Люди, хотя и отдохнули, но шли сегодня тяжелее, чем вчера, в час не проходили и километра, после полудня достигли западного берега озера Большое Матченъярви, заняли круговую оборону, и один взвод ушел на поиски продуктов и за больными и ранеными.
Здесь же Аристов дал в Беломорск первую за двое суток радиограмму.
Перед восходом над северной оконечностью озера появились самолеты и начали сбрасывать продукты. Озеро там совсем узкое, и выброска производилась как-то странно: часть тюков попала на западный берег, часть — на восточный. Колесник поднял бригаду, повел ее вдоль берега к месту выброски, а отряду Грекова приказал ускоренным маршем обойти озеро, разыскать на восточном берегу продукты и догонять бригаду. Самолеты, конечно же, привлекут внимание противника, и надо как можно скорее уходить отсюда.
Теперь погонять никого не приходилось. Впереди, всего в каких-то полутора-двух километрах, лежали на земле спасительные тюки с продуктами.
Их оказалось совсем немного — три небольших тюка с сухарями, консервами и сахаром. Половину оставили для раненых и больных, а остальное разделили по отрядам, взводам, отделениям. На долю каждого пришлось так мало, что раскладывать на порции было нечего — съели сразу и лишь растревожили аппетит.
Ждали, что принесет отряд Грекова.
В полдень вернулся взвод, посланный в квадрат 86— 04. Он привел раненых и ослабевших, оставленных там неделю назад. Двое умерли, но остальные подлечились, отдохнули, во всяком случае пришли они сами и выглядели нисколько не хуже находившихся в строю.
Прибывшие рассказали, что 27 июля неподалеку от «лесного лазарета» действительно два самолета сделали выброску продуктов. Но финны успели к ним первыми, устроили засаду и целые сутки поджидали партизан. Лазаретники провели этот день в страхе и тревоге — финны подходили совсем близко, все время слышались их голоса, а еще сильнее был страх, что партизаны из бригады вернутся за продуктами и нарвутся на засаду. Сеня Ложкин не выдержал, ушел на юг в надежде предупредить бригаду и, как видно, погиб, ибо оттуда вскоре донеслась короткая перестрелка.
Еще более тяжкой была для лазаретников ночь с 30 на 31 июля. Никто не сомкнул глаз, все вслушивались в звуки далекого боя, слышали минометные разрывы, дважды над головами пролетали какие-то самолеты, они поняли, что бригада сражается в окружении, и когда утром все стихло — острое чувство безвестности и покинутости охватило их.
Теперь они были счастливы — в бригаду вернулись с таким настроением, словно бы все самое страшное позади.
Колесник и Аристов, выслушав рассказ, не стали огорчать их, велели дать им поесть и отпустили. Тут же Аристов предложил всех больных и раненых — а их теперь насчитывалось в бригаде более пятидесяти человек — не держать вместе, а распустить по своим отрядам, возложить на командиров все заботы об их продвижении.
Колесник с этим согласился.
К вечеру неожиданно появились Лутьякова и Русанов. Они услышали звук самолетов, пошли на него, наткнулись на тропу и догнали бригаду... Трудно было в этих условиях найти им меру наказания, и Аристов пообещал разобраться во всем по возвращении.
Утром 3 августа, когда остановились на дневку у высоты 328,2, бригаду догнал отряд Грекова. Он разыскал два тюка с продуктами, но брать их пришлось с боем. К месту выброски противник подошел одновременно о партизанами, завязалась перестрелка, которая длилась около часу.
Груз оказался в ничейной полосе, и когда финны, потеряв несколько человек, отошли, то обнаружилось, что мешки с продуктами распотрошены пулями. В этом бою погиб бывший связной командира отряда, веселый, никогда не унывающий Миша Ярошенко, несколько человек были ранены, а двое так обессилели, что не выдержали ускоренного марша, и Греков разрешил им отдохнуть и добираться самостоятельно по тропе до привала.
— Как это разрешил? — вскипел Аристов.— Кто тебе позволил? Ты что, финнам «языков» взялся поставлять? Немедленно отправляй людей и пусть приведут их живыми или мертвыми! Немедленно, слышишь!
— Товарищ комиссар, мы найдем их... Люди измотались, позвольте хоть несколько часов отдохнуть!
Хитроватый Греков, зная резкий характер Аристова, счел за лучшее не говорить, что бойцы отстали без всякого его разрешения, и рассчитывал, что за эти несколько часов они, возможно, выберутся сами.
— Ни часа! Разве ты не понимаешь, что финны вновь садятся нам на хвост! По твоим же следам они и выйдут на бригаду! А твои растяпы им маяками...
— Тогда я сам пойду. Я виноват, мне и ноги сбивать...
— Вот-вот, и комиссара своего захвати, раз вы такие добренькие... Не понимаю Поварова. Такой аккуратный, исполнительный человек, а позволил такое самовольство!
— Так ведь доброта-то наша, товарищ комиссар, не к врагу направлена,— чувствуя, что Аристов остывает, с виноватым видом сказал Греков...— Что поделаешь, коль промашка вышла...
— Такая доброта хуже воровства... Ладно. Даю три часа для отдыха. А потом отправляй отделение и ищи!
— Слушаюсь, товарищ комиссар!
Греков ушел обрадованный таким решением. Однако потерявшиеся не вернулись, и пришлось через три часа отправлять за ними отделение.
Исход ночного боя на высоте 264,9 явился для финского командования совершенной неожиданностью.
Замысел не вызывал сомнения в успехе. Одновременная атака с трех сторон должна была сбить русских с высоты, вынудить их к поспешному и паническому бегству на запад, через реку Тяжу, куда с юга был нацелен обходный удар роты лейтенанта Исамаа.
Когда первая атака оказалась безуспешной, майор Айримо связался по рации с полковником Мякиниэми и попросил подкрепления. На помощь из деревни Сельга была спешно двинута 7-я рота 2-го батальона, а из Янгозера—два егерских взвода, однако прибытие их ожидалось лишь утром, и Айримо приказал командирам рот атаковать снова. Тем самым он рассчитывал втянуть партизан в бой по всей линии их обороны и не дать возможности для организованного отхода. Причину неудачи первой атаки он видел в том, что началась она не одновременно.
Нетерпеливый и отчаянный лапландец, капитан Олли Ремез, наткнувшись на русскую разведку, начал штурм с севера, не дождавшись, пока изготовятся к атаке роты Перттула и Сегерстреля. Ему показалось, что русские гасят костры и готовятся к отходу, он боялся упустить их и в результате сбил все расчеты майора Айримо на внезапность короткого и мощного удара.
Последующие атаки показали, что партизаны цепко держатся за высоту и никуда отходить не собираются. Тем более, что уже близилось утро, удобное время для отхода под прикрытием темноты было упущено, и майор Айримо считал себя вправе дать некоторый отдых усталым солдатам. Вскоре должно прибыть подкрепление, тогда он сможет замкнуть высоту в более плотное кольцо, и песенка партизан будет спета.
И вот — результат.
Неожиданный охватывающий с двух сторон удар противника, сбитые с позиций и смешавшиеся подразделения, исчезновение командира роты Перттула, рассеянная по лесу его рота, потеря еще нескольких офицеров; а главное — полный отрыв партизанской бригады, скрывшейся в западном направлении.
Как свидетельствуют финские печатные источники, майор Айримо лишь к вечеру 31 июля смог собрать свои подразделения, привести их в порядок и доложить командиру 12-й бригады о неутешительных итогах боя.
К этому времени подошло подкрепление, и в районе реки Тяжа находилось уже шесть рот и два отдельных егерских взвода.
Все ждали дальнейших распоряжений и с раздражением думали о том, что вновь неизвестно сколько придется мыкаться по мокрым болотистым лесам в поисках этих проклятых «рюсся».
Новый приказ поступил по рации 1 августа. Непосредственное преследование партизан поручалось лишь роте Виеримаа и отдельному взводу егерей. Все остальные роты должны были спешно двигаться в Сельгу. Туда же вызывался из Янгозера кавалерийский эскадрон Путконена.
Полковник Мякиниэми выработал новый план. Он решил не изматывать понапрасну силы своих войск в преследовании партизанской бригады — для этого, как он считал, достаточно и одной роты, пусть она поскорей разыщет след и не теряет соприкосновения с противником. А главные события должны развернуться на подходах к дорогам и при переправах через реки. Он понимал, что партизаны вынуждены будут повернуть на север и, чтобы выбраться к своим, им придется форсировать три дороги и три реки. Эти рубежи и должны стать решающими. К ним на автомашинах и моторных лодках он и перебросил свои основные силы.
Первым таким рубежом должна стать река Сидра.