- Робби? – с надеждой спросил я.
- Давай поглядим, как пройдут ближайшие пару туров, неохота отменять.
Мой большой друг Робби опять закрылся в своей ракушке. Или, скорее всего, ему не хотелось отказываться от возможности играть живьем. Как по мне, час на сцене больше не стоил того, чтобы нянчиться и трепать себе нервы в дороге. Когда мы начинали, мы укладывали публику на лопатки в 90 процентах из 100. Теперь мы имели 50 процентов лажи. 10 процентов – по техническим причинам и 40 – из-за Джима. Я не мог спокойно наблюдать, как рушится созданное. Но моя преданность делу удержала меня в строю. Потребовался еще год, прежде чем Робби и Рей последовали моему совету.
Брось гадать да раздумывать
Что ждет тебя там
За депо привокзальным
То ль сума то ль тюрьма
Все ушло, я кричу, что есть сил
Хватит думать, что будет
Со шкурой твоей
Когда гризли сомкнет пасть и
Дойдет до костей
Сколько раз, став, шептал ты
Воскресной волне
Что весь мир есть Спаситель и
Будь доволен, волен, волен, волен
Тем вполне
Ты ведь все помнишь
Так уйми
Так уйми
Эту боль…
***
Нам позвонили с «Elektra Records» и сказали, что «Buick» хочет заплатить нам семьдесят пять тысяч долларов за использование «Light My Fire» в рекламном ролике. Джима не было в городе, когда по этому поводу состоялась встреча в офисе звукозаписывающей компании. Рей, Робби и я, в сопровождении нашего менеджера, встретились с Дэвидом Андерле с «Elektra», который произвел впечатление крутого парня. Он сообщил, что Хольцман - за, и мы решили между собой, что Джим тоже будет не против. Мы становились последователями Американской Религии №1: $ - это Бог. Старые культуры возводили церкви в центре своих городов. Мы сегодня строим свои города вокруг банков. И именно «Доллар Всемогущий» углубил раскол, наметившийся между Джимом и нами. Джима предали трое его ближайших друзей-соратников, с которыми когда-то давно, в Венеции, Калифорния, он заключил договор, к которому ни мир бизнеса, ни его представители не имели никакого отношения.
|
|
***
…Ты пришел в бешенство, вернувшись, верно, Джим? Казалось бы, с какой стати, ведь не ты, а Робби был автором «Light My Fire». Все что я могу сказать тебе сейчас, оглядываясь назад - я до глубины души тронут тем, как яростно ты защищал одно из лучших наших произведений, чтобы не дать уценить его до рекламного ролика. Мы не были торгашами, когда сошлись все вместе в Венеции, но мы к этому шли. Я, Рей и Робби - так точно.
Ты не поверишь, что все известные песни шестидесятых были распроданы на рекламу, не говоря уже о тех сделках которые современные «артисты» заключают с «Пепси» и т.д. Рок-н-ролл «incorporated» нынче, и продает джинсы, духи и войну. Мы просто опередили время! Ха-ха. Серьезно, ты тогда преподал мне хороший урок на тему алчности. С тех пор никто и ничто не могло склонить меня к тому, чтобы хоть какая-то из наших песен была использована для рекламы.
Помнится, у тебя не было бумажника. Ты держал водительские права и карточку American Express в обертке из картонки, которую таскал в заднем кармане джинсов! Бунтарь да и только! Помнится, я клялся, что в жизни не заведу кредитной карточки, но мы разбогатели, и папаша Робби сказал однажды, что теперь нам предстоит проводить половину времени в заботах о том, как сберечь деньги, которые мы заработали. Ты слышал эту его фразочку? В итоге помощник Стью Кригера, Боб Грин, стал управлять нашими счетами. Он же раздал нам всем кредитные карточки, чтобы мы могли лучше контролировать свои расходы.
|
|
Само собой, разница между успешным и безуспешным артистом определяется и в «финансовом эквиваленте», и каждый из нас это прочувствовал. Чем более коммерчески успешными мы становились, тем больше нам стоило беспокоиться о том, чтобы не утратить первоначальный, чистый творческий импульс. Ты был прав насчет этого, Джим. Благодаря деньгам можно много всякого позволить себе, они дают свободу делать то и это, но они же и совращают. Безошибочный тест на продажность. Глядя на вещи объективно, деньги – это просто некая форма энергии. Можно использовать ее для расширения своей свободы и духовного роста, можно просто на то, чтобы жрать от пуза. Такие дела. Само собой, когда начинаешь зарабатывать эту «энергию» в больших количествах, легко возомнить себя избранником судьбы, это подлинное испытание для сознания, и пользоваться ей нужно очень осознанно.
Ты, конечно, не стал вдаваться в прямое обсуждение этой темы ни с одним из нас. Уважил негласное кредо The Doors – не ругаться между собой. Но свое отношение к нашему поступку ты выразил так, что слова были излишни! Наверное, ты был просто слишком огорчен. К счастью, ролик вскорости издох.
***
Джим вошел в репетиционную и заявил, что хочет «кое что поменять». Он хотел уволить наших менеджеров, Сола с Эшем. Рей пошутил насчет того, что Эш последние пару месяцев постоянно жаловался на боль в области макушки. Я тут же подумал, что у меня те же симптомы, только не пару месяцев, а вот уже почти год, и от предложения Джима моя головная боль мгновенно усилилась. Он был неконтролируем; что же будет с нами, если мы останемся без менеджеров?
|
|
Джим предложил повысить нашего роуд-менеджера, Билла Сиддонса, до должности менеджера группы. Рэю, похоже, идея пришлась по душе. Я лично пришел в ужас. Билл был славный парень, трудяга и вообще наш человек, но Джим занимался саморазрушением и кто, спрашивается, в нашем окружении был способен остановить его? Я полагал, что Сол с Эшем должны быть очень заинтересованы в том, чтобы удержать Джима от окончательного падения, по крайней мере, из финансовых соображений.
Теперь, оглядываясь назад, я вижу инцидент в другом свете. На самом деле, это был благородный жест со стороны Джима по отношению к нам, хотя импульс, его породивший, был вовсе не столь благороден. Сол и Эш завели с Джимом разговор на тему того, не начать ли ему сольную карьеру. Я думаю, их сподвигли к этому жалобы самого Джима, что, мол, Дорс больше не живут как единая команда. Джиму было от чего затосковать: мы втроем проводили все больше времени со своими подругами, у него не прекращались серьезные скандалы с Пэм и все, кроме новоиспеченных дружков-собутыльников, избегали его, не в силах наблюдать, как он губит себя и не зная, что-то с этим поделать.
Сол и Эш немедленно сделали стойку и выразили готовность «поддержать звезду». «Не вопрос, мы найдем тебе нового драммера, да хоть целую новую группу, все что пожелаешь, Джим». Они знали, с какой стороны масло у их бутерброда.
У Джима от этой беседы что-то перещелкнуло в душе. Мы в жизни не слыхали от него даже тени намека на то, что он хочет делать сольную карьеру, несмотря на то, что у него не сложилось с его давнишней романтической мечтой о группе побратимов, вместе странствующих по миру, пируя, пьянствуя и играя музыку.
Короче, Джим так и не надумал делать сольную карьеру. А менеджеров наших мы выгнали. Это стоило нам пятьдесят тысяч долларов, которые пришлось выплатить им за досрочный разрыв контракта. Рей подыскал офис под сдачу, и Билл Сиддонс стал отвечать на телефонные звонки.
***
В студии Ротшильд постоянно изобретал все новые формы подачи голоса Джима и его поэзии. По части записи вокала Пол был великолепным продюсером. Если Джим был не в голосе, у Пола всегда имелось в запасе несколько дорожек с дублями для подстраховки. Под конец работы над титульным треком, «Soft Parade», Пол, просто для фана, одновременно включил сразу несколько дорожек с записью вокальных дублей Джима. Вышел славный хаос. Голоса Джима накладывались, перебивали и комментировали друг друга. Один заверял: «Мы встретимся с тобой на перекрестках», другой тут же ехидно возражал: «СЛИШКОМ ПОЗДНО, слишком поздно». Затем возникал третий дубль с позитивной резолюцией: «У нас - все класс! Yeah!» Шизофренический мульти-трекинг. Ротшильд и студия действительно стали чем-то вроде пятой «Двери».
Во время работы над четвертым альбомом, Робби дал интервью, в котором пролил немного света на процесс: «Через Джима идет такая энергия, такая силища прет, что, скажем так, ему просто не управиться с ней в одиночку. Мы создаем музыкальную форму, чтобы поддержать стихи Джима. Есть редкие люди, которым дано пройти по самому краю – и Джим проникает на неведомую территорию. Он исследует хаос – и мы сохраняем добытые им сведения в нетронутом виде, накладывая его слова на аккорды и ритмы».
В концовке «Shaman’s Blues», во время последнего круга аккордов, мы начали спонтанно включать разные дорожки с вокалом и накладывать на запись импровизированные строчки, которые Джим выдавал во время записи дублей
Он весь в поту, взгляни на него… зримое обещанье… ТЫБУДЕШЬ МЕРТВЫЙ И В АДУ ЕЩЕ ДО МОЕГО РОЖДЕНЬЯ… ЯСНОЕ дело…
Невеста девственна… выход один – КАК ЭТО, ПРАВО, ЗАБАВНО!
Запись в стиле «ямайский даб», сделанная еще до того, как сам стиль появился.
Джим, однако, находил работу в студии занудной. Запись «Тихого Парада» растянулась на месяцы, и Джим приходил лишь в случае крайней необходимости. В итоге его вообще не было на финальном сведении, им занимались мы втроем и Ротшильд. Я обижался, решив, что Джима больше не волнует результат нашей общей работы, но сейчас, задним числом, я полагаю, что его интересовал лишь сам процесс творчества в чистом виде, а все технические детали он предоставлял остальным.
***
- Наш президент, Трики Дики (Tricky Dicky, Хитрый Дик – прозвище Никсона. Дик – уменьшительное от Ричард. Так же, на сленге, «dick» - это половой член. Так что прозвище президента США можно перевести и по-другому. Прим. пер.) – засранец, - сказал я Джулии, проглядывая утренние газеты. – Ты только взгляни на его заявление: «Я слежу за действиями противников войны во Вьетнаме, но они не окажут влияния на мою политическую линию». Никсон, по ходу, подзабыл, что его предшественника Джонсона «ушли» именно из-за антивоенных протестов.
- Его только избрали, а он уже не хочет знать, что думают люди, - отозвалась Джулия.
- Может, Ричарду стоит звякнуть на ранчо Джонсону? – съязвил я.
Джулия удивила меня, резко сменив тему.
- Слушай, а когда мы, наконец, съедемся и начнем жить вместе?
- Э-э-э… я как-то не очень задумывался на этот счет.
- Знаешь… если мы не съедемся с тобой в обозримом будущем, я, наверное, решу что нам стоит разъехаться, если тебе интересно.
Я почесал затылок, призадумавшись над заявлением Джулии и решил, что мне доставляет удовольствие ее общество, и что это удовольствие мне бы хотелось продлить.
После завтрака я порулил по Лукаут Маунтин Драйв в сторону Аппиан Вэй, взглянуть на небольшой домик в стиле Тюдоров, прилепившийся над обрывом с обалденным видом на ЭлЭй. Когда мы с Робби снимали хату на Лукаут, я частенько прогуливался к этому обрыву, полюбоваться этим видом, тем самым, который вдохновил Джима сочинить «People Are Strange». Там было витражное окно прямо под козырьком тюдоровской кровли, и мне всегда очень хотелось подкрасться и заглянуть внутрь. Если у меня когда-нибудь заведутся деньжата, фантазировал я, непременно куплю этот дом.
И вот, представьте себе, перед домом красовалась табличка «Продается»! Я перезвонил Бобу Грину, новому бухгалтеру группы, немедля потащил его смотреть дом и мы выяснили, что его продают за сорок тысяч долларов. Дороговато для меня, как по тем временам, особенно если учесть, что мы с Робби снимали в каньоне коттедж с двумя спальнями за сто пятьдесят баксов в месяц, но я не хотел ввязываться в долгие торги с риском упустить этот дом. Или Джулию. Боб изрек, что если с карьерой группы ничего не стрясется, то я потяну. Фраза прозвучала, как форменное пари.
Кстати, так что там у нас с Джимом? УУУУффф. Я решил рискнуть по любому.
Пару дней спустя я пригласил Джулию на прогулку и мы подошли к тому самому дому.
- Ты хотела, чтобы мы поселились где-то вместе?.. Ну вот, это наше!
Она просияла.
Раздумывая теперь о тех днях, Джим, я сам удивляюсь, чего я так заморачивался на тему все контролировать. Было очень приятно иметь менеджером настоящего друга в лице Сиддонса, но я переживал, что он не сможет держать тебя в узде. Зачем я мучил себя, гадая, что вообще есть кто-то, кому это по силам? Тебе было двадцать шесть лет от роду, достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе, но, поскольку мы были в одной группе, все твои факапы отражались и на мне. Каждый раз, когда ты попадал в историю с полицией, пресса выходила с заголовками «Джим Моррисон из группы «The Doors», и я ловил на себе любопытствующие взгляды знакомых и потупленные взоры родных.
Я вздохнул с облегчением, когда нам разрешили подгонять лимузины прямо к трапу самолета. Это еще больше углубило нашу изоляцию от публики (и от реального мира), зато исключило для тебя всякую возможность устраивать сцены в публичных местах. Помнишь, что ты учудил в аэропорту Миннеаполиса, когда к тебе подошли за автографом?
- Не могли бы вы сделать это, для Джилл? – сказал фан, указывая на свою засмущавшуюся подружку, спрятавшуюся у него за спиной.
- А не поел бы ты своего говна, для меня лично? – не задумываясь, ляпнул ты в ответ.
Я взглянул на юное и трепетное семнадцатилетнее создание за плечом у парня, и меня кинуло в пот от возмущения. Я нырнул за журнальный стенд и уже там испытал откровенную радость, услыхав бесстрашный ответ юноши:
- Как скажешь, чувак. Чего только не сделаешь, чтобы прорваться сквозь.
Задним числом я могу строить красивые умозаключения, что ты опять исследовал людские рамки или проверял, до каких пределов доходит их слепое обожание твоей персоны. Но в тот момент ты смотрелся, как банальное хамло.
Ты начал ненавидеть свой публичный облик, который сам создавал, сознательно и бессознательно, как ты признал в одном из поздних интервью. Одна из строк в твоем «Праздновании ящерицы», «Celebration of the Lizard», стала отметкой поворотного пункта, когда ты стал верить имиджу, раздуваемому прессой и утрачивать чувство юмора, помогавшего не воспринимать всерьез обожание толпы:
Я КОРОЛЬ ЯЩЕРИЦ… Я МОГУ ВСЕ!
Эти стихи – полная противоположность тому, что написал Джон Леннон, когда в его жизни настало время перемен: «Я был моржом, теперь я Джон».
В чем было дело? В том, что ты вживался в свой миф, или в том, что миф подчинял тебя себе? Покупка костюма из шкуры ящерицы, возможно, таит в себе разгадку. Наши концерты превратились в ритуалоообразные перформансы, с тобой в качестве шамана, ведущего нас всех сквозь некую церемонию. Но когда тебя спросили в одном интервью, являешься ли ты шаманом, ты ответил: «Шамана не слишком интересует, какова его роль в обществе. На самом деле ему просто интересно воплощать свои личные фантазии». Развивая мысль, ты сказал о том, что если личность начинает слишком осознанно относиться к исполнению функции в окружающем мире, это может помешать ее путешествию в глубины себя.
Как жаль, что ты не воспользовался своим собственным советом. С ростом нашей популярности состав публики начал меняться, и вместо пары тысяч людей, пришедших, чтобы раствориться во вводящей с транс музыке, мы получили десятки тысяч зевак, явившихся с настроением «а ну-ка покажи мне». Мы срывали крышу им, они срывали крышу нам. Это стало порочным кругом.
Вот так и вышло, что шаман, чья сила должна храниться в тайне, оказался возведен на пьедестал, окружен толпой завидующих его славе и успеху (не будем забывать, что в Америке это Бог), и, по ходу, стал превращаться в самого что ни на есть разнесчастного и пропащего из людей.
Двадцатитысячные толпы, вопящие и поклоняющиеся четверке молодых людей! Это напоминало мне о Гитлере. Ты, вероятно, думал о том же, когда сымпровизировал несколько новых строк в середине «When the Music’s Over» в Чикаго:
Адольф Гитлер жив и здоров!
(публика кривит рожи и начинает неодобрительно бухтеть и свистеть)
Я переспал с ней прошлой ночью!
(публика одобрительно вопит)
Ты стоишь за жизнь, она стоит за смерть…
А я ни там ни сям, сижу на заборе, себе яйца отдавил!
(публика выражает БОЛЬШОЕ одобрение)
Ну что за артист! В два счета всех напряг, затем расслабил и сбил с умняка, сведя все к шутке. Ирония заключалась в том, что в то время, как само наше появление на сцене сводило всех с ума, изнутри все сильней нарастало чувство изоляции. Я знаю, ты тоже ощущал это. Мне запомнилось, как ты описывал нам свой кислотный трип, тебе пригрезилось, что ты входишь в свой номер в мотеле, а там полно незнакомых людей, у них вечеринка и ты подумал, не ошибся ли дверью.
Помнишь Альберта Гольдмана, писателя, который отправился вместе с нами в тур? Он сочинил довольно едкую книгу об Элвисе, а теперь еще одну, о Джоне Ленноне. В обеих книгах сделан упор на саморазрушении и ничего путного не сказано собственно о музыке, о ее душе. Но он написал кое что и о нас, довольно проницательно, в статье для журнала «Crawdaddy». Этот номер, вроде, к тебе не попал, но ты мог читать статью Майкла Горовица «Неизвестный солдат», там была большая цитата из Гольдмана, не помнишь?
Цитата:
Изначальным видением, однозначно, было видение прорыва. То, что они (The Doors) предложили вам, было иссиня-черным куском каменного угля, внутри которого находилось нестерпимо сияющее нечто. Порой они пробивали стенки уголька и подлинное бешенство вырывалось наружу.
Таков был дух их первого альбома. То, что привело нас всех в восторг. То, что подняло со дна целые затонувшие континенты в душе у каждого, вы понимаете, о чем я.
Они евангелически обратили всех нас. Затем наступил момент истины. Ты привлек мир на свою сторону. А сам-то ты где, бей-би? Что ты намерен со всем этим делать? Ты добился своего, девчонка в тебя влюбилась. А теперь, сам-то ты ее любишь? Жениться намерен, или как?
С этого момента они начали углубляться в свою проблему. Обратной стороной прорыва является отчужденность. Там, куда ты прорвался, климат суровый и погода не радует. Бунтарь отрезал сам себе. Христос в саду.
Прикольно излагает этот Гольдман, скажи? Что ж, такими мы и были, с тысячами фанов у нас в руках, разбегаясь каждый в свою сторону после концерта. Рей и Дороти шли отдыхать, мы с Робби отправлялись в какой-нибудь клуб, послушать местных музыкантов, а ты – прямиком в ближайший бар. Натуральный облом, после возбуждениея, пережитого на концерте.
Помниться, в начале 69, ты как-то сказал мне с Робби, что наша карьера развивается недостаточно быстро. Мы только переглянулись с недоумением.
«Я думаю, у Джима было чувство времени. Вот и Ротшильд говорил о Джиме, что он не собирался так уж долго жить, и должен был успеть сделать все за определенное время, - сказал как-то Робби. У тебя в самом деле было предчувствие на этот счет? Хотел бы я, чтобы ты был со мной пооткровеннее. Все, что я знал, это то, что успех оказался совсем не таким, как его рекламируют. Я был не прочь, чтобы мы сделали пару шагов назад, каким-то образом…
Глава 15
Touch Me
Прикоснись Ко Мне
Хаос начался уже в Эл.Эй., за несколько дней до концерта в Майями в марте 69-го. До Билла Сиддонса дошел слушок, что тамошний промоутер продал не то восемь, не то девять тысяч билетов по цене, на пятьдесят центов или доллар дороже оговоренной, так что настроение испортилось еще до того, как мы покинули город. Если бы промоутеры были с нами честны изначально, катастрофу, возможно, удалось бы предотвратить. Если бы мы знали, что этим парням случалось кидать группы на гонорар или не выплачивать всю сумму, то вообще вряд ли сели на рейс «Delta Airlines» до Флориды. Если бы, если бы.
Годы спустя Винс Тренор, наш роуди, так описывал последующее события: «Приземляемся мы в аэропорту "Майями Интернешнел", нас встречает тот мужик с фурой и забирает наше оборудование. Между прочим, на этот выезд мы впервые взяли свой новый концертный аппарат, который я только-только собрал, вот этими руками: ба-альшие усилители! С мужиком - толпа каких-то эскимосов, как выяснилось, члены его клуба карате, и они в два счета запихивают аппарат в фуру. Я в экстазе! Не пришлось даже пальцем пошевелить. Обещают доставить в целости, не извольте беспокоиться! Тут у Билла начинается крупный разговор с промоутером и нашим нью-йоркским агентом, который прилетел, чтобы помочь разрулить ситуацию. И выясняется, что они не только зарядили за билеты дороже, чем договаривались, но и продали на две тысячи билетов больше, чем может вместить зал. Поладить им не удается, и Сиддонс говорит: «Fuck it, играть мы не будем!». Промоутер в ответ: «А придется». Сиддонс ему: «Вы так думаете?» И тут промоутер выдает: «Не будете играть, не получите назад свое оборудование». Билл поворачивается ко мне: «Где аппаратура?» Я тычу пальцем в сторону отъезжающей фуры и лепечу: "Так был же уговор". А впереди у нас восемнадцать концертов, после Майями… все Восточное побережье. Наш первый долгоиграющий тур».
***
- Джим звонил! – проорал Винс, мчась вверх по лестнице к нашей гримерке. – Он в Новом Орлеане, опоздал на очередной рейс и будет здесь не раньше семи.
Часы показывали пять, а в восемь мы должны были быть на сцене.
- Без саундчека, - пожаловался я.
- Все будет окей, Джон, - покровительственным тоном отозвался Рей.
Робби, само собой, был весь поглощен отработкой пассажей на своей гитаре. Удобный у него инструмент. На все случаи жизни. Самый занятой, подумал я. Мог бы и проявить немного эмоций. Без саундчека первые пару номеров прозвучат как попало.
В семь, когда публика заполнила зал, и группа на разогреве начала свое выступление, моя злость на Джима приблизилась к красной отметке. Его непредсказуемость все больше и больше отравляла живые выступления, и это доводило меня до бешенства! Почему он стремится разрушить все, что мы создали? – гадал я, по привычке оглядывая зал. Возможно, это была последняя, отчаянная попытка преодолеть нараставшую одержимость. Ранимый и стеснительный парень из колледжа, боявшийся на сцене повернуться лицом к публике, давно канул в лету. Король Ящериц победил, и Джим не мог продохнуть сквозь новую кожу, в которую облачился.
«Есть точка, от которой нет возврата. Это точка, которую нужно достичь» - написал как-то Кафка. Моррисон, в конце концов, достиг ее. Он превратился в таракана. Трансформировался в монстра, который все еще мог очаровывать.
До Майями. В Майями его карьера чародея закончилась.
Что именно привело Джима на край бездны и заставило совершить прыжок, тем вечером, в его родном штате? Он несомненно был рожден с некой избыточной мощью – или демонами, обитавшими внутри.
Огромный пляж мерцает под луной, холодной драгоценностью
Нагие парочки вперегонки сбегают к тихой кромке
И мы смеемся словно дети, безумные и нежные
Блаженны в пушистой вате младенческих мозгов.
Здесь голоса и музыка повсюду.
Он был рано развившийся мальчик, воспитанный в семье военного. Жизнь на колесах. Слухи о его агрессивной матери отчасти подтвердились, когда она явилась в «Вашингтон Хилтон» поглядеть на наше выступление, тогда, в 67-м. Джим прятался от нее весь вечер, а сама она не давала никому прохода, командуя осветителям, чтобы получше освещали шоу ее сына.
Возможно, Джим был слишком чувствительным. Я сразу понял, что он – иной, как только мы познакомились, подружились и стали играть в одной группе, мечтая об успехе. И вот теперь мы добились своего, и наши мечты стали сбываться, но этого оказалось недостаточно. Для Джима – так уж точно.
А может статься, Джим просто проникся идеями «Театра Жестокости» Арто:
Цитата:
Это то, к чему мы хотим прийти: к высокой степени риска в каждом нашем выступлении. Мы обращаемся не к разуму или чувствам наших зрителей, но ко всей целостности их бытия. Их и нас самих. Воистину, люди должны идти в театр так, как они идут на прием к хирургу или дантисту; с чувством трепета и вместе с тем необходимости. Подлинный театральный опыт потрясает безмятежность чувств, высвобождает подавленное подсознание, подталкивает к потенциальному бунту, все значение которого нельзя осознать, пока он остается потенциальным, и заставляет толпу проникнуться решимостью к трудным и героическим действиям.
Духота в «Dinner Key Auditorium» в Майями, который устроители заполнили публикой сверх всякой меры, убрав сидячие места, стояла невыносимая. Было 8.15 вечера. Уже пятнадцать минут, как мы должны были выйти на сцену, а Джим все не появлялся. Я клял дятла, долбившего у меня в голове.
- Может, попробуем сыграть без него? – сказал Робби.
- Нет! – воскликнул я, стараясь забыть о стрелке часов. Толпа в зале была не чета сочувственной европейской публике. Эти шумели буйно, и я был уверен, что они не согласятся на меньшее, чем «The Doors» в полном составе с их земляком-певцом на переднем плане. Я занимал себя привычной гимнастикой барабанщика: руки вытянуты вперед, концы обеих палочек в кулаках, выворачиваем кисти взад-вперед, разогреваем связки.
Наконец Винс вновь возник в дверях гримерки.
- Он здесь!
Я повернулся спиной, чтобы не встретиться глазами с тем, чье появление в комнате сопровождалось волной, резко выпадавшей из общего поля. Хаос ощущался в буквальном смысле этого слова. Люди из прессы называли это «харизма». Я называю это психозом.
Я не смотрел на Джима, потому что боялся его. Я был так зол, что мне очень хотелось ему врезать, и в то же время мне было страшно сказать ему в лицо что-то неприятное. Когда кто-то обретает такую власть, что все вокруг, неважно, друзья или посторонние, не могут и слова сказать в ответ на его выходки, жди беды.
Робби, насупившись, смотрел на Сиддонса, а Рей, обычно сама терпимость, только и смог выдавить из себя:
- Ладно. Пошли поиграем.
Джим был пьяный в жопу.
Цитата:
«Такое ощущение, будто в комнате слон, но вы не обращаете внимания. Вы обходите его по стеночке… повсюду слоновье дерьмо… но вы делаете вид, будто не замечаете.
(Жанет Войтитц, «Взрослые дети алкоголиков»)
- А что бы вы хотели сыграть, ребята? – сказал я. - Давайте начнем с «Back Door Man», окей?
Все кивнули, и мы пошли к сцене. Я не стал добиваться дальнейшего расписания, было некогда. Мне никогда не удавалось договориться больше, чем на три песни вперед, в любом случае.
Когда мы поднялись по ступенькам, показалось, будто мы вошли в сауну. Дантовский Ад. Как я выяснил позже, тринадцать тысяч человек набилось в зал, рассчитанный на семь тысяч. Винс нанял несколько местных с арифмометрами и поставил в дверях, считать входящих. Едва мы ступили на сцену, Винс предупредил, что она очень хлипко построена. Рей описывает всю картину так: «Джон, Робби и я понятия не имели, что собирается делать Джим. Мы пошли бы за ним самому черту в пасть, если надо, ведь это Джим, наш человек, наш самый главный человек – поэт».
Мы заиграли «Back Door Man», и Джим пропел несколько строк, а затем внезапно остановился. Какое-то время мы растерянно импровизировали, потом иссякли. И тогда Джим пустился в пьяный рэп:
- Вы все – куча гребаных идиотов. Вы позволяете людям указывать, что вам делать. Позволяете людям командовать вами. Вы такое любите, любите, да? Наверно, вы любите, когда вас тычут мордой в говно… вы все – куча рабов. Что вы намерены со всем этим делать? Что вы намерены делать?!
Мне захотелось стать жидким и стечь между своими барабанами. В жизни не слыхал, чтобы публику так беспредельно крыли со сцены.
Он продолжил.
-Эй, я не говорю о революции. Я не говорю ни о какой демонстрации. Я говорю о том, чтобы малость повеселиться. Я говорю о том, чтобы потанцевать. Я говорю про возлюби своего ближнего до боли. Я говорю про обними своего друга. Я говорю о маленькой любви. Любви, любви, любви, любви, любви, любви, любви. Сгреби своего друга в объятия… и люби его. Come ooooooaaaaann. Yeaaahhh!
Если бы только я мог расплавиться и спрятаться в своей бас-бочке. Я совсем небольшой, я бы там уместился. Если бы свернулся в комочек. Я не шевелился. Джима взбудоражило представление «Living Theatre» Джулиана Бека и Джудит Малина в Южно-Калифорнийском Университете, которое он посмотрел за несколько дней до нашего концерта. Эта конфронтационная труппа заставила вновь забродить творческие соки у Джима, а меня лично - изрядно напугала. Джим снабдил билетами всех в нашем офисе. Он очень хотел, чтобы мы увидели, что из себя представляет этот «Живой Театр». Билл Сиддонс вспоминает: «Это был театр, который бросал вызов и провоцировал, и на Джима произвело глубокое впечатление, насколько прямо эти актеры воздействовали на публику. Вероятно, для него это было зримым подтверждением того, к чему он сам стремился. Он тоже провоцировал людей, потому что чувствовал, что человека надо задеть за живое, если хочешь от него чего-то добиться». На представлениях «Living Theatre» актеры, почти голые, в стрингах и тому подобном, носились по проходам, между рядов и прямо по плечам публики, выкрикивая: «Нет паспортов! Нет границ! Рай – сейчас!». Я застремался. Джим воодушевился.
- Эй, что вы все здесь делаете? Вы хотите музыки? Нет, это не то, чего вы действительно хотите. Ооллрайт, я хочу видеть какое-то действие, здесь, на сцене, я хочу видеть тех, кому весело. Я хочу видеть, как люди танцуют. Нет правил, нет запретов, нет законов, давайте же! Хочу чтобы кто-то поднялся и полюбил меня в задницу. Давайте. Мне одиноко здесь, мне нужно немного любви…