Полынов уходит из прошлого
ПРОПАВШЕЕ УЩЕЛЬЕ
ВСТРЕЧА В ПЕРЕУЛКЕ
Щербаков тщательно готовился к отъезду. Дорога предстояла дальняя — скорее всего на Памир, в загадочную страну гор, где пытливых исследователей и альпинистов ожидали и опасности, и всякие неожиданности. Михаил знал это по собственному опыту. Три года назад с группой заводских друзей он совершил трудное восхождение на безымянную вершину в восточной части Памира, закончившееся так трагически. Теперь его снова тянуло туда, но отнюдь не для того, чтобы первым взойти на неприступную вершину или открыть неизвестный еще пик. Другое волновало сейчас Щербакова. Среди необходимых вещей и снаряжений, аккуратно сложенных в желтый, видавший виды чемодан, находилась самая дорогая для молодого инженера вещь — высокогорный парашют, изобретению которого он отдал несколько лет упорного труда. Первый в мире, первый в истории альпинизма высокогорный парашют! Было отчего волноваться, тревожиться, вновь и вновь переживать то неуверенность и сомнения, то радость возможной победы. Там, в краю гор, Михаил хотел испытать свое детище. В заводском доме за Савеловским вокзалом, где Щербаков занимал отдельную комнату, свет угас уже во всех окнах, когда он закончил сборы к предстоящему путешествию.
Утром Щербаков позвонил по телефону руководителю всесоюзной секции альпинистского спорта и, узнав его по голосу, не здороваясь, спросил:
— Что нового?
— А, Щербаков, привет.
— Здравствуйте, Николай Семенович.
— Ты готов в дорогу?
— Да, — весело ответил Михаил, предчувствуя, что тот ему сообщит приятное.
— Отпуск получил?
— Сегодня.
— Смотри, все оформи... Если будут задержки, обязательно сообщи, поможем. Улететь можешь даже раньше, чем ты думаешь.
— Правда?.. Надеюсь, на Памир?
В ответ послышался приглушенный смех Николая Семеновича.
— Конечно, не в санаторий на южный берег Крыма... В 19.00 будь у меня, познакомлю с начальником геологической экспедиции Академии наук, к которой ты прикомандирован.
— Геологической экспедиции? — разочарованно переспросил Щербаков. — Что я там буду делать?
— Узнаешь, когда придешь... До вечера...
— Есть... Буду обязательно.
Весь день Михаил потратил на оформление отпуска; возвратившись к себе, он переоделся и в шесть часов вечера вышел на улицу. Чтобы сократить путь, Щербаков направился через переулок, начинавшийся длинным забором, за которым возвышались металлические стрелы башенных кранов.
Летний день догорал, но было еще довольно жарко. Михаил перешел на теневую сторону и зашагал по тротуару. Неподалеку от поворота его внимание привлекли две женщины, стоявшие возле серого одноэтажного домика старинной архитектуры. Одна из них, в светлом платье в полоску с короткими рукавами и в красных открытых туфлях на босую ногу, выглядела совсем молодо. Широкополая соломенная шляпа с малиновой лентой чуть держалась на ее коротко остриженных волосах. Другая была в темно-синем платье, лет сорока пяти. Между ними стоял громоздкий чемодан, за ручку которого они то и дело брались и обеспокоенно оглядывались по сторонам, видимо, ожидая кого-то. До Михаила долетели отрывки их разговора:
— Пусти, мама, я пойду... Остается совсем мало времени.
— Подожди, Леночка, вот увидишь, он сейчас подъедет.
— Я опоздаю...
— Ну, тогда давай вместе.
— Нет, ты иди, тебе нужно на работу... Я сама...
Старшая не отпускала ручку. Они вместе подняли чемодан и, сделав несколько шагов, остановились.
Щербаков догнал их.
— Разрешите, я помогу, — сказал он. И, не ожидая согласия, взялся за чемодан. Женщины смутились, но взглянули на него с благодарностью.
— Спасибо, — произнесла старшая. — Вы нас очень обяжете... Дочка опаздывает... Мы заблаговременно вызвали такси, а его почему-то нет... До отхода поезда сорок минут.
Ноша оказалась действительно тяжелой. Но недаром молодой человек каждое утро упражнялся с пудовыми гирями. Он энергично зашагал, чувствуя себя немножко героем. Женщины едва успевали за ним.
— Вам на какой вокзал? — спросил Михаил.
— На Казанский, — застенчиво ответила девушка, испытывая неловкость перед незнакомым человеком.
— Тогда нам надо на основную магистраль. Там машин много, остановим любую... Пройдем через двор, тут ближе...
Щербаков и его спутницы подошли уже к раскрытым воротам большого дома, когда из-за угла вынырнула «Победа», с шахматными квадратиками по бокам.
— Такси! — обрадованно воскликнула девушка и замахала шоферу руками. Машина остановилась.
— Вы вызывали? — отворяя дверцу, спросил немолодой, флегматичного вида водитель.
— Да, да, — ответил Щербаков. — Пожалуйста, быстрее, до поезда остается тридцать пять минут. Чемодан поставьте в багажник.
— Не поместится, мы его тут лучше устроим.
Пока Михаил помогал шоферу устанавливать чемодан, девушка торопливо прощалась с матерью.
— Леночка, но как же на вокзале?
— Не беспокойся, я возьму носильщика... А ты иди, опоздаешь на дежурство...
Они поцеловались. Девушка уселась рядом с шофером. Через открытое стекло она протянула Щербакову маленькую загоревшую руку.
— Большое спасибо вам... До свидания...
Михаилу вдруг захотелось помочь ей и на вокзале.
— Можно, я провожу вас?
Боясь, что она станет отказываться, он быстро протиснулся на заднее сиденье и захлопнул дверку.
— Леночка, пиши.
— Обязательно, мама...
Шофер включил мотор и равнодушно спросил:
— Куда?
— На Казанский, — ответила девушка. — Что же вы так поздно приехали?
— Да у вас тут, оказывается, поворота нет, пришлось кругом объезжать.
Машина тронулась с места и, покачиваясь на булыжниках мостовой, понеслась по улице. Щербаков опасался, что девушка начнет упрекать водителя за опоздание, а это вряд ли было б ей на пользу: проехать предстояло немало, времени же оставалось в обрез. Но девушка молчала. Михаил обратился к шоферу:
— Вы уж постарайтесь побыстрее.
— Успеем, — флегматично ответил водитель.
Он, как видно, хорошо знал Москву, избегал шумных улиц, где машины останавливались почти через каждый квартал, встречая предупреждающие красные огни светофоров. И все же путь был не без препятствий. Каждая остановка казалась бесконечно долгой, заставляла нервничать, часто поглядывать на часы.
Щербаков понимал состояние девушки, старавшейся не выдавать своего волнения. Она сняла шляпу, и теперь ему были видны ее белокурые волосы, а когда она слегка поворачивала голову, — миловидный профиль: прямой, слегка вздернутый нос, красивый изгиб губ и подбородка. За всю дорогу они обменялись лишь несколькими короткими фразами.
— Надеюсь, вы не опоздаете, — сказал Михаил.
— Да, успеть надо, — ответила девушка.
Щербаков замолчал. «Могла бы быть повежливее», — сердито подумал он, но тут же устыдился своих мыслей. Почему она обязана разговаривать с ним? Только потому, что он навязался к ней в провожатые? Интересно, что она думает о нем? Ведь его поступок может показаться... Щербаков решил было сойти на площади Маяковского, но сейчас же отказался от этого намерения. «Все равно, пусть думает, что хочет... Леной зовут... Хорошее имя... А какие у нее глаза? Светлые?.. Нет голубые... И где она так загорела?..».
Мысли Михаила прервал резкий толчок — шофер затормозил машину и остановил ее у самого края широкого тротуара. Казанский вокзал. Щербаков посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось шесть минут.
— Будьте уж до конца моим спасителем, — обратилась девушка к Михаилу и улыбнулась. — Пригласите, пожалуйста, носильщика.
— Зачем же, — заторопился Михаил, вконец смущенный этой улыбкой. — Я сам, только не отставайте от меня...
Щербаков и его спутница почти бегом направились к вокзалу. С трудом пробрались они сквозь толпу, выбежали на платформу.
— Какой номер вагона? — на ходу спросил Щербаков.
Девушка не успела ответить. К ней подбежал высокий, курчавый парень в светлой рубашке.
— Наконец-то! — обрадованно воскликнул он. — А мы уже думали, что ты отстанешь.
Парень искоса взглянул на Щербакова. Михаил почувствовал себя неловко.
У шестого вагона их встретили шумные возгласы:
— Смотрите, Лена!..
— Лена, Леночка!..
— Скорее садись, поезд отходит!
Курчавый первым вскочил на подножку вагона и поднял чемодан. Девушка на секунду задержалась. Она протянула руку Щербакову.
— Спасибо вам, большое спасибо...
Михаил на мгновение задержал ее узкую ладонь в своей руке.
— Надолго уезжаете?.. Когда возвратитесь?
— В августе.
— Я вас обязательно разыщу...
Она улыбнулась в ответ.
И вот уже качнулись вагоны. Щербаков стоял в стороне и смотрел, как состав, чуть вздрагивая на стыках рельсов, медленно уплывал вдаль и вскоре исчез из виду.
Михаил почему-то вздохнул, посмотрел на часы. «Без двадцати семь». Надо спешить. Николай Семенович, по старой военной привычке, терпеть не мог, когда опаздывали...
РУКОПИСЬ В РАЗВАЛИНАХ ДОМА
Но увы, в Москве, расстояния преодолеваются не так-то быстро. Когда, запыхавшись, Михаил входил в крохотный кабинет руководителя секции высокогорного спорта, помещенного где-то на задворках физкультурного комитета, минутная стрелка неумолимо перемахнула за назначенный срок.
Хозяин кабинета, плотный, с хорошо развитой грудной клеткой, привыкшей к военному мундиру, встретил Щербакова с таким ледяным спокойствием, что тот поспешил оправдаться:
— Извините... Честное слово, я не хотел... Но случилось непредвиденное...
— Хорошо, — перебил Николай Семенович. — Не будем терять времени. Вот, знакомьтесь, — представил он сидевшего за столом человека. — Доктор геологических наук, Василий Яковлевич Бархатов. Он ждет вас уже десять минут...
Щербакову стало вдвойне стыдно за свое опоздание. «Бархатов, неужели тот самый?» Правда, Михаил слышал о нем, как о неутомимом исследователе, отважном альпинисте, и по его книгам учился трудному искусству восхождения на горные вершины. Михаил виновато взглянул на поднявшуюся ему навстречу худощавую, юношескую фигуру Бархатова.
«Сколько ему лет? — невольно подумал Щербаков. — Такой молодой и уже сделал столько...»
Этот вопрос невольно задавал себе каждый, знакомясь с Василием Яковлевичем. Не верилось, что человек, которому на вид нельзя было дать больше тридцати, являлся доктором наук, автором многих книг.
Загоревшее, без единой морщинки лицо, темные глаза, пышная шевелюра, в которой были почти незаметны тронутые сединой волосы, — все это молодило Бархатова, которому на самом деле было за сорок.
— Рад познакомиться, — приветливо сказал Бархатов. — Слышал о вашем любопытном парашюте. Приглашаем вас принять участие в экспедиции.
Они уселись. В комнате тихо шелестел резиновыми крыльями вентилятор.
— Николай Семенович, — обратился Бархатов к руководителю секции, — я вас не задержу, если вкратце расскажу о целях нашей экспедиции, чтобы Михаил Георгиевич был в курсе дела?
— Пожалуйста.
— Вам знакома фамилия Полынов? — спросил Бархатов у Щербакова.
— Нет.
— Николай Семенович, а ведь это уже ваша вина! Давно нужно было издать книгу об этом интереснейшем человеке.
— Вот вы бы ее и написали, — с улыбкой ответил Николай Семенович.
— Выходит, мы оба виноваты...
Глаза Бархатова засветились, но тут же стали серьезными.
— История России богата талантливыми людьми, но, к сожалению, далеко не о всех мы знаем. Полынов еще до революции работал врачом в Царицыне. Одним из первых побывал на Алайском хребте Памира в местах, до сих пор не исследованных. Человек высокообразованный, он увлекался геологией, путешествиями. Интересны и смелы для того времени были его работы о человеческом долголетии. В одном напечатанном труде он утверждал, что нормальный срок жизни человека сто пятьдесят — двести лет...
Щербаков слушал внимательно, хотя и не понимал, какое все это имеет отношение к предстоящей экспедиции.
Бархатов между тем продолжал:
— О Полынове можно долго рассказывать. В 1904 году за свое публичное выступление против русско-японской войны царское правительство на два года упрятало его в тюрьму. А одиннадцать лет спустя жизнь Полынова оборвалась. Он исчез...
— Как исчез?
— Самым загадочным образом, вместе с молодой женой.
В газете «Царицынский вестник» за апрель 1915 года была напечатана чья-то статейка, в которой со злорадством сообщалось, что наконец-то город избавился от никудышного врача и опасного жителя... И это писали о человеке, который сотни людей лечил бесплатно, боролся с антисанитарией, отдал почти все свое небольшое состояние на расширение единственной в городе больницы.
— Что же случилось с Полыновым и его женой? — спросил Щербаков.
Бархатов ответил не сразу:
— Не знаю... Я много думал об этом... пытался узнать, но ничего неизвестно... Видимо, с ними тайно расправились.
Наступила небольшая пауза. В раскрытое окно доносился шум улицы.
— Извините, я отклонился от главного, что нас в данном случае интересует, — снова заговорил Василий Яковлевич. — В 1947 году, в Сталинграде, разбирая завалы у одного разрушенного дома, строители обнаружили среди кирпичей тетрадь в пергаментной обертке, которая оказалась, как нам удалось установить, личным дневником Полынова, относящимся ко времени его поездки на Памир в 1910 году. Было установлено также, что Полынов жил в этом доме до своего загадочного исчезновения. Врач, очевидно, забыл дневник; где он хранился — неизвестно, возможно, в чулане, а может быть, и в подвале. Дневник этот находится сейчас в архивах Академии наук. Полынов путешествовал по западной части Алайского хребта. Вы там бывали? — обратился рассказчик к Щербакову.
— Нет.
— Огромный район, протяженностью в двести пятьдесят километров, и очень плохо изученный... Так вот, в дневнике описывается ущелье, открытое Полыновым среди гор. К сожалению, местонахождение ущелья не указано, путешественник случайно наткнулся на него во время снежного бурана и пробыл там несколько дней. Два года назад по следам царицынского путешественника прошла группа альпинистов спортивного общества «Спартак», но никакого ущелья не обнаружила. Между тем, «Ущелье Полынова» представляет исключительный интерес не только в географическом отношении. Судя по записям дневника, оно богато залежами руды, содержащей очень высокий процент титана, удивительного металла, с необыкновенной судьбой и великим будущим. Циолковский в свое время сказал, что для успешного осуществления запуска ракетных двигателей надо еще ждать значительного продвижения вперед техники новых металлов. Теперь это время наступило!..
Из рассказа Бархатова Щербаков узнал много интересного. Открытый еще в конце XVIII века, титан почти полтора столетия находился под спудом. После окончания второй мировой войны его было произведено во всем мире только три тонны. Сейчас нашей стране этот металл крайне необходим. Он незаменим при строительстве ракетных двигателей, скоростных пассажирских самолетов, химических реакторов, гидротурбин, скорорежущих инструментов. И наконец, титан нужен для атомной промышленности. Академия наук заинтересовалась записями Полынова и снарядила на Памир специальную экспедицию, в которую пригласили и альпинистов.
— Всесоюзный комитет, — сказал Бархатов, — рекомендует вас, Михаил Георгиевич, как мастера высокогорного спорта. Что касается места для испытания вашего парашюта, то лучшего и желать нельзя! Отвесных скал, откуда можно слететь, сломав себе шею, там более чем достаточно, — пошутил Бархатов. — Мы надеемся на вашу помощь. Слово за вами, Михаил Георгиевич.
Щербаков не раздумывал долго. Его увлекла цель экспедиции, а то, что Алайский хребет являлся прекрасным местом для практического испытания парашюта, он хорошо знал.
— Я готов, — сказал молодой человек.
— Вот и отлично! — приветствовал это решение Николай Семенович. — Василий Яковлевич, когда в путь-дорогу?
— Сколько вам нужно времени на сборы? — спросил Бархатов Щербакова.
— Могу отправиться хоть сегодня.
— Отлично, завтра на рассвете мы вылетаем.
НЕОБХОДИМОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Василий Яковлевич Бархатов рассказал далеко не все. Экспедиция на Памир была снаряжена после его настойчивых усилий. Противниками экспедиции оказались не маловеры или отставшие от жизни люди, а весьма уважаемые ученые, они приводили, казалось, разумные доводы против предложения Бархатова, доказывая, что это бесполезная трата времени, сил и государственных средств. Брали, во-первых, под сомнение само существование ущелья. Во-вторых, утверждали они, если даже и существовало такое ущелье, то после известных землетрясений на Памире оно исчезло. Василию Яковлевичу запомнился разговор с членом-корреспондентом Академии наук Куликом, бритоголовым, с крупными чертами лица и массивной фигурой человеком.
— Прочел я дневник вашего Полынова, — сказал он Бархатову, — это же фантастика! Слыханное ли дело, чтобы на Памире, среди вечных ледников, росли чуть ли не тропические растения!
— В ущелье, Леонид Сергеевич, — спокойно добавил Бархатов.
— Ну и что из того? Все равно не верю. Галлюцинировал ваш Полынов, мираж выдавал за действительность.
— А Бостандыкский район в Киргизии? На горах снег, а внизу апельсины, фисташки растут.
— Апельсины... А ваш царицынский врач пишет, что он собственными глазами видел кактусы... Где? в горах Памира!.. Пустое ведь это, Василий Яковлевич, согласитесь.
— Район, где путешествовал Полынов, плохо изучен.
— Не убеждайте, все равно не поверю... Путешественники, как охотники, приврать любят...
Неприятный разговор произошел у Бархатова и с другим работником Академии наук.
— Когда открыл свое ущелье Полынов? — спросил он Василия Яковлевича.
— В 1910 году.
— Ну, так этого ущелья давно не существует.
— Почему?
Собеседник напомнил Бархатову о том, что произошло на Памире в ночь с 18 на 19 февраля 1911 года. В ту ночь все сейсмографы мира отметили страшную катастрофу, разразившуюся в горах. Горные исполины сдвинулись с места, пришли в движение, ломая и сокрушая все на своем пути. До сих пор еще не известны подлинные размеры катастрофы. Удалось установить только, что горы обрушились в ущелье, где протекала река Мургат. На берегу се находился кишлак Усой. Все жители его трагически погибли, ущелье перестало существовать, остановилось течение реки, каменные громады высотой в тысячу метров образовали естественную плотину, и вода реки стала подниматься на огромную высоту, образовав теперешнее Сарезское озеро, которое очутилось на высоте почти 3300 метров над уровнем океана. Озеро продолжало расти, оно затопило кишлак Сарез, разлилось в длину больше 70 километров; глубина его в десятки раз превосходит глубину Каспийского моря.
— Где же вы будете искать свое ущелье? — иронизировал этот человек. — Если б оно сохранилось, о нем знали бы.
— Его по-настоящему не искали, — возразил Бархатов.
Ничто не могло ослабить его веры в успех задуманной экспедиции. Василий Яковлевич понимал трудность и ответственность выполнения своего замысла, но не отступал. Последние годы он по заданию правительства занимался разведкой залежей титановой руды в различных горных районах страны и неизменно возвращался мысленно к Памиру, недра которого таят многочисленные месторождения различных металлов. Случайно обнаруженный дневник царицынского врача служил подтверждением того, что поиски надо вести именно на Памире. Пусть кажется фантастичным описание растений ущелья, пусть даже оно погибло во время горной катастрофы в 1911 году, но то, что удалось попутно обнаружить любознательному исследователю, не геологу по образованию, в одиночестве путешествовавшему в горах, убеждало Бархатова в целесообразности экспедиции. Советские геологи, вооруженные всем необходимым, сумеют отыскать нужный металл.
Был ли при этом известный риск? Безусловно. Бархатов не отрицал его, излагая свои доводы в докладной записке на имя президента Академии наук СССР.
И ответ не замедлил себя ждать. Через неделю он лично встретился с президентом и имел с ним продолжительную беседу.
А еще несколько дней спустя, Бархатов получил официальное уведомление, что экспедиция разрешается.
В ПУТИ
Талантливый русский исследователь Памира А. П. Федченко, первым из европейцев проникший в Алайскую долину, добирался из центральной части России до подножия Памирских гор больше двух месяцев. Щербакову и Бархатову понадобилось на это меньше суток.
В Москве накрапывал дождик, было прохладно. Залитый огнями Быковский аэродром в тусклых сумерках зарождающегося дня походил на огромный корабль. Самолет побежал по бетонированной дорожке.
Места Щербакова и Бархатова были рядом. Они молча смотрели, как удаляются огни столицы, а когда те скрылись, Василий Яковлевич откинулся на спинку кресла.
— Вы как хотите, — сказал он, — а я думаю еще малость подремать.
Щербаков ничего не ответил. Под монотонное гудение моторов хорошо мечталось. Вначале мысли его кружились вокруг этой необычайной экспедиции, и он спрашивал сам себя, откроется ли когда-нибудь загадка судьбы Полынова? Потом Михаил стал размышлять о том, что покажут испытания его изобретения.
Еще будучи студентом третьего курса, Михаил увлекся высокогорным спортом. Вот уже восемь лет, почти каждый год, в свободное от учебы, а позднее от работы время, Щербаков отправлялся в горы. Правда, в первый раз, когда он, согнувшись под тяжестью снаряжения, медленно плелся по узкой, заснеженной тропе перевала, рискуя каждую минуту свалиться вниз, ему подумалось, что он мог бы сейчас путешествовать где-нибудь на берегу Черного моря или просто отдохнуть дома. Но рядом шли его товарищи. Они несли еще больший груз. Заговорило самолюбие. Неужели он слабее? Нет, он не сдастся!
В походах Михаил закалил свою волю и тело. Во время тренировочного восхождения на пик Снежная тропа Щербаков оказался в числе ведущих и тогда впервые остро пережил радостное чувство победы в борьбе с горными великанами. С тех пор он участвовал в нескольких восхождениях на вершины в шесть и больше тысяч метров высотой над уровнем моря.
Здесь же, в горах, Щербаков понес и первую тяжелую утрату. На Памире погибла любимая девушка, Лида Несветаева, которую он надеялся в недалеком будущем назвать своей женой.
С Лидой Михаил познакомился в учебно-тренировочном лагере московских альпинистов. У нее были длинные темные косы, доброе открытое лицо, черные озорные глаза. Девушка училась в медицинском институте, мечтала стать детским врачом.
Что потянуло ее в горы — трудно сказать. Но она полюбила их и никогда не жаловалась на усталость и трудности в пути. Остроумная, жизнерадостная, она умела подбодрить товарищей и, когда рассказывала что-нибудь веселое, сама хохотала больше всех. С Михаилом у Лиды установились дружеские отношения. Знакомство их продолжалось и в Москве. Михаила тянуло к ней, и он искал встреч с Лидой.
Объяснение состоялось совсем неожиданно и гораздо проще, чем это описывается во многих романах. Однажды после концерта Щербаков провожал девушку. Прощаясь с ней у подъезда дома, он привлек ее к себе и поцеловал. Лида не рассердилась, доверчиво прислонив голову к его плечу. Сомнения Михаила разрешились — Лида любит!.. Но любовь оборвалась самым трагическим образом.
Катастрофа произошла, когда Михаил и Лида с альпинистской группой находились на Восточном Памире. Случилось непоправимое. Сорвавшись с отвесной стены горного ущелья, Лида разбилась... И вот тогда, тяжело пережив горе, Щербаков задумал свой горный парашют. Разве это была только одна жертва суровых исполинов?
Правда, несчастные случаи в горах становятся все реже и реже, хотя уже не единицы, а сотни и тысячи людей увлекаются альпинистским спортом. Но даже и единичных жертв не должно быть!
Инженер-конструктор, мастер альпинистского спорта Михаил Щербаков долго вынашивал идею высокогорного парашюта. Две очень сложные задачи предстояло разрешить молодому изобретателю: добиться легкости парашюта и безотказного действия аппарата, чтобы он мог амортизировать даже при падении с небольшой высоты. Как показали испытания в Москве, Щербаков, кажется, решил обе эти задачи.
Все эти события живо одно за другим воскресали сейчас в памяти Михаила. Он посмотрел в окно самолета. Было совсем светло. Рваные облака, похожие на морской прибой, проносились внизу. В некоторых местах они были тонкие, как легкий паровозный дымок. И тогда Михаил видел землю, пеструю в своем летнем одеянии. Потом облака стали редеть. Раннее июльское утро сверкало во всей своей красе.
Самолет спустился ниже и поплыл вдоль полотна железной дороги. Щербаков увидел поезд. Он, казалось, застыл на одном месте. По цвету вагонов Михаил определил, что это пассажирский. «Может быть, в нем едет Лена?.. — подумалось ему вдруг. — А кто этот курчавый парень? Просто товарищ, хороший знакомый или...»
Бархатов пошевелился, открыл глаза.
— Где мы? — спросил он, приподнимаясь.
— Спите, — ответил Щербаков, — еще лететь да лететь.
— А вы что же бодрствуете?
— Не спится...
— Молодость, — улыбнулся Бархатов. — И я когда-то, покидая родные Палестины, не спал. Ну, а потом ко всему привыкаешь... В Волгограде будем завтракать.
Он снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
Вскоре задремал и Щербаков.
Очнулся он от того, что самолет начало швырять. Ощущение было такое, словно тебя взметнули на качелях высоко в воздух, а потом, сорвавшись, ты полетел вниз...
Проснулся и Бархатов.
— Ого, — сказал он весело, — нас, кажется, здорово баюкают. Вы как относитесь к качке?
— Терпимо.
— Я тоже... Далеко еще до Волгограда?
— Судя по времени, тридцать минут.
— Ну, тогда все ясно... Это мы уже вошли в полосу жаркого степного ветра, в июле он часто гостюет здесь.
— Суховей? — спросил Щербаков.
— Да... Вот подождите, отыщем мы с вами ущелье Полынова, богатое титановой рудой, будет у нас еще больше нужного металла, тогда станет возможным создавать воздушные барьеры против суховея...
Задумавшись, он замолчал. Щербаков переменил тему разговора.
— Василий Яковлевич, а может быть, следовало и самолеты привлечь к поискам ущелья?
— В Академии мы думали об этом.
— Ну и что?
— Авиация — великая штука, но в данном случае вряд ли поможет. Я внимательно просмотрел многочисленные аэросъемки Западного Памира. Ничего похожего на ущелье Полынова обнаружить не удалось. Оно, по всей вероятности, спряталось за горными утесами так, что сверху его и не обнаружишь. Меня беспокоит другое...
— Можно узнать, что?
— Не хотелось говорить, чтобы не обескураживать участников экспедиции, ну да ладно, вам скажу! Боюсь, что ущелье давно открыто.
— Как открыто?
— Да так, предыдущими экспедициями. Может быть, только называется оно по-другому. Правда, ни одно описание полностью не сходится с тем, что в дневнике Полынова. Будем вести разведку руды и в других местах, а перед вами, альпинистами, одна задача — искать ущелье Полынова.
Пассажиры проснулись и поглядывали в окна.
Так хотелось сойти на землю, ощутить под ногами твердую почву!
Вдали показалась Волга. Самолет пролетел еще немного и пошел на посадку.
Несмотря на ранний час, солнце пекло вовсю.
— Египетская жара, — пошутил Бархатов.
Они прошли в буфет аэропорта.
— Вот мы и на родине Полынова, — сказал Василий Яковлевич, — жаль, что до города далеко, очень бы хотелось посмотреть, каким он стал. Шесть лет не был здесь. Любопытный город, своеобразный. Вы бывали в нем?
— Ни разу.
— И не воевали?
— Меня призвали в последний год войны. В Берлине был...
— А я в Сталинграде воевал. У Родимцева. Он тогда дивизией командовал. А уж заканчивать войну не пришлось. После госпиталя отправили на Иртыш с изыскательской группой. Там теперь выстроена крупная гидростанция...
Он не закончил фразы. По радио объявили о продолжении рейса их самолета. И они поспешили к посадочной площадке.
А еще через несколько часов полета Бархатов и Щербаков приземлились на аэродроме столицы Таджикистана — Душанбе.
Рассвет они встречали в Москве, а заходом солода любовались за несколько тысяч километров в высокогорной республике Средней Азии.
Бархатов должен был задержаться в Душанбе на два — три дня, чтобы побывать в научных организациях республики. Щербаков, которому Василий Яковлевич передал нужные материалы, на следующее утро выехал поездом на маленькую станцию Горчаково Ферганской линии Средне-Азиатской железной дороги — к месту сбора всей экспедиции. Бархатов поручил ему встретить людей, временно разместить по квартирам, перегрузить с железной дороги в автомашину все снаряжение экспедиции.
— Верю, что вы справитесь с поручением отлично, — сказал на прощание Василий Яковлевич.
— Постараюсь, — ответил молодой человек.
ПРИЯТНАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ
Небольшое здание станции, было на редкость уютным. Пирамидальные тополя высотой в добрых два десятка метров, словно часовые, окружали его.
Проводив состав, Щербаков разговорился с начальником вокзала. Это был степенный, уже в годах узбек, с брюшком, широколицый, с маленькими, острыми глазами. Михаил спросил его, где здесь можно расположиться.
— А вы кто? — спросил тот.
Щербаков рассказал.
— Из Москвы, экспедиция... — повторил с уважением начальник станции, — тогда давай в любой дом, везде гостем будешь... Хочешь, идем ко мне.
Молодой человек начал было отказываться, но гостеприимный хозяин и слушать не захотел.
— Чего говоришь «нет», когда тебя зовут? — настаивал он. — Места, что ли, жалко? Для всех хватит. Моя фамилия Айбеков.
Они прошли по тенистой улице пристанционного поселка.
— Вот здесь мы и живем, — сказал Айбеков, останавливаясь перед длинным, с плоской крышей саманным зданием. Ни одно окно не выходило на улицу, и наружная стена дома была продолжением довольно высокой саманной ограды, плотно закрывавшей двор со всех сторон.
Жарко светило среднеазиатское солнце, было душно, а внутри здания царил полумрак и стояла приятная прохлада. Узкая прихожая разделяла постройку на две части. С левой половины вышла пожилая женщина в длинной белой юбке. На приветствие Щербакова она молча кивнула головой. Хозяин повел гостя направо, где вдоль стен стояли обитые жестяными полосками сундуки, на которых лежали стеганые одеяла и цветные подушки. Толстый ковер закрывал пол.
В комнату вошел стройный, черноглазый юноша лет восемнадцати.
— Сын, — представил его Айбеков, — студент, на каникулы приехал.
Юноша крепко пожал Щербакову руку, назвал себя:
— Рашид.
— Чай будем пить, — сказал хозяин.
Он снял форменную куртку, бросил на пол несколько подушек и, ловко поджав под себя ноги, уселся на ковре. Сын последовал его примеру, Щербаков присоединился к ним.
Женщина принесла самовар, расписные пиалы, поставила на ковер мед, сахар, молоко, круглые зарумяненные и аппетитно пахнущие лепешки.
Неторопливое чаепитие продолжалось долго. Айбеков молча осушал пиалу за пиалой. Закончив чаепитие, хозяин поднялся, одел куртку.
— Пошел на службу, а ты отдыхай.
— Я с вами, — сказал Щербаков, — узнаю, как там наш груз.
— Отдыхай, — повторил хозяин, — сейчас самая жара. Потом придешь, груз твой никуда не денется...
В этот же день Щербаков довольно успешно решил все хозяйственные дела, договорился в автомобильной колонне о предоставлении экспедиции машины до селения Хамзаабад, что находится у подножия Алайского хребта, и стал дожидаться остальных участников экспедиции.
Пользуясь свободным временем, Михаил начал тренировки. Поднявшись вместе с солнцем, он выполнял гимнастические упражнения, затем отправлялся в десятикилометровый пробег. Днем отдыхал, а к вечеру снова бегал, прыгал и помногу ходил.
В этих вечерних прогулках его обычно сопровождал Рашид. Студент искренне привязался к Щербакову и смотрел на него с нескрываемым обожанием.
— Возьмите и меня в горы, — как-то попросил он.
— Не знаю, Рашид, дело трудное, надо подготовку иметь.
— Сумею, — решительно проговорил тот, — все сумею делать, — горячо убеждал юноша.
— Вот начальник приедет, тогда и поговорим, — пообещал Михаил.
Каждое утро Щербаков и Рашид шли на станцию встречать поезд. И вот однажды на деревянный перрон сошла группа веселых молодых людей. Щербаков подошел к ним, и сердце его дрогнуло...
Возле знакомого Щербакову чемодана, в том же легком полосатом платье и соломенной шляпе с малиновым бантом стояла... Лена. Девушка тоже изумилась нежданной встрече.
— Вы... Здесь? Какими судьбами? — спросила она.
Немного успокоившись, Щербаков ответил:
— Видно, теми же, что и вы. В экспедиции Бархатова.
— Правда? — не скрывая радости, воскликнула девушка. — Ой, как хорошо!
Вышло это у нее совсем по-мальчишески. Разговор оборвался. Лицо Лены, смуглое от загара, зарделось. Она, как показалось Михаилу, смутилась.
Щербаков начал знакомиться с остальными участниками экспедиции. Их было пятеро.
— Мне о вас Лена рассказывала, — пожимая Михаилу руку, весело проговорила круглолицая симпатичная блондинка с ямочками на щеках. Она с любопытством рассматривала Щербакова.
— Галка, не смей...
— А я ничего особенного и не говорю.
Подал руку курчавый молодой человек, тот, который встретил Лену на вокзале.
— Малинин.
— Щербаков.
Они не произнесли больше ни слова.
Остальных Михаил знал. Оба были мастерами спорта, уже прославившимися в высокогорных восхождениях на Кавказе. Один из них — Осередко, невысокий, похожий на грузина, с черной острой бородкой, был неплохим художником. Его картины Щербаков видел на выставке в Москве. Мать у Осередко была грузинкой, а отец украинец. Подобно Айвазовскому, воспевшему море, Павел Григорьевич Осередко мечтал стать певцом гор, чтобы поведать людям о их чудесной красе. Щербаков запомнил одну его картину «Пурга в горах». В снежном вихре, среди высоких горных скал можно было различить фигуру с рюкзаком за плечами и ледорубом в руке. Большое мужество угадывалось в этом одиноком человеке, непокорно идущем навстречу ветру. И чувствовалось, что его воли не сломить разыгравшейся вокруг стихии.
— Рад познакомиться, слышал о вас, — добродушно сказал Осередко, крепко пожимая руку Михаилу. — Ну, как ваш знаменитый парашют?
— Со мной.
— Тогда я вас изображу, как легендарного Икара, летящего с вершины гор, — пошутил Осередко.
Щербаков познакомил участников экспедиции с Айбековым и его сыном. Оживленно переговариваясь, все отправились на квартиру.
Теперь остановка была за Бархатовым.
К вечеру все хорошо отдохнули и вдоволь наговорились. Как-то случилось, что Лена и Щербаков отделились от остальных и очутились вдвоем за поселком. Солнце быстро садилось. Из желтоватого воздух стал прозрачно-чистым, а потом потемнел. Молодые люди пошли вдоль полотна железной дороги.
— Лена, — сказал Щербаков. — А ведь это здорово, что мы встретились.
— Да, удивительно... — согласилась девушка.
— Вы студентка?
— Что вы! Я уже два года геологом работаю.
Михаил хотел сказать, что выглядит она очень молодо, но воздержался. Лена интересно рассказывала о своей работе, об экспедиции в Кустанайскую область, где удалось обнаружить богатейшие залежи железной руды...
— И все-таки эта профессия не совсем для девушки, — заметил Щербаков.
— Почему?
— Станете старше, появится семья, поймете.
После непродолжительного раздумья она сказала:
— Я из-за этого замуж не вышла за человека, которого...
Лена не договорила.
— Любили?
— Может быть, и не любила, но он мне очень нравился.
— Ну и почему же вы не вышли?
— Он не захотел, чтобы я ездила с геологическими партиями, а я не хотела работать в конторе.
Видно