Я существовала в неизменном ледяном состоянии. И на данный момент, все было так как должно было быть.
Я: Должна признать, что скучаю по «Мармит» (прим.пер. представляет собой коричневую пасту с ярким вкусом и запахом).
Брэкс: Фуу, отвратительно. Эта штука мерзкая на вкус. «Веджемайт» рулит (прим.пер. Веджемайт — Густая паста тёмно-коричневого цвета на основе дрожжевого экстракта, национальное блюдо Австралии).
Я: Фуу.
Как я могла шутить и притворяться, что пребываю в нормальном состоянии, когда ничего не чувствовала.
Брэкс: Так... как ты себя чувствуешь?
Я: Нормально.
Брэкс: Просто нормально?
Я: Все еще опустошенной.
Брэкс: Что нужно сделать, чтобы ты вновь ощутила себя цельной?
Я: В этом вся и проблем. Я не думаю, что это можно как-то исправить.
Брэкс: Так не похоже на Тесси, которую я знаю.
Я: Ты никогда не знал меня на самом деле.
Я: Прости меня. Это было грубо.
Брэкс: Нет, я понимаю. Я не знал. Не совсем. Но только, потому что ты не говорила со мной. Ты обрушила это на меня, а я повел себя как придурок.
Я: Это была моя вина. Я никогда не знала, чего на самом деле хотела.
Брэкс: А теперь ты знаешь. Ты хочешь того мужчину, к которому сбежала в другую часть мира, чтобы только увидеть его.
Я: Думала, что так.
Брэкс: Ты вновь захочешь.
Я прекратила набирать сообщение, ожидая, что распустится надежда на то, что Брэкс был прав. Что эта холодная пустота вновь скоро заполнится светом и любовью, но этого не произошло. Я оглядела спальню Кью и внезапно ощутила переполняющее желание покинуть комнату.
Я больше не могла оставаться здесь. Я больше не могла быть такой больной.
Я: Если бы я сказала, что собираюсь вернуться в Австралию, чтобы ты на это ответил?
|
|
Брэкс: Я бы сказал, что у тебя всегда есть место где спать, и мы с Бьянкой поможем тебе во всем, в чем будет нужно.
Я улыбнулась. У меня совершенно не было намерения встревать в их новые любовные отношения. Никто не хотел, чтобы его бывшая девушка спала на диване. Я могла бы пойти куда-то еще, без разницы куда. Мне было наплевать.
Сюзетт появилась в комнате, направляясь к кровати. Она несла тарелку с горячим бутербродом с лососем и немного охлажденного чая.
— Ланч. Надеюсь, ты проголодалась. — Ее глаза опустились к мигающему сообщению от Брэкса. Она замерла, пробегая взглядом по тексту.
Женщина покачала головой, награждая меня уничтожающим взглядом, в котором читалось обвинение в предательстве.
— Ты так легко опускаешь руки?
— Это не то, что ты думаешь, Сюзетт.
Она резко поставила тарелку на кровать.
— Что ты имеешь в виду под «это не то, что я думаю»? Вот тут же все черным по белому написано. — Она яростно постучала пальцем по экрану. — Ты намереваешься уйти! После всего. После всего, Тесс. Ты намереваешься покинуть нас! — Она тяжело дышала, явственно стараясь взять свой гнев под контроль. — Я понимаю. На самом деле понимаю. У меня заняло не один год, чтобы пережить то, что произошло со мной, и я прекрасно понимаю, что тебе необходимо больше времени. Но тебе нужно находиться среди людей, которые тебя любят.
Я опустила голову.
— Время не поможет. Что-то случилось со мной. Я никогда не смогу быть свободной, пока не позволю себя страдать за все то, что совершила. А если я позволю себе страдать, не смогу пережить всех воспоминаний. Если бы ты только знала, что я совершила Сюзетт... — Мой голос опустился на октаву и в первый раз за много дней груз вины старался проникнуть в мою башню.
|
|
Я запаниковала, стараясь стремительно заполнить брешь, оборачивая ее еще большим количеством цепей.
Страх от того, что совершила, с каждым часом все увеличивался, заключая меня в ловушку моего разума.
Сюзетт замолчала.
— Что они сделали с тобой? Отчего ты испытываешь такой страх?
— Речь о том, что я делала с другими, с чем не смогу жить. — Я вновь вернулась к состоянию опустошения, к счастью, полностью свободная от чувства вины.
— Не уходи, Тесс. Останься. Кью снедаем страданиями. Он любит тебя, а ты даже больше не можешь пересилить себя, чтобы прикоснуться к нему. — Она замолчала, смахивая слезинку. — Останься ради него.
— Но именно из-за него я и ухожу. Нечестно мучить его таким образом.
Сюзетт вздохнула, взгляд вспыхнул болью.
— Я советую тебе подумать над твоим решением, потому что в тот момент, когда ты переступишь порог этого дома и вырвешь сердце господина из его груди, в тот день, ты потеряешь меня, как друга. Ты не заслуживаешь Кью, если ты покидаешь его. — Она направилась к двери, поворачиваясь ко мне в последний раз. — Я знаю ты способна вернуться к жизни вновь. Тебе нужно просто поверить, что ты достаточно сильная для этого. — И затем она тихо прикрыла дверь позади себя.
Достаточно ли сильная, чтобы встретиться лицом к лицу с женщинами, которым я причиняла боль? Позволить дымке наркотических воспоминаний погрузить меня в чувство вины и страдания?
Нет, я не такая сильная.
|
|
Это был единственный выход.
***
Этой ночью Кью не пришел в постель.
Я привыкла засыпать и просыпаться посреди ночи, обнаруживая его спящего на животе, полностью одетого. Как будто он желал быть всегда в состоянии защитить меня. Я прекрасно знала, что даже во сне он страдает от мигрени. Напряженные морщинки вокруг его глаз никогда не покидали его. Это был еще один способ, которым я заставляла его страдать.
Но сегодня, когда я проснулась, чтобы направиться в ванную, кровать была пуста.
Точно так же, как и кровать, я ощущала себя пустой.
***
На следующий день я приняла решение уйти.
Мой палец больше не болел, только немного тянул, а также доктор снял швы с шеи. Он мне сказал, что Кью приказал ему извлечь трекер, пока я спала; за что я была безгранично благодарна ему. Знание того, что эту дьявольскую штуковину извлекли из моего тела, было первой вещью, которая подарила мне небольшое чувство облегчения.
Мои ребра ныли, но ничего такого с чем бы я не смогла справиться, а всякий раз, когда воспоминание или образ пытались выманить меня из моей башни, я стремительно отгораживалась. Я стала настоящим мастером в том, чтобы сковывать разум цепями и замками, я сомневалась, что когда-либо смогу открыть их.
После того как приняла душ и неуклюже переоделась в пару шорт для бега, которые принадлежали Кью, и футболку, я вышла из комнаты.
Направляясь по коридору, я старалась сделать вдох, а мои легкие напрягались от остаточных явлений после пневмонии. Ступеньки были бесконечными. Я продолжала идти, останавливаясь время от времени, пока не достигла подножья лестницы. Одна ступенька за один раз. Плавно и не спеша.
Возможно, я недостаточно окрепла для того, чтобы покинуть дом. Мои силы серьезно истощены.
Коридор был таким же, как я его помнила, с парадным входом и широкой лестницей, покрытой темно-синим ковром.
Мои глаза расширились, когда я вошла в гостиную, обнаруживая там четырех женщин, сидящих на диване. Двое из них читали, а другие две склонили головы, разговаривая.
В тот момент, когда я вошла, они замерли и уставились на меня.
Сюзетт резко остановилась, когда появилась из кухни, неся поднос с напитками.
— Тесс. — Ее голос выражал нечто среднее между холодностью и обеспокоенностью. Я мельком улыбнулась ей.
— Мне нужно было выйти из комнаты. — Кивая в сторону женщин, я добавила: — Привет.
Девушки опустили глаза, делая вид, что меня не было здесь.
Хорошо, что ни одна из них не была блондинкой. Я не имела понятия, что бы произошло с моей тщательно выстроенной безопасной зоной, если бы я столкнулась с девушкой, которую изнасиловал Кожаный Жилет.
Сюзетт замешкалась, когда поставила напитки на стол. При других обстоятельствах я бы занервничала, попыталась бы что-то поспешно сказать, чтобы заполнить тишину, но у меня не было желания исправлять неловкость между нами. Все, что я хотела, остаться одной.
Я кивнула, поворачиваясь вновь в ту сторону, куда направлялась
Что-то затрещало и раздался шум. Я замерла, когда музыка полилась из динамиков.
Я убийца, убийца, убийца. Ярко-алая кровь покрывает мои руки.
Я привык жить ради насилия, насилия, насилия, но теперь я блуждаю в одиночестве.
Принуждаю себя быть нормальным, нормальным, нормальным, ломая свою природу, чтобы быть добрым.
Теперь я живу в муках, муках, муках, брошенный с пережитками прошлого, воспоминаниями, оставленный ни с чем кроме праха.
Кью.
Он использовал музыку прежде, чтобы достучаться до меня; он воспользовался этим вновь. Песни, которые он ставил до этого, заставили меня влюбиться в него. Я понимала внутренние мучения, которые исходили из слов песен, словно направляя меня узреть его истерзанную душу.
Я стиснула кулаки, когда рев отчаяния сбил меня с ног. Я скучала по нему. Так чертовски сильно. Я хотела обнять его. Поцеловать его. Позволить ему спасти меня от моих грехов.
— Ты убила меня! Я никогда не влюблюсь! Ты разрушила мне жизнь. — Блондинка с татуировкой колибри ворвалась в мой разум.
— Прости меня! Я никогда не хотела быть убийцей!
Кожаный Жилет насмешливо прорычал:
— Puta, ты впустишь нас. Мы достали тебя на этот раз. Мы заставим тебя заплатить.
Я резко кинулась обратно, тяжело дыша, устремляясь вновь к моей башне. Я не могу. Я не могла сделать этого.
Еще больше цепей обернулось вокруг меня, а также поверх ряда замков.
Моя любовь к Кью исчезла под толщей защитных стен, а я рухнула навзничь, доведенная до полного истощения.
Как бы я хотела, чтобы был какой-то способ закрыть все плохое и выпустить мою любовь к Кью на свободу. Я не могла отделить хорошее от плохого, а также не была достаточно храброй, чтобы встретиться с более страшными последствиями.
Продолжая бежать по дому, я толком не знала, куда направлялась. Мне просто нужно было двигаться.
Проходя мимо всех фотографий, на которых была запечатлена империя Кью, я не остановилась, чтобы воздать ей должное. Я не позволяла думать себе о будущем, в котором я работала с ним, как мечтала до того, как начался весь этот кошмар. Здания больше не интересовали меня. Дома больше не были моей страстью. Я больше не хотела ни рисовать, ни помогать Кью с новыми проектами.
Оранжерея радушно приняла меня в свои теплые объятия, и я издала крошечный вздох. По крайней мере, здесь меня никто не найдет. Я могла бы прятаться за огромными растениями и порхать словно воробушек.
Шум раздавшийся в глубине насторожил меня; я двинулась вперед так тихо, как только могла. Мое дыхание было поверхностным и слегка хриплым, но тело достаточно гибким, чтобы позволить мне пригнуться под невысокими пальмами и папоротниками.
Оказывается, не одна я искала укрытия внутри, заставленного растениями, места.
Кью стоял у огромного вольера. Его руки были подняты над головой, пальцы просунуты между решеток. Его голова была склонена, и все тело выражало поражение. Его черные джинсы и серая футболка были мятыми; длинные волосы отчаянно нуждались в стрижке.
Он не заметил меня, в то время как я стояла там, смотря пустым взглядом на птиц, которые бились в клетке
Я принудила себя пробудить нежные воспоминания внутри. Я так отчаянно желала положить конец его страданиям, остановить возрастающее отторжение моих чувств к нему.
Но ничего не произошло. Весь страх и вина убили бы меня, если бы я позволила себе вспомнить, остаться за пределами запертой башни. Поэтому, я просто стояла, опустошенная, наблюдая за мужчиной, которого сломала, не в силах что-либо поделать с этим.
Двадцать минут пролетели слишком быстро. Мое тело начало уставать. Я была еще не готова находиться на ногах такое продолжительное количество времени. Слова песни раздавались где-то позади, но я совершенно не обращала на них внимания.
— Она улетает, — прошептал Кью, заставляя меня замереть на месте. Он поднял голову, чтобы посмотреть на воробья, который опустился на решетку рядом с его рукой. — Она скоро уйдет, и я не думаю, что смогу это пережить.
Птица прочирикала и почистила клювом перья, прежде чем вновь взлететь.
Я ждала не в силах двинуться с места, желая дать знать о своем присутствии, чтобы оставить не произнесенными его мучительные признания. Но подобно наблюдателю, я не двигалась с места.
— Бл*дь, — выругался он, ударяя по решетке. Птицы пронзительно закричали, улетая к противоположной стороне клетки
«Уходи, Тесс. Прежде чем он увидит тебя».
Я не хотела смущать его.
Внезапно Кью двинулся, отталкиваясь от решеток клетки и направляясь прямиком ко входу в вольер. Он открыл засов и вошел во внутреннее пространство клетки. Птицы защебетали громче, когда Кью остановился в самом центре их мира. Он сам выглядел, как мужчина, у которого отняли его собственные крылья. Как падший ангел, которому нет места на земле, и который ведет борьбу каждый день, в попытке отыскать его.
Я сделала шаг вперед. Должна была ли я сказать что-то? Утешить его? Мое сердце сжалось, испытывая отчаянное желание быть рядом с ним, но больше не в состояние делать это, неважно, сколько добрых слов я бы не произнесла, Кью все равно увидел бы, что я больше не чувствовала себя живой внутри.
Моя душа звенела цепями и замками, спасая меня, но в то же время разрушая. Чем дольше я жила в своей башне, тем сильнее угасала наша связь и страсть.
Я ненавидела вирус оцепенения, что царил внутри, неспешно распространяясь, стирая все воспоминания, кем на самом деле была Тесс. Я была заменена на углеродную копию, что уплывала на ветру, у которой отняли ее убеждения и мысли. И все потому, что я была недостаточно сильной для того, чтобы столкнуться с тем, что совершила.
Кью выругался себе под нос, его грудь резко поднималась и опадала из-за эмоций.
— Почему я должен держать вас здесь, когда вы не хотите быть тут? Вы здесь не из-за меня. Вы здесь, потому что я запер вас. Вы мои заключенные, мои пленники, мои трофеи.
Он опустил голову, прежде чем взмахнуть руками.
— Allez vous-en. Je ne veux plus de vous. Elle ne veut plus de plus alors ça sert à quoi, putain (прим.пер. с фр. Так улетайте же. Я больше не желаю вас здесь. Она больше не хочет меня, тогда какой, бл*дь, в этом смысл)?
Птицы сошли с ума, разлетаясь по клетке в разные стороны, вылетая на свободу через открытую дверцу. Они вырывались и разлетались по оранжерее, пролетая между растениями и элементами водного дизайна.
Когда я уклонилась от стаи малиновок, их крылья зашелестели.
— Улетайте прочь! — кричал Кью; птицы еще сильнее взметнулись. — Пошли прочь от меня!
Я сделала шаг назад, не желая видеть срыв Кью. Я отчаянно желала, чтобы это ранило меня, чтобы меня убило понимание, что я вырвала его сердце, но я чувствовала только пустоту.
Кью поднял взгляд и замер.
Его глаза вперились в мои, сверкая яростью и тьмой. Я уповала на какое-то озарение, чтобы я могла положить конец нашим страдания. Я хотела одновременно показать всю мою любовь к нему, но и продолжать прятаться от чувства вины. Я хотела рассеять всю тьму, потери и ненависть в его взгляде, но была не в силах сделать это.
Склоняя голову, посмотрела вверх.
Кью выругался, выходя из птичьего вольера, переполненный яростью и гневом. Он направился ко мне, останавливаясь так близко, что жар его тела опалял мою кожу.
Я отпрянула, ожидая что он внезапно нанесет мне удар — схватит за волосы, даст пощечину, сделает что-то, чтобы пробудить меня.
Когда он не прикоснулся ко мне, я подняла взгляд. Кью пробормотал:
— Какого же ты низкого обо мне мнения. — Он поймал мой вьющийся локон, нежно пропуская его между кончиками пальцев. — Улетай, эсклава, если это то, чего ты на самом деле хочешь. Я не буду останавливать тебя. — Его тон был холодным и отстраненным.
Он отвернулся, направляясь к огромным двойным складным дверям, которые располагались в противоположном конце оранжереи. Сильным взмахом рук, раздвинул двери во внешний мир. В тот же момент, птицы вылетели, воспаряя высоко в открытое небо.
Кью тяжело вздохнул, его плечи были напряженными и сгорбленными, когда его любимые крылатые создания без оглядки улетали прочь.
Когда последняя крошечная голубая сойка улетела, он повернулся, и пристально уставился на меня. Морщинки под его глазами подчеркивали его усталость и печаль.
Я сглотнула.
— Кью... Мне так жаль.
Он покачал головой, как если бы не мог поверить, что это был на самом деле конец.
— Я устал, Тесс. На самом деле устал. Я сделал все, что ты меня просила. Сделал все, что сделал бы мужчина, любящий свою женщину. Но ты больше не хочешь меня, а мой зверь больше не испытывает желания причинить тебе боль. Что бы у нас ни было... это потеряно.
Я втянула вздох, когда он подошел ко мне ближе.
— Ты будешь отрицать это? Докажешь ли ты мне здесь и сейчас, что я совершаю огромную, мать его, ошибку? Что тебе просто нужно больше времени? — Он ударил рукой о ствол пальмового дерева, заставляя ветвь с листьями затрястись. — Скажи мне что тебе нужно! Я умоляю тебя поговорить со мной. Что ты скрываешь! — Он фыркнул. — А я тебе скажу, что ты скрываешь от меня. Что ты писала сообщения своему бывшему долбаному парню, вместо того, чтобы довериться мне! — Он устремил взгляд в потолок, содрогаясь от гнева. — Почему эсклава? Почему ты просто не можешь заплакать и выпустить все? Почему не можешь позволить мне исцелить тебя? Почему закрываешься от меня и убегаешь? Мать твою, почему?
Так много вопросов, на которые у меня не было ответа. Кью стоял, закипая от гнева. Я предложила ему самый простой ответ. Ответ, который не имел смысла, но это было все, что я могла ему дать.
— Они забрали мой разум. Больше не о чем говорить.
Я заслуживала умереть под грузом вины. Меня мучили. Я знала, что если буду держа все глубоко в себе, это будет снедать, подобно раку, медленно убивая. Но я не могла освободить себя. Это было невозможно.
— Ты бы убил меня, если бы я тебе рассказала, — прошептала я.
Кью напрягся, стараясь проникнуть внутрь меня, разгадать мои секреты.
— Я бы никогда тебя не убил. Что бы ни произошло, это была не твоя вина.
Не моя вина! Естественно, это была моя вина. Я убила его драгоценных птичек. Я отняла человеческую жизнь.
Моя кожа покрылась мурашками, напоминая мне о том, что только моя башня могла защитить меня. Мне нужно было уйти, прежде чем он бы сломал мои барьеры.
— Ты должен отпустить меня, Кью. Я не желаю причинять тебе боль.
Он рассмеялся, но его смех был пронизан мраком.
— Ты не желаешь причинять мне боль? — Он шагнул ближе, вскидывая руку.
Наши взгляды ни на мгновение не покидали друг друга, и я стояла не двигаясь, не чувствуя ничего, ожидая его удара.
Он задрожал, раскрывая свою ладонь и сжимая ее от ярости.
— Как сильно я хочу причинить тебе боль, Тесс. Если бы я полагал, что именно это вернет тебя обратно, я бы связал тебя и не прекращал бить до тех пор, пока бы ты наконец не рассыпалась на мелкие осколки, чтобы я смог склеить тебя обратно.
Воздух сгустился от ощущения жестокости, и я боролась изо всех сил, чтобы ухватиться за свою пустоту. Кожаный Жилет возник в моем разуме, пытаясь найти способ пробраться в мою башню. Бисеринки пота выступили на моей коже, когда я старалась сопротивляться.
Кью внезапно вздохнул, опуская руку. Он отвел взгляд в сторону, его вспышка гнева сменилась на принятие.
— Je ne vais pas te faire de mal parce je ne veux pas te détruire (прим.пер. Я не хочу причинять тебе боль, потому как не желаю разрушать тебя). Накрывая ладонью мою щеку, он провел пальцем по нижней губе. — И пусть я не могу остановить тебя от того, чтобы ты покинула меня, я не стану оставаться, чтобы смотреть, как ты уходишь. — Его прикосновение исчезло, когда он сделал шаг назад. — Я больше не желаю видеть тебя. Прощай, эсклава.
Он прошел мимо, не произнося ни единого слова.
Глава 19
Ты моя эсклава, моя родственная душа, мы владеем друг другом, ты моя навечно. Моя птичка, лети домой...
Кью
Я вырвал человеческое сердце из груди, а теперь хотел вырвать свое собственное. Мои пальцы изнывали от желания вскрыть грудную клетку и вырвать его, останавливая биение. Я больше не желал жить с этой долбаной болью каждый раз, когда думал о Тесс.
Ей успешно удалось меня ранить сильней, чем любому другому человеку в мире. Она поставила меня на колени и сказала мне правду, тогда как я ей сказал, что больше не желаю ее видеть вновь.
Я не мог.
Я больше не мог смотреть ей в глаза. Сюзетт рассказала мне, что произошло вчера. Как Тесс написала своему бывшему, что покидает дом, не удосужившись сказать мне об этом первому.
Когда Сюзетт сказала, что Тесс уезжает, я утратил контроль. Забыл, что я человек и разворотил всю кухню. Я бросил кофеварку за десть тысяч евро в дверь кладовой, разорвал пакеты с едой и оторвал кран с рабочей поверхности стола.
И только когда полностью выплеснул свою пронизанную переживанием энергию, Сюзетт позволила себе подойти ближе ко мне и сделать что-то, чего никогда не позволяла себе ранее.
Она обняла меня.
Ее крошечные руки обернулись вокруг моей талии, крепко стискивая, напоминая мне, что после всего случившегося я все еще человек, а не монстр.
После всего, что я сделал, этого было недостаточно. Оба мужчина и монстр одержали поражение.
Моей Тесс больше не было. Какого хрена они сделали с ней? Страсть и сила полностью исчезли. Теперь взгляд в глазах Тесс вызывал у меня ощущение дрожи и одиночества. Я не видел в нем ничего. Черт побери, совершенно ничего.
Она закрывалась, но я не мог позволить себе такую роскошь сделать то же самое. Как бы сильно я не желал, чтобы боль ушла, — как бы ни была соблазнительна мысль о том, чтобы избавить себя от этой ужасной боли, я просто не мог уйти.
Люди надеялись на меня. Рабыни. Персонал. Бесчисленное количество работников.
Я метался по дому, черт возьми, сходя с ума от мысли, что теряю женщину, которую люблю. Новый страх зародился внутри меня — ледяной, вскрывающий раны, которые нанесла Тесс своим предательством. Тьма, которой я позволил поглотить себя без остатка, когда я искал Тесс, вернулась с удвоенной силой. Ушло стремление заботиться о ней, сделать все, чтобы она вновь чувствовала себя нормально.
Все, чего я отчаянно желал, — это находиться как можно дальше, так далеко, чтобы она не могла видеть, как сильно сломала меня. Меня? Зверя без долбаных чувств, который находился на грани того, чтобы обернуть руки вокруг колен Тесс и молить ее, чтобы она вспомнила. Чтобы положила конец этому сумасшествию и взяла себя в руки. Она позволила оцепенению украсть свою жизнь. Сдалась на милость самой ужасной болезни.
Я видел, как такое происходило три раза. Три раза я возвращал бывших рабынь к их мужьям, и все три раза женщины улыбались и обнимали, но что-то было утрачено. Что-то важное, неповторимое. Мужья понимали все сразу. Они ощущали, что душа человека, которого они любили, была закрыта, запечатана и погружена в глубокую суть личности любимых женщин.
Я стоял рядом и испытывал жалость к беднягам, которые вновь потеряли своих жен. Как только разум достигает точки невозврата — он не ломается. Он закрывается, разделяется на уровни, пока каждая составляющая эмоций не исчезает. Пока их ужасное прошлое и все, что они пережили, не исчезает.
С самого начала Тесс была очень сильной. И сейчас она стала еще сильнее. Сильнее за счет своей отстраненности, и за счет того, что научилась таким образом отгораживаться от жизни. Она больше никогда не почувствует вновь: ни надежды, ни счастья, ни страха. Ее жизнь резко переменилась от избытка ощущений, становясь мрачной и пустой. Она не делала этого намеренно, но я заранее понимал, что тут не было надежды.
В конце концов, я видел доказательства. Три женщины, которые вернулись к своим мужьям, впоследствии развелись с ними, разрушая мужчин вновь.
Распахивая дверь под лестницей в коридоре, я спешно спустился по ступенькам и схватил кий с держателя.
— Бл***дь! — прокричал, бросая его со всей силы в стену. Он ударился об нее, как дротик, издавая громкий звук о деревянную панель. Комната отдыха была единственным местом, где я хотел находиться.
Я не желал возвращаться в дом. Я хотел создать себе укрытие там, где мог бы притвориться, что никогда не любил и не терял.
Я провел прошлую ночь в оранжерее — после того, как услышал, что Тесс решила уехать, я не мог лежать рядом с ней. Я не мог заставить себя пройти через это. Вместо этого погрузился в прерывистый сон со звуками птиц усаживающихся на насест, что окружали меня, но когда проснулся, то обнаружил, что успокоение, которое они даровали мне, было ложным.
Они были здесь только потому, что я окружил их замками и проволокой. Они не были здесь из-за меня. Они были моими пленниками.
Я больше не смотрел на каждого воробушка и не видел в них женщин, которых помог спасти. Я больше не видел удовлетворения в каждом маленьком существе, которые олицетворяли собой все то хорошее, что я сделал. Они все были насмешками, все стали Тесс. Метались по клетке в поисках выхода оттуда.
Точно так же, как и чертова Тесс.
— Je ne peux pas plus faire ça putain (рим. пер. с фр. Я больше не могу делать этого)!
Я еще никогда не был так снедаем изнутри. Я отчаянно желал освободиться от одержимости внутри себя.
Алкоголь.
Если он не мог полностью стереть мои мысли, то он бы точно помог заглушить их. В тот момент, когда я принял решение напиться до забытья, я не мог двигаться достаточно быстро.
Я перемахнул через кий, который лежал на полу и практически бросился к хрустальному бару. Распахивая двери хьюмидора, я вошел в пахнущее мускусом темное помещение, где на полках, в тени, покоились смехотворно дорогие бутылки с алкоголем. (прим.пер. хьюмидор — ящик, шкатулка (шкаф или комната) для хранения сигар, алкогольных изделий. Главной задачей хьюмидора является поддержание уровня влажности на уровне 68 —72 %)
Выходя на свет, я смахнул пыль с единственной бутылки чистосолодового виски из коллекции Macallan Fine & Rare. Если бы я продал эту бутылку, то мог бы, возможно, поиметь примерно до десяти тысяч евро с какого-нибудь идиота-коллекционера. Что ж хреново для них, я намеревался выпить целую бутылку больше в лечебных целях, чем для удовольствия.
Я не стал запариваться насчет стакана. Как и не стал заморачиваться над тем, чтобы смаковать глотки и неспешно потягивать. Я сорвал крышку и начал глотать.
Обжигающее ощущение заструилось вниз по горлу, опускаясь в мой пустой желудок, облизывая его алкогольным пламенем.
Я застонал, когда еще один глоток присоединился к адскому пламени, пока я не ощутил, что мой желудок грозит взорваться.
Я сделал еще четыре глотка, прежде чем мне пришлось остановиться, чтобы суметь восстановить дыхание. Мои гребаные глаза увлажнились, как у какого-то новичка в алкогольных утехах, и комнату уже начало заволакивать коричнево-красноватым туманом.
Моя надежда на сон существовала в поглощении всей долбаной бутылки. Может, тогда я смогу забыться сном, и когда проснусь, Тесс уже не будет здесь.
«Тесс собирается уехать. Сделай же что-нибудь! Прекрати ныть!»
Она уже приняла решение. Я сделал все возможное, что было в моих силах, и она все равно не хотела меня. Раньше я мог вынести много всего, до того, как превратился из нежного любовника, который хотел исцелить ее, в мужчину, который отчаянно хотел выбить из нее все дерьмо, потому что она так сильно ранила меня.
Направляясь в угол комнаты, я сел и уперся руками в колени. Тяжелая бутылка свисала с моих пальцев, и в те нечастые мгновения, когда я двигался, делал это только для того, чтобы наполнить бушующим огнем желудок.
***
— Кью? Мерсер? Где ты, черт бы тебя побрал?
До меня донесся голос через дымку пьяного забытья. Я замер. Кто бы это ни был, я не хотел, чтобы он нашел меня. Пусть проваливает. Оставит меня в покое.
— Я чувствую убийственный запах алкоголя, поэтому точно знаю, что ты где-то здесь, — пробормотал Фредерик, когда обогнул стол для бильярда, чтобы найти меня сидящим в скрюченном положении у стены. Стена была наиболее комфортным местом, чтобы двигаться куда-то еще. Я пребывал в теплом, комфортном и онемевшем состоянии.
Виски был моим единственным другом. Я притянул бутылку ближе к себе, обнимая ее, когда Фредерик нахмурил лоб, сморщил нос, затем вздохнул так, словно я был беспорядком, который ему предстояло разгрести.
К счастью для него, мне нравился мой беспорядок, а он мог просто валить на хрен.
Моя ярость окончательно и бесповоротно вышла из-под контроля; я прорычал:
— Fous moi la paix (прим.пер. с фр. Оставь меня в покое)!