Той ночью я спала плохо.
Глубоко зарывшись в мех, в основном шкуры коров и яков, я не испытывала недостатка в тепле, и постель не была слишком жёсткой.
Это все он. Боль разделения пришла, как только я закрыла глаза.
В смеси с ней пришла паранойя, какой я не испытывала с тех пор, как он впервые уехал в Египет. Я знала, что это иррационально. Что бы Ревик ни делал, чтобы уклониться от правды, когда она причиняла ему неудобства, я знала, что он никогда не говорил мне откровенной лжи. Он предельно ясно дал понять, что ожидал от меня моногамии, и что он имел достаточно всеобъемлющее определение того, что это слово означало.
Кроме того, если ему и захотелось немножко до моего возвращения, он был достаточно умён, чтобы сделать это где-то за пределами Сиртауна.
Однако эти мысли не слишком поднимали мне настроение. Как и понимание, что я оставила его со знатным стояком - ситуация не слишком отличалась от тех раз в прошлом, когда он прибегал к услугам других.
Однако где-то в гуще этого беспокойства я все же заснула.
Я знаю это потому, что на следующее утро меня разбудила девочка.
Я наконец-то выведала её имя - Ханна, надо же! - прямо перед тем, как она протянула мне кружку того коричневого напитка, от которого шёл пар. Я вытащила себя из груды шкур и тут же получила другую кружку - в той содержался обязательный чай с маслом яка.
Это в сочетании с пронизывающим холодным воздухом, проникавшим через открытые окна, не слишком улучшило моё настроение. Одной из положительных черт видящих в Сиртауне являлось то, что они претерпели достаточное влияние запада, чтобы уметь оценить хорошее эспрессо.
Тарси не тратила времени впустую.
Потянувшись и лениво накинув на себя одежду, я ощутила тычок в своём разуме. Она сидела на том же коврике, который лежал на каменных плитах у камина. Посмотрев вниз, я заметила, что коврик представлял собой значительно меньшую по размеру и менее затейливую версию того ковра, что я видела в пещере Памира.
|
|
Она похлопала ладонью по шерсти, глаза смотрели выразительно.
Неохотно поднявшись, я подошла и села рядом с ней, скрестив ноги.
Я постаралась игнорировать завитки света, которые чувствовала - они робко окружали меня из какого-то другого места.
Он лежал в кровати. Я чувствовала, как он лежит там, глядя в белёный потолок.
Меня внезапно озарило, что где бы он ни был, это не походило на Сиртаун. Панический шёпот вспыхнул в моей груди, но я подавила его прежде, чем он успел расцвести в полноценную панику, и постаралась скрыть это чувство от него. Я не пыталась определить, где он может находиться или в чьей постели он может лежать.
Я взглянула на Тарси, все ещё ощущая его по краям своего света. Я знала, что он не спит, и от одного этого осознания становилось сложнее удерживать концентрацию.
Я смотрела, как Тарси махнула Ханне, которая присела на корточках у каменного камина, мешая что-то в висевшем железном горшке. Ханна стеснительно улыбнулась мне этими ровными белыми зубами, протягивая вторую чашку похожего на кофе напитка.
- Так с чего мы начнём? - спросила я у Тарси.
Тарси протянула руку.
Как только она распрямила пальцы, я...
...оказываюсь в каком-то другом месте.
Я стою в поле.
Оно такое неподвижное и умиротворённое, что я поражена, почти ошеломлена безмятежной красотой этого уединения. Наверное, я ожидала жестокости.
|
|
Сцен войны, воплей или криков людей.
Вместо этого сквозь облака пробивается поразительно яркое солнце, почти сине-белое по цвету.
Я одна. Горы поднимаются высокими стенами, со всех сторон окружая место, где я стою. Высокие травы колышутся у моих бёдер, плывя вниз по холму и вокруг озера столь бледного, что оно кажется ледяным. Над озером более зазубренные и покрытые снегом вершины разрезают горизонт.
Я узнаю это место, но не знаю, почему.
Мир здесь ощущается иным.
Он более живой. Или, может быть, менее разрушенный в каком-то отношении.
Крики нарушают тишину. Ветер наполняется темным хлопаньем птичьих крыльев - я никогда столько не видела в одном месте. Они поднимаются как облако, темной спиралью, которая изгибается в синем небе. Я прикрываю глаза рукой, чтобы иметь возможность понаблюдать, как они изменяют направление синхронным биением коротких крыльев. Секунды спустя дерево возле меня наполняется ими. Они усеивают ветки как маленькие стражи, воркуя друг с другом и чирикая, мелькая между ветками.
Пчелы опыляют дикие цветы среди травы, которая доходит мне до бёдер. Я вижу тех обросших, похожих на осликов лошадей, которых пожилые люди называют кулан. Они стоят кучками, покачивая головами на ветру. Затем, среди всей этой умиротворённости и безмятежности...
Я слышу крик.
Я тут же приседаю к земле.
Я где-то в другом месте, глубоко в темно-зелёном лесу. Он отличается от леса, который я мельком видела с того травянистого холма под сине-белым солнцем.
Густые деревья смыкаются вокруг меня, блокируя свет, оставляя его приглушенным, как в кафедральном соборе. Замшелые камни усеивают покатую землю. Я задаюсь вопросом, нахожусь ли я все ещё в Азии, но это кажется неправильным.
|
|
Я все ещё гадаю, где же я, как это связано с тем, где я находилась мгновением раньше, когда тишина нарушается очередным воплем.
- Взять его!
Гибкая фигура бежит мимо меня по покатому лесному склону, с возгласом перепрыгивая через упавший ствол. ещё больше фигур бегут мимо; они проносятся по холму неровным строем, как волки, сломя голову устремляясь вниз и крича.
Они - дети.
- Обгоняй его, Стами! Не позволяй ему удрать слишком далеко вперёд!
Хозяин этого голоса стоит надо мной на том же холме, ближе, чем я думала, пока его слова не заставили меня резко поднять взгляд к его высокому месту на вершине серого булыжника. Его круглые щеки и розовые губы принадлежат кому-то лет двадцати, но его грудь уже напоминает бочку, а его ладони такие огромные, что могли бы закрыть все моё лицо. Хоть его глаза и черты лица смутно напоминают азиата, его волосы белые как мел, а радужки глубокого чёрного цвета.
Он слишком крупный для своего возраста, думаю я.
С ним что-то не так.
- Обгоняй его! - кричит он. - Стами! Не позволяй ему добраться до тех колючек!
Я вижу их добычу, когда прослеживаю за его взглядом. Будучи темнее деревьев, эта маленькая фигурка проворно движется, снуёт меж деревьев как олень. Он бежит тихо, но полностью отдаётся процессу, вся его сущность сосредоточена, дыхание словно задержано. В отличие от других детей он босой. Его кожа смуглая. Черные волосы липнут к вспотевшей голове.
Я позволяю себе взглядом проводить его петляющий след между деревьев, и после кратчайшей паузы я вижу через него, его глазами... затем его разумом.
Он знает эти леса.
Если он сумеет сбросить Стами, самого быстрого из его преследователей, он может скрыться в зарослях по другую сторону небольшого потока. Будь у него хоть несколько секунд форы, он может сделать это. Он уже проделывал это.
Я думаю о Братце Кролике и его терновых кустах...
Когда высокий мальчик проламывается через кучу зарослей и бросается вперёд. Он ловит маленького мальчика за рубашку. Он дёргает его, швыряет в сторону и в грязь, ставя ему подножку, как волк, заваливающий оленя. Они падают в сосновые иголки, мох и грязь у берега ручья.
Они борются.
Черноволосый мальчик старается подняться, но высокий мальчик хватает его за волосы, за одежду, за лодыжку, задерживает его, пока остальные не нагонят их. Ещё несколько мальчиков без оглядки кидаются в драку, распластав черноволосого мальчика в грязи буквально на расстоянии ярда от ручья.
Я слышу его крик.
Он разбивает сердце. Крик поражения.
Они рывком приводят его в вертикальное положение.
Он встаёт, тяжело дыша, одинокий. Он носит одиночество как плащ, и оно влечёт меня, резонируя с моей болью разделения.
Я невольно ему сочувствую. Я хочу вмешаться, оттащить его от рук тех других детей, которые кажутся мне животными - без разбору жестокими, бесконечно голодными. Я хочу защитить его, но не могу дотянуться до него сквозь все то время, что стоит между нами.
Теперь я рядом с ними.
Моя световая нога исчезает внутри весёлого ручейка, полного разноцветных камней. Это место настолько прекрасно, что страх, вибрирующий в воздухе, не совсем осознается. Ему просто не место в этом соборе солнца, листвы и отдалённого чириканья птиц.
Темноволосый мальчик стоит нетвёрдо, его нога болит. Три более крупных мальчика удерживают его, пока он борется - и каждый выше его на голову или даже больше. Миндалевидные глаза смотрят из-под лохматых черных волос. Его лицо круглое, покрытое синяками, кожа загорела от долгого нахождения под солнцем.
Он почему-то выглядит более матерым, чем остальные - словно он больше ночей провёл на улице. Словно он дольше держался без еды. Мальчик, который первым повалил его, заносит кулак и неумело бьёт его по губам. Тот же мальчик, которого, как я знаю, зовут Стами, ударяет его снова.
Затем приходит беловолосый гигант.
Он берет на себя все разговоры. Я не знаю, на каком языке они говорят, но уверена, что не будь я в Барьере, я бы их не поняла.
- Урок номер один, Ненз, - он щелкает языком с притворным сочувствием. - Что случается, когда грязнокровные трахатели червей нарушают правила?
Темноволосый мальчик смотрит на Стами, затем на ребёнка-гиганта с белыми волосами.
Моё зрение переключается туда-сюда между его видом и моим собственным. И вновь я хочу встать между ним и этим странным мальчиком-альбиносом с жестокими, глубоко черными глазами. Но это уже произошло. Это уже существует как запись во времени.
«Джервикс», - шепчет мой разум.
Это имя гиганта.
Джервикс смеётся.
- Ненз! Разве сегодня мой день рождения? Ты даёшь мне повод избить тебя до такой степени, пока ты не начнёшь писать кровью? Ты так сильно меня любишь, коротышка?
Выражение лица темноволосого мальчика на мгновение вздрагивает.
Для него я не получаю имени, если не считать того, как называет его гигант. И все же каким-то образом я знаю, что именно ради него мы с Тарси пришли сюда.
Меня пугает, что он такой реальный, такой уязвимый.
- Я не нарушал никаких правил, - говорит он глухо.
- Ты говорил с ней. Мы тебя видели.
Стами выдёргивает нож из ножен на ноге, подносит его к лицу маленького мальчика, показывает ему. Джервикс, беловолосый гигант, улыбается.
- Ты её хочешь, Ненз? Вот что ты делал? Пытался забраться к ней под одежду?
Стами, высокий красивый ребёнок, опускает нож на его голую руку.
На лицо смуглого мальчика возвращается страх.
- Нет! Нет... Я ничего не делал!
- Лжец. Она девушка Стами. Оставь её в покое.
- Она говорила со мной!
Стами злобно надавливает ножом, и темноволосый мальчик кричит. Стами продолжает резать, проводя лезвием вверх по его руке и плечу до шеи. Темноволосый мальчик снова кричит, вырываясь из их рук.
Кровь течёт по его боку, пропитывая верх его штанов.
Другие смеются, но теперь их смех звучит нервно, напряжённо.
Лишь усмешки Джервикса кажутся искренними.
Голос Стами звучит тише, и я слышу там настоящую злость.
- Твой дядя платит девочкам, чтобы те ложились с тобой, ненормальный. Довольствуйся недобровольными, оставь нормальных девочек нам.
Беловолосый мальчик делает шаг вперёд.
Все ещё слегка улыбаясь, он жестом показывает Стами убрать нож.
Стами немного колеблется перед тем, как убрать лезвие от смуглой кожи. Он демонстративно вытирает его о штаны, словно запачкал лезвие, пока сдирал шкуру с животного.
Смех Джервикса звучит уродливо; он принадлежит кому-то намного старше.
- Не будь жадиной, Стами, - он жестом показывает им развернуть мальчика, развязать его штаны спереди. - Думаю, мы можем дать Нензу то, чего он хочет.
Смех снова делается нервным. Они шаркают ногами, но никто не уходит. Двое немного отступают и зачарованными пристальными взглядами смотрят, как беловолосый мальчик хватает маленького за волосы, заставляя встать на колени.
Они уже сдирают его потрёпанные штаны, когда мой разум осознает, что происходит. Я едва успеваю заметить обречённое выражение на смуглом лице, когда его силой нагибают через полено. Его голова, плечо и руки кровоточат из-за ножевых ран, но он все равно борется с ними, худые руки и ноги дёргаются, извиваются в жалкой, животной панике.
Вопреки его борьбе становится понятно, что этот ритуал знаком, что он уже воплощался в жизнь, что это произойдёт вновь, что он проиграл в тот же момент, когда Стами схватил его за рубашку и повалил в грязь...
Я отключилась.
Я сидела на коврике, скрестив ноги и подавляя непреодолимое желание заплакать, поколотить кулаками пожилую женщину, которая сидела напротив меня.
Вместо этого я неподвижно сидела на коврике, стараясь дышать, дыша слишком часто, глядя в её ясные глаза, пока, наконец, мне не пришлось отвернуться.
То, что она мне показала, было жестоким. Такое безжалостное зверство всегда сокрушало что-то во мне. Но дело не только в этом. Исходившее от того мальчика горе, то осознание в его глазах, глубина его депрессии - все это оказалось для меня невыносимым. Я даже не могла чувствовать столько всего разом.
Все это было слишком; слишком сильно, слишком реально.
Часть меня оказалась раздавлена внутри его маленького тельца, и я не могла выбраться.
Та часть меня содержала больше чувств, чем я пережила за всю свою жизнь в совокупности, даже включая смерть моего папы от множественного склероза, гибель моей мамы от рук Териана, потерю Ревика, убеждённость, что Джон и Касс мертвы.
Этого хватило бы, чтобы сокрушить чей-то рассудок, если прожить в таком состоянии достаточно долго.
Тарси осторожно наблюдала за мной.
- Видишь, Мост? - спросила она. - Убить его не так просто, как ты думаешь.
Я все ещё дышала с трудом.
- Это был он? Сайримн?
- Давным-давно да. Когда он был цельным.
- Цельным, - я посмотрела на неё, стараясь справиться с эмоциями, которые все ещё искажали мой свет узлами, вызывая спазмы в руках и шее. Я все ещё пыталась осмыслить все это, но потом осознала, что не могу, и вместо этого позволила всему проноситься сквозь меня, словно ожидая, когда минует шторм.
Мгновение спустя мой голос прозвучал почти нормально.
- Что это значит?
- Он оказался сломлен, Мост, - её глаза всматривались в мои с открытой пытливостью. «Смерть - это лишь одна грань. Это роль, передаваемая от жизни к жизни, возможно, даже между различными существами. Совсем как Мост».
Её взгляд приобрёл резкость, ища понимание.
«Личность обуздывает роль... держит её под контролем. Сама по себе Смерть может быть невероятно губительной силой. Важно, чтобы ты помнила этого мальчика. Некогда он был цельным. Он был настоящей личностью. Смерть - это сложный путь. Сложнейший из всех».
Своего рода ужас омыл меня, когда я осознала её слова.
Мы только начали. Тот проблеск детской жестокости был лишь прелюдией нашей охоты, но не самой охотой. Это всего лишь способ, которым Тарси знакомила меня с объектом нашего наблюдения.
От неё я чувствовала, что это было ещё и тестом.
Она хотела знать, смогу ли я с этим справиться.
Подумав о том, как эта одна сцена, скорее всего, вписывается в более длинную хронологию создания, которое она называла «Смертью», я честно не знала, смогу ли справиться.
И вновь я вспомнила кое-что, что сказал мне Ревик.
«Чтобы найти что-нибудь или кого-нибудь в Барьере, - говорил он, - ты должна стать тем, что ты ищешь. Барьер - это резонанс, Элли. Мы, видящие, этим и занимаемся... мы резонируем с вещами. Это мы и делаем».
Чтобы найти его, мне придётся стать Сайримном.
Глава 20. Клаустрофобия
Ревик стоял на краю выжженного кратера.
Опалённые выбоины испещряли две трети похожей на крепость постройки, сделанной из чёрного камня. Если бы он не видел пиратские кадры того, как здание взорвалось наружу, он подумал бы, что в гору попал метеор. Кратер все ещё дымился в отдельных места почерневшей части ямы.
Деревья оказались сшибленными в радиусе целой мили от эпицентра.
Аккуратно наклонившись, чтобы посмотреть через край, Ревик прошёлся взглядом по частям тел, где те врезались в камень, землю и пыль. Подавшись назад, чтобы его вес более стабильно держался на краю, он взглянул на Балидора.
Сероглазый видящий хмурился, не глядя на Ревика в ответ.
Они пробыли здесь всего час, а Ревик уже привыкал к запаху. Он вызывал воспоминания о военных временах, особенно о печах.
Вздрогнув, Ревик отвёл взгляд, следя за движениями остальной команды разведчиков.
Члены Адипана разошлись вдоль края кратера. Некоторые начали забираться внутрь, чтобы рассмотреть место происшествия получше. Ревик узнавал некоторые лица - и по полёту из Индии, и по тренировочному лагерю возле Дарджилинга. Остальные прилетели накануне из Китая или откуда-то ещё. На данный момент примерно сорок оперативников осматривали место. Минимум десять из них прибыли в школу раньше Ревика и Балидора.
Ревик понимал, почему они забирались в дыру.
Дело не только в том, что они будут собирать физические улики. Лучший и самый простой способ собрать отпечатки организатора взрыва - это подобраться как можно ближе к самой бомбе. Фрагменты, уцелевшие при взрыве, могли находиться где угодно - и на самом месте взрыва, и в радиусе нескольких тысяч ярдов, но они начнут в центре и пойдут работать дальше.
Так что он понимал логику, но все равно не радовался этой части задания.
Учитывая степень разрухи, возможно, им придётся проделать это человеческими способами - во всяком случае, отчасти. То есть, им придётся проводить анализ и поиски, основываясь на химических отпечатках и других физических параметрах взрыва. Взрывчатые вещества имели свойство стирать отпечатки aleimi ещё лучше, чем физические следы.
Пока Ревик осматривался по сторонам, до него дошло кое-что ещё.
- Это началось не здесь, - он машинально заговорил по-английски. Повернулся к Балидору и переключился на прекси.
- Есть доказательства, что это может быть вторичным местом?
Балидор бросил на него странный взгляд.
- Да.
- Ты можешь показать мне?
Балидор жестом показал Ревику следовать за ним и отошёл от края кратера. Он повёл их через разрушенное поле, прокладывая путь между расколотых камней, раскуроченной земли и частей тел, фрагментов костей и черепов. Последние были такими маленькими, что Ревик не позволял себе слишком присматриваться к ним.
Вместо этого он смотрел только вперёд, на дальнюю из трёх каменных башен, которые выстояли после взрыва.
Балидор показал на две другие башни по очереди.
- Тренировочные камеры. Немногие из старших детей выжили там. Стандартный протокол предписывал переводить их внутрь, как только они становились пригодны для продажи. То есть, вырастали достаточно, чтобы сойти за человека, добивались прогресса в обучении, становились достаточно умелыми, чтобы попасть хотя бы на торги среднего класса. Это защищало их от перспективы быть украденными местными бандитами. Туда же они приводили лучших покупателей... которым хватало связей, чтобы миновать аукционы и покупать оптом.
Ревик кивнул, показывая, что он знаком с такими вещами.
Балидор показал на другую башню.
- Жилье для сотрудников.
Ревик продолжал фокусироваться на третьей башне, к которой Балидор направлялся почти по прямой.
В сравнении с двумя другими она казалась мёртвой. В окнах не было стёкол, и Ревик не видел внутри света, никаких признаков, что её обновляли с тех пор, как какой-то полководец построил её сотни лет назад. Тяжёлая дверь из дерева и железа выглядела почти так, словно стояла тут с самой даты возведения постройки. На ней имелся замок, ныне сломанный и напоминавший что-то с нижних уровней выставки Лондонского Тауэра.
Ревик осознал, что замедляет шаг по мере приближения к входу.
Балидор заметил и подстроился под его темп.
- Да, - мрачно произнёс он. - Ты тоже это чувствуешь.
Он показал на сломанную дверь.
- Мы поначалу думали, что эта часть была заброшена. Старый дисциплинарный центр. Возможно, даже комната пыток, оставшаяся после какого-нибудь особенно деспотичного человеческого монарха. Отпечатки здесь мощные... но их почти невозможно определить. Потом мы подумали, что тот, кто это сделал, наверное, воздвиг какое-то Барьерное поле. Чтобы прикрыть свои следы, стереть улики и все такое. Но конструкция, которую мы здесь нашли, намного старше. Ближе к столетней давности.
Балидор вновь жестом показал на зияющий дверной проем.
- Двое из моих людей заходили внутрь, - добавил он. - Они сказали, что там ещё хуже. Но отпечатки все равно древнее. Как и конструкция... или то, что от неё осталось. Они сумели определить, что это было изначальное место взрыва, как ты и сказал. Но больше ничего.
Он покосился на Ревика, и в его глазах промелькнуло удивление.
Он поймал молодого мужчину за руку и всмотрелся в его лицо.
- Ты в порядке?
Ревик слегка качнул головой.
- Я хочу зайти внутрь.
- Ты уверен, брат? Ты белый как полотно.
- Со мной все будет хорошо, - Ревик выдернул руку и вновь направился через двор, пока не очутился почти возле двери башни.
- Будь осторожен, - крикнул Балидор ему вслед. - Там все обрывается практически без предупреждения.
Обернувшись назад, Ревик увидел, что лидер Адипана остался на прежнем месте. Подняв руку в знак того, что услышал, он поколебался всего на секунду, затем схватил один из факелов, горевших возле проломленного дверного проёма.
Сделав вдох и инстинктивно закрыв свой свет щитами, Ревик вошёл в каменный холл.
Аккуратно ступая по разбитым каменным плитам, он направился по единственному доступному пути - лестнице, врезанной прямо в почерневший от пламени камень. Держа факел перед собой, он спускался по одной ступеньке за раз, подавляя усиливавшееся чувство тесноты в груди и горле.
Он всегда страдал от лёгкой клаустрофобии.
От кромешной темноты коридора в сочетании с отпечатками, все ещё исходившими от стен, становилось трудно дышать. Ревик попытался уцепиться за отпечатки, понять их источник... но он уловил лишь ещё больше ощущений. Пульсирующая, тошнотворная боль, напоминавшая худшую тошноту разделения... такая искажённая и сломленная депривацией, что она превратилась в нечто совершенно иное.
Ревик мог бы и вовсе не узнать это чувство, если бы он сам не был погребён в боли разделения больше года. Она комбинировалась с его собственными проблемами, искажала его потребность в нечто, что вызывало у него желание умереть - буквально.
Он осознал, что тянется к Элли...
И остановил себя.
Сделав ещё один вздох, Ревик притянул свой свет ближе к телу.
Боль усилилась. Злость из ниоткуда наполнила его свет - такая сильная, что его разум опустел. Нахлынули чувства и мысли. Вещи, которые он подавлял на протяжении нескольких дней, с того самого утра, когда вернулся из Каира.
Он должен был сказать ей. Он должен был сказать ей в ту же секунду, когда они покинули конструкцию.
Черт, да он прямо в тот же момент должен был взять её с собой, найти место в городе, сорвать её чёртову одежду.
Эту мысль Ревик тоже вытеснил из своего света.
Почему никто не объяснил ей свадебные обряды? Чандрэ? Йерин? Вэш? Его самого не было несколько месяцев... а до отъезда он находился не в том положении, чтобы объяснять ей что-либо. Он и так едва не испортил все просто потому, что предположил, что она понимала основы их состояния.
Боги, да даже до того, как она попросила его, тяги её света оказалось достаточно, чтобы Ревик передумал насчёт ожидания. Она, наверное, притягивала каждого видящего в радиусе пяти миль - вероятно, на протяжении месяцев, всего времени его отсутствия. ещё до этого, когда он был с Терианом.
Они смотрели, как она мастурбировала.
Боль в его свете сделалась жидкой, подстёгиваемая интенсивностью эмоций.
Она согласилась на полноконтактную схватку с видящим, который хотел уложить её в постель - при условии, что он уже этого не сделал. Зачем? Зачем ей это делать, если она не хотела причинить ему боль? Она ему соврала? Она все ещё злилась на него за его прошлые поступки?
Дыхание перехватило от боли, от беспомощности, которую Ревик не мог контролировать.
Этот сукин сын коснулся её. Он коснулся её в местах, где сам Ревик её не касался. В местах, которых он не позволял себе касаться больше года. Он проник в её свет. Он запустил в неё свои проклятые пальцы. Он также перепугал её до полусмерти. Ревик чувствовал это через других видящих. Он чувствовал её ужас. Он видел это в её глазах.
Её лицо заливала кровь.
Она кричала.
Стиснув грубый камень, Ревик заставил свой разум отключиться. Обычно он проделывал такое только тогда, когда подвергался нападению.
Он заставил себя дышать...
Пока чувства не начали медленно, медленно ослабевать.
Ревик вспомнил, где находится; он вновь чувствовал башню как нечто внешнее. От неё все ещё разило суицидом, медленным схождением с ума, той продолжительной беспомощностью, с которой он никогда не умел хорошо справляться... но теперь он мог отделить эти ощущения от собственного света.
Ревик заставил себя идти.
Он переставил одну ногу, затем другую.
Он все ещё боролся с собственным светом, когда добрался до третьей площадки в коридоре, после двух пролётов крутых лестниц, петлявших между почерневших от дыма и плесени стен. Аккуратно завернув за угол в низу второй лестницы, Ревик прошёл через арку, а затем до конца мощёного плитами коридора.
Он снова повернул, ожидая увидеть очередной лестничный пролёт.
Вместо этого его встретил резкий обрыв.
Не было никакого предупреждения, даже изменения в составе света. Что бы здесь ни произошло, это случилось настолько глубоко под землёй, что надземная структура осталась нетронутой.
Глубинная тьма тянулась под ногами Ревика. Он ощущал пространство перед собой как минимум на десять-пятнадцать ярдов.
Помахав факелом над провалом, он попытался оценить глубину и ширину этого пространства. Он не желал бросать факел ради удовлетворения своего любопытства, особенно потому, что люди Балидора наверняка уже определили физическое расположение места взрыва. Ревик поводил факелом от одного края ямы к другому и увидел, что их покрывают следы горения.
Он начал подниматься обратно по коридору, водя факелом в разные стороны, сканируя полы и стены. Он видел на грязном полу следы обуви и, кажется, босых ног - слишком маленьких, чтобы принадлежать кому-то кроме ребёнка.
Вдруг свет факела отразился от чего-то, застрявшего между плитами. Вновь махнув огнём туда-сюда, Ревик определил точное место и нагнулся, чтобы подобрать предмет.
Это был ключ. На нем имелось органическое покрытие, но кожа была такой старой и жёсткой, что Ревик вообще едва узнал в ней органику.
Выглядела она так, словно датировалась периодом Второй Мировой Войны. Может, даже ранее.
Когда он поднёс ключ к свету факела, тошнотворное чувство вернулось, но уже сильнее. Ревик осознал, что не хотел держать ключ голыми руками.
Натянув на ладонь рукав, он засунул ключ в карман.
Медленно он поднялся обратно на поверхность.
Добравшись до дверного проёма и выйдя наружу, Ревик ушёл от башни примерно в два раза быстрее, чем он шёл к ней. Он перебрался через обломки камней и мусор к месту, где Балидор стоял и курил hiri.
После тесноты той чёрной дыры воздух снаружи показался Ревику почти свежим, вопреки все ещё сильному запаху горелых волос, кожи и разлагающейся плоти из кратера в нескольких сотнях ярдов перед ним.
Он подождал, пока не встанет рядом с Балидором, и только тогда полез в карман за ключом, снова придерживая его рукавом и протягивая ладонь, чтобы отдать предмет Балидору. Ревик ничего не говорил, пока другой видящий осматривал органический металл. Он просто стоял там, глубоко дыша холодным воздухом и стараясь вернуть себе чувство равновесия.
- Где ты это нашёл?
- На третьей лестничной площадке, - сказал Ревик.
- Ты знаешь, что это такое? - спросил он. Когда Ревик взглянул на него, серые глаза Балидора вновь сделались жёсткими, цвета стали. - Это выглядит точь-в-точь так, как ключи, которые мы использовали на первых сдерживающих ошейниках. Тех, которые немцы использовали во Второй Мировой Войне.
Ревик кивнул, отрешённо глядя на двор.
- Я тоже об этом подумал.
- Как по-твоему, что это значит?
- Не знаю, - сказал Ревик, и его голос вновь вернулся к нормальному. - Но я знаю, что пришло мне на ум, - он бросил на Балидора мрачный взгляд. - Кого бы они ни держали в той дыре, он провёл там примерно семьдесят лет. Может, дольше.
На мгновение Балидор продолжил всматриваться в лицо Ревика.
Затем вздохнул.
- Я тоже подумал об этом, брат.
Коснувшись руки Ревика, Балидор жестом показал на заброшенную башню.
- Они не смогли определить, что вызвало первый взрыв, - сказал он. - Никакого осадка. Единственное воспламеняющееся вещество - природный газ, присутствующий в залежах у основания самой горы... но он никак не мог воспламениться без помощи какой-то силы, пробившей камень. Нет никаких следов сверления. Осмотры показывают, что газ находился под несколькими футами сплошного гранита. Конечно, трещина могла образоваться по естественным причинам, но остались бы какие-то следы. Мы проверили сейсмическую активность и ничего не нашли.
Ревик посмотрел на небо. Оно тянулось синевой над их головами несмотря на то, что над горами собирались облака.
Он взглянул обратно на Балидора.
- Возможно ли, что мы говорим о видящем? - спросил он.
Балидор на мгновение замер.
Затем он тихо присвистнул, одарив его кривой улыбкой.
- Брат, я под впечатлением. Моим людям это ещё не приходило в голову, а многие из них провели здесь несколько дней. Каким бы это ни казалось невероятным, но да, полагаю, такая возможность существует. Так или иначе, учитывая улики, мы должны рассмотреть этот вариант.
- Манипулятор? - произнёс Ревик на прекси. - Телекинетик? - добавил он по-английски.
- Возможно, да. Это объяснило бы ряд факторов.
Ревик осознал, что снова дышит с трудом.
Мгновение спустя он покачал головой.
- Кто-нибудь почувствовал бы их из Барьера, - он посмотрел на Балидора, подавляя остатки боли, которая все ещё оставалась в нем после пребывания в комнате ужасов. - Там внизу был ребёнок. После взрыва. Мог ли кто-то разводить манипуляторов? - он нахмурился. - Териан всегда питал интерес к генетике.
Балидор пожал одним плечом. Его лицо оставалось непроницаемым.
- Твоё замечание по поводу ребёнка вызывает беспокойство, - сказал он. - Но многое в этом инциденте вызывает беспокойство, - он улыбнулся Ревику, поджимая губы. - Я должен напомнить себе, что близится Смещение. Что, возможно, не так уж странно, что в данный момент на Земле может находиться несколько созданий-посредников.
При виде хмурого лица Ревика его взгляд сделался задумчивым.
- Ты все ещё думаешь, что Териан как-то с этим связан?
Ревик покосился на башню.
Он ощутил, как тошнота возвращается с чувством отчаяния. Изо всех сил вытеснив это из своего света, он положил руки на бедра.
Вместо того чтобы ответить на вопрос Балидора, он задал другой вопрос.
- Почему дети? - сказал Ревик.
Балидор снова пожал одним плечом. Его лицо оставалось бесстрастным.
- Возможно, дети оказались побочным эффектом. Или, - произнёс он более деликатно, - возможно, он считал, что помогает им. Может быть, освобождает их?
Ревик посмотрел на раскуроченный двор. Его взгляд пробежался по краю кратера, где все ещё виднелись члены Адипана, собирающие части тел и обломки.
Кем бы ни был этот видящий, если этот манипулятор - или любой видящий в принципе - был заперт на протяжении такого долгого времени, он сошёл бы с ума.
Видящие не очень хорошо справлялись с одиночеством.
Более того, обычно они умирали. Кем бы ни был этот видящий, если он провёл в одиночестве семьдесят с лишним лет, он должен был умереть.
И все же, если это был манипулятор (а их нашли в сороковых или даже тридцатых годах, после Сайримна, или пока Сайримн был ещё жив), это объяснило бы, почему кто-то спрятал этого видящего так основательно. Кто-то мог найти способ клонировать Сайримна. Ребёнок мог стать результатом этого эксперимента.
А может, кто-то из школы просто забрёл туда после взрыва, ища укрытие.
Затем Ревик подумал об Элли, и боль разделения сделалась изнурительной.
Манипулятор. Кто бы это ни был, они будут заинтересованы в ней.
Ревик отбросил эту мысль, стиснул зубы и посмотрел на Балидора.
- Ага, - сказал он наконец. - Может быть.
Сделав ещё один глубокий вдох, Ревик зашагал по обломкам обратно, чтобы присоединиться к остальной поисковой команде. Сделав это, он почувствовал, как на его разум вновь опускается маска охотника, почти полностью освобождая его мысли от эмоций.
В этот раз Балидор пошёл следом за Ревиком.