Весной 1978 года, когда мы разрабатывали модель нашего малозаметного истребителя, наш фотограф поймал меня и начал жаловаться на новые фотоаппараты от “Полароид”, которые мы недавно приобрели. “Я пытался сделать мгновенные фотографии модели малозаметного истребителя, но они получились очень нечёткими. Я думаю, это из-за дефектных линз”, - сказал он мне. Я хлопнул себя по голове, поняв, что мы случайно сделали невероятно интересное открытие. “Погоди-ка. Я думаю, что с камерами всё в порядке. Для фокусировки “Полароид” использует что-то вроде звукового сонара, и твои снимки получаются размытыми из-за того, что покрытие и форма нашего нового истребителя не отражают звуковые волны обратно”.
Я никогда не сидел на месте и всё время находился в поиске идей, где ещё можно применить технологии, которые мы разрабатываем. Нашей целью было создание малозаметного самолёта. Но что насчёт скрытной подводной лодки, невидимой для сонара? Если мы смогли избежать обнаружения встроенным в фотоаппарат сонаром, то почему бы нам не попробовать обмануть сонары, рассчитанные на обнаружение подводных лодок и обычных кораблей с помощью специальной формы? Я попросил пару инженеров купить небольшую модель подводной лодки, покрыть её плоскими панелями и испытать в звуковой камере. Даже такой приблизительный тест показал, что количество отражённого обратно звука уменьшилось на три порядка. В инженерном деле улучшение чего-либо на один порядок — то есть в десять раз – означало крупное достижение, за которое давали хорошую премию или которое как минимум отмечалось бутылкой шампанского. Улучшение на три порядка означало улучшение в тысячу раз. Это было достойно кучи денег или медали, или того и другого вместе, и это было таким же редким событием, как открытие астрономами нового созвездия.
|
|
Таким образом, мы решили создать малозаметную субмарину; сигарообразный корпус был покрыт плоскими, угловатыми поверхностями, которые рассеивали волны сонара в стороны, а также заглушали звуки двигателя и шум, издаваемый экипажем. Мы провели многочисленные акустические тесты в специальных звукоизмерительных установках и достигли значительных результатов. Мы разрушили любимое клише всех фильмов про боевые действия на море во время Второй мировой войны: когда неосторожный подводник чихает или роняет гаечный ключ в то время, когда сонар вражеского эсминца звучит всё ближе и ближе. Наружная плоская стена эффективно устраняла любые шумы. С огромными надеждами я поехал с проектом в Пентагон к капитану ВМФ, отвечающему за НИОКР в области подводных лодок. Выходя из его кабинета, я угрюмо бормотал правило Келли номер пятнадцать. Четырнадцать его основных правил работы Skunk Works были записаны, но пятнадцатое передавалось устно от одного поколения работников к следующему: “Крепко подумай перед тем, как иметь какие-либо дела с флотом. Они сами не знают, чего хотят и они будут доводить тебя до белого каления, пока не откажет твоё сердце или другая часть твоего тела”. Игнорировать мудрые слова Келли было глупостью.
Этот капитан по подводным лодкам воплощал ограниченность флота в его худшем проявлении. Он неодобрительно посмотрел на мои чертежи и отклонил проект. “Мы не будем строить подводные лодки, выглядящие таким образом”. Он признал, что результаты наших испытаний были “интересными”, но добавил: “Такая конструкция будет на два-три узла медленее”. Я возразил: “Кого будет волновать потеря трёх узлов скорости, если при этом ты станешь невидимым для врага?”
|
|
Он проигнорировал возражение. “Это выглядит как Монитор или Мерримак времён Гражданской войны. Мы никогда не будет строить современную субмарину, которая будет выглядеть так ”.
Я вернулся в Бербанк с обновлённым чувством пренебрежения к флоту, но один из наших инженеров как раз приехал из деловой поездки в Пёрл Харбор и рассказал мне, что увидел там экспериментальный катамаран, который ВМС построили для проверки концепции по собственной инициативе. Это был прототип SWATH (двухкорпусное судно с малой площадью сечения по ватерлинии), который должен был подтвердить свою удивительную устойчивость при сильных волнах и должен был быть значительно быстрее обычного корабля. Мне показалось, что катамаран SWATH имел реальную перспективу стать малозаметным кораблём. В своей следующей поездке в Вашингтон по поводу конструкции малозаметного самолёта я встретился с замминистра обороны Биллом Перри, который был главным по теме малозаметности в администрации Картера. Я рассказал ему об идее малозаметного корабля. Катамаран идеально подходил для теста применения технологии малозаметности к кораблю. Также мы хотели выяснить, как морская вода будет взаимодействовать с радар-поглощающим ферритовым покрытием. Доктор Перри принял идею и передал Управлению перспективных исследовательских проектов (DARPA) поручение заключить с нами контракт на проведение исследований.
|
|
Я назначил ответственным Уго Коти, нашего лучшего инженера по специальным проектам. DARPA предоставило 100000 долларов, я добавил ещё 150000, чтобы начать разработку катамарана. Самой большой угрозой для наших кораблей были советские спутники, использующие радары в X-диапазоне[63]. Новая форма была ключевым фактором, чтобы обмануть советские радары. Только 10 процентов уменьшения заметности было от специального покрытия, остальное уменьшение давала специальная форма. Также была уменьшена шумность двигателей и минимизировано оставление кильватерного следа.
Уго взял в свою команду четырёх инженеров и приступил к разработке модели корабля SWATH, который держался на воде с помощью двух подводных понтонов и приводился в движение двумя винтами. Подводные понтоны обеспечивали хорошую плавучесть и устойчивость при сильном волнении, а также почти не оставляли кильватерный след. Сверху этот след можно было обнаружить также легко, как и конденсационный след от истребителя в небе.
Наш корабль был самым необычным морским судном, который когда-либо покидал чертёжную доску. Он определённо обладал теми же чертами, что и наш малозаметный истребитель. Разве что плавающая версия не имела крыла. Это был набор из плоских панелей, наклонённых под углом 45 градусов и соединённых с парой погруженных понтонов. Корабль приводился в движение дизель-электрической силовой установкой. Электрические кабели шли к мощным электромоторам, расположенным в понтонах и которые вращали винты в разных направлениях. Тщательно выверенная форма понтонов и винтов значительно снижала шум и оставление следа.
Конструкция не была похожа на классический корабль, но я интуитивно чувствовал, что мы можем занять важную нишу в ВМС. Симуляции военных действий, проведённые НАТО на компьютере, обеспокоили командование ВМФ и показали уязвимость авианосных ударных групп атакам с воздуха. Симуляция начиналась с нападения Советского Союза на Западную Европу и быстрого ответа ВМФ США, развёртывания резервной авианосной ударной группы в Северной Атлантике.
К сожалению, советские истребители-бомбардировщики дальнего радиуса действия с новейшими радарами обзора нижней полусферы и управляемыми ракетами наносили тяжёлый урон нашим авианосцам и кораблям сопровождения в ходе компьютерных боёв. Для предотвращения этой угрозы ВМФ вкладывали средства в ускоренную разработку ракетного корабля за миллиард долларов, оснащённого новыми ракетами “Иджис” типа “земля-воздух”, предназначенных для уничтожения атакующих крылатых ракет. Я думал: “Почему мы атакуем стрелы? Нужно атаковать лучника”. Наше судно SWATH стоило бы всего 200 миллионов долларов против миллиарда за корабль, оснащённый “Иджисами”. Мы могли вооружить свой корабль шестидесятью четырьмя ракетами типа “Пэтриот” и послать его в пятистах километрах впереди авианосной группы в качестве невидимого плавучего зенитного ракетного комплекса. Мы бы сбивали советские атакующие самолёты до того, как они подлетят к защищаемым кораблям на расстояние, достаточное для пуска ракет. И поскольку их электроника не смогла бы засечь малозаметные корабли, они бы буквально не смогли понять, кто их сбил. Мы провели анализ и установили, что на прикрытие всего авианосного флота США требовалось всего восемьнадцать наших малозаметных защитников с зенитными ракетами. Поскольку наш корабль сбил бы большую часть самолётов атакующей армады, это бы сделало ракеты “Иджис” более эффективными, снизив количество атакующих ракет, которые требовалось сбить.
И у нас были убедительные данные испытаний для подтверждения наших утверждений. Чтобы точно измерить низкую ЭПР модели корабля в условиях, максимально приближенным к реальным, Уго Коти направился в одну из самых удалённых областей пустыни. Там, внутри Долины Смерти, он построил для себя океан в миниатюре. Место находилось в двух днях езды от авиабазы Эдвардс на мулах или на буксующих джипах. Это было древнее высохшее озеро у подножия горы высотой 2600 метров, на вершине которой Уго планировал разместить радарную систему, которая имитировала бы советский спутник. Океан Уго представлял собой пластиковый плавательный бассейн 30 на 25 метров и глубиной 2,4 метра. Модель была установлена на 9-метровой платформе, которая двигалась и качалась, чтобы как можно реалистичнее воссоздать условия реального океана. Радар X-диапазона был доставлен на вершину горы подержанным грузовиком-рефрижератором, который также защищал и электронику, и операторов радара от палящего солнца. Чтобы грузовик смог подняться по крутому склону, сзади его подталкивал бульдозер. Самой большой проблемой, с которой мы столкнулись, были дикие лошади и мулы. Их предки использовались в качестве вьючных животных на шахтах, вырытых в местных горах в прошлом веке. Запах воды привлекал целые стада диких животных, и это мешало нам проводить испытания, пока один парень не решил проблему, добавив в наш “океан” большое количество соли. Советские спутники-шпионы пролетали над нами раз в день, поскольку ВМФ использовал эту пустыню для испытаний ракет. Русские, должно быть, были удивлены, увидев бассейн посреди Долины Смерти для утоления жажды лошадей и мулов.
Ранней осенью 1978 года я полетел в Вашингтон, чтобы показать Биллу Перри результаты наших испытаний. Мы проанализировали результаты ЭПР, которые нам удалось достичь. Он пришёл в восторг и приказал ВМФ обеспечить финансирование разработки и постройки нашего прототипа малозаметного корабля. Корабль должен был называться Sea Shadow [64]. Однако я вернулся в Бербанк с некоторыми тревогами по поводу запуска нового проекта по теме малозаметности, в то время как мы отчаянно пытались построить первый малозаметный истребитель, одновременно модернизируя U-2 и Blackbird. Мы были загружены работой, а судостроительные компании Северной Калифорнии увольняли рабочих. Ситуация не ускользнула от руководства Тихоокеанского отделения Инженерных войск США, до которого дошли слухи о нашем проекте малозаметного корабля. Они пожаловались высшему руководству Локхид, что этот проект во много раз важнее для них, чем для Skunk Works. На меня начали давить, чтобы я передал проект в Северную Калифорнию.
Я не хотел отказываться от проекта, но политика компании и управленческие соображения побудили меня сделать это. У нас и так было работы невпроворот, в то время как наши коллеги-судостроители пытались цепляться за любой проект. Я принял неизбежное и передал проект Тихоокеанскому отделению Инженерных войск, но только после того, как убедил нашего генерального директора Роя Андерсона позволить Уго Коти и его команде, которые сделали всю работу над кораблём на стадии испытаний, контролировать дальнейшую разработку. Я сказал Андерсону: “Нам нужен Уго, чтобы эти чёртовы корабелы не отошли от темы. Это проект, в котором метод постройки корабля не так важен, как следование технологии малозаметности. Они захотят пожертвовать малозаметностью, чтобы улучшить другие характеристики корабля, но Уго не позволит им это сделать. Всё, что доктор Перри хочет проверить, это малозаметность. Вот в чём смысл испытаний. Если корабль не будет тонуть, этого будет уже вполне достаточно”. Как оказалось, мои страхи о конфликте интересов между профессиональными кораблестроителями и экспертами по малозаметности вроде доктора Перри были небеспочвенны, и трения начались почти с первого дня, когда Тихоокеанское отделение получило проект.
Уго Коти делал всё, что было в его силах, но это была тяжёлая битва. Его отдел из шести человек быстро был отодвинут восемьюдесятью пяти бюрократами и перекладывателями бумажек, осуществляющих управление проектом. Затем флот пошёл дальше и добавил ещё больше бюрократии, послав пятьдесят своих контролёров, которые сидели вокруг и производили кучи никому не нужных бумаг. Ни сверхсекретный прототип, ни любой другой корабль не мог выйти в море без всеобъемлющей проверки выполнения железных правил и предписаний.
“Где шкафчик для краски?” - спрашивал Уго флотский командир, изучающий чертежи. Со времён Джона Пола Джонса[65] у каждого военно-морского корабля должен был быть на борту проклятый шкафчик для краски. Sea Shadow никак не мог стать первым исключением со времён Войны за независимость, и перед тем, как выйти в море, шкафчик для краски был помещён прямо под капитанским мостиком. Другой головной болью было обеспечение секретности. Как бы вы построили 49-метровый корабль, чья странная экзотическая форма и была причиной секретности, если эту форму нельзя показывать рабочим верфи, которые должны его собирать? Единственный логичный ответ заключался в том, чтобы построить корабль по частям на разных стапелях, а затем собрать их как огромный паззл внутри огромного плавучего дока в Редвуд-Сити, штат Калифорния.
Sea Shadow был сделан из очень крепкой сварочной стали, имел водоизмещение 560 тонн и был 21 метр в ширину. В течении первых испытаний в 1981 мы обнаружили, что корабль оставляет за собой сильный след, который можно было легко увидеть с воздуха. Это полностью сбило нас с толку, пока мы не поняли, что винты установлены задом наперёд! Экипаж нашего корабля составлял четыре человека — капитан, рулевой, штурман и инженер. Для сравнения: предназначенный для тех же целей фрегат имел на борту более трёхсот человек экипажа.
Спереди корабль выглядел, как шлем Дарта Вейдера. Некоторые флотские командиры скрипели зубами, видя самый футуристичный корабль, который когда-либо бороздил моря. Будущим капитанам не нравилось, что экипаж настолько секретного корабля, что ВМФ не может признавать его существование, составлял всего четыре человека. Наш малозаметный корабль мог уничтожить большое количество советских атакующих с воздуха сил, но с точки зрения статуса и перспектив продвижения для офицера командование им было так же престижно, как командование буксирным катером. Руководство ВМФ на высших уровнях также прохладно относилось к небольшому количеству малозаметных кораблей, которые потребуются для защиты авианосных групп. Их было слишком мало и они не давали большой власти или престижа для продвижения по карьерной лестнице. Командиры авианосных ударных соединений тоже невзлюбили малозаметный корабль, поскольку он напоминал им, насколько их неповоротливые корабли уязвимы.
Но к осени 1982 года, когда Великобритания и Аргентина начали боевые действия на Фолклендских островах, Sea Shadow снова привлёк внимание в Пентагоне. Британцы сообщали об успешном применении примитивных ферритовых сеток, натянутых на мачты и антенны их боевых кораблей, для снижения ЭПР против атак с воздуха. Даже “Куин Элизабет 2”, использовавшийся как транспортник, имел эти противорадарные сетки. Британцы утверждали, что смогли снизить ЭПР на один порядок. Но эти результаты не были даже на четверь настолько же впечатляющими, как наши. Обычный боевой корабль очень хорошо отражал лучи радара — его ЭПР была эквивалентна пятидесяти гаражам. Наш фрегат был менее заметным, чем обычная лодка.
К началу лета 1985 года, когда мы были готовы к полномасштабным испытаниям, военно-морской флот захотел подвергнуть наш прототип самым строгим радарным тестам, которые можно только себе представить. Некоторые из их экспертов по радарным технологиям утверждали, что мы никак не сможем достичь таких же низких значений ЭПР на полноразмерной модели в настоящем океане, каких мы достигли на девятиметровой деревянной модели в бассейне. Мы уже слышали подобные скептические прогнозы от ВВС по поводу малозаметного истребителя, но в чудесном мире технологиии малозаметности ЭПР зависела от формы объекта, а не от его размера. Военные потратили немало времени, чтобы осознать этот простой факт.
Баржа с укрытым внутри по соображениям секретности Sea Shadow под покровом ночи была отбуксирована из Саннивейла в Северной Калифорнии в Лонг Бич, для испытаний на установленном там радаре. Наш корабль выступал против самых продвинутых противолодочных самолётов ВМС. Чтобы убедиться в том, что их радары работают нормально, мы установили в океане на расстоянии морской мили перископы от подводных лодок, которые должен был обнаруживать радар самолёта. Радар работал, как предполагалось, и видел перископы на нужном удалении. Затем самолёты летели искать нас. В течении одного испытания противолодочные самолёты пролетели над нашим кораблём 57 раз и обнаружили нас только два раза – и оба раза на расстоянии 2,4 километра, поэтому мы бы легко сбили их до того, как они нас заметили. Несколько раз мы сообщали свои координаты лётчикам, но они не смогли увидеть нас на своих радарах.
Эти испытания продолжались почти год и часто проводились под наблюдением советских траулеров, находившихся в открытом море у островов Чаннел, примерно в ста километрах к юго-западу от Санта-Барбары. Чтобы отпугнуть местные рыбацкие суда и любопытных яхтсменов, береговая охрана распустила слух о том, что они начинают рейд против судов, занимающихся контрабандой наркотиков в области, где мы проводили испытания. И лодки чудесным образом там не появлялись.
Испытания начинались через час после заката и заканчивались за час до рассвета. Затем Sea Shadow укрывался внутри баржи и возвращался в Лонг Бич. Долгие, напряжённые месяцы испытаний подтвердили большинство наших первоначальных предсказаний. Одной из самых больших проблем, которые нам пришлось преодолеть, была наша собственная невидимость! Дело в том, что океанские волны видны на экране радара как серия трассирующих пуль. Но если корабль полностью невидим, это выглядит как чёрная точка, как дырка в пончике – и это можно было заметить. Для незаметности нам нужно было не быть тише фонового шума, потому что для врага это было бы как звук трубы.
Но когда мы решили эту проблему, адмиралы, руководящие надводным флотом, не проявили энтузиазма для дальнейшего продолжения работ. “Слишком радикальная конструкция, – говорили они мне. - Если форма настолько революционна и секретна, как мы сможем использовать её без того, чтобы сотни матросов не видели её? Это невозможно”. Существовало много более привлекательных способов расходования средств, чем разработка небольшого секретного судна, которое бы не дало политических очков адмиралу, занимающимся им. И хотя ВМС применили наши технологии для снижения ЭПР перископов подводных лодок и их нового класса эсминцев, мы могли сделать гораздо больше. Но я попридержал коней: у меня был проект малозаметного авианосца, который на экране радара казался бы не больше спасательного плота. Однако я уже обжёгся, нарушив неписанное правило Келли номер пятнадцать и начал дела с флотом. Зачем бы мне нарушать его дважды?
Малозаметный корабль, названный Sea Shadow, во время испытаний. (Фото Skunk Works)
Малозаметный корабль во время испытаний недалеко от Западного побережья, середина 1980-х. (Фото Skunk Works)
 |
Малозаметный корабль внутри секретного плавучего дока, где производилась его окончательная сборка. (Фото Skunk Works)
Глава 14
Долгие прощания
В начале лета 1972 года исполнительный директор Northrop Aircraft Company, которого я буду называть Фред Лоуренс, пригласил меня на ужин и предложил мне потрясающую работу.
“Бен, - сказал он, - мы планируем построить легкий одномоторный истребитель. Мы никогда раньше не делали одномоторные реактивные самолёты, и мы хотим, чтобы ты создал для нас Skunk Works с тобой в роли Келли Джонсона”.
“Почему я?” - я был действительно удивлён. Я мог навскидку вспомнить трёх или четырёх ветеранов Skunk Works, у которых было гораздо больше управленческого и практического опыта, чем у меня. К примеру, наш вице-президент Рус Даниэл был менеджером проектов в то время, когда меня ещё даже не было в Локхид. Учитывая трудовой опыт, он был несомненно гораздо квалифицированнее меня. Тогда мне было сорок семь лет, я работал помощником главного инженера и отвечал за аэродинамику и теорию полёта. Под моим руководством было 45 человек и я зарабатывал шестьдесят тысяч. Я хорошо делал свою работу и не думал куда-либо уходить.
“Почему ты? - Фред Лоуренс улыбнулся, повторяя мой вопрос. – Потому что ты обладаешь именно тем характером и опытом работы, которые нам нужны. Ты специалист по решению технических проблем у Келли, а это само по себе хорошая рекомендация. Ты нужен нам, потому что мы хотим быть уверены, что двигательная система будет обладать необходимой производительностью. Это восемьдесят процентов дела, верно? Сколько прототипов ушло в небытие из-за недостаточной мощности силовой установки или из-за того, что силовая установка была выбрана совершенно неправильно, не позволяя достичь требуемых характеристик? Ты не позволишь этому произойти. У тебя репутация прямого и честного человека и ты нравишься заказчикам. Бен, с тобой мы сможем добиться многого на рынке истребителей”.
Он объяснил, что они хотят выйти на азиатские рынки и рынок НАТО с дешёвым лёгким истребителем, также у них были планы по разработке передового перехватчика для ВВС. “Мы хотим захватить часть рынка истребителей, и ты можешь нам в этом помочь. Ты знаешь, что это не светит Skunk Works, пока у руля стоит Келли. Когда командование ВВС видит Келли на улице, они переходят на другую сторону. Для них он слишком большая заноза в заднице. Ты сам знаешь, что это правда. Бен, переходи к нам. Будь независимым. Я обещаю, ты не пожалеешь об этом. Вместе мы будем делать большие дела”.
Я не верил Лоуренсу, но работа, которую он предлагал, была личным вызовом, которые я обожал. За кофе он сказал мне, что сколько бы Келли не платил мне сейчас, Нортроп будет платить на десять тысяч в год больше. Я пообещал ему подумать и принять решение в течение недели.
Моя жена Фэй не могла помочь. Она сказала: “Бен, только тебе решать, что делать. Всё в твоих руках”. Правда заключалась в том, что у меня был соблазн согласиться на предложение, но я боялся, что этим решением я расстрою Келли.
За последние шесть лет он взял меня под своё крыло, представил меня к различным профессиональным наградам за мою работу над революционными подвижными конусами воздухозаборников Blackbird, подтолкнул меня на написание статей в авиационные журналы, чтобы увеличить узнаваемость моего имени в индустрии. Проклятие работы в совершенно секретном месте состояло в том, что очень немногие в аэрокосмической промышленности знали о вашем существовании. Также я попросил Келли позволить мне пройти тринадцатинедельный курс менеджмента в Гарвардской бизнес-школе летом 1969. Это был передовой курс для управленцев, который проходили около ста пятидесяти тщательно отобранных продвинутых руководителей – и Келли написал мне яркое рекомендательное письмо, которое позволило мне попасть туда. Что ещё важно, по одобрению Келли это обучение было оплачено Локхид. Он поддержал меня, хотя и утверждал, что будет пустая трата времени. “Я могу научить тебя всему, что нужно, чтобы управлять компанией, за полдня. Тебе не нужен Гарвард, чтобы понять, что гораздо важнее слушать, чем говорить. Ты можешь получить пятёрки от всех гарвардских профессоров, но ты не станешь хорошим управленцем, пока не станешь решительным: даже неверное решение, сделанное вовремя, лучше отсутствия какого-либо решения. Последнее, что тебе нужно знать: не решай проблемы наполовину, вырывай их с корнем и до конца. Вот и всё. Теперь ты можешь руководить этим проклятым местом. А теперь иди домой и выпей чего-нибудь”.
Однако я упорствовал, и когда я вернулся из Кембриджа в новом тёмно-красном галстуке, Келли спросил меня, как я оцениваю Гарвардскую бизнес-школу. К его удовольствию, я записал уравнение: “⅔ HBS = BS”[66]. Он захохотал во всё горло, поместил уравнение в рамку и подарил мне её на Рождество.
Келли позволил мне попробовать новые навыки в деле, поручив мне руководство элитной командой инженеров и конструкторов Skunk Works, которую осенью 1969 на полгода отправили на основной завод, чтобы помочь построить пять прототипов нового палубного противолодочного самолёта ВМС. Келли послал нас, потому что в то время у нас было непривычное затишье. Получив U-2 и Blackbird, ВВС больше не нуждались в самолётах-шпионах, что было нашей специальностью. Фред Лоуренс из Нортроп был прав: “синие кители”, отвечающие за закупки истребителей, не рассматривали больше нас как производителей. Нашим последним истребителем был F-104 “Старфайтер”, построенный в годы войны в Корее для противодействия быстрейшим русским МиГам. Но уже более десяти лет конкурсы Пентагона на создание новых истребителей обходились без нас. В основном корпорация Локхид занималась грузовыми самолётами и ракетами для ВМФ. Skunk Works пришлось уволить тысячу сто рабочих. Ни для кого в Skunk Works не было секретом, хотя это никогда не обсуждалось из уважения к боссу, что “синие кители”, отвечающие за истребители, избегали Келли Джонсона и исключали его и нас из конкурсов на создание истребителей, потому что считали его слишком вздорным и агрессивным.
Я чувствовал себя отвратительно, когда наконец набрался смелости рассказать Келли об предложении от Нортроп. В работе со мной Келли ценил то, что я всегда предоставлял несколько альтернатив для решения проблемы. Я говорил: “Решение номер один будет стоить столько-то денег. Решение номер два займёт столько-то времени. Выбирать тебе”. Другие люди часто подходими к нему с видом напортачившего школьника и ныли: “Келли, плохие новости. Мы сломали эту деталь”. Он взрывался и начинал орать: “Ну и чего ты от меня хочешь?”. Но на этот раз я не мог предложить альтернативы действию, которое я собирался предпринять. Я собирался уйти от него.
Когда я был на основном заводе, работая над проектом противолодочного самолёта для ВМФ, Рус Дэниэл внезапно стал исполнять обязанности Келли, который был госпитализирован с серьёзной абдоминальной инфекцией. Эта короткое руководство Skunk Works в течение пары месяцев 1970 года стало личной катастрофой для Руса. Он подписал проектное предложение для ВВС, в котором была вопиющая математическая ошибка. Аналитики Пентагона, обнаружившие эту ошибку, не смогли устоять от соблазна ткнуть нас в неё носом. Двухзвёздный генерал, который, вероятно, годами ждал возможности пнуть Келли и его всезнаек в Бербанке, позвонил ему в больницу и поднял скандал в связи с нашим промахом. Келли в ярости приказал мне немедленно вернуться в Skunk Works, чтобы возглавить технический отдел. Рус Дэниэл должен был получать моё одобрение по всем техническим вопросам. Поскольку он был вице-президентом и наиболее вероятным преемником Келли, я уверен, что он был не в восторге от этого, но он принял это с достоинством. С тех пор меня отправляли на все важные совещания с раздражёнными заказчиками в кабинете Келли о крайних сроках или проблемах, иногда с Русом, но чаще без него.
Я сблизился с Келли. Он потерял свою жену Алтею осенью 1970 года, после долгой борьбы с раком. Она была его ровесницей и когда-то была его секретарём. Ещё до своей смерти Алтея сказала Келли, что ему нужно будет снова жениться, потому что он не тот человек, который сможет жить один. Она беспокоилась о его выпивании и о его плохих пищевых привычках, когда он оставался предоставлен самому себе. “Я думаю, ты должен жениться на Мэри Эллен”, - говорила ему Алтея. Мэри Эллен Мид была секретарем Келли. Она была жизнерадостной девушкой с красными волосами, на двадцать пять лет моложе обоих Джонсонов, и тяжело переживала недавний развод. Несколько лет назад она начала свою карьеру в Skunk Works в качестве моей секретарши, и мы с женой хорошо её знали и обожали её. Она благоговела перед Келли и была очень сильно ему предана.
Через шесть недель после похорон Алтеи Келли вызвал меня. Он казался смущённым и встревоженным, и я знал, что для него было очень затруднительно и непривычно говорить о своих личных проблемах. Но он рассказал мне, что перед смертью Алтея пожелала, чтобы он женился на Мэри Эллен. Он хотел знать, что подумают люди, если он выполнит её пожелание в ближайшее время. Он беспокоился о разнице в возрасте и о том, как будет неловко, если Мэри Эллен откажет ему.
Я сочувствовал ему. “Келли, с каких пор ты беспокоишься о том, что подумают люди? Всё, что имеет значение - что думаешь ты. Никто здесь не подумает, что ты грязный старик, если ты беспокоишься об этом. В душе мы будем сильно тебе завидовать. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что Мэри Эллен сделает тебя очень счастливым”. Он поблагодарил меня и сделал предложение Мэри Эллен через несколько дней. После того, как в июне 1970 года молодожёны вернулись из медового месяца на Гавайях, Келли начал звать меня с Фэй на ужин или на выходные на своё 1200-акровое ранчо, расположенное недалеко от угодий Рональда Рейгана, с видом на городок Солванг, штат Калифорния. Келли редко общался с сотрудниками вне рабочего времени, например, прося нескольких парней присоединиться к нему и сыграть быструю партию в гольф в местном загородном клубе. Он быстро проходил восемьнадцать лунок, используя только одну железную клюшку номер шесть[67], которая, как он утверждал, была хороша для всех ударов, и ближних, и дальних. Он был настолько мускулистым из-за подработки разнорабочим в детстве, что не мог сильно размахнуться клюшкой для дальнего удара. Но он был довольно хорошим игроком в гольф до тех пор, пока его основной целью не становилась фляга в его заднем кармане.
Я не играл в гольф, но обожал китайскую еду, и когда Келли обнаружил, что у нас есть взаимное увлечение, мы с женой стали присоединяться к нему и его новой невесте для еженедельных кулинарных посиделок в любимых китайских ресторанах. Келли был на самом деле счастлив с Мэри Эллен и любил выходить с ней в свет. Она даже отучила его от скотча, потому что ненавидела его запах; вместо этого Келли начал пить водку. Мы с Фэй приглашались сопровождать молодожёнов на самолёте Локхид в выходные дни в Академию военно-воздушных сил в Колорадо-Спрингс, или на аэрокосмические конференции в других живописных местах, где он произносил речь, а затем с явной гордостью и любовью представлял свою новую привлекательную жену. “Мэри Эллен любит Фэй, – признавался он мне, – и думаю, что тебе тоже настало время познакомиться с нужными людьми”.
Но примерно в то же время, когда Нортроп предложили мне работу, Мэри Эллен начала болеть, серьёзно болеть. У неё был диабет, и она не заботилась о себе. Диабет превратился в монстра, с которым она не могла справиться. У неё развились проблемы с почками, зрение начало падать. Келли был подавлен, но никто на работе кроме меня и Норма Нельсона не знал, насколько серьёзна болезнь Мэри Эллен. Когда она узнала о внезапной смерти Фэй в конце 1980 года, она была морально опустошена. К тому времени она весила около тридцати шести килограммов. Она сказала мне: “О, Бен, Фэй была намного сильнее и здоровее меня. На что же надеяться мне?”. Через несколько недель она умерла. Ей было всего тридцать восемь лет.
Прежде чем умереть, она посоветовала Келли жениться на её лучшей подруге Нэнси Хорриган, что он и сделал вскоре после похорон Мэри Эллен. Перед этим он снова посоветовался со мной о том, что люди могут подумать, хотя скорее всего, он хотел узнать, что думал я. Я сказал ему: “Келли, сделай это. Тебе нужна хорошая женщина в своей жизни. Мэри Эллен исходила из того, что будет лучше для тебя”.
Я рассказал Келли о предложении от Нортроп в тот день, когда он ушёл с работы пораньше, чтобы поехать с Мэри Эллен в больницу сдавать анализы, которые показали, что она нуждается в пересадке почки. Когда я узнал, насколько неудачное время я для этого выбрал, я почувствовал себя ужасно. Он был обеспокоенным и озабоченным, но у меня не было выбора, кроме как пойти прямо к нему и выпалить всё одним залпом: “Келли, ты был для меня как отец. Мне нравится это место. Я люблю работу, людей вокруг и уникальность этого места. Но это прекрасная возможность”.
Я выложил Келли предложение Нортроп, он закрыл глаза и печально покачал головой. “Чёрт возьми, Бен, я не верю ни одному слову, которое этот парень тебе сказал. Я поставлю своё ранчо на то, что Нортроп не создадут свой собственный Skunk Works. Компания даёт пустые обещания, потому что видит, насколько успешны мы. На самом деле менеджеры не верят в идею независимых подразделений, где из-за секретности они не могут точно знать, что происходит внутри. Не обманывай себя, у нас в менеджменте тоже есть люди, которых возмущаю я и наша независимость. Люди из аэрокосмической промышленности, даже уважающие нашу работу, хорошо знают, что чем меньше людей работает над проектом, тем меньше дохода можно получить от крупного правительственного контракта и возрастающих издержек. Сохранение небольшого количества людей снижает возможности для повышений. Чёрт, на главном заводе они дают повышение за б о льшее количество людей, находящимся под руководством; я даю повышение тем, кто контролирует меньше людей. Это означает, что такие люди делают больше и принимают на себя больше ответственности. Но большинство руководителей думает совершенно другим образом. Руководство Нортроп ничем не отличается от всех остальных в этом бизнесе: все они пытаются построить империю, потому что именно так их учили делать. Эти парни - сплошь эксперты в прикрывании своих задниц путём выноса решений на голосование. Они никогда не согласятся создать подразделение, которое абсолютно не будет в них нуждаться. Они играют в игру под названием “Контроль”, и если Skunk Works действительно работает, как надо, то контроль это именно то, что они не получат.
Он улыбнулся и потёр глаза. “Включи голову. Бен, поверь мне, они просто хотят использовать твои мозги для того, чтобы сделать прототип истребителя, а затем использовать тебя, чтобы попытаться переманить моих лучших сотрудников. Но запомни мои слова, ты будешь отчитываться дюжине менеджеров, и они не спустят с тебя глаз ни на одну минуту”.
Он встал со своего стола, подошёл ко мне и посмотрел сверху вниз. “Бен, забудь Нортроп. Ты принадлежишь этому месту. Я не хочу тебя терять. Поэтому позволь мне вытащить свои козыри. Ты останешься, если я предложу тебе то же, что и Нортроп?”
Я был потрясён.
– Но Келли, у тебя уже есть вице-президент. Что насчёт Руса Дэниэла?