Вянрикки — прапорщик, младший офицерский чин. 9 глава

А теперь —три финских солдата с рюкзаками и авто­матами гуськом переходили по валежине ручеек уже на середине лощины. Похоже, это был головной дозор. Так и есть, там, на противоположной высотке, спускалась по тропе целая цепочка. Судя по тому, что дозорные не хо­тели зря мочить ног, они не видели впереди ничего для себя подозрительного.

— Приготовиться! — сдавленным шепотом произнес Бузулуцков, оглядываясь вправо и влево и замечая, что там уже тоже видят противника, двигаются, расталкива­ют спящих, выползают к огневому рубежу. В несколько мгновений предстояло решить нелегкую задачу: ждать ли, пока основная масса финнов втянется в лощину, и потом открывать огонь? А если им удастся зацепиться за этот берег? Готовы ли пулеметчики? Все теперь будет за­висеть от них.

И вдруг Бузулуцков увидел, что финнов немного, не больше вывода, и он твердо решил ждать, опасаясь лишь, что у кого-либо из партизан не выдержат нервы и он от­кроет огонь раньше времени.

Если бы Бузулуцков знал, что то, что он принял за основные финские силы, была лишь головная походная застава, а основные силы — усиленная рота егерей, при­бывшая ночью на машинах в Юккогубу,— находятся в километре от его позиций, он, вероятно, не чувствовал бы себя так спокойно.

Но иногда и незнание приносит удачу.

Шквальным огнем двух пулеметов, пяти автоматов и двадцати партизанских винтовок финский взвод был по­ложен в лощине. Вначале трудно было понять — кто убит, кто ранен, кто попросту сам укрылся в высокой траве и затих. Ответного огня не было, и казалось, что взвод вы­бит вчистую. Но вот зашевелилась осока, уцелевшие, кто ползком, кто перебежками, начали выбираться на проти­воположную сторону, и сразу же оттуда застрекотали ко­роткие автоматные очереди.

К высотке подтянулся весь отряд. Вместе с ними при­бежал и комбриг Григорьев.

— Ну что тут у тебя? — спросил он у Бузулуцкова.

— Бригада может спокойно мыться в бане.— Бузу­луцков, довольный и собой, и делом, которое его взвод только что сделал, показал на лощину, где в порыжелой высокой траве можно было разглядеть около десятка се­ро-голубых бугорков. Шла охота: если бугорок начинал шевелиться и ползти, то тут же с разных точек раздава­лось несколько очередей.

Взвод торжествовал. Первая встреча с врагом и пер­вая победа—такая легкая и совсем безнаказанная, ни у кого ни одной царапины. Партизаны настолько считали дело сделанным, что не торопились забирать у убитых рюкзаки. Каждый держал это в голове, но никто не спе­шил, ждали, пока укрывшиеся на той стороне автомат­чики совсем прекратят огонь. В результате рюкзаки так и остались там. Огонь с той стороны постепенно усиливался, становился гуще и друж­нее. Короткими лающими очередями ударяли оттуда пу­леметы. Партизаны поняли, что финнам подошло под­крепление, и ждали с минуты на минуту атаки.

— Прекратить пальбу, беречь патроны,— передал по цепи Григорьев.

Однако происходило что-то непонятное. Несколько раз разгоралась яростная перестрелка, но никакого про­движения финны не предпринимали. Они явно чего-то выжидали. Но чего? Новой подмоги или просто вызывали партизан на бессмысленную трату боеприпасов?

Григорьев, естественно, еще не знал о том, что другая финская рота в эти минуты уже спешила к Тумбе с юга, со стороны деревни Сельга, чтобы закрыть бригаде вы­ход с узкой междуозерной полосы. Комбриг мог лишь предполагать о возможности такого маневра. Он ясно по­нимал одно: время работает на противника и надо как можно скорее уходить.

— Попов, через пять минут начинай отход! Взводы пусть по очереди прикрывают друг друга. Курс из посел­ка прямо на юг...

Отряды один за другим снимались и поспешно отхо­дили на юг. Финны с северо-востока просочились на бе­рег неширокой губы и держали под беспрерывным огнем дома поселка.

Взвод Бузулуцкова, отступивший за поселок, отвечал сдерживающим огнем и ждал момента, когда можно бу­дет начать отрыв. Бригада уже втянулась в лес, но оди­ночные растяпы неизвестно почему все еще продолжали выскакивать из-за домов и мелкими перебежками от укрытия к укрытию пробирались к лесу.

Скорей, скорей, идиоты! — во всю глотку кричал Бузулуцков, готовый огнем своего автомата подогнать ро­тозеев.

Наконец в поселке никого не осталось. Бузулуцков по­дал команду на отход, а сам, опасаясь, как бы финны не обтекли взвод по берегу и не отрезали бы его от бригады, вместе с пулеметчиком ползком выдвинулся на пригорок и залег за камнями. Оглянувшись, он с радостью убедил­ся, что и его ребята начали отход и отходят грамотно, перебегая и отстреливаясь. В последний раз он внима­тельно оглядел поселок, больше всего боясь увидеть не столько даже убитого, сколько раненого, которому прак­тически в этих условиях помочь было уже невозможно. Финны уже перешли протоку и рассредоточились по пе­решейку. К счастью, ни убитых, ни раненых он не заме­тил, облегченно вздохнул и приказал пулеметному рас­чету:

— Отход перебежками. Будем прикрывать друг друга.

— Комвзвод, смотри! — воскликнул пулеметчик, ука­зывая на ближний к лесу дом.

Там творилось невероятное. От угла к углу металась жалкая одинокая фигура с серым партизанским вещ­мешком. Дом пока служил надежным укрытием, но как только партизан выскакивал из-за угла и попадал в об­стреливаемую финнами полосу, он сразу бросался на землю, замирал и торопливо отползал назад.

Бузулуцков выматерился и приказал снова развер­нуть пулемет.

— Бей короткими влево, привлекай огонь на нас!

— Да что мы, мишень какая?! — возмутился пуле­метчик.— Постреляют, как куропаток!

— Бей, говорю! — с угрозой прошипел Бузулуцков и дал несколько автоматных очередей. Он стрелял, а сам то и дело косил взглядом на крайний дом, ожидая, когда же этот несчастный растяпа поймет наконец, что его при­крывают, и осмелится преодолеть опасную зону. Тот ле­жал у самого угла, вдоль завалинки, озирался по сторо­нам и все никак не мог решиться. Он не видел, что финны уже проникли к соседним домам и скоро уйти станет не­возможно.

— Ползи сюда, сволочь! — во всю глотку заорал Бу­зулуцков.

Партизан услышал его, повернул на голос лицо, по­пробовал выползти из-за дома, но как только впереди не­го веером рассыпались пули, вздымая фонтанчики песка, трусливо повернул обратно.

— Погибать из-за него будем, что ли! — взвыл пуле­метчик.

Бузулуцков тщательно приложился и дал короткую очередь, целясь чуть позади затаившегося партизана и надеясь хоть этим подогнать его. Партизан вздрогнул, оглянулся и вдруг поспешно пополз назад, к крыльцу.

Трус, сволочь! — орал Бузулуцков и вдруг скоман­довал; — Бей по нему!

Пулеметчик не сразу понял, даже огонь прекратил. Секунду-другую они смотрели друг на друга.

— Огонь по предателю!

Бузулуцков приник к автомату, но было уже позд­но — в ту самую секунду ноги в зеленых обмотках мельк­нули и скрылись за бревенчатым срубом крыльца.

Все было кончено. Страшно матерясь, Бузулуцков то­ропливо пополз вслед за пулеметчиком к ольховым за­рослям, за которыми начинался спасительный лес, пули свистели где-то высоко над головой и с сухим треском разрывались впереди, осыпая на землю ветки, но это уже были чужие, нестрашные пули, пускаемые противником наугад для острастки,— Бузулуцков был почти убежден, что по открытому месту финны не станут преследовать, они не любят лишних потерь, а судя по плотности огня, их было не так уж и много; бригада, если бы решилась принять бой, легко раздавила бы их, и это особенно зли­ло Бузулуцкова, ибо бой, начавшийся для его взвода столь успешно, закончился таким постыдным случаем.

Радовало одно: оставшийся в поселке предатель — по-другому Бузулуцков теперь не называл его —был бой­цом не его взвода: все-таки позора меньше.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

(квадрат 24—94, 18 июля 1942 г.)

Минут через двадцать взвод прикрытия догнал брига­ду. О случившемся Бузулуцков сразу же доложил коман­диру отряда Попову. Александр Иванович заметно по­бледнел, несколько секунд молчал, глядя на двигавшую­ся мимо цепочку бойцов, потом справился с растерян­ностью и вполголоса, как он делал всегда, приказал еще раз проверить людей, а командирам взводов лично доло­жить ему о потерях. Связной Ваня Соболев, придерживая правой рукой автомат, а левой — вещмешок, побежал в голову колонны. Слышавший все это комиссар отряда, ни слова не говоря, направился в противоположную сто­рону, чуть ли не поименно пересчитывая шагавших ему навстречу партизан.

Вскоре выяснилось, что не хватает бойца Симакова, который пришел в отряд в Сегеже, за две недели до вы­хода, вместе с пополнением. Кто он — трус или преда­тель? Когда стали разбираться, то оказалось, что и по­литрук, и командир взвода, и товарищи по отделению знают о Симакове совсем не так много, как теперь хоте­лось бы. Тихий, замкнутый, исполнительный, он пришел в партизаны добровольно, за плечами имел девять клас­сов, любит читать и даже в этот поход взял с собой одну книгу. Политрук интересовался книгой—это был роман Алексея Толстого «Черное золото».

Услышав это, Андрей Бузулуцков насторожился. До прихода в партизанский отряд он служил библиотекарем в воинской части, однажды при регистрации новых по­ступлений обратил внимание на эту книгу, так как она имела двойное название, начал ее читать, но почему-то бросил, однако второе название хорошо запомнил, ибо оно-то и привлекло его тогда, в сороковом году, а теперь вдруг приобрело особый смысл и значение.

— Пошли на доклад к комбригу! — приказал Попов Бузулуцкову, когда все сведения о Симакове были собра­ны. Они вышли из цепочки и начали обгонять колонну.

— Неудивительно, что он таскал с собой эту книгу,— раздумчиво произнес Бузулуцков. Он уже нисколько не сомневался, что Симаков не трус, а предатель, только странно как-то вел себя в поселке.

— Почему? — спросил Попов, обернувшись к нему.

— У этой книги есть второе заглавие. Она называется «Эмигранты».

— Ты читал ее? О чем она?

— Да нет. Теперь жалею, что бросил... А о чем — ясно из заглавия. О беляках, предателях Родины...

Выслушав доклад Попова, Григорьев вскипел. Резная тросточка, с которой он не расставался в походе, нервно защелкала по сапогу.

— Ты что, не мог пристрелить этого труса, что ли? — повернулся комбриг к Бузулуцкову и посмотрел на него взглядом, не обещавшим ничего хорошего.— Смалодуш­ничал, рука не поднялась?

— Я стрелял, но запоздал... Он успел скрыться. Да и кто знал, что он предатель.

— А ты зачем в прикрытие оставлен был? Думаешь, чтоб только от финнов отбиваться? Нет. Обеспечить пол­ный отход бригады — вот главное. В общем, ты, Бузулуц­ков, задачу свою выполнил наполовину... Вернемся на базу, будем разбираться. Другие потери есть? — обратил­ся комбриг к Попову.

— Нет. Двое легко ранены.

— Идти могут?

— Могут. Ранения пустяковые, царапины.

— Ступайте по своим местам!

Комиссар Аристов неожиданно мягко напутствовал:

— Об этом случае прошу не распространяться. Не на­до будоражить людей. Политруку взвода передайте мое замечание о недостаточной воспитательной работе. Вам ясно?

— Ясно,— за двоих ответил Попов.

Когда командиры из отряда «Мстители» отстали, Ари­стов попросил:

— Иван Антоныч, отойдем в сторонку.

Григорьев подтянул повыше вещмешок и недовольно сошел с тропы. Связные Воронов и Макарихин двинулись следом, но Аристов остановил их:

— Не ходите. Мы сейчас догоним.

Бригада шла по пологому каменистому склону, порос­шему сосняком. Параллельно ей, на расстоянии видимой связи, по гребню кряжа двигалась редкая цепочка пра­вого боевого охранения. Где-то внизу, почти невидимое отсюда, пробиралось сквозь кусты и мелколесье левое охранение, которому сегодня не повезло, так как кряж тянулся нескончаемо и все время с севера на юг, прямо по курсу бригады. Иногда угадывалась близость Унутозера — над верхушками леса внизу распахивались ширь и простор, но самого озера так ни разу и не увидели — ведущему было приказано не подходить к берегу.

— Иван Антоныч,-— сказал Аристов, поправляя оч­ки,— боюсь, что с такими случаями нам придется иметь дело и дальше.

— Это еще почему?

— Есть тут одно обстоятельство,— мягко улыбнулся Аристов.— Я виноват, что не сказал тебе раньше, но с бригадой двигается несколько фронтовых разведчиков. Одни из них должны незаметно скрыться, другие — сдаться в плен. Подробностей я и сам не знаю. Но при­шли они к нам с пополнением в Сегеже. Возможно, Си­маков из них.

— Это уж черт знает что! — возмутился Григорьев.— Командир бригады последним узнает о таких делах.

— Не последним, а третьим,— поправил его Аристов.— Да ты не сердись, дело это деликатное, сам пони­маешь.

— Кто еще знает?

— Занимается этим Ситников. Только прошу тебя, об этом никому ни слова.

— Вершинин знает об этом?

— Возможно, и нет. Все это идет по другим каналам. Меня доверительно предупредил Куприянов.

— Вот что, комиссар. Коль так, то ты мне ничего не говорил и я ничего не слышал. Теперь, после случая с Симаковым, я еще строже прикажу стрелять по каждо­му, кто будет замечен в трусости или попытке перейти на сторону врага. Ясно?

— Ну и отлично,— улыбнулся Аристов.

— Не понимаю, чему ты радуешься. Ведь мы постре­ляем этих разведчиков.

— Это уж как выйдет. На то их и готовили, чтоб уметь сделать свое дело. В противном случае, кто из фин­нов им поверит?

— Ну, смотри. Задал ты мне задачу. Уж лучше не говорил бы совсем. Будто других забот у меня мало... Че­рез час привал и совещание командиров. Будем думать, что делать дальше.

Григорьев сказал «будем думать», а сам уже держал в голове твердый план. Он решил как можно скорее вы­вести бригаду к глухому озеру Пизанец, занять круговую оборону и ждать продуктов. Озеро большое и там воз­можна посадка гидропланов, а главное — вокруг на де­сятки верст ни селений, ни дорог, ни троп. На подходе к озеру он развернет бригаду фронтом, чтоб не оставить никаких следов. Такой маневр наверняка введет в за­блуждение финнов, а главное — избавит партизан от пе­реправы через реку, соединяющую Пизанец и Тумбасозеро. Речушка невелика, но переправ Григорьев не любил. По опыту пограничной службы он знал, что следы даже небольшой группы людей легче всего обнаруживаются при переправах.

Район озера Пизанец выгоден и в другом отношении. Если теперь, после обнаружения, командование решит изменить задание, сочтет нецелесообразным дальнейшее движение бригады к Поросозеру, то отсюда нетрудно бу­дет развернуть диверсионные действия на дорогах Совдозеро — Паданы, Поросозеро — Медвежьегорск и даже Паданы — Масельгская. При случае можно будет разгро­мить гарнизоны в селениях Янгозеро, Совдозеро и Сельга.

Конечно, Григорьев пока еще не имел никаких осно­ваний рассчитывать на такой поворот событий, но на вся­кий случай прикидывал и этот вариант...

Сейчас главное —поскорее выйти из междуозерья, получить возможность свободного маневра.

Однако сделать это незамеченными не удалось...

Произошло странное преображение.

Короткий бой у поселка Тумба, принесший столько забот и трудностей командованию бригады, на рядовых партизан подействовал самым неожиданным и отрезв­ляющим образом. После двадцати дней молчаливого блуждания по лесам, в котором все было непонятно, та­инственно и потому напряжено до предела, он как бы вернул их в знакомое и привычное состояние.

Через двери и окна люди выскакивали из бараков, недомывшиеся в бане наскоро натягивали на мокрое тело белье, хватали вещмешки и оружие и все бежали к ли­нии обороны: одни по команде, другие, кто не слышал команды, по нехитрому воинскому правилу действовать так же, как действует товарищ. Люди разных отрядов бе­жали навстречу друг другу, и эта сумятица в первые минуты была похожа на панику. За протокой слышалась яростная пальба из пулеметов и автоматов, случайные пули посвистывали над головами, и никто еще не знал, где противник и сколько его. Не все еще успели добежать и залечь в оборону, как поступила новая команда: поотрядно сниматься и отходить к лесу. Бой за протокой на­чал стихать, он перешел в размеренную перестрелку, по­том перестрелка стала опять нарастать и приближаться к поселку, но это никого уже не страшило и по-своему даже успокаивало: отряды в сборе, а отходить под звуки боя спокойней — по крайней мере знаешь, где противник. Все это не один раз было испытано во время зимних опе­раций на Онежском побережье, и потому привычно.

Отстающих не было. Реальная близость противника заставляла даже ослабевших действовать быстро и на пределе сил. Вначале шли ходко, почти беглым шагом, потом приняли обычный походный ритм с частыми оста­новками для коротких разведок.

Стрельба позади давно уже затихла, тучи гнуса ви­лись над потными людьми — все было, как вчера, как пять — десять дней назад, и вместе с тем все было по- иному. Стычка с врагом, пусть короткая и не совсем по­нятная по исходу, так как участвовал в ней лишь один взвод, а вся бригада зачем-то стала поспешно отходить, все же эта стычка была началом дела, ради которого пар­тизаны вот уже третью неделю бродят по лесам. Не успел взвод Бузулуцкова догнать бригаду, как по отрядам не­весть каким образом распространился слух, что засада вышла удачной, что пулеметчики кинжальным огнем по­ложили в болотине целую гору трупов, что финнам те­перь уже не до преследования — и все это радовало, во­одушевляло, так как нет ничего хуже для настроения людей в таком походе, чем неудачное начало. Эта корот­кая радость затмила на время все другие заботы. Потом, когда одна за другой опять потянулись долгие лесные версты, усталость и голод вновь напомнили о себе, пер­вое воодушевление схлынуло, и все, что произошло в Тумбе, не то чтоб утратило свое значение, а как-то по­степенно начало отдаляться, и вновь разговоры на корот­ких остановках стали вертеться вокруг старой и по-прежнему самой острой темы — о продуктах, о самолетах, об оставшемся пути.

Когда человек знает так мало, как мало знали рядо­вые партизаны о целях и задачах своего секретного похо­да, каждая примета наполнена для него особым и мно­гозначительным смыслом. И то, что бригада столь по­спешно покинула поселок и без привалов двигалась куда-то на юг, родило предположение, что продукты уже сброшены в другом районе, что комбриг торопится как можно скорее туда — и это оправдывало в глазах лю­дей все.

О случае с Симаковым знали немногие. Андрей Бузулуцков еще заранее предупредил пулеметчиков до време­ни не болтать лишнего, а теперь, после напутствия комис­сара бригады, настрого приказал держать язык за зуба­ми. Он знал, что в Сегеже в бригаду влилось несколько десятков новичков, и для себя слова комиссара истолко­вал таким образом, что предательство Симакова может вызвать подозрение к новичкам со стороны старых пар­тизан. Сам по себе этот случай он считал скорее позор­ным, чем опасным. Что может сообщить противнику рядовой партизан, да еще новичок? В лучшем случае, примерный численный состав бригады и фамилии коман­диров. Конечно, если он не был завербован заранее как шпион. Но что-то непохоже на это...

Раздумывая об этом, Бузулуцков с каждым разом все отчетливее припоминал жалкую одинокую фигурку, ме­чущуюся у барака, винил себя за нерасторопность и не­годовал, что эта сволочь из чужого взвода лишила его ребят заслуженной похвалы комбрига.

Когда люди долго находятся в лесу, живут тесной, замкнутой в себе жизнью, то, кажется, нет и не может быть такой тайны, которая со временем не стала бы из­вестной всем. И она неизбежно обрастает самыми неве­роятными подробностями. Так случилось и на этот раз. Через час-другой уже мало кто не знал, что в бригаде произошел случай предательства. Говорили, что преда­телей было якобы двое, но одного комвзвода Бузулуцков из отряда «Мстители» скосил из автомата, а другому, к сожалению, удалось скрыться.

Как водится, последним о таких слухах узнают ко­мандиры. Во время одной из остановок командир отряда имени Антикайнена Николай Кукелев подошел к штабу,

— Правда это? — спросил он у Аристова.

— Что правда? — удивился тот.

— Будто нашлись два предателя...

— Так уж сразу и два,— попытался Аристов отде­латься шуткой.— И одного по горло хватает.

— Один, значит, есть?

— К сожалению, есть... Трус остался в поселке.

Кукелев помолчал, сумрачно покусал губу, подбирая

слова:

— Надо людям правду сказать... А то бродят дикие слухи.

— Скажем. Будет привал — скажем. Проведем корот­кие летучки. А слухи надо пресекать.

— Привал когда намечается?

— Пойдем до озера Пизанец без ночевок.

— Долго идти, километров пятнадцать. Окончатель­но вымотаем людей.

— Другого выхода у нас нет...

— Люди уверены, что идем к месту выброски про­дуктов.

— Так оно и есть.

— Все считают, что продукты уже сброшены.

— Возможно и это. Через час будем держать связь с Беломорском. Попросим поторопиться.

— Да, начинаются дни золотые...

Из всех командиров отрядов такой разговор с комис­саром бригады мог позволить себе только Кукелев, да и то лишь в последние полгода и наедине. Они знали друг друга с довоенных времен, но тогда секретаря РИКа и первого секретаря райкома партии разделяла солидная служебная дистанция. В партизанском отряде командир­ский авторитет Кукелева рос из месяца в месяц, и Арис­тов, который в январе рекомендовал его на эту долж­ность, сам удивлялся и гордился этим. Кто бы мог поду­мать, что из скромного, ничем не приметного риковского работника выйдет такой прекрасный партизанский коман­дир — всегда собранный, уравновешенный, мужествен­ный в бою и справедливый в общении с подчиненными. Ему бы чуть побольше образования и военной подготов­ки—то и цены не было бы! Зимой, после Клименецкой операции, Аристов первым пошел на дружеское сближе­ние с Кукелевым, уже зная, что тот не превратит эту бли­зость в панибратство. Так оно и вышло. До сих пор, даже в разговорах наедине, Николай Иванович стеснялся об­ращаться к комиссару на «ты», обходился какими-то безличными вопросами и фразами.

Вначале такая манера коробила Аристова, она выгля­дела не очень уважительной и даже грубоватой, но по­степенно он привык, даже стал видеть пользу, так как за этим стояли прямота и откровенность, на которые не каждый решится.

Кукелев, как видно, собирался не то спросить, не то сообщить еще что-то, но в это время цепочка, пропадав­шая за поворотом, зашевелилась, дрогнула и стала на­тягиваться, потом это шевеление и растягивание дока­тилось до штаба, Аристов, как и все, прежде чем сделать первый шаг, подкинул, поправляя на плечах, вещмешок, шевеление поплыло назад, и началось движение.

Кукелев заспешил вперед, к своему отряду, который шел направляющим.

В семнадцать часов бригада вышла на траверс южной оконечности Унутозера, пересекла старую, давно не хоже­ную тропу, свернула чуть к востоку, чтобы обогнуть усе­янную валунами полуголую высоту.

Колесник, определив местонахождение и отметив его на карте, застегивал планшет, когда неожиданно дви­жение остановилось и потом впереди загремели вы­стрелы...

Первый взвод отряда имени Антикайнена шел в го­ловной заставе. Три бойца во главе с командиром отде­ления— дозором чуть впереди, по бокам — парные на­блюдатели, а сам комвзвода все время сверял по компасу, азимут, выбирая для бригады скрытный и удобный путь. Тропа петляла, вслед за ней змеилась цепочка людей, и каждый шел, почти в точности повторяя движения това­рища. Время от времени головной взвод замедлял шаг и высылал вперед метров на триста разведку. Разведка уходила вперед, и минут через пять, если все было тихо, движение возобновлялось в прежнем ритме. Такие оста­новки лишь изредка замечались в бригаде. Сейчас как раз подошло время для новой разведки. Командир взво­да уже хотел подозвать к себе очередных разведчиков, чтобы дать им задание, как боковой наблюдатель вполголоса крикнул:

— Комвзвод, слева финны!

Партизаны без команды начали расползаться в укры­тия, занимая оборону.

Ниже по склону, наискосок к бригадному курсу, дви­галась змейка финских солдат. Было их совсем немного, человек двадцать, и шли они медленно, как бы неохотно, командир взвода успел подумать, что это, наверно, тоже дозор или разведка. Но в ту же секунду словно ток про­бежал по вражеской цепочке, она без команды рассыпа­лась, пропала, и сразу же затрещали автоматы.

Выбора не оставалось, и командир взвода приказал открыть огонь. Партизаны, обрадованные, что наконец-то можно опробовать новые пулеметы и автоматы в настоя­щем бою, открыли такую пальбу, что загрохотала вся округа. Финны, отстреливаясь, начали отступать. Это под­задорило партизан. Перебегая от укрытия к укрытию и ведя огонь, они стали преследовать их. Ведь за плечами у финских солдат были рюкзаки, и кому не хотелось по­живиться продуктами за счет врага? Три рюкзака доста­лись взводу, но когда скоротечный бой затих и постепен­но улеглась горячка, то все увидели, что трофеи обошлись недешево. Два партизана были тяжело ранены и не мог­ли сами двигаться. Из плащ-палаток и жердей быстро соорудили носилки. Посланный на подмогу второй взвод из отряда имени Антикайнена помог разведчикам, и вся группа заторопилась догонять бригаду, которая уже из­менила курс и огибала высоту с запада. Вторая за день встреча с противником могла бы по­казаться случайной. Но то, что произошла она в глухом лесу, вдали от селений и дорог, что финны двигались на пересечение с курсом бригады и без всяких опознаватель­ных окриков первыми открыли огонь, говорило о многом. Подробно выспросив об обстоятельствах боя, Григорьев понял, что это было не то вражеское подразделение, с которым они имели дело в Тумбе. То было покрупнее, оно навряд ли успело бы сюда, да и вело бы себя осторожней. Скорее всего, головной дозор столкнулся с поисковой группой противника, не случайно она не приняла боя, стала отходить, хотя со стороны партизан в перестрелке участвовало примерно равное ей количество людей. Вы­ходит, финны знали, с кем имеют дело, они были спе­циально направлены на поиски бригады, и, судя по всему, надолго. В трофейных рюкзаках находилось по восемь дневных пайков, аккуратно, фабричным способом упако­ванных в непромокаемую бумагу. Несколько пайков го­лодные партизаны успели распотрошить, пока догоняли бригаду, вероятно, и все остальное быстро разошлось бы по рукам и желудкам, но вовремя вмешался комиссар Макарьев. Значит, движение бригады на юг уже не со­ставляло для финнов никакого секрета и подобных сты­чек можно ожидать в любую минуту.

Подумав об этом, Григорьев уже пожалел, что в Тум­бе, пытаясь скрыть от противника свои истинные силы, уклонился от боя, хотя разгромить и рассеять по лесу тумбинскую группировку не представляло особой труд­ности.

«Интересно, сколько таких поисковых групп бродит по лесу?» — подумал Григорьев, представив себе поло­жение финнов, вдруг обнаруживших в своем глубоком тылу крупное партизанское соединение.

Ответа на этот вопрос долго ждать не пришлось. Едва бригада миновала высоту 151,8 и взяла курс прямо на юг, как вновь возникла перестрелка. На этот раз финны вышли на середину колонны и завязали бой с левым охранением. Отряд Грекова развернутой цепью ринулся туда и больше километра гнал по лесу отходящего про­тивника.

На этот раз, кроме нескольких рюкзаков и еще двоих раненых партизан, приволокли к штабу бригады пленного — помятого в свалке совсем молоденького белесого парнишку с расширенными от испуга и боли голубыми глазами. Он был ранен в живот и ногу, долго отстрели­вался, метнул в подбегавших к нему партизан гранату, но та почему-то не взорвалась.

Из допроса выяснилось, что его егерская пограничная рота находилась в деревне Сондалы. Позавчера им вы­дали походный боезапас и на машинах перебросили в деревню Сельга. Ночью на лодках они переправились по Селецкому озеру на западный берег, километров шесть шли вдоль реки, а потом разбились на взводы и углуби­лись в лес. Им сказали, что идут они на поиски десант­ников. У каждого взвода есть рация, и они держат по­стоянную связь со штабом пограничного батальона. О других гарнизонах пленный или ничего не знал, или не смог уже отвечать. Боль в животе, как видно, усилилась, он беспрерывно стонал, скрипел зубами, мотал головой, теряя сознание, и трудно было понять, слышит ли он во­просы комбрига. Колесник послал за бригадным врачом. Петухова прибежала со шприцем в руке, хотела сделать укол, но Григорьев сумрачным взглядом остановил ее:

— Побереги лекарство. Еще пригодится...

Он поднялся и дал команду двигаться дальше.

— Комбриг, что делать с пленным? — спросил Ко­лесник.

— Если можешь, позвони в «скорую», пусть пришлют карету... Видишь же, что уже не жилец...

Григорьев повернулся и, обгоняя строй, зашагал впе­ред, где уже были подняты на плечи носилки с четырьмя ранеными партизанами...

Шли прямо на юг. Раненые еще не были большой про­блемой для шестисот человек. Но и они заметно замед­ляли движение. Выделенные для их переноски бойцы ме­нялись каждые десять минут, однако они — голодные и усталые — быстро выдыхались, то и дело в цепочке полу­чался разрыв, приходилось одних сдерживать, других поторапливать, так прошли еще два часа, и комбриг, вы­брав широкую, поросшую редким сосняком возвышен­ность, объявил привал.

Приспевала черника, и была надежда, что люди хоть немного подкормятся этой слегка посиневшей, но еще твердой и невкусной ягодой, которой, казалось, здесь бы­ло в избытке. Комбриг понимал, что ягода не еда для го­лодного человека, она не дает сытости, а только разви­вает аппетит, и что для такой оравы не хватит и трех ягодных сопок,— но ничего другого он предложить не мог; до озера Пизанец оставалось еще не меньше пяти километров, а там — он-то отлично знал это — никаких продуктов еще нет, их предстояло затребовать, ждать, и неизвестно было, прилетят ли самолеты на этот раз или получится так же, как в прошлую ночь.