол в сторону, кинулся на него и методично заработал кулаками. Обороняясь, Кузбас выкинул руку с финкой вперед, полосонув Холода по костяшкам. Не чувствуя боли, Холод перебросил его через себя и швырнул на пол. Звонко звякнув, нож вылетел у Кузбаса из рук. Владя увидел Холода и поймал в прицеле его спину. Кузбас в этот момент откинул от себя нападавшего. Холод разминулся с Владиной пулей, и она ударила в барную стойку, разбив бутылку шампанского. Ревя, как раненый зверь, Кузбас пополз к ножу. Холод поднялся и ударом ноги врезал ему в живот. Кузбас попробовал сделать подсечку, но поскользнулся то ли на луже крови, то ли на разлитом красном вине, и больно ударился о стул. Владя выстрелил еще раз, и Холод, падая, успел схватить «перо», которое вонзил ни о чем не думая пытавшемуся подняться Кузбасу под ребра. Удар был такой силы, что Холоду показалось, что ребра Кузбаса хрустнули и стальной клинок на все свои шестнадцать сантиметров вошел в его плоть. На этот раз Кузбас закричал - громко, надрывно и скрипуче. Человек, привыкший делать больно всем, встав на колени, впервые задыхался от своей собственной, настоящей боли. Кровь изо рта лилась на пол тягучей красной струей. Кузбас попытался встать, но Холод ударом руки вбил нож еще сильнее, по самую рукоятку, словно в кусок масла. Косые глаза Кузбаса на миг стали яркими и выразительными. Схватившись рукой за бок, он пошатнулся и рухнул назад, захлебнувшись своей собственной кровью. Холод повернулся и обжог Владю ледяным взглядом. В это время дверь скрипнула и на пороге появился Баир, взъерошенный и злой. В его спину с размаху врезался Лёвка с «Макаровым». Владлен, словно загнанный волчара, оглянулся по сторонам. Он направил пистолет на Холода: «щелк» - он откинул его в сторону, второй на Баира: «щелк». Плетка полетела на пол.
- Стоять, суки! - в руках Владлена появилось две гранаты, дрожащие пальцы оттянули чеку, - всем стоять, суки! - он оглядел бар безумным взглядом, - никто не уйдет! Ни одна мразь!
Стоявший в полный рост Холод оглядел испуганных оставшихся в живых людей. Его взгляд остановился на плавающем в луже крови Монголе. Баир с Левкой направили оружие на Владлена:
- Ты это, не нервничай, - зло зыркнул Баир, - люди-то тут при чем?
- Все при чем, суки! Бля буду, щас рванет!
Холод повернулся лицом к лицу к Владе:
- Так хотел? - от его слов Владю словно передернуло, - месть? - Холод усмехнулся, - ты и я? Рви! Ни тебя и ни меня. И ни мести. Или забыл? - он сделал шаг в сторону Владлена, - рви давай, мсти. Или усрался? Страшно, Владя? Ты же этого хотел? Спал на койке, плакал от страха и боли и видел, как я умираю. Как ты режешь меня на куски, рвешь. Вот он я! - Холод развел руками, - мсти! Ты же воин! Давай!!! Взорви всех!!! - заорал Холод, - но помни, калека, ты этой мести не увидешь. Ты не увидишь Холода, порванного на куски. Ты не будешь последним... - в глазах Владлена красной лампочкой загорелся испуг, - потому что ты сдохнешь раньше. Порвешься, Владя. Рви!
Владлен резко повернулся и плечом выбил стекло. Пули Левки и Баира уже не могли его догнать. Он запрыгнул в джип Кузбаса и попытался схватиться за руль до сих пор сжимая гранаты. Побелевшие от напряжения пальцы и горевший огнем мозг не слушались друг друга. Выскочив из джипа наружу, он метнул одну гранату. а потом вторую в сторону кафе. Два взрыва сотрясли и без того покрытый трещинами асфальт, на мгновение осветив ночь.
- Суки!!! - провыл Владлен на висящую над Забайкальем луну, и заскочив в джип, помчал пьяным петляющим бегом обманувшего самого себя человека. Вместо мести он варил жлобу, которая уносила его прочь на запредельной скорости.
Холод бросился к Монголу. Бледное небритое лицо смотрело на него пока живыми глазами:
- Найди город, - прошептали становившиеся непослушными губы, - Солнце где... не сказка...
- Неси его! - резко бросил Баир Левке, - по ходу всё..., - он схватил Холода за плечо, - всё, брат. Конец сегодня. Вот оно, завтра. Давай, пошли, уходить надо.
В это время к кабаку на всех парах несся Кольцов со своей группой для того, чтобы, наверное, в очередной раз беспомощно простонать «ёб твою мать!»...
ПЯТАЯ ГЛАВА
Кольцов, побывав на месте преступления, результатом которого стало три расстрелянных жизни, пропажа двух мобильных телефонов и взорванная «Газель» с кошачьим кормом предпринимателя К., не считая несколько пулевых ранений и испорченной мебели, не долго размышляя отправился почему-то в пожарную часть, где ютились местные милиционеры, третий год ожидающие ремонта в здании УВД. Начальство сидело в коморке, с которой забыли снять странную надпись «Брандспойты и рукава», в просторечии обозначающая «шланги». В простенке висел портрет Михаила Сергеевича Горбачева, родимое пятно которого облюбовал паук с паутиной, заключив последнего правителя СССР как будто в оптический прицел.
- А чего это он? - поморщился Кольцов.
- Так это... Ельцина пока не прислали, - местный борец с преступностью улыбнулся прокуренными желтыми зубами.
- Так Путин уже давно!
- Ну я и говорю, Ельцина-то еще не прислали. А когда Путина пришлют...
- Ну ладно, - Кольцов огляделся в надежде куда-то сесть
Начальник смахнул со стула какие-то папки с отказниками, «глухарями» и прочей дребеденью.
- На счет охоты с рыбалкой, скажу сразу - как отрезал Кольцов, садясь на стул, - стрелять и ловить у меня есть кого. На баню у меня аллергия. А водку, положенную организму, я по дороге уже выпил. А теперь к делам. Майор, ты чё, в Чикаго живешь?
Начальник смутился и поморщил лоб:
- Да вроде как нет...
- А мы в Москве подумали, что да. У тебя тут местные «аль капоны» такого настреляли...
- Да не, местные тихие, - попытался объяснить майор, - они если только курево стреляют и чирик. Это всё... Да я как-то это... А почему у меня? - возмутился он, - они везде стреляют...
- Слышь, командир, - Кольцов еще раз посмотрел на фотографию Горбачева, - а ты год-то сейчас знаешь какой? Вы чё тут, все замерзли? Следователи протоколы еще советские заполняют. Один вообще, в резиновых сапогах приехал - эксперт! Все следы затоптал. Другой водку допивать начал. Еще один официанток за жопу хватать... Не, дружок! У тебя здесь мэры пачками пропадают, бандиты как сирень цветут, трупов по весне больше, чем подснежников, ездить по трассе скоро перестанут и летать начнут. Хотя тут начни! У братков скоро ракеты появятся. Да понимаю я всё. У нас в Москве тоже только стало налаживаться, но не до такой же степени!
- Да тут всяко разно бывает, - майор уселся на старые, свернутые в бухту пожарные рукава, - у нас, товарищ Кольцов, преступность сама по себе, а мы сами по себе. Нам вначале с собой бороться научиться надо. Местные в милицию не идут - западло, а городских не затащишь никого. Вот приехала следовательша одна. Так она забеременела от местного одного, посадила его на пятерку и сейчас сидит и ждет - и надо, и жалко. Жизнь у нас такая, как окрошка. Чё мы можем? У них вон тачки какие, а мы скоро на лошадях ездить будем. У меня, вон, с УАЗика два колеса свернули. Пока на место происшествия выедешь... Мы вон даже раз на пожарной машине ломанулись. Ни телефонов, ничего. Задержанных, пока здание чинят, в сарае маринуем, под замком. У меня вон весь поселок на сутки арестовывался, а держать негде. Есть тут у нас мокрушник местный - тещу свою топором зарубил. Судьи выездные приехали, срок дали, семь лет, кажется. С собой не взяли - места не хватило, сказали транспорт пришлют... Так он у меня уже пол срока на глазах каждый день пьяный шатается! До сих пор! А ты, Кольцов, Чикаго... У нас свет на три часа в день включают и газ привозной.
- Мда..., - совершенно искренне вздохнул Кольцов, - и как же вы здесь? Ты это, извини, брат...
- До пенсии. А дальше на хрен отсюда. Я в отпуске уже лет десять не был. Только деньги соберешь - то реформа, то не платят по полгода. У меня мать в Саратове. Звоню иногда. Жена неделю здесь выдержала, а потом забрала детей и уехала. Я уже двадцать рапортов на стол клал – уволим, говорят, как замена появится, а дурак за десять лет только я нашелся. Я то, что майор, от дальнобойщиков узнал. Свои сказать забыли. А мэры... Так это - политическая борьба, политики здесь никакой, вот они и борются друг с другом как умеют. А бандиты им помогают. Но нам-то, блядь, они не мешали! Ни один из дальнобойщиков заявления не написал.
- Так их всех... - Кольцов развел руками.
- Тогда вы откуда об этом знаете? Я тебе, майор, здесь не помощник. Жить мне потому что здесь еще три года. Скажу одно - здесь до этого Монгол был и куча банд душегубов и живорезов. Монгола вчера подстрелили. Банды друг друга пошмаляли. А чё здесь будет - только Баир знает. Вот он как раз местный. Захочет говорить - узнаешь чего-то. Где искать - скажу. А на счет охоты - ты зря. Все лучше, чем людей стрелять. Устать можно.
* * *
- Так значит это ты - Баир? - Кольцов в сопровождении рослого СОБРовца прошел в единственную комнату, обставленную можно было бы сказать по-простецки, если бы не икона в золотом окладе в «красном» углу, и не огромная плазменная панель, установленная на рассохшемся комоде.
- Но судя по документам Вашим, Бояров Баир Иркутович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, нигде не работающий, ранее судимый по статьям УК РФ…
Баир назвал номер и добавил: «…гражданин начальник».
- Ушлый, - улыбнулся Кольцов, - Баир Иркутович, наверное, догадался, зачем к тебе пришли?
- Ну если бы за мной - браслеты бы прихватили и ордер. Значит поговорить хотите.
- А о чем, догадываешься?
- За жизнь. За охоту с рыбалкой, наверное, местное начальство уже рассказало. Зверь у нас знатный - лис много, запросто на шубу с шапкой настрелять можно, утки всяко-разно, а вот с рыбой, - Баир помотал головой, - клюет плохо. Спать ложится к зиме ближе.
- Как друг твой новый залегает? - без лишних вопросов словно выстрелил Кольцов, - Холод? Или как его сейчас там? Дед Мороз? Санта Клаус? Йети? Выбирай, как больше нравится. Вот о нем давай и потолкуем, если не против.
- А я завсегда! Только все никак не скумекаю, о ком ты? Ты знаешь, я на детских утренниках и в программе «Очевидное невероятное» не шестерил. А Холод? Здесь все холодные. Климат такой. Я вон, даже летом в фуфайке хожу.
- Ну, Баир Иркутович, трудный ты человек, хоть и семидесятого года рождения. Давай я начну. В ИТУ, - Кольцов назвал номер, - познакомился ты с добрым дядей, звали которого люди воровские Монголом. Уважаемый он, и ты зауважал. Потому, что не было у тебя отца. Только не папа это, а крестный твой. И стал ты смотрящим, молодым и нужным. И с того дня с Монголом, как нитка с иголкой. Вот и сюда приехал - ты домой, а он царствовать. Долго жили, счастливо. Ведь у вас как воров - год за пять? Но силища темная пришла с Севера. Ну Забайкальские добрые молодцы и дали отпор ей, и затаили жлобу на вас они. Отзвонились в Москву, на Монгола пожалились, и приехали сюда стрелки вольные, привыкшие к климату суровому. Один из них некий Коркин, осужденный по всем пунктам сто пятой, прикинувшийся невменяемым в одном закрытом мед учреждении... Знаешь, Бояров, я одного не пойму - у нас же в Москве воры люди не глупые, как они это чудо в перьях послушали? Он же с транквилизаторов там не слазил и с Богом в шашки резался? Но поверили, усилили его неким Змеем - чудо еще чуднее. Он у одного коммерса за десять штук четыре «мерина» ценой в сорок спалил. Но это ладно. Ну и ударили они по ворам - дядя Вася, Резанный, ребята ихние. Тебя с Монголом я понять могу. А вот что дальше было - в голове не укладывается. Прямо кино «Волчья кровь». Пока Холод не объявился. А я знаю, как он объявляется - со всеми вытекающими: ножевыми, огнестрельными и прочей его ледяной атмосферой... Об отце вспомнил! Монгол же его отец, если не знал. И выкинул Холод свой очередной номер, цирковым его не назовешь - смертельный, под куполом. Редко пацанчик гастролирует, но метко. И клоунов не любит. И вот Монгола нет. Я знаю, что вы тело вывезли. И Холода вывезли. Ты вывез, Баир. Где Монгола закопали - мне не надо, а вот где Холод очень хочется...
- А мне чё с твоей хотелки? - озлобился Баир, - ну рассказал ты свою байку, я послушал. Понравилось даже - складненько. Но вот без протоколов я тебе одно скажу, пока разговариваю, был он. И сплыл. И всё как было будет. Потому что, начальник, ты здесь ничего не думаешь. Где ты раньше был? И вот такой нарядный нарисовался! По понятиям...
- Да по каким Холод понятиям? - скривился Кольцов, - он воров стрелял десятками. И ты чё, Баир, думаешь, после Монгола корону поднимешь? Москва своих пришлет. Это уже пройденное. У нас так же, Баяров, придет человек, который нужен там, - он поднял указательный палец вверх, - придет, Баир, чтобы ты был внизу. Ты чё думаешь, Север от скуки шустрил? Не, за страх. И не ты его стращал. Вы - птеродактили, по старинке все решаете, а там люди не в хоккей с мячом играют. Им за твою зону и сидельцев давно делов нет. Им-то и сидеть уже западло. У них не общак, а счет в Швейцарии. Знаешь что, Баир, давай насрем на понятия и поговорим как друг другу нужные. Хочешь в воровские сказки играть - играй. Но Холода мне отдай. Иначе срок я тебе немалый обеспечу. За дружка твоего, Холода. И ты его мотать будешь, а н он. Я всех его собак на тебя повешу, Баирушка. Не отмоешься. А так, может договоришься и поживешь еще.
- А ты че, Бог, чтобы жизни мерить. Ты, конечно, начальник, решить можешь многое. Ну а если не соглашусь я? Ну понятно, упекёшь. А если отдам тебе того, кто на Холода отзывается - ты его упекешь. Воры - то все равно будут. Несправедливо как-то. Ты бы их взял и закрыл, там, в Москве у себя, - и тут Баир словно ответил за Кольцова, - правильно, не закроешь. Там они вас кормят, а с нами от голодухи подохнешь. Покумекать надо, начальник. Такое предложение раз в жизни бывает - своих-то сдать...
* * *
Баир приехал к скрываемому в доме одного из своих друзей Холоду вместе с Левкой. Холода немного шатнуло то, как вышло с Монголом. Пошатнуло, но он привык держать удары. Только вот последнее время они становились все чувствительнее и больнее.
- Так вот, братка... - и Баир передал Холоду разговор с Кольцовым, - чуток мы не успели. После того, как Монгола... всё не в масть пошло.
- Вы его похоронили? - Холод посмотрел на Баира.
- Угу, - мотнул головой Баир, - как просил.
- Ну тогда давай заканчивать. Сплелись они, узелки, рубить пора. Кольцов меня долго вел, я даже забыть успел про него. А он, блядь, помнил! Злопамятный! Давай, Баир, скажи - будет ему Холод.
- Не, братка, ты так не чиркай за меня. Ну закроет он меня, мне зона - дом. Знаешь сколько у меня корешей по острогам раскинуто? А тебя он до конца упекет. А потом, знаешь, не умею я по-ихнему. Да и не хочу.
- Слышь, - всё время молчавший Левка посмотрел на них обоих, - а в чем базар-то? Холода им нужно? Ну давай я для них Холодом побуду. Тебе, Баир, тоже закрываться не стоит. А мне чё? Молодой еще. Да и дадут не много. Давай я Холодом побуду, а ты вывезешь его пока. Мне чё, привыкать? Вас закроют - мне один хрен сидеть. Я ж не меньше вашего погульбанил.
Холод и Баир переглянулись.
* * *
Такой явки с повинной Кольцов не ожидал. Встретившись с Баиром, он поклялся честью мундира, здоровьем матери и будущим своих детей, согласившись на всё, услышав то, что Холод готов сделать «хэндэ хох». И вот он смотрел на розовощекого парня лет двадцати и никак не мог себя заставит поверить, что перед ним стоит тот, кого он столько искал. Парень убедительно рассказывал о бандитских стрелках, о заказухах, мертвых ворах, расстрелянных депутатах... Казалось, он взял на себя все криминальное прошлое России. Одновременно он рамсил в Люберцах, кому-то предъявлял в Москве, напрягал в ближнем Подмосковье, куролесил здесь... Кольцов услышал от него детали преступлений, о которых мог знать только Холод. Он называл имена, места событий, участников преступлений, которые, естественно, были уже мертвы. На стол Кольцова словно из воздуха ложились тома уголовных дел, светящих парню на тридцать три пожизненных. Кольцов был согласен на всё, даже на его участие в боевых действиях в Чечне. Но вот согласился ли бы судья на первое убийство, стоящего перед ним гангстера, в восемьдесят девятом году, которое тот совершил в возрасте двух лет с особой жестокостью и цинизмом? Согласился ли бы он на то, что в десять лет это невинное, улыбчивое, ясноглазое чудо запугало всех московских воров? Кольцов даже встретился с Баиром еще раз и попытался забрать свои обещания назад, напугав его новым сроком, но натолкнулся на единственную фразу, что дети на севере рано, слишком рано взрослеют... Кольцов плюнул себе на ботинки, услышав вместо «до свиданья»: «А я почем знаю, какой Холод тебе нужен? Они тут все отмороженные. Этот назвался - значит он», и вернулся в «кабинет», где сассоциировал себя с изделиями, хранящимися здесь судя по табличке. Парня увезли в Читу в СИЗО, оспорить его участие в Забайкальском Чикаго было практически невозможно, так как он оказался племянником того самого дяди Васи и настоящим крестным сыном Монгола... Кольцов стер паутину с портрета Горбачева, нажрался, сказал обреченное «ёб твою мать!» и согласился на охоту, рыбалку, баню и еще раз водку. Дело, так хорошо посмеявшееся над ним, было закрыто всем составом прибывшей из Москвы вместе с ним комиссией. Свои сказки, которые могли бы быть доводами, Кольцов постеснялся озвучить.
* * *
Дато и Тима прилетели в Читу «бизнес-классом». Как положено, их встретили черным «лимузином», золотозубыми улыбками объятиями исколотых мастью рук, рестораном с щедро накрытой поляной и гостиничным «люксом», в котором останавливалась Надежда Бабкина, оставившая для «апельсинов», кучу недопетых воровских песен.
Собрав местный сходняк, не знавший, что надо говорить в таких случаях Дато, передал это почетное право Тиме, по малолетке привлекавшемуся за фарцовку. Выпив за здравие кого смог из местных авторитетов, он уснул в заливной рыбе, а Дато рассказал о своих грандиозных планах, очень похожих на план Гитлера «Барбаросса», из которого следовало, что надо наступать. Предстоящее «22 июня» и «блицкриг» немного озадачили местных, но Дато уже ничего не мог говорить, тихо посапывая рядом с Тимой. Пить по-местному они не умели.
На следующий день оказалось, что не только пить, но и решать вопросы по-местному они также не умеют. Стрелка, забитая с сибиряками, оказалась безнадежно проиграна из-за того, что Тима ее просто проспал. Охуев от такого «динамо», местные собрались отзванивать в Москву, обозначив новых смотрящих «апельсиновой» шнягой, но...
Дато так и не сумел понять, почему вместо мясистой горничной в его номере возник худой и бледный однорукий товарищ с обожженной мордой и пистолетом в руке. Разбудив уснувшего в ванне Тиму, он усадил обоих на диван и, не смущаясь воровского авторитета и неприкрытой наготы, потребовал воровскую корону, назвав себя Севером. Дато с Тимой переглянулись и так и остались сидеть на диване, прижавшись к друг другу простреленными лбами. Вместе с Севером исчез общак, который Тима и Дато даже не удосужились пересчитать...
* * *
- Ну вот, - Баир в упор посмотрел на Севера, - не любишь ты долги, а отдавать приходится. Зря ты так, Север. Слышь, а может не надо было тебя тогда подбирать? Сдох бы, - усмехнулся Баир, - и никаких бы делов не было. Как дальше-то будешь?
- На вот, - Север протянул Баиру сумку, - здесь то, что ты просил. Квиты теперь?
- Квиты. А дальше куда, Север?
Тот культей почесал небритую щеку:
- А дальше как ты решишь. Че базарить, Баир, стреляй. Я чё, думаешь совсем в подгузниках еще хожу? Не понимаю ничего?
- Понимать-то ты понимаешь, а вот думать не умеешь. Всё. Свободен. Только помни, Север, ты бежать должен. Всю свою оставшуюся жизнь, потому что как только остановишься - тебя найдут и сделают то, что я сейчас делать не собираюсь. Беги быстро и далеко. Никогда не оглядывайся. Меняй города, страны, машины, квартиры, внешность, ксивы... Пока ты что-то меняешь и бежишь - ты живой.
- Шмальнуться лучше сразу, - прохрипел Север, - чем так вот.
- А ты сам все так решил. Никто не заставлял. Ты хотел убить вора - завалил целых двух. Две короны у тебя, по очереди носить будешь, по четным и нечетным. Чё тебе еще надо? А ты думал, как оно иначе? Знаешь, вот первые римские императоры, они за право быть императорами сражались. И ты тоже, как они, победил. Ты же этого хотел.
- Хотел, - сплюнул Север, - а когда бежать-то начинать?
- А ты уже побежал. Давай, Север, удачи тебе. Жаль будет если с дистанции сойдешь, - заржал Баир, - деньги есть?
Север уже не слушал его, он был в машине, управлять которой обрубком руки было очень сложно, еще сложнее было бежать - за бег на дальние дистанции у Севера в техникуме машиностроения по «физре» была неуверенная натянутая «тройка».
* * *
Владлена кормили те, кого он налево и направо стрелял вместе с Севером - дальнобойщики. Они даже везли его среди этой чужой осени, улыбаясь, рассказывая ему какие-то истории про перекладных шлюх, жадных ГАИшников, ждущих семьях, счастливых попойках... Они говорили обо всем, тщательно избегая разговоров о бандитах. Он ел с ними за одним столом, дрых в прокуренных кабинах с голыми бабами на стенах, пил кофе из термоса и ни о чем не думал. Но как только он засыпал, сны возвращались, такие пугающие и откровенные: ямы, залитые водой с плавающими в них трупами, сухопутный Адмирал с невозмутимым лицом лежащий в гробу, улыбчивый Слон, возвращающийся с того света и громко хлопающий дверью, Сёма с отцом, водящие хоровод вокруг елки, украшенной баксами, мертвый бомж из подвала с грязными прокуренными ногтями, разминающий папироску... Снился Холод, смеющийся и ныряющий куда-то в пустоту. Снились облупленные стены больницы, окно, затянутое ржавой решеткой. Снился парикмахер с лицом садиста, обривший его под ноль. Снилась горечь колес во рту. Снились следователи, которые допрашивали Владлена, а потом превращались в мотыльков и разбивались о висящую над потолком лампочку. Снилась сумка и лежащие в ней резанные газеты, буквы которых дрались друг с другом. Снился суровый санитар - надзиратель, который тряс его за шиворот, нависая над ним огромной бесформенной скалой. Снились шаги, шорохи, звуки, стоны, всхлипы, лязг стали и капли воды из-под крана. Владлену снилось то, чего никогда не было. Он просыпался и видел рядом широкое улыбчивое лицо дальнобойщика, который, не замечая уснувшего Владлена, рассказывал очередную, долгую как дорога, историю. Владлен не знал, куда он едет, зачем. Он даже не знал почему. Отъехав вперед, он возвращался назад, катаясь в этих Забайкальских «бермудах», боясь сделать лишний, ненужный шаг. Он понимал, что все должно забыться. Тогда Владлен достанет закапанные в целлофановом пакете деньги в лесу и только тогда решит, куда он поедет - вперед или назад. Но сейчас он не строил никаких планов, зная, что они в любой момент разрушатся как детские кубики. Забайкальскую дорогу штормило от его глупости. Он ждал встречи с Холодом и представлял, как беспощадно расправится с ним - быстро и жестоко, всадив тупую пулю в его холодное сердце. И вот пуля, пущенная в Монгола не разбила булыжник внутри него. Он ожидал чего угодно - стального, ледяного взгляда, презрительного и холодного, колючих, как изморось слов... Ожидал всего, только не этих горящих глаз. Владлен был готов замерзнуть, но сгореть... Нет! Раньше ему казалось, что рядом с Холодом жаре, чем в аду. Но там оказалось холодно. Холодный жар, прожигающий изнутри.
Владлен поблагодарил дальнобойщика и вышел на дороге. Нет, наверное, даже самому себе он не сможет признаться, что ему было страшно. Страшно сказать, что страшно. Владлен побрел к кафе. Интересно, а самому Холоду не страшно жить? Ведь он должен бояться сам себя, своей холодной черной тени. Владлен многое запомнил из их, казавшихся ему тогда ненужными, разговоров. Зачем идти до конца? Почему не стоит никого оставлять за спиной? Владлен тоже никого никогда не оставлял, а Холод оставлял. Владлена, например. Его. Он подходил к кафе. Блядь... А может Холод и жив только потому, что за ним всегда кто-то стоял? Это он дурак, а Холод всё всегда рассчитал. Когда никого нет за спиной - неизвестно, что будет. А когда есть - всё понятно. Он уже изучил твои повадки, знает наизусть твои привычки. Вроде бы ты бежишь за ним, а на самом деле, это он ведет тебя прямо к тому, что называется «твой пиздец». Владлен зашел в кафе, сел за столик и заказал пиво с сосисками. Монгола нет. И нет Холода. Вроде бы Владлен оставил его за своей спиной, сейчас он его приведет к его концу. Но оставлять Холода сзади очень страшно. Лучше бежать за ним. Так хоть есть шансы, призрачные и такие же неуловимые, как дым сигареты. Их нельзя схватить рукой, за них нельзя дернуть. Всё закончилось и Холод забыл про Владлена. Забыл только для того, чтобы он помнил о нем всегда. Помнил и боялся. Холод разрешил идти за ним, чтобы оказаться сзади, похлопать по плечу и честно глядя в глаза, всадить в грудь то, что отбирает жизнь и, наблюдая, как жертва корчится в агонии, жадно вдохнуть в себя его последнее дыхание, оставив в истекающем кровью сердце только страх. Так и не дождавшись сосисок, Владлен вышел на улицу и закурил. А может забыть? Откапать деньги и уехать в Китай? Строить их коммунизм, научившись есть палочками, спрятавшись от Холода за Великой Китайской Стеной, хотя бы ненадолго, просто передохнуть, чтобы не снились эти страшные сны и не лезли в голову всякие глупости о мести, необратимости... Владлен задрал воротник, натянул на глаза вязанную шапку и шагнул от фонаря кафе в непроглядную осеннюю мглу.