– Тебе потребуется много времени, – всё ещё хмурясь, ответила Беатрис.
Стиснув жену в объятиях, Кристофер страстно поцеловал её.
– Я могу только надеяться на это.
Полностью раздев и себя, и Беатрис, он начал покрывать поцелуями её пресыщенное тело, пробуя её на вкус всюду, заставляя тянуться за ним, изгибаться, дышать всё чаще и чаще. Ловя едва различимые признаки пробуждающегося желания, он терпеливо разжигал в ней огонь – действовал так, словно подпитывал пламя, которое должно было вспыхнуть. Беатрис судорожно гладила его сильное тело, жёсткие волосы, мощные мускулы под шелковистой кожей, шрамы, которые постепенно становились ей привычны.
Перевернув Беатрис на бок, Кристофер немного приподнял её верхнюю ногу. Она ощутила, как он входит в неё сзади, раздвигает её, растягивает так, что это кажется почти невозможным выдержать. Слишком много и всё же недостаточно. Она хотела больше. Уронив голову на его поддерживающую руку, она всхлипнула, когда Кристофер начал целовать её шею. Он окружал её, наполнял… Беатрис чувствовала, как её тело плавится в огне чувственных ощущений. Непроизвольно она приспосабливалась к его движениям.
Кристофер шептал ей на ухо слова страсти, похвалы, обожания; рассказывал, как именно он хочет доставить ей удовольствие. Очень нежно он перевернул её на живот и широко раздвинул ноги. Беатрис застонала, когда его рука скользнула ей под бёдра. Прижав ладонь к лону, он начал поглаживать её в ритме, не совпадающем с его глубокими, настойчивыми толчками. Он двигался быстрее, чем раньше, обдуманно и… безжалостно. Ощущения фейерверком взорвались в ней, и, застонав, она сжала в ладонях покрывало.
Когда она была близка к очередному пику наслаждения, Кристофер перестал двигаться и перевернул её на спину. Беатрис не могла отвести взгляд от жидкого серебра его глаз. В них полыхала гроза, рассекаемая вспышками молний.
|
|
– Я люблю тебя, – прошептал Кристофер, и Беатрис вздрогнула, когда он вновь вошёл в неё. Обхватив его руками и ногами, она поцеловала его в плечо, а затем укусила толстый соблазнительный мускул. Кристофер издал какой‑то низкий звук, чуть ли не рычание, и, взяв её за попку, приподнял к себе, вонзаясь ещё глубже. С каждым толчком его тело равномерно тёрлось о её, снова и снова лаская лоно, погружая в сверкающий экстаз – экстаз, который наполнил каждую клеточку её тела.
Спрятав лицо у неё на плече, Кристофер замер, наслаждаясь тем, как её влажное лоно судорожно сжимается вокруг него, сжимается так сильно, что он ощутил приближение собственного завершения. Одновременная разрядка вызвала стоны у них обоих. И всё же их жажда не была утолена. Физическое удовольствие вылилось в стремление к ещё большей близости. Перевернув себя и Беатрис на бок, Кристофер обнял её. Их тела оставались соединены. Но даже сейчас он был недостаточно близок к Беатрис, он хотел больше её.
Некоторое время спустя они выбрались из кровати, собираясь угоститься оставленным им восхитительным холодным ужином – пирогом с дичью, созревшей чёрной сливой, бисквитом, пропитанным бузинным соком. Всё это пиршество они запивали шампанским; два последних бокала взяли с собой в кровать, где Кристофер произнёс множество сладострастных тостов, а Беатрис выдвинула несколько идей, к каким частям его тела могли бы прикоснуться её прохладные от шампанского губы. Они играли, заставляли друг друга смеяться, а когда свечи начали догорать, некоторое время молча смотрели на их гаснущие огоньки.
|
|
– Не хочу засыпать, – пробормотала Беатрис. – Я хочу, чтобы эта ночь длилась вечно.
– Она не должна длиться вечно, – Беа почувствовала на щеке улыбку Криса. – Лично я настроен достаточно оптимистично в отношении завтрашней ночи.
– В таком случае я собираюсь спать. Больше не могу держать глаза открытыми.
Кристофер нежно поцеловал жену:
– Спокойной ночи, миссис Фелан.
– Спокойной ночи, – она смотрела, как он выбрался из кровати, чтобы погасить оставшиеся свечи, её губы изгибались в сонной улыбке.
Но первым делом Кристофер взял подушку и запасное одеяло и бросил их на пол.
– Что ты делаешь?
Обернувшись, он посмотрел на Беатрис, приподняв бровь:
– Вспомни, я говорил тебе, что мы не сможем спать вместе.
– Даже в нашу первую брачную ночь? – запротестовала она.
– Я буду близко. Тебе нужно только протянуть руку, любовь моя.
– Но тебе будет неудобно на полу.
Кристофер начал задувать свечи.
– Беатрис, в сравнении с некоторыми местами, где мне доводилось раньше спать, это дворец. Поверь, мне будет удобно.
Рассерженная, Беатрис натянула на себя одеяла и повернулась на бок. Комната погрузилась в темноту. Она слышала, как Кристофер устраивался, слышала его спокойное дыхание. Вскоре она почувствовала, что проваливается в ласковую темноту… оставляя его бороться с демонами сновидений.
Глава 25
Хотя Беатрис считала Гэмпшир прекраснейшим местом в Англии, Котсволдсу[33]почти удалось затмить его. Котсволдские холмы, часто называемые сердцем Англии, цепью обрывистых утёсов и круч пересекали Глостершир и Оксфордшир. Беатрис приводили в восторг деревеньки, словно сошедшие с иллюстраций к сказкам, маленькие опрятные домики, зелёные холмы, на которых паслись тучные овцы. Поскольку шерсть была наиболее прибыльным делом в Котсволдсе, а прибыль уходила на улучшение ландшафтов и постройку церквей, множество мемориальных дощечек гласило: «Оплачено овцами».
|
|
К восторгу Беатрис, пастушьи собаки приравнивались к статусу овец. Отношение селян к собакам напомнило Беатрис цыганскую поговорку, которую она однажды слышала от Кэма: «Хочешь порадовать гостя – порадуй его собаку». Здесь, в Котсволдсе, люди брали собак повсюду, даже в церковь, где на скамьях были специальные прорези, чтобы привязать поводок.
Кристофер привёз Беатрис в крытый соломой коттедж в поместье лорда Брекли. Виконт, старинный друг и родственник Аннандейла, предложил домик в их полное распоряжение. Коттедж находился не в виду Брекли Мэнор, он был построен на другой стороне древней церковной десятины[34]. Коттедж был очарователен: низкие арочные двери, покатая соломенная крыша, розовые клематисы, вьющиеся по стенам.
Гостиная могла похвастаться каменным очагом, потолочными балками и удобной мебелью, а створчатые окна выходили на сад позади дома. Альберт отправился изучать комнаты наверху, пока пара лакеев вносила в дом баулы и чемоданы.
– Тебе нравится? – с улыбкой спросил Кристофер, видя восхищение Беатрис.
– Как он может не нравиться? – ответила она вопросом на вопрос, медленно поворачиваясь, чтобы все рассмотреть.
– Для медового месяца это место слишком скромное, – заметил Кристофер, улыбаясь, когда она подошла к нему и обняла за шею. – Я мог бы повезти тебя куда‑нибудь… в Париж, во Флоренцию…
– Я уже говорила, что хочу куда‑нибудь, где тихо и уютно. – Беатрис порывисто целовала его лицо. – Книги… вино… долгие прогулки… и ты. Это самое чудесное место на свете. Мне уже жаль, что придётся уезжать.
Он рассмеялся, пытаясь поймать её губы своими.
– Нам не придётся уезжать ещё две недели.
Когда муж запечатлел на её устах обжигающий поцелуй, Беатрис обмякла в его руках и вздохнула.
– Как может повседневная жизнь сравниться с этим?
– Обычная жизнь будет такой же чудесной, – прошептал Кристофер. – Ведь ты здесь.
По настоянию Кристофера Беатрис спала в одной из смежных спален наверху, разделённых лишь тонкой стенкой из реек да штукатурки. Он знал, что её тревожит невозможность делить с ним комнату, но его сон был слишком беспокойным, кошмары – слишком непредсказуемыми, и он не мог рисковать.
Даже здесь, в этом месте незамутнённого счастья, ночи выдавались трудными. Он просыпался и резко садился в постели от кошмаров, в которых видел кровь и пули, лица, искажённые агонией, слышал свист пуль и понимал, что инстинктивно тянется за винтовкой, саблей или ещё за чем‑то, чтобы защититься. Когда кошмары становились особенно ужасными, Альберт всегда забирался в изножье кровати и лежал там. Как и во время войны, он охранял сон Кристофера, готовый разбудить его, если появится враг.
Однако какими бы тяжелыми не выдавались ночи, дни были поразительно… приятными, спокойными, полными благоденствия, чего Кристофер не ощущал годами. Было что‑то такое в свете Котсволдса, плавная опалесценция[35], мягко струящаяся по холмам и пашням. Утро обычно встречало их солнцем, к обеду же небо постепенно затягивалось облаками. Позже дождь проливался на яркие осенние листья, осыпая их блестящими каплями, будто сахарной глазурью, и плыл в воздухе свежий запах сырой земли.
Жизнь их быстро пошла по накатанной колее: за лёгким завтраком следовала длительная прогулка с Альбертом, а затем молодожёны отправлялись в близлежащий торговый городишко с магазинами и кондитерскими или осматривали развалины и памятники. В компании Беатрис нельзя было идти куда‑то целенаправленно: она часто останавливалась взглянуть на паутину, насекомых, лишайники, гнезда. Она слушала звуки природы с тем же вниманием, с каким иные слушают Моцарта. Всё это было для неё симфонией… небо, вода, земля. Каждый день она встречала по‑новому, живя настоящим, тем, что происходит вокруг неё.
Однажды вечером они приняли приглашение лорда и леди Брекли отобедать в их особняке. Однако большую часть времени молодые проводили наедине, и уединение нарушалось лишь с приходом слуг, которые проносили еду или меняли постельное бельё. Дни напролет они занимались любовью у камина или в постели. Чем больше Кристофер получал от Беатрис, тем больше хотел.
Но Кристофер был полон решимости защитить её от своей тёмной стороны, от воспоминаний, которых не мог избежать. Беатрис проявляла терпение, когда в разговоре они натыкались на подводные камни, когда всего лишь один её вопрос выводил их беседу близко к опасной территории. Она кротко сносила всплески его дурного настроения, а Кристоферу было стыдно, что ей приходится приспосабливаться к сложным граням его характера.
Бывали моменты, когда её любопытство провоцировало вспышку гнева, и вместо того, чтобы срываться, Кристофер отвечал холодным молчанием. Приготовления ко сну тоже становились источником неловкости. Беатрис, казалось, не могла понять, что он не хотел, чтобы кто‑то был рядом с ним, когда он спит. Дело заключалось не только в кошмарах – он в буквальном смысле не мог уснуть, если кто‑то находился рядом. Его будило каждое прикосновение или звук. И каждая ночь была борьбой.
– Просто вздремни со мной, – уговаривала Беатрис однажды днём. – Немножко поспи. Будет чудесно, увидишь. Просто полежи со мной и…
– Беатрис, – ответил Кристофер, едва сдерживая гнев, – не изводи меня. Ты добьёшься лишь того, что я сойду с ума.
– Прости, – смиренно сказала Беатрис. – Я только хочу быть ближе к тебе.
Кристофер понимал. Но абсолютная близость, которой жаждала Беатрис, для него по прежнему оставалась невозможной. Единственным выходом для него было возместить отсутствие близости любым другим способом.
Потребность в Беатрис проникла так глубоко в него, что, казалось, бежала по венам вместе с кровью, сплелась с костями. Он не понимал причин такой алхимии. Но важны ли они?
Можно пристально изучать любовь, по крупицам исследовать притяжение и всё равно не понять до конца.
Это просто есть.
По возвращении в Стоуни‑Кросс Кристофер и Беатрис обнаружили Фелан‑Хаус в беспорядке. Слуги по‑прежнему привыкали к новым обитателям конюшни и дома, включая кошку, ежа, козу, птиц, кроликов, мула и так далее. Основная причина смятения, однако, состояла в том, что большинство комнат Фелан‑Хауса закрыли, а содержимое запаковали и приготовили к переезду в Ривертон.
Ни Одри, ни мать Кристофера не собирались жить в Фелан‑Хаус. Одри предпочла жить в городе со своей семьёй, окружавшей её теплом и заботой. Миссис Фелан решила остаться в Хартфордшире со своим братом и его семьёй. Те слуги, которые не могли или не хотели уезжать из Стоуни‑Кросс, оставались присматривать за Фелан‑Хаусом и окрестностями.
Миссис Клокер предоставила Кристоферу подробный отчёт обо всём, что произошло за время его отсутствия.
– Доставили ещё свадебные подарки, в том числе прелестный хрусталь и серебро, я расставила их на столе в библиотеке и приложила карточки от дарителей. Также вас дожидается огромная пачка писем и визитных карточек. И сэр… приходил с визитом офицер. Не из тех, кто присутствовал на свадьбе, другой. Он оставил свою карточку и сказал, что скоро зайдёт ещё.
Лицо Кристофера ничего не выражало.
– Его имя? – тихо спросил он.
– Полковник Фенвик.
Кристофер ничего не ответил. Однако, стоя рядом с ним, Беатрис заметила, как сжались его пальцы, и он едва заметно дважды моргнул. Мрачно и отстранённо Кристофер коротко кивнул экономке.
– Благодарю, миссис Клокер.
– Да, сэр.
Не сказав Беатрис ни слова, Кристофер вышел из гостиной и прошёл в библиотеку. Беатрис немедленно отправилась следом за ним.
– Кристофер…
– Не сейчас.
– Чего хочет полковник Фенвик?
– Откуда мне знать? – резко бросил он.
– Ты думаешь, это имеет отношение к кресту королевы Виктории?
Кристофер остановился и повернулся к жене так резко и агрессивно, что она даже попятилась. Взгляд его был холоден, словно блеск стального клинка. Беатрис поняла, что у него один из тех приступов гнева, когда его нервы натянуты до предела. Одно упоминание о Фенвике взбесило его. К чести Кристофера, он несколько раз глубоко вздохнул и обуздал эмоции.
– Я не могу разговаривать сейчас, – пробормотал он. – Мне нужно отдохнуть, Беатрис. – Он повернулся и пошёл прочь.
– От меня? – спросила Беатрис, нахмурившись, глядя ему вслед.
Холодность между ними ощущалась весь остаток дня. Кристофер односложно отвечал за обедом, и это наполняло Беатрис горечью и обидой. В семье Хатауэй, какая бы не случилась ссора, всегда был кто‑то, с кем можно поговорить. А когда ты замужем и без детей, то, ссорясь с мужем, ты, ко всему прочему, остаёшься ещё и без друга. Стоит ли извиниться перед ним? Нет, что‑то в ней противилось этой мысли. Она не сделала ничего плохого, только задала вопрос.
Перед сном Беатрис кое‑что вспомнила. Амелия говорила ей: не ложись в постель, злясь на мужа. Одетая в ночную сорочку и халат, Беатрис прошлась по дому, пока не обнаружила Кристофера сидящим в библиотеке у камина.
– Так нечестно, – сказала она, встав у порога.
Кристофер взглянул на неё. Огонь в камине отбрасывал на его лицо жёлтые и красные блики, сияя в светлых волосах. Руки были крепко сжаты. Альберт лежал на полу рядом с его креслом, положив голову на лапы.
– Что я натворила? – продолжала Беатрис. – Почему ты не говоришь со мной?
Лицо мужа ничего не выражало.
– Я говорил с тобой.
– Да, как посторонний. Совершенно бесчувственно.
– Беатрис, – Кристофер выглядел усталым, – прости. Иди спать. Завтра всё будет в порядке. После того, как я повидаюсь с Фенвиком.
– Но что я…
– Ты ни в чём не виновата. Позволь мне разобраться самому.
– Почему ты отталкиваешь меня? Почему не можешь мне доверять?
Выражение его лица изменилось, черты смягчились. Он смотрел на неё с чем‑то вроде сострадания. Поднявшись на ноги, Кристофер медленно подошёл к ней, большой тёмный силуэт в свете камина. Беатрис прислонилась спиной к косяку, её сердце забилось быстрее, когда Кристофер приблизился к ней.
– Так эгоистично было жениться на тебе, – сказал он. – Я знал, что тебе нелегко будет привыкнуть к тому, что я могу тебе предложить, и не просить большего. Но я предупреждал тебя. – Кристофер скользил по ней непроницаемым взглядом. Упершись одной рукой в косяк над головой Беатрис, он поднёс другую руку к её халату, из ворота которого виднелось кружево ночной сорочки. Он поиграл с кружевами и склонил голову к её лицу. – Хочешь, займёмся любовью? – тихо спросил он. – Этого будет достаточно?
Беатрис понимала, когда её успокаивали. Он предложил чувственное удовольствие вместо настоящего общения. Раз в ход пошли полумеры, это была хорошая замена. Но даже если её тело реагировало на близость Кристофера, воспламеняясь от его запаха и чувственного обещания, скрытого в прикосновении, разум протестовал. Она не хотела, чтобы муж занимался с ней любовью, лишь только чтобы отвлечь её. Она хотела быть ему женой, а не игрушкой.
– После этого ты разделишь со мной постель? – упрямо спросила она. – И останешься до утра?
Его пальцы замерли.
– Нет.
Беатрис сердито посмотрела на него и отошла.
– Тогда я иду спать одна. – Поддавшись мимолетному срыву, она добавила, уходя прочь: – Как и каждую ночь.
Глава 26
– Я сердита на Кристофера, – объявила Беатрис Амелии после обеда, когда они прогуливались рука об руку по посыпанным гравием дорожкам позади Рэмси‑Хауса. – И до того, как объяснить, что произошло, хочу особо отметить, что в споре была только одна здравомыслящая сторона. Я.
– Ох, ты ж, – сочувственно поддакнула Амелия. – Мужья кого хочешь выведут из себя. Выложишь свою версию событий – и я тебя полностью поддержу.
И Беатрис принялась рассказывать о визитной карточке, оставленной полковником Фенвиком, и о последующем поведении Кристофера.
Амелия послала Беатрис кривую усмешку.
– Уверена, проблема состоит только в том, что Кристофер прилагает все силы, чтобы уберечь тебя.
– Это правда, – признала Беатрис. – Но от этого отстаивать своё мнение не становится легче. Я безумно его люблю. Но я вижу, как он борется с какими‑то мыслями, терзающими его ум, или со своими рефлексами, которые он пытается подавить. И он не делится со мной ничем, что его так заботит. Я завоевала его сердце, но, похоже, вступила во владение домом, в котором большинство дверей постоянно заперто. Он хочет оградить меня от любых неприятностей. И настоящего брака – такого брака, как у тебя с Кэмом – не получится, пока он не будет готов делить со мной как лучшую, так и худшую часть себя.
– Мужчины не любят так рисковать, – заметила Амелия. – Нужно терпение. – Её тон стал несколько суховат, а улыбка погрустнела. – Но могу заверить тебя, дорогая… никто и никогда не может являть только лишь положительные стороны своего характера.
Беатрис насупилась.
– Не сомневайся, скоро я спровоцирую его на какой‑нибудь отчаянный поступок. Я давлю и выпытываю, он – сопротивляется. И, боюсь, это станет образцом для нашего брака до конца моей жизни.
Амелия ласково улыбнулась сестре:
– Ни один брак не остаётся вечно неизменным. Самое лучшее в браке, как, кстати, и самое худшее, это то, что всё неизбежно изменится. Дождись своего часа, милая. Обещаю, он придёт.
После того, как Беатрис ушла в гости к сестре, Кристофер с неохотой обдумал перспективу встречи с подполковником Уильямом Фенвиком. Он не сталкивался с ублюдком с тех самых пор, как того отправили в Англию выздоравливать после ранений, полученных при Инкермане. Расстались они, мягко выражаясь, не по‑доброму.
Фенвик не делал секрета из своей ненависти к Кристоферу, отнявшему всё внимание и почёт, которые он, по своему мнению, заслужил. Но какое бы отвращение окружающие не питали к Фенвику, один единственный факт признавался всеми: воинской доблести подполковнику было не занимать. Непревзойденный наездник, несомненный храбрец, смельчак в бою. Его честолюбивые замыслы состояли в том, чтобы выделиться в сражении и занять место в британском пантеоне легендарных героев войны.
Тот факт, что Кристофер стал тем, кто спас его жизнь, особенно раздражал Фенвика. Трудно было ошибиться, предположив, что подполковник предпочёл бы скорее остаться на поле боя, нежели увидеть, как Кристофер получает награду.
Кристофер не мог даже предположить, чего Фенвик хочет от него сейчас. Вероятнее всего, подполковник узнал о награждении крестом королевы Виктории[36]и прибыл выразить своё негодование. Очень хорошо. Кристофер позволит ему высказать свои жалобы, после чего удостоверится, что Фенвик покинул Гэмпшир. На оставленной Фенвиком карточке был нацарапан адрес. Кажется, он остановился на местном постоялом дворе. У Кристофера не было иного выбора, кроме как встретится с ним там. И пусть он будет проклят, если позволит Фенвику войти в свой дом или шнырять возле Беатрис где‑нибудь ещё.
Послеполуденное небо посерело, хлещущие порывы ветра засыпали лесные тропинки сухими жухлыми листьями и сломанными ветками. Тучи закрыли солнце, придавая свету тускло‑голубоватый оттенок. На Гэмпшир опустились сырость и холод – зима оттеснила осень в сторону. Кристофер двигался по главной дороге, идущей вдоль леса. Казалось, его английский скакун – гнедая чистокровка[37]– вдохновился погодой и так и жаждет размять ноги. Ветер, прорывавшийся сквозь сплетение ветвей, извлекал из них шепчущиеся звуки, и казалось, будто среди деревьев порхают неугомонные духи.
На Кристофера накатило ощущение, словно его преследуют. Он бросил взгляд через плечо, почти ожидая увидеть там дьявола или саму смерть. Именно такие нездоровые мысли безжалостно преследовали его после войны. Но в последнее время они возникали намного реже.
И всё благодаря Беатрис.
Он почувствовал внезапный спазм в груди, сильнейшее желание отправиться в любое место, где бы она ни находилась, найти её и крепко прижать к себе. Прошлой ночью разговор с ней представлялся невозможным. Сегодня же он думал, всё могло оказаться не таким уж и трудным. Он сделает что угодно, стараясь стать таким мужем, который ей нужен. Конечно, в одно мгновение этого не произойдёт. Но Беатрис была терпеливой и великодушной, и Господь всемогущий, как он любил её за это! К тому времени, как он прибыл на постоялый двор, мысли о жене помогли успокоить нервы. В деревне царили мир и покой, закрытые двери магазинов уберегали внутренние помещения от ноябрьского ветра и сырости.
Из Стоуни‑Кросс Инн доносился запах еды и эля, да и сами оштукатуренные стены обветшалого, но уютного дома со временем приобрели цвет тёмного мёда. Владелец, мистер Пэлфрейман, был знаком Кристоферу с детства. Он тепло поприветствовал капитана, задав пару шутливых вопросов о медовом месяце, и охотно указал расположение комнаты, в которой остановился Фенвик. Спустя пару минут Кристофер постучал в дверь и застыл в напряжённом ожидании.
Дверь открылась, царапнув углом неровный пол коридора.
Узреть подполковника Уильяма Фенвика в гражданской одежде оказалось потрясением, поскольку до сих пор Кристофер видел его исключительно в ало‑золотой форме кавалериста. Лицо открывшего дверь человека было тем же самым, что помнил капитан Фелан, за исключением цвета кожи, потускневшей до бледности завзятого домоседа, казавшейся совсем не к месту у мужчины, помешанного на верховой езде.
Кристофер испытал безотчётное нежелание приближаться к нему.
– Подполковник Фенвик, – произнёс он, удерживаясь от того, чтобы отдать честь. Вместо этого он протянул ладонь для рукопожатия. Ощущение руки другого мужчины, влажной и холодной, заставило покрыться мурашками.
– Фелан, – Фенвик неуклюже отодвинулся в сторону. – Войдёте?
Кристофер медлил:
– Внизу есть два кабинета и пивная.
Фенвик слабо улыбнулся:
– К сожалению, меня беспокоят старые раны. Лестницы причиняют мне некоторые неудобства. Прошу проявить снисхождение: давайте останемся здесь.
Он выглядел удручённым, даже извиняющимся.
Чуть‑чуть расслабившись, Кристофер вошёл в комнату.
Как и остальные спальни на постоялом дворе, эта комната была просторной, чистой и скудно меблированной. Когда Фенвик занял одно из кресел, Кристофер заметил, что двигается тот с трудом, а одна нога у него плохо сгибается.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложил Фенвик. – Благодарю вас, что приехали в гостиницу. Я бы вновь посетил вашу резиденцию, но рад, что избавлен от трудов, – он указал на свою ногу, – со временем боль всё усиливается. Мне сказали, что ногу сохранили чудом, но я уж подумываю, а не стала бы ампутация наилучшим вариантом.
Кристофер всё ждал, когда же Фенвик объяснит причины своего появления в Гэмпшире. Но коль скоро стало ясно, что подполковник не торопится переходить к делу, Крис резко оборвал его словоизлияния:
– Вы здесь, потому что чего‑то хотите.
– А вы совсем не так терпеливы, как раньше, – заметил подполковник, выглядя при этом позабавленным. – Что случилось со снайпером, знаменитым своей выдержкой?
– Война закончилась. И сейчас у меня есть более приятные занятия.
– Без сомнений, связанные с новобрачной. Кажется, тут будет уместно принести поздравления. Расскажите же мне, что за женщина сумела подцепить самого орденоносного солдата Англии?
– Такая, которую ни капли не заботят ни медали, ни лавры.
Бросив открыто недоверчивый взгляд, Фенвик возразил:
– Как такое возможно? Конечно же, её волнуют подобные вещи. Ведь сейчас она жена бессмертного.
Кристофер безучастно посмотрел на подполковника:
– Прошу прощения?
– Вас будут помнить десятилетиями, – объяснил Фенвик. – Возможно, веками. Не говорите мне, что это ничего не значит для вас.
Кристофер слегка качнул головой, не отрывая взгляда от лица собеседника.
– В моей семье почтение к военным – древняя традиция, – принялся рассказывать Фенвик. – Я знал, что добьюсь больше всех и оставлю о себе память на долгие‑долгие годы. Никто и никогда не думает о предках, ведших скромную жизнь, тех, кто известен по большей части как мужья и отцы, великодушные хозяева и верные друзья. Эти безымянные ничтожества никого не волнуют. Но вот перед военными преклоняются. Их никогда не забывают. – Горечь измяла его лицо, оставив морщины и шероховатости, как на шкурке перезрелого апельсина. – Такая награда, как крест королевы Виктории – все, что я когда‑либо желал.
– Пол‑унции штампованной пушечной бронзы[38]? – скептически поинтересовался Кристофер.
– Не смейте разговаривать таким надменным тоном со мной вы, высокомерный осел. – Странно, но, несмотря на ядовитые слова, Фенвик был спокоен и собран. – С самого начала я был уверен, что вы никто иной как пустоголовый хлыщ. Красивое наполнение формы. Но обнаружилось, что у вас есть один полезный талант – вы умеете стрелять. А потом вы попали к стрелкам, где каким‑то образом стали солдатом. Когда я впервые прочитал донесения, то решил, что это ещё какой‑то Фелан. Потому что Фелан из рапортов был воином, а я был уверен, что у вас нет никаких задатков.
– При Инкермане я доказал, что вы ошибаетесь, – тихо произнёс Кристофер.
Выпад вызвал на лице Фенвика ухмылку, улыбку человека, стоящего на некотором расстоянии от жизни и заметившего её невообразимую иронию.
– Да. Вы спасли меня, и получили наивысшую государственную награду.
– Я не хотел.
– И это‑то делает всё ещё хуже. Меня отправили домой, в то время как вы стали восхваляемым героем и завладели всем, что должно было стать моим. Ваше имя сохранят в памяти, а вас это даже не волнует. Умри я на поле боя – получил хотя бы что‑то. Но вы отняли у меня даже это. Мимоходом предав своего самого близкого друга. Друга, который верил вам. Вы оставили лейтенанта Беннетта умирать в одиночестве, – он пристально следил за Кристофером, выискивая любой признак возникшего душевного волнения.
– Если бы я должен был сделать это снова, я выбрал бы то же самое, – решительно отрезал Кристофер.
Лицо Фенвика приняло недоверчивое выражение.
– Думаете, я вытащил вас с поля боя ради кого‑то из нас двоих? – холодно вопросил Кристофер. – Думаете, мне не наплевать на вас и на эту несчастную медаль?
– Но почему же тогда вы сделали это?
– Потому что Марк Беннетт умирал, – яростно бросил Кристофер, – а в вас оставалось достаточно жизни, чтобы попытаться спасти. Среди всей этой бойни кто‑то же должен выжить. И если судьба выбрала вас – значит, так тому и быть.
Наступило долгое молчание, пока Фенвик переваривал услышанное. Он бросил на Кристофера испытующий взгляд, заставивший у того приподняться волоски на шее.
– Рана Беннетта была не так ужасна, как выглядела, – сообщил подполковник. – Она оказалась не смертельной.
Кристофер, не понимая, смотрел на собеседника, потом резко встряхнулся и снова сосредоточил внимание на Фенвике, который продолжал говорить:
– … пара русских гусар обнаружила Беннетта и взяла его в плен, – рассказывал Фенвик. – О нём позаботился один из их хирургов, после чего его отправили в лагерь для военнопленных далеко вглубь страны. На него обрушились различные тяготы, он был лишён приличной еды и крова, а позднее и вовсе приговорён к работам. После пары неудачных попыток побега лейтенант Беннетт, в конце концов, сумел вырваться на свободу. Он пробирался по дружественным территориям, пока его не доставили в Лондон приблизительно две недели назад.
Кристофер боялся верить своим ушам. Могло ли это быть правдой? Спокойнее… спокойнее… его разум пришёл в крайнее возбуждение. Мускулы напряглись, стараясь предотвратить угрозу глубоких судорог. Он не мог позволить себе начать трястись – не сумел бы остановиться.
– Почему в конце войны Беннетта не освободили при обмене военнопленными? – услышал Кристофер свой собственный вопрос.
– Кажется, пленившие его русские пытались договориться о его обмене на некую сумму денег наряду с партией продовольствия и оружия. Подозреваю, при допросе Беннетт сознался, что является наследником морских перевозок Беннеттов. В любом случае, переговоры были трудными и хранились в секрете ото всех, кроме самых высоких чинов в военном министерстве.