Энорабия из рода Медведей:

Убийство Эйбла оставило след в тёмных душах шаманов. Погрязшие в страхе за будущее племени, они сидели в своих пещерах и молились духам собственного рода: кто северным оленям, кто лисам, кто белым змеям. Но не общим Богам, как просила Энорабия.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ«они все её боятся. но признаюсь, что даже хутарх не был таким кровожадным и жестоким. она же убила собственных сестёр без дрожи в сердце… сложно, сложно, невероятно сложно. но на то воля была духов. судьбы майи и этайн изменились, если бы боги были на их стороне. а тут.. блестящая победа. и говорить нечего»

Адаптация диким народам всегда давалась слишком тяжело. Ломка привычного сознания вызывала постоянный диссонанс, а страх перед Божествами усиливал сомнения. Только сильные телом и духом могут принимать изменения, откровенно и смело смотреть в лицо другой жизни. Энорабия была таким человеком: бесстрашным и готовым ко всему на свете. Однако даже сейчас, после небольшого диалога с Сиф, ей было немного не по себе.
— Тише, тише, тише, – словно читая мантру, шептала Энорабия, — на долю нашего племени выпало много испытаний. Не принимай это так близко к сердцу, Большая медведица.
ㅤЖенщина чуть опустила голову и продолжила наблюдать за маленькой фигурой, что поднималась на невысокий холм, где обычно разводилось молитвенное место для шаманов. Гнев немного вскипал в жилах Берсерка, ведь мало того, что по её приказу никто из других родов не пришёл на общий сбор, так ещё и юная девушка вела себя откровенно говоря непозволительно. Шумела, витала в облаках, охотилась в не совсем положенном месте, не обращала внимания на обычные уловки Энорабии, чтобы остальные нашли её без проблем. Но когда Мотылёк подошёл к женщине и опрокинул на тёмную голову копну снега, Энорабия не выдержала. Она резко встала на ноги и стряхнула с себя холодные комья снежинок. Губы расплылись в яростном оскале.
— Как ты только стала охотницей? – угрожающе прошипела Энорабия, с горящей ненавистью в глазах смотря на неуклюжую молодую шаманку. — Какой кривоногий и криворукий воин обучал тебя?! Где остальные шаманы? Где род Лисиц? Где род Барсов? Почему ты заявилась сюда одна?

— Впрочем, их присутствие или отсутствие сейчас ничего не решит. Быстро сядь и приступай к молитве! – прорычала Энорабия.
ㅤЖенщина уселась поудобнее в позу лотоса, руки её прикоснулись к связке сушеных трав и цветов и бросили горсть в пепелище. Огонь, озверевший словно дикий волк, вспыхнул с новой силой и унёс в огромное небо полчище маленьких светлячков. Шаман устало выдохнула и прислонилась спиной к массивному серому валуну. Голова её начала двигаться в такт с сердцебиением, а губы медленно нашептывали имена всех духов, к которым обращалась дикая охотница. Убаюкивающая колыбель ветров, треск костра и своеобразная мантра вводила Медведицу в состояние этого Священного транса.

***
Снится сон ей, странный и неясный. Огромный мужчина, одетый в шкуры всех диких зверей северных лесов стоял напротив старого дуба, на стволе которого сидело полчище чёрный мотыльков. Едва воин сделал шаг назад, дабы вернуться домой, маленькие насекомые слетелись друг к другу и превратились в гигантского волка с едва заметными крыльями за спиной. Он накинулся на мужчину, разорвал его горло и отпил чистую кровь врага. После кровавой трапезы, юный волк сел подле убитого и запел протяжную песнь, мотив которой напоминал траурные завывания воителей Южного племени.
Шкура убитого, отмеченная знаком богов, зашевелилась под когтистыми лапами волка – сына мотыльков – и трансформировалась в живых зверей, чей грозный оскал заставил убийцу опустить уши. Поднялся на дыбы могучий олень, зарычал бурый медведь, ощетинилась пума, клацнул зубами снежный барс, и все звериное семейство напало на нарушителя спокойствия.
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ«сын мотыля и хутарха – тот озверевший дикарь, что изничтожил человека в разных шкурах – символ объединения наших великих семейств. он принесёт нашему племени лишь страдания и смерть, покуда другие звери его не…»

— … убьют! – заворожённо прошептала Медведица. Изумрудные глаза, недавно открывшиеся, всматривались в линию горизонта, будто бы ожидая иного знака, который выкрикнул бы слова отрицания этого жуткого финала. — Боги согласны… Они велят убить его до того, как он принесёт в племя разруху и разрушение…
— Неправильно, что вы стали во главе племени, – тихо прошептала Ива.
Энорабия вздрогнула, осознав, что её предыдущие слова были слышны Мотыльку. Массивная медвежья голова повернулась в сторону тонкого голоска, а чёрные брови взмыли вверх в акте удивления.
— Ты о чем? – угрожающе прорычала Берсерк.
— Сиф ужасна, – ответила Ива, — все об этом знают. Кровожадна и жестока. Она утопит племя в реках крови и несчастий.

— Не отрицай выбор Богов! – зеленые глаза женщины начали постепенно наливаться кровью. Её первобытная ярость с завидным усилием раздирала клетку спокойствия, угрожая разрушить мир и покой молитвенной долины. — Не прикидывайся дурой, Ива, я же знаю, кому ты отдала бы лавры победы. Но духи не наделили Этайн силой, чтобы справиться с собственной грозной сестрой. Ответь, нужен ли нам слабый вождь, когда мир меняется быстрее полёта сокола?! Ты лишь ошмёток гниющего шакала, которому надо существовать в тени других. Этого же ты и желаешь собственному племени – выть от бессилия, пока другие народы каждодневно принимают попытки завоевать наши земли! Разве имеют права шаманы желать худшего исхода для собственного племени?
— Я не признаю тебя шаманом, Энорабия, поэтому не смей говорить так! – смело выкрикнула девушка. — Духовник – это, в первую очередь, чистый душой человек. А я тебя даже за него не считаю. Ты – ужасное и жестокое животное! Ты существовала наравне с кровожадными воителями всю свою жизнь, так почему ты уверена, что Боги открыли тебе свои врата сейчас? Ты не заслуживаешь занимать место Эйбла, Медведица.
Озлобленная женщина из рода огромных хищников зарычала. Все смешалось в её голове: ярость, обида, желание перерезать горло любому попавшемуся под руку. Но в этот судьбоносный для всех моккай момент Энорабией двигали не только звериные инстинкты, но ещё и обязательства перед собственным маленьким мирком. Когда взошла луна, началась эта судная ночь и подошло к концу видение, у Медведицы в голове все прояснилось. Её сейчас боле не тревожит чувство вины и страха перед духами. Она осталась один на один с потенциальным палачом собственного дома.
Энорабия сделала один прыжок, всего один, как кошка во время охоты. Её тело, сильнее и подготовленнее, под своим натиском повалило хрупкую фигуру юной шаманки на снег. Сильные руки обвили пальцами кисти Ивы и соединили их над головой жертвы разъярённого медведя; хищница обхватила левой рукой ладони шаманки, а правой достала из ножен маленький кинжал, который своим серебряным кончиком задел тонкую кожу на щеке Сакуры.
— Единственный, кто принесёт нашему племени разруху, это отпрыск твоей крови и крови предыдущего вождя! – прошептала Энорабия, приставляя острие ножа к побелевшей шее Мотылька. — Ты, никчёмная крольчиха, не имеешь права перечить воле наших духов! Я говорю их устами, я смотрю их глазами, я есть их рука, совершающая казнь над непокорными и грешными! Прежде чем мир придёт в наше племя, кровь Медведя прольёт кровь Мотыля и Волка, а снег в долине Улад окрасится в красный.
Она никогда не играет с людьми, жестоко и безнравственно, как кошка забавляется с пойманной мышью, не убивая в течение долгих часов и затягивая агонию на долгие часы. Она всего лишь хладнокровная убийца.
Энорабия медленно отвела правую руку от шеи Ивы. Глаза её горели неуправляемым огнём, а губы расплылись в диком оскале. Женщина резко привстала и молниеносно – Ива даже неё успела отодвинуться от воительницы – вонзила кинжал в нижнюю часть живота девушки. Протяжный крик ударил по ушам, одновременно забавляя дикарку, но и с другой стороны парализующий её от осознания того, какое преступление совершила моккай. Сильная рука, держащая железной хваткой рукоятку ножа, совершила ещё два удара. Громкие стоны вынудили Энорабию опустить голову в провинившимся жесте и глубоко вздохнул.

— Ты родила бы факел, который сжёг собой все, что дорого нашему народу. Он не должен существовать! – прошептала Энорабия. Она выпрямилась, протерла окровавленный кинжал об одежду и спрятала орудие убийства обратно в ножны. — Иногда, чтобы сохранить собственный дом в безопасности, я готова принести в жертву чью-то жизнь.
Покрасневшие от алой крови пальцы впились в чёрные волосы, пытаясь сбросить с себя это гниющее чувство вины. Ей было дурно, поистине дурно. Хоть её следы всегда были окрашены в красный цвет от вражеской крови, а глаза видели счастье реже страданий, она не могла простить себе убийство ребёнка. Даже нерожденного, даже, возможно, несуществующего. Потерявшая однажды, она не могла даже подумать, что её руки отберут маленькую жизнь.
— Хазе, умоляю, сними с меня этот грех! – выкрикнула великому небу женщина с помертвевши-бледной кожей. — Небесная богиня жизни, ты видела мои душевные посылы! Убери с моего сердца этот могильный камень!
Медведица зажмурила глаза, слушая тихие стоны шаманки из рода Мотылей, однако не оглянулась назад. Тяжело выдохнув белое облако пара, устремившееся ввысь, женщина спрыгнула с камня и покинула проклятую долину Улад, на маленьких холмах которой скоро оборвётся жизнь одной из шаманов Южного племени моккай. Запах крови привлекает диких животных, а Ива была не в состоянии спастись.

Хельмар Торм:

У входа в казематы Дворца Правосудия ждали трое людей в чёрно-серебряных облачениях, один из которых, более высокий, также носил на плечах тяжёлый плащ, подбитый мехом; и все трое — мрачные и недвижимые, точно каменные идолы.
Если ты однажды побывал в тюремных казематах — считай, что видел их всех. Не важно, в сколь великом или сколь малом городе они расположены, в насколько древней крепости или насколько обширном подземелье; суть их всегда едина, а вид столь схож, что трудно не спутать. Коридорчики и проходы — обязательно узкие, потолки — до неприличия низкие, неприятно давящие своей близостью даже не самым высоким людям. Стены, сложенные из тяжёлых тёмных камней, обязательно покрыты копотью от чадящих факелов, но холодны, точно навечно промерзли от зимней стужи. Рыжие всполохи огня слабо освещают тесные помещения, и больше делят мир вокруг на пятна кроваво-алого света и чернильно-чёрной тени, резкие и контрастные. Освещение смутное, зыбкое, и все кажется гротескно-зловещим, пугающим.
Вдоль стен тянутся тяжёлые двери из толстой древесины, обитые прочным железом; за их зарешеченными окошками то и дело мелькают бледные, истощенные людские фигуры. В их глазах — лихорадочный блеск, а свет факелов и масляных ламп отражается на лицах болезненным жаром. Эти пленники то пребывают в мучительном одиночестве, отрезанные от внешнего мира толщей стен, то ютятся в переполненных камерах, озлобленные друг на друга, точно стая крыс, то беспомощно отзванивают набат звеньями опутавших их цепей. К каждому — свой подход, своё наказание, но на всех — общая судьба. Неизбежное имперское правосудие.
Дальше, в глубине тающих во мраке коридоров, есть более крупные помещения, оборудованные надлежащим образом для ведения следственных мероприятий, допросов. Изредка можно услышать, как даже сквозь множество стен пробиваются вопли тех несчастных, что слишком упорно не желают давать ответа — или дают ответ, но недостаточно убедительный.
Велик и прекрасен Рэйнхолл, столица Империи, но тюремные казематы его,в целом, ничем не отличаются от любых других. Разве что они намного крупнее всех прочих, охрана их намного строже, а палачи — неизмеримо искуснее. Да и почище, пожалуй, будет, чем в застенках того же Стормвуда.
Все эти адские условия и непритязательная обстановка не были следствием варварства или безалаберности. Всё, начиная с узких коридоров, в которых труднее спрятаться при попытке побега и которые легче оборонять вооруженной страже, и заканчивая общей гнетущей атмосферой, способствующей давлению на разум и душу заключенного, было результатом многовекового опыта и тонкого расчёта.
Хельмар потянул ноздрями липкий сырой воздух, от которого спирало легкие. Пахло кровью и жженой плотью — видимо, невесть откуда взявшийся сквозняк доносил запах из дальних помещений, отведенных под пытки. У кого-то была долгая, невыносимо долгая ночь...
Воин немного хмурился; ставшая обычной чертой морщинка между бровей выделялась чуть более резко, чем обычно. Его вовсе не смущала обстановка, дело было скорее в тех обстоятельствах, что призвали его сюда. По обыкновению своему пробудившись ещё до рассвета, Лорд-Командующий намеревался было приступить к своим делам, но все планы неожиданно оказались спутаны вестью о том, что в Рэйнхолл доставили одного из лидеров восстания. Более того, это была Атенаис, также известная, как Нордрейна, командующая Городским Дозором в захваченном Стормвуде. Разумеется, проигнорировать подобное Лорд-Командующий не мог, хотя и был порядком озадачен тем, как могла она попасться. Смутные слухи и сведения дошли до него, конечно, заранее, но Хельмар старался не делать поспешных выводов.
Зато в чём он был поспешен, так это в действиях. Едва лишь заслышав новость от запыхавшегося вестового, как Хельмар быстро собрался, взял с собою двух гвардейцев (не будучи трусом, не был он и дураком, а потому не видел ничего зазорного в спутниках), вскочил на коня и уже вскоре прибыл к Дворцу Правосудия. Как оказалось — даже умудрился оказаться здесь несколько раньше долгожданных гостей. Теперь ему оставалось лишь ждать.

Маркус Айхенвальд:

Дворец правосудия Рейнхолла был известен среди простого люда прежде всего тем, что архитектурно отличался от большинства близ стоящих строений. Он был построен из белого обработанного камня и кое-где облицован белым мрамором. Оба материала добывали в Шане. Простолюдины старались обходить это здание стороной, ведь тут вершились судьбы многих людей. Но не всегда к одной лишь господской выгоде! Конечно, им было невдомек, что помимо огромных холлов и величественных судейских залов, во Дворце существовала сетка подземелий, где располагались пыточные и камеры временного содержания. Тюрьма Нандора находилась вне черты города, здесь же содержались те, кто ожидал суда. Далее же фатум делился на два варианта: приговоренный, но полезный отправлялся на вечное гниение в тюрьму, а приговоренный, но бесполезный отправлялся на эшафот. Служащие старались поддерживать тут самый маломальский порядок, чтобы возможная зараза не распространилась вверх.
Резные, железные двери отворились и в помещение вошла следующая процессия: Маркус в окружении четырех стражников из числа Имперской гвардии, среди которых были его два личных телохранителя, Сэт и Феликс. Следом за ними еще два гвардейца вели связанную мятежницу по имени Атенаис. Девушка была почти вся перемотана кожаными веревками, но во рту кляпа не было, что было весьма необычно в подобных ситуациях. Маркус пожелал оставить ее уста свободными, вероятно, хотел послушать ее измышления по поводу сложившейся ситуации. Сам же молодой судья успел освежиться и переодеться. Волосы были уложены заново, две небольшие косы на затылке вместо оникса скрепляла обычная черная нить. Черная мантия сменилась кроваво-красным, бархатным камзолом-пальто по колено, расшитым тончайшим золотом. На руках появилось пара колец.
Маркус приветственно взмахнул руками, увидев Лорда-командующего.
— Лорд-командующий! Наконец-то выпала возможность лично с Вами познакомиться, — Айхенвальд обнажил ряд стройных зубов. — Прошу прощения за задержку, я не мог явиться к Вам на встречу в растрепанном виде прямо с дороги. Ваша слава идет впереди Вас, мсье Торм. В рассказах Ваша внешность менее устрашительная, чем в действительности. В хорошем смысле, конечно. Должно быть, наши враги бежали сломя голову, едва Вас завидев... Впрочем, Ваши потрясающие голубые глаза говорят, что в душе Вы добрый человек.
Последнюю фразу Маркус добавил уже подойдя к Хельмару и протянув ему руку для рукопожатия. Маркус и сам был роста не малого, около шести футов, но рядом с Лордом, в том числе и за счет своего хрупкого телосложения, казался просто маленькой полевкой рядом с большим, раскормленным котом. Что уж там говорить, даже могучие телохранители судьи, Сэт и Феликс, выглядели уже не так внушительно. Гвардейцы при виде своего непосредственного начальника встали по струнке и отдали честь. Маркус оглянулся, поведя второй рукой и указав ей на Атенаис.
— У меня для Вас подарок, Лорд. Один из лидеров мятежа, главнокомандующая дозором оккупированного Стормвуда, но ныне плененная раздолка по имени Атенаис. Нам нужно будет известить о ее присутствии Верховного судью, возможно, сам Император захочет ее увидеть, но... пока она вся Ваша.

Атенаис:

flashback [22 years ago]

Беловолосый широкоплечий паренек с хмурым лицом и такими же белыми бровями сидел на ограде дома, разглядывая в большую подзорную трубу видневшийся за выжженным полем еловый лес. Совершенно непохожий на всех остальных раздольских детей, он не мог не привлечь внимание худощавой девочки с синими чистыми глазами, проходившей мимо. В тот теплый августовский день она несла тяжелую корзину терпких диких яблок на местный рынок, но когда увидела его, то подозрительно нахмурила лоб, прищурилась и остановилась, изучая любопытным взглядом искрящуюся шевелюру, сотканную, как ей показалось, из сахарных нитей. Атенаис тогда было не больше восьми лет, а вот Хельмар Торм (как она потом узнала) был старше ее почти на добрый десяток. Глаза, тогда еще не очерненные местью и ненавистью, с таким восхищением смотрели на него — такого необыкновенного и другого, что девочка из Стормвуда и думать забыла о том, что эти никому ненужные августовские яблоки ждет за прилавком ее мать:
— Хочешь? — окрикнула раздолка юношу, протягивая коротенькой ручонкой ему самый-самый красный из всех плод дикого дерева, а когда тот, наконец, увидел её, то замешкалась и крикнув громкое "Лови!" быстро убежала на сильных ногах, поднимая сухую дорожную пыль. Потом, через много лет, они встретятся снова, уже узнав друг друга поближе...Но год от года некогда столь стремительно и ярко вспыхнувшее, как то алое яблоко, знакомство все сильнее и быстрее будет превращаться в недопонимание и вражду, пока однажды судьба не сведет их снова, решив расставить все на свои места.

end of flashback

Узкие улицы каменного Рэйнхолла сменяли одна другую, но, к удивлению Атенаис, привели они в конечном итоге не напрямую к Дворцу Правосудия, а к какому-то дому, где скрылся на долгие несколько часов ее "сопровождающий", явившись затем в новом одеянии и с цветочным запахом в волосах:
— Будь я мужчиной, поимела бы тебя, представляя, что ты императорская принцесса, леди Айхенвальд — не смогла не съязвить раздолка, когда ее заново перевязывали веревками везде, где только можно, пока Маркус с лицом истинной аристократки поправлял свои накрахмаленные манжеты.
Лошади снова двинулись в путь, и вот, спустя какое-то время, из решетчатого окна показались высокие белые башни, на которых гнездились тощие болезненные вороны. Нельзя сказать, что Нордрейна не испытывала страха, но она была готова встретиться с тем, что ее ждет. Она была вполне осознанно готова умереть, ровно и смело ступая по поросшей вялым мхом грязной дороге, ведущей ко входу во дворец. Подстреленная нога ныла, но, смотря на северную воительницу, едва ли у кого-то возникало чувство жалости или насмешливой иронии. Даже повязанная от головы до пят Нордрейна из Раздола держалась так гордо и решительно, что взгляд леденящих голубых глаз подкашивал ноги шушукающихся о ней тюремных стражников и пускал по их телам легкую необъяснимую дрожь. Но когда железные с грохотом открылись, неразличимо вздрогнула уже Атенаис. Подняв голову, она встретилась с ним взглядом, узнав его из тысячи. Те же "сахарные" волосы, правда, уже изрядно побелевшие в некоторых прядях, обрамляли волевое суровое лицо, ложась на острые скулы и нависая над тяжелыми веками.

Вся речь Маркуса, последовавшая сразу же после их появления перед новым Лордом-командующим, встала у Атенаис поперек горла. Рой самых различных воспоминаний загудел в голове; сокровенные моменты памяти всплывали один за другим, накладываясь друг на друга и образуя один большой необъятный ком прошлого.
Когда же ее наконец представили, Нордрейна только выше подняла подбородок:
— Какая встреча, — произнесла раздолка, натягивая на лицо кривую ухмылку и теперь уже совершенно не представляя, какая участь ждет ее. Однако пытки обязаны быть долгими и изощренными. В этом она почему-то была уверена.

Хельмар Торм:

Железные двери открылись с грохотом, но шум не застал врасплох Хельмара, уже ждавшего Маркуса с его свитой: заслышал их приближение по звукам шагов. И потому, стоило лишь судье появиться в помещении, как его тут же встретил холодный и несколько надменный взор. В следующий миг льдисто-голубые глаза, чуть прищурившись, скользнули в сторону, к женской фигуре, виднеющейся чуть позади, встретившись с ней взглядами, одинаково гордыми и самоуверенными.
Светлые брови чуть сильнее нахмурились, делая более заметной морщинку на переносице, но больше ни единый мускул не дрогнул. Обветренное лицо Хельмара сохранило обычные суровость и равнодушие, сквозящие в его грубых чертах, еле выдав узнавание. Прочесть же мысли его, понять, о чём думает этот человек, было невозможным.
Впрочем, внимание его вскоре уже вернулось к Маркусу, что легкой походкой приближался, разливая елейную похвалу из своих уст. Лорд-Командующий не прерывал его, спокойно внимая комплиментам. В своих непоколебимости и почти полной неподвижности он чем-то напоминая скалу, он стоял, положив левую руку на эфес меча, но в его позе не было напряжения.
— Я также рад встрече, — густой, обволакивающий бас звучал тихо, но удивительно отчётливо, с приятной хрипотцой. Пусть улыбка и не тронула губ Хельмара, говорил он с радушием и некоторой теплотой. — Ваша Честь.
Ответное рукопожатие было крепким, но коротким и не слишком сильным. На фоне грубой руки с толстыми, узловатыми пальцами белая ладонь с длинными тонкими пальцами могли показаться хрупкими. А загорелая кожа, необычайно горячая, будто бы обжигала после уличного мороза.
Выше примерно на фут, заметно шире в плечах, Хельмар выглядел полной противоположностью Маркуса. И дело было не только в его телосложении. На фоне изысканных и изящных одежд судьи, гвардейское одеяние казалось слишком уж простым — даром, что чёрную ткань гамбезона местами покрывала серебряная вышивка, а подбитых мехом тяжелый тёмный плащ был застегнут на серебряный аграф со знаком Императорской Гвардии. Да и волосы, как всегда немного взлохмаченные и не убранные ни в какую причёску, казались несколько неряшливыми на фоне аккуратных кос.
Впрочем, на фоне изрядно потрепанной Атенаис он выглядел просто образцом опрятности.
— И я рад тебя видеть, Нордрейна, — проговорил Хельмар чуть погромче, но с куда меньшим дружелюбием. Окинув девушку с ног до головы хмурым взглядом, он вновь весь обратился к Маркусу: — Приятный подарок, Ваша Честь. Думаю, не стоит откладывать допрос. Надеюсь, вы расскажете мне об обстоятельствах её ареста?
Затем Лорд-Командующий подал приказ сопроводить пленницу в свободное и пустое от посторонних помещение для допросов, немедленно отправляясь следом и сам. Он явно не собирался долго ждать и тратить время зря.

Маркус Айхенвальд:

— Какая встреча? — эхом повторил искренне удивленный Маркус, переводя серые глаза с командующего на мятежницу и обратно. — Сдается мне, у нас тут старые знакомые... Что ж... Я всегда рад воссоединить пылающие сердца. Хотя в данном случае это несколько необычно.
Айхенвальд ничего не знал о Хельмаре до их непосредственной встречи, кроме элементарных сплетен, гулявших по столице. Огромный, хмурый, прямолинейный и слегка черствый, но впрочем, не лишенный знаний делового этикета. Но сейчас интерес судьи к Лорду возрос в разы. Маркус уже мысленно был в архивах Империи, где хранилось досье на каждого государственного служащего Нандора. Конечно, доступ туда имели исключительно члены Совета пяти, но для Айхенвальда это никогда не было большой проблемой. Слегка отойдя от обоих, чтобы сразу лицезреть и Хельмара, и Атенаис, ортонец встал в свою любимую позу: соединенные руки, словно в молитве, которые едва-едва касались губ молодого человека.
— Обстоятельства, мсье Торм, весьма интересные, — Маркус приподнял плечи вверх и тут же опустил. — Атенаис задержали в одной из таверн Бриффина, обвинив ее в убийстве наместника Рейеса. Я достаточно быстро пришел к выводу, что при всех ее грехах перед Империей, в убийстве она не виновна. На это указывали все факты. Боюсь, что в погоне за своим тщеславием, госпожа Вальмон это упустила. Я восстановил справедливость. Однако, учитывая, что прошлые преступления не смыть ничем, не стереть, она была доставлена мной сюда для вынесения ей приговора. По правде говоря, приговор уже вынесен, но ведь нужно соблюсти хотя бы элементарные формальности, чтобы мятежники не смогли обвинить нас в... предвзятости... Вы согласны со мной?
Легкая улыбка не сходила с лица Маркуса, крылья тонкого носа слегка трепетали. Уж очень он любил находится на своем месте. Заложив руки за спину, Айхенвальд шагнул в сторону, как бы говоря всем своим видом, что считает свое участие в этом деле завершенным и сейчас принимает на себя роль зрителя. Разумеется, молодой судья ни за что не пропустит дальнейшие события, в которых предполагались насильственные действия над осужденной. Хоть Маркус и не любил лицезреть пытки и кровь, жажда природного любопытства пересилила.

Атенаис:

flashback [8 years ago]

Грязные волосы, собранные на затылке в конский хвост, исчерченное раздольским раскрасом вдоль и поперек речным илом лицо — грубое, едва ли красивое, но от того внушающее своеобразное доверие и уважение. Атенаис, дочь Гаморы, чья фамилия затерялась у людей в памяти и никогда не использовалась ее дочерью, из изящного цветка багульника теперь превратилась в колючий ягель:
— Ты очень на нее похожа, Нордрейна, — сказала старая знахарка Рида, когда потерянная принцесса постучалась в ее двери, прося осмотреть уже начавшую гноиться рану на левом боку, полученную от укуса собаки, натравленной на нее. Атенаис еще не привыкла к своему новому «имени» и каждый раз хмурилась, слыша, как оно звучит. Северный палач. Не знающая ни страха, ни угрызений совести, выносливая, незаметная и с легкой рукой, в которой ее верная Магнолия превращалась в самый настоящий ядовитый аконит, — И одновременно ты столько же сильно похожа на своего отца.
Не зная, что черствая отшельница ведает правду, Атенаис тогда только нахмурилась, оставив на столе пару золотых и исчезнув прочь. Время было позднее, вернуться с заявлением и доказательством о сделанной работе следовало еще вчера, но обстоятельства сложились иначе. Перед глазами снова возник знакомый высокий забор, добротно сколоченные стены дома, в которых горело одно-единственное окно, расположенное напротив высокого дерева. Через пару минут на острых сучьях красовалась срубленная голова, в то время как сама раздолка попала через это самое окно внутрь, воспользовавшись временным отсутствием хозяина. Скрывшись у двери, она недолго ждала появления беловолосого, коим был Хельмар Торм – тот самый «мальчик с сахарными кудрями», которого она однажды угостила яблоком. Теперь он был далеко не юн и почти уже даже не молод, но волосы его хранили все тот же удивительный цвет:
— Дин Рочестер к вашим услугам, мсье, — отчеканила Атенаис, оставшаяся незамеченной и довольная тем, что плечи нандорца тронула легкая, едва различимая дрожь, — Я сочла бессмысленным везти сюда всю банду, но он очень хотел приехать.
Диалог был не долгим. Обычно подобные встречи завершались тем, что Ниса получала тяжелый кошелек и исчезала прочь, но сегодня все было несколько иначе. Когда тяжелая рука Торма протянула золото, северная наемница только покачала головой:
— Боги шепчут, что мы еще встретимся. И когда это произойдет, возможно, ты заплатишь мне иной монетой.
Ничего не сказав более и не услышав, Нордрейна скрылась в темноте синюшной ночи, освещаемая одними только ледовитыми крупными звездами. Убивая предводителя разбойничьей банды в Нортвилле, она слышала их речи, полные революционных взглядов и рвения освободить некогда захваченный нандорцами Раздол. Слова убитого ею Дина Рочестера крепко засели в голове. И пусть до восстания было еще далеко, Атенаис уже знала, на чьей она стороне. На чьей стороне один из самых выдающихся нандорских воинов в Раздоле по прозвищу Гросс Хельм она знала тоже.

end of flashback

Даже здесь от болтовни Маркуса было никуда не скрыться. Если после всего, что с нею скоро произойдет она останется жива и сумеет избежать эшафота, однажды она обязательно его найдет и отрежет язык, который безумно хотелось сейчас взять и засунуть куда поглубже. Но больше беспокоило иное. Человек, которого она знала достаточно долго, человек, всегда вызывавший в ней некое восхищение и еще тогда – даже юношеский интерес, сейчас вел ее в пыточную, чтобы отблагодарить за все. Иронично и смешно, потому, что он обязан был это делать.

По крайней мере, будь она на его месте, поступила бы точно также:
— И ты хочешь посмотреть, принцесса? – вздохнула Атенаис, видя, что уезжать Айхенвальд не собирается, а значит, главная сегодняшняя пытка не собирается кончаться.
Пыточная была самая обыкновенная. Темная, но относительно чистая и просторная. У одной стены стояли две пустые железные камеры, а все остальное пространство занимали самые изощренные орудия для заполучения информации у тех, кто своей волей говорить отказывался. Жестокость и изобретательность всего представленного арсенала поражали. Сглотнув образовавшийся в горле ком, Нордрейна вновь подняла глаза на Хельмара, развернувшегося к ней лицом:
— Ego semel dixit Gods esset, nos simul iterum. Et cum hoc fit, spero quod tu memento Nordreine kom Stormwood et etiam tract eius man gat, — она была убеждена, что Торм понимает ее. Понимает каждое слово, сказанное на старом, стершемся наречии коренных раздольцев, в отличии от Маркуса, который совершенно никак не мог знать то, о чем она говорит, — Non noс ue runt mihi nimis vel occ me er accides. Et si vos have ull reves, scitis im, Gross Helm, non agnus dei dic aliquid*.
* (Однажды я сказала, что Боги сведут нас снова. И когда это произойдет, я буду надеяться, что ты вспомнишь Нордрейну из Стормвуда и протянешь ей руку помощи. Не делай мне слишком больно и убей меня, будто случайно. И если ты хоть немного уважаешь меня, Большой Шлем, то знаешь, что я ничего тебе не скажу).

Хельмар Торм:

— Нет, Ваша Честь, не согласен, — коротко ответил Хельмар, даже не обернувшись. Он уверенно двигался по коридорам, следуя за тюремщиком, что вел по вьющимся тёмным коридорам растянувшуюся процессию. — Раздольцы будут обвинять нас в любом случае.

Довольно скоро теснота коридоров, в которых еле-еле могла бы разминуться пара человек, сменилась тенистым простором: за очередным дверным проёмом стены раздались вширь, пол убежал вдаль, теряясь во полумраке. Неясные силуэты были выхвачены отсветами от горящих в коридоре фонарей — какие-то устройства из дерева и стали, железные решетки... Тюремщик торопливо засеменил от одного светильника к другому, и постепенно помещение заполнил тяжелый, контрастный свет масляных ламп и от жаровни.

Даже Хельмар немного удивленно приподнял брови, разглядывая местный "арсенал". Железные камеры с выемкой под печь под полом, дыба, блок с перекладиной и цепью (чтобы за руки поднимать над полом жертву), различные стальные крюки, лезвия, когти, щипцы и молотки, разложенные на столе, точно на прилавке — все было ему знакомо. Но вот другие диковинные устройства, такие, как металлическое кресло, сплошь покрытое небольшими, но острыми шипами, или высокий стул с острым пирамидальным сидением, тиски всевозможных видов и размеров, какие-то металлические башмаки... Привыкший убивать врага в открытом бою, а пленника пытать подручными средствами, Хельмар был впечатлён широким ассортиментом, которым располагал Дворец Правосудия.

Так что он даже не винил Нордрейну в трусости, когда услышал, как она сглатывает слюну — и явно не от внезапно проснувшегося аппетита. Медленно обернувшись к девушке, Лорд-Командующий пристально и требовательно посмотрел в её глаза, словно надеясь заставить её говорить. И та, действительно, заговорила.

Старинное раздольское наречие Хельмар знал, пусть и далеко не в совершенстве. Тем не менее, просьбу он понял. Вспомнить о случае восьмилетней давности не составило труда, благо, память была отменная. К тому же, как забыть обо всех тех услугах, что оказала ему в своё время Нордрейна, когда её имя, как одного из лидеров восстания, и так на слуху?

Хельмар коротко вздохнул, ненадолго прикрыв глаза и слабо покачивая головой, точно от разочарования. В руках он держал заинтересовавший его диковинный инструмент, с виду похожий на металлическую грушу. Только очень крупную и с винтом, движение которого заставляло корпус раскрываться в стороны, словно цветок с бритвенно-острыми лезвиями. Мужчина смутно догадывался, куда предполагалось применять этот предмет, и одна догадка была хуже другой.

— Нордрейна, я хорошо тебя помню. Твои заслуги и твои проступки. И я тебя уважаю, — проговорил он хрипло, но изгнав от себя всякий намек на теплоту. — Но ты сама себя приговорила, восстав против Империи. Тащите её на дыбу!

Краем глаза следя, как сильные гвардейцы и опытные тюремные палачи тянут девушку к хитроумному устройству, снимают с неё кожаные ремни и веревки, лишь для того, чтобы стянуть новыми, куда более страшными путами, Хельмар подошёл ближе к Маркусу, который, похоже, с великим любопытством наблюдал со стороны за перипетиями чужих взаимоотношений.

— Если это важно, — понизив тон ещё ниже обычного, проговорил Лорд-Командующий, чуть склонив голову. — То она просила меня дать ей быструю смерть, как уплату долга. Некогда я её пользовался её услугами, чтобы устранить кое-каких бунтарей в Раздоле.

Чуть помолчав, он уже громче проговорил, отвернувшись в сторону Нордрейны:

— Почему Вы решили, что она невиновна в смерти наместника?

Маркус Айхенвальд:

Люди думают, что пытка - это боль. Это не боль, а время. Время, когда ты медленно осознаешь, что твоя жизнь кончена. Любая цивилизация, какой бы альтруистичной она ни казалась, располагает средствами дознания и пыток, а также хорошо продуманной системой оправдания их применения. Одна вещь на свете возбуждает животных сильнее, чем наслаждение. И это боль. Под пыткой человек как бы во власти одуревающих трав. Все, о чем он слышал и читал, оживает в памяти, и он будто переносится душой - если не в рай, то в ад. Под пыткой человек скажет не только все, чего хочет дознаватель, но еще и все, что, по его мнению, могло бы доставить ему удовольствие.
С такими весьма мутными мыслями Маркус вошел в пыточную, слегка поежившись от количества специализированных средств применения. Лениво взглянув на Атенаис, судья ответил:
— Я не поклонник открытого насилия, уважаемая, но не могу отказать себе в удовольствии хотя бы краем глаза взглянуть на Ваши истязания, хотя бы самое начало. Едва ли я выдержу всю процедуру, тем более... я судья и мое нахождение здесь не совсем легитимно. Но Вы же никому не скажете, верно?
Маркус подмигнул Атенаис, но ее, казалось, ортонец вообще не интересовал. И это было немудрено. В такой атмосфере все лишнее вычеркивается из сознания и оно заполняется почти первобытным страхом. Когда преступница заговорила на неизвестном языке, Айхенвальд, будучи человеком в вы