– С кем из вас я должен разговаривать? – спросил Кристофер.
Они ответили одновременно, дружно показывая друг на друга:
– С ним.
– Ты – виконт, – заявил Кэм.
– С такими делами обычно разбираешься ты, – запротестовал Лео.
– Да. Но тебе не понравится моё мнение по этому поводу.
– Уж не собираешься ли ты и в самом деле дать своё согласие?
– Из всех сестёр Хатауэй, – ровно произнёс Кэм, – Беатрис больше, чем кто‑либо, способна выбрать себе мужа. Я доверяю её мнению.
– Спасибо, Кэм, – Беатрис одарила его сияющей улыбкой.
– Ты в своём уме? – вознегодовал Лео. – Ты не можешь доверять суждению Беатрис.
– Почему?
– Она слишком молода, – заявил Лео.
– Мне двадцать три, – возразила Беатрис. – Будь я собакой, я бы уже умерла.
– И ты женщина, – настаивал Лео.
– Прошу прощения? – прервала Кэтрин. – Ты имеешь в виду, что женщины неспособны думать?
– В этих делах – да, – Лео махнул рукой в сторону Кристофера. – Только посмотри на этого типа, стоит там, как чёртов греческий бог. Ты думаешь, она выбрала его по уму?
– Я закончил Кембридж, – возмутился Кристофер, – мне что, нужно было принести с собой диплом?
– В этой семье, – прервал Кэм, – для доказательства ума не требуется университетского образования. Лорд Рэмси – прекрасный пример того, что одно не имеет никакого отношения к другому.
– Фелан, – сказал Лео, – я не хотел нападать на вас, однако....
– Это то, что он всегда делает, – с милой улыбкой встряла Кэтрин.
Лео послал сердитый взгляд жене и снова обратился к Кристоферу:
– Вы с Беатрис недостаточно долго знакомы, чтобы уже думать о браке. Насколько мне известно, речь идёт всего о нескольких неделях. И как насчёт Пруденс Мерсер? Вы же чуть ли не обручены?
|
|
– Ваши вопросы имеют под собой основания, – сказал Кристофер, – и я отвечу на них. Но хочу сразу же предупредить, что я против этого брака.
Лео изумлённо моргнул.
– Вы хотите сказать, что вы против брака с мисс Мерсер?
– Ну... да. Но я и против брака с Беатрис.
В комнате воцарилось молчание.
– Вы шутите, – заключил Лео.
– К сожалению, нет, – отозвался Кристофер.
Снова молчание.
– Капитан, – осторожно подбирая слова, спросил Кэм, – вы пришли, чтобы попросить нашего согласия на брак с Беатрис?
– Если я решу жениться на Беатрис, – покачал головой Кристофер, – то сделаю это, будете вы согласны или нет.
– Боже правый, – скривился Лео, взглянув на Кэма, – этот ещё хуже, чем Гарри.
– Пожалуй, нам стоит поговорить с капитаном в библиотеке. – По лицу Кэма было похоже, что его долготерпению приходит конец. – И выпить бренди.
– И я хочу свою собственную бутылку, – с чувством сказал Лео, показывая дорогу.
Кристофер рассказал им всё, кроме нескольких личных деталей. Он не жалел себя, когда речь зашла о его недостатках, но он был решительно настроен защищать от критики Беатрис, даже в её собственной семье.
– Так на неё непохоже – играть в игры, – качал головой Лео, когда Кристофер рассказал о письмах. – Бог знает, что подвигло её на такое.
– Это не было игрой, – тихо проговорил Кристофер. – Это стало чем‑то большим, чем любой из нас ожидал.
Кэм задумчиво рассматривал его.
– Фелан, в волнении, вызванном всеми этими откровениями, легко увлечься. Вы уверены в своих чувствах к Беатрис? Потому что она...
– Уникальна, – подсказал Лео.
|
|
– Я знаю, – Кристофер почувствовал, как его рот дёрнулся в невольной улыбке. – Я знаю, что она нечаянно крадёт вещи. Она носит бриджи, цитирует греческих философов и прочла слишком много книг по ветеринарии. Я знаю, что она держит дома животных, за уничтожение которых другие люди готовы заплатить. – Думая о Беатрис, он чувствовал томительную боль. – Я знаю, что она никогда не сможет жить в Лондоне, она зачахнет там, ей нужно жить близко к природе. Я знаю, что она чуткая, умная, храбрая, и единственное, чего боится – быть покинутой. И я никогда не покину её, потому что люблю до безумия. Но есть одна проблема.
– Какая? – спросил Лео.
Кристофер мрачно ответил одним коротким словом:
– Я.
Минуты шли, пока Кристофер излагал остальное: своё необъяснимое поведение после войны, симптомы чего‑то, что казалось сродни сумасшествию. То, что его рассказ, похоже, не встревожил их, вероятно, не должно было его удивлять. Но заставило задуматься: что же это за семья такая?
Когда Кристофер закончил, наступила тишина.
– Ну? – Лео выжидательно посмотрел на Кэма.
– Что ну?
– Самое время осчастливить нас одной из твоих проклятых цыганских пословиц. Что‑нибудь про петухов, несущих яйца, или свиней, танцующих в саду. Ты всегда это делаешь. Давай, выдай.
– Не могу вспомнить ни одной подходящей, – с язвительным видом отрезал Кэм.
– Боже, мне пришлось выслушать сотни. А Фелану не придётся ни одной?
Не обращая на Лео внимания, Кэм обернулся к Кристоферу:
– Я верю, что описанные вами трудности со временем уменьшатся, – и добавил после непродолжительного молчания: – Был бы здесь наш брат Меррипен, он подтвердил бы это.
|
|
Кристофер был весь внимание.
– Он никогда не воевал, – тихо продолжил Кэм, – но насилие и раны встречаются далеко не только на полях сражений. Ему пришлось бороться со своими собственными демонами, и он победил. Не вижу никаких причин, которые помешают вам сделать то же самое.
– Я думаю, что Беатрис и Фелану следует подождать, – сказал Лео. – Хуже от этого не будет.
– Не знаю, – возразил Кэм, – как говорят цыгане, «будешь тянуть время – время утянет тебя».
– Я же знал, что пословица будет, – у Лео был довольный вид.
– При всём моём уважении, – пробормотал Кристофер, – вы не о том говорите. По крайней мере, одному из вас следовало бы заметить, что Беатрис заслуживает лучшего мужа.
– Именно это я говорил о своей жене, – заметил Лео. – И именно поэтому я женился на ней прежде, чем она могла бы найти его. – Он слегка улыбнулся, глядя на негодующего Кристофера. – Пока я не был особо впечатлён вашими недостатками. Вы пьёте больше, чем следовало бы, не всегда сдержанны, вспыльчивы. Для семьи Хатауэй это почти что обязательные требования. Похоже, вы думаете, что Беатрис следует выйти замуж за спокойного молодого человека, которого волнует только коллекционирование табакерок или сочинение сонетов. Что ж, мы пробовали, и у нас не получилось. Она не желает мужчину такого типа. Очевидно, она желает вас.
– Она слишком юна, слишком идеалистка, чтобы понимать, что неправа, – сказал Кристофер. – Я не доверяю её суждению.
– Я тоже, – парировал Лео, – но, к сожалению, ни одна из моих сестёр не позволила мне выбрать ей мужа.
– Эй, вы, полегче, – спокойно остановил их перепалку Кэм. – У меня есть вопрос, Фелан... если вы решите подождать, прежде чем сделать Беатрис предложение... вы собираетесь при этом видеться с ней?
– Да, – честно ответил Кристофер. – Не думаю, что что‑нибудь могло бы удержать меня вдали от неё. Но мы будем осмотрительны.
– Сомневаюсь, – сказал Лео. – Единственное, что Беатрис знает об осмотрительности, так это как правильно пишется это слово.
– Не успеете оглянуться, как поползут сплетни, – сказал Кэм, – и осуждение, которые повредят репутации Беатрис. В итоге вам всё равно придётся на ней жениться. Нет никакого смысла откладывать неизбежное.
– Вы что, хотите, чтобы она вышла за меня замуж? – не поверил Кристофер.
– Нет, – с печальным видом ответил Кэм. – Но не могу сказать, что меня привлекает альтернатива. Беатрис будет несчастна. Кроме того, кто из нас готов объявить ей, что она должна подождать?
Все трое замолчали.
Беатрис знала, что этой ночью ей едва ли удастся толком отдохнуть – она была чересчур взбудоражена, у неё осталось слишком много вопросов. Кристофер не остался на ужин, а уехал вскоре после беседы с Кэмом и Лео.
Амелия, которая спустилась вниз, уложив Алекса, и не пыталась скрыть, что новости её обрадовали.
– Он мне нравится, – сказала она, обнимая Беатрис, а потом чуть отодвинулась назад, улыбаясь. – Кажется, он хороший и благородный человек.
– И смелый, – добавил Кэм.
– Да, – ответила Амелия, посерьёзнев, – то, что он сделал во время войны, невозможно забыть.
– О, я не это имел в виду, – парировал Кэм. – Я говорил о том, что он хочет жениться на одной из сестёр Хатауэй.
Амелия показала ему язык, и он ухмыльнулся.
Эта пара так хорошо ладила между собой, и при этом их отношения были приправлены игривостью и флиртом. Беатрис спрашивала себя, смогут ли они с Кристофером когда‑нибудь достичь подобного, сможет ли он опустить свои щиты настолько, чтобы позволить ей быть близкой ему. Доверие единство абсолютно доверять
Нахмурившись, Беатрис села рядом с Амелией:
– Я всё спрашиваю о разговоре Кэма и Лео с Кристофером, и, кажется, они так ничего и не решили и ни о чём не договорились. Всё, что они делали – пили бренди.
– Мы заверили Фелана, что будем только счастливы отдать ему тебя и твой зверинец, – откликнулся Лео. – После этого он сказал, что ему нужно подумать.
– О чём? – требовательно спросила Беатрис. – О чём тут думать? Почему он так долго не может решить?
– Дорогая, он мужчина, – добродушно объяснила Амелия, – им очень трудно последовательно думать.
– В отличие от женщин, – парировал Лео, – которые обладают замечательной способностью принимать решения вообще не думая.
Кристофер приехал в Рэмси‑Хаус утром, выглядя при этом очень… очень «военным», несмотря на то, что одет был в повседневную одежду для прогулок. Спокойно, безупречно вежливо, он попросил разрешения сводить Беатрис на прогулку. Хотя Беатрис и очень обрадовалась, увидев его, ей было неспокойно. Он выглядел сурово и сдержанно, как человек, которому может потребоваться исполнить неприятную обязанность.
Это было не к добру.
И всё же Беатрис старалась выглядеть радостной, когда повела Кристофера по одному из своих любимых лесных маршрутов, который проходил сначала по краю леса, оставляя справа фермы, а потом петлял по лесу, пересекая древние тропы, и возвращался назад вдоль ручья. Альберт бегал туда‑сюда перед ними, что‑то усердно вынюхивая.
–... каждый раз, когда встречаешь такой просвет, – говорила Беатрис, выводя Кристофера на маленькую полянку, всю в солнечных пятнах, – то, скорее всего, это древнее поле, расчищенное в бронзовом веке. Тогда ничего не знали об удобрениях, поэтому, когда участок земли истощался, то люди просто расчищали новый. А старый зарастал утёсником, орляком и вереском. А вот здесь, – она показала ему дупло в дубе, что рос рядом с полянкой, – в начале лета я видела, как вылупился птенец сокола‑чеглока[29]. Чеглоки не вьют собственных гнёзд, они пользуются теми, что сделаны другими птицами. Они летают так быстро, что похожи на серп, разрезающий воздух.
Кристофер внимательно слушал. Его тёмно‑русыми волосами играл лёгкий ветерок, он чуть улыбался и был так красив, что глаз не отвести.
– Тебе известны все секреты этого леса, да? – ласково спросил он.
– Он скрывает столько, что я смогла лишь приподнять самый верхний слой. У меня не один альбом заполнен набросками животных и растений, а я нахожу всё новые. – Она мечтательно вздохнула. – Говорят, в Лондоне собираются организовать общество естествознания. Как бы мне хотелось участвовать в нём!
– А почему бы и нет?
– Я уверена, что в него не будут принимать дам, – сказала Беатрис. – Ни одно из таких обществ не принимает. Это будет собрание стариков с бакенбардами, курящих трубки и обменивающихся энтомологическими наблюдениями. Жаль, конечно, потому что, смею утверждать, я могла бы поговорить о насекомых ничуть не хуже любого из них.
– Я‑то только рад, что у тебя нет ни трубки, ни бакенбард, – по его лицу расползлась улыбка. – Однако, кажется несправедливым, чтобы кому‑то, настолько любящему животных и насекомых, как ты, не было позволено обсуждать их. Возможно, мы сможем убедить их сделать для тебя исключение.
– Правда? – изумилась Беатрис. – Ты был бы не против таких нетрадиционных интересов у женщины?
– Конечно, нет. Разве есть хоть какой‑то смысл жениться на женщине с нетрадиционными интересами, а потом пытаться сделать её обыкновенной?
– Ты собираешься сейчас сделать мне предложение? – глаза её округлились.
Кристофер повернул Беатрис лицом к себе, его пальцы поглаживали её под подбородком, понуждая поднять лицо.
– Я бы хотел сначала договориться кое о чём.
Беатрис выжидательно посмотрела на него. Он посерьёзнел, и, взяв её за руку, снова зашагал по заросшей травой тропинке.
– Во‑первых... мы не сможем делить постель.
Она моргнула.
– У нас будет платонический союз? – нерешительно спросила она.
Кристофер чуть не споткнулся.
– Нет. Боже мой, нет! Я имел в виду, что у нас будут отношения, но мы не будем спать вместе.
– Но... думаю, мне бы понравилось спать с тобой.
Он крепче сжал её руку:
– Мои кошмары не дадут тебе спать.
– Ну и что, я на это согласна.
– Я могу нечаянно задушить тебя во сне.
– О! Да, на это я бы не согласилась, – медленно шагая, Беатрис сосредоточенно хмурилась. – Могу ли я в свою очередь попросить тебя кое о чём?
– О чём именно?
– Не мог бы ты перестать употреблять крепкие напитки, и в будущем пить только вино? Я знаю, что ты пользуешься спиртным, как лекарством от твоих других проблем, но возможно, что оно только усугубляет их, и...
– Не надо меня уговаривать, любимая. Я и сам уже решил так сделать.
– О! – она обрадованно улыбнулась ему.
– Я попрошу тебя только ещё об одном, – сказал Кристофер. – Не занимайся больше опасными делами: не надо лазать по деревьям, тренировать полудиких лошадей, вынимать зверей из ловушек, и тому подобное.
Во взгляде, брошенном ему Беатрис, читался немой протест, сопротивление любым планам ограничить её свободу. Кристофер понимал её.
– Я не буду требовать от тебя слишком многого, – тихо сказал он. – Но я бы не хотел беспокоиться о том, что ты можешь пораниться.
– Люди ранятся всё время. Могут загореться юбки, на человека могут наехать повозки, грохочущие по дорогам, или можно запнуться и упасть….
– Вот именно. Жизнь и так достаточно опасна, ни к чему искушать судьбу.
Беатрис поняла, что её семья давала ей гораздо больше воли, чем будет давать муж. Пришлось напомнить себе, что в браке будут и плюсы.
– … В скором времени мне придётся поехать в Ривертон, – говорил Кристофер, – нужно многое узнать о том, как управлять поместьем, не говоря уже о рынке древесины. Если верить управляющему, производство древесины в Ривертоне нестабильно. К тому же в том районе строится новая железнодорожная станция, она принесёт нам пользу только в том случае, если будут проложены хорошие дороги. Я должен принять участие в планировании, иначе потом пенять придётся только на себя. – Он остановился и развернул Беатрис лицом к себе. – Я знаю, как близки твои отношения с семьёй. Смогла бы ты жить вдали от них? Фелан‑хаус останется за нами, но большую часть времени мы будем жить в Ривертоне.
Мысль о жизни вдали от родных поразила её. Они всегда были её миром. Особенно Амелия – её единственный якорь. Но к нотке обеспокоенности примешивалось и радостное возбуждение. Новый дом, новые люди, новые, ещё неисследованные места... и Кристофер. Самое главное, Кристофер.
– Пожалуй, смогла бы, – ответила Беатрис. – Я скучала бы по ним. Но большую часть времени здесь я предоставлена самой себе. Мои сёстры и брат заняты своими семьями, у них своя жизнь, как оно и должно быть. Думаю, что была бы счастлива, имей я возможность навестить их всегда, когда только пожелаю.
Кристофер погладил её по щеке, потом нежно скользнул костяшками пальцев по горлу. В его взгляде было понимание, и сочувствие, и кое‑что ещё, что заставило её порозоветь.
– У тебя будет всё, – сказал он, – что потребуется, чтобы ты была счастлива. Нежно притянув её поближе, он поцеловал её лоб, а потом спустился к кончику носа. – Беатрис. А теперь я должен тебя спросить кое о чём. – Его губы нашли изгиб её улыбающегося рта. – Любимая моя.... Я бы выбрал несколько часов с тобой против жизни, проведённой с другой женщиной. В той твоей записке не было нужды, меня не надо было просить отыскать тебя. Я мечтал найти тебя всю свою жизнь. Не думаю, что среди живущих обнаружится мужчина, обладающий всеми достоинствами, которых ты заслуживаешь в муже... но, умоляю, позволь мне попробовать. Ты выйдешь за меня замуж?
Беатрис, потянув его голову вниз, приблизила губы к его ушам:
– Да, да, да, – прошептала она, и, безо всякой причины, просто потому, что ей так захотелось, легонько прикусила его мочку.
Не ожидавший любовного укуса Кристофер посмотрел на неё сверху вниз. Дыхание Беатрис участилось, когда она увидела в его взгляде обещание возмездия и удовольствия. Он прижался к её губам крепким поцелуем.
– Какой свадьбы тебе бы хотелось? – спросил он, и поцеловал её ещё раз прежде, чем она успела ответить.
– Такой, которая сделает тебя моим мужем. – Она коснулась его губ пальцами. – А какой хотелось бы тебе?
– Быстрой, – усмехнулся он.
Глава 19
Для Кристофера стало весьма обескураживающим фактом, что за каких‑то две недели он так гармонично вписался в круг своих будущих родственников. Если когда‑то он всеми возможными способами стремился избежать общения с ними, считая Хатауэйев людьми своеобразными и эксцентричными, то сейчас настойчиво искал их компании, и почти каждый вечер проводил в Рэмси‑Хаусе.
Хатауэйи всё делали от души: ссорились, смеялись, и, казалось, искренне заботились друг о друге, чем разительным образом отличались от любых других семейств, с которыми Кристофер был знаком. Натуры от природы любознательные, они интересовались любыми новыми веяниями, изобретениями и открытиями. Вне всякого сомнения, немалое влияние на интеллектуальное развитие всех членов семьи оказал в своё время их покойный отец, Эдвард.
Кристофер чувствовал, как счастливый, хотя порою суматошный уклад этого дома дарит ему желанный покой, которого ему так и не удалось достичь в шумном и суетном Лондоне. Как бы то ни было, но Хатауэйи с присущими им резкими чертами характера странным образом сглаживали раны, искорёжившие его душу. Они нравились Кристоферу все без исключения, но пожалуй особую симпатию он испытывал к Кэму – главе семьи или клана, как тот любил называть своих родных. Будучи надёжным, уравновешенным и терпеливым человеком, Кэм в случае необходимости готов был поддержать любого из Хатауэйев.
Лео, напротив, не был столь открыт и прост в общении. Хотя дерзкие речи выдавали в нём приятного собеседника, острые грани его юмора часто вызывали у Кристофера неприятные воспоминания о собственном недавнем прошлом, когда он не раз позволял себе отпускать нелестные замечания в адрес других людей. Взять, к примеру, ту едкую реплику, касающуюся конюшен, которую он произнёс в разговоре о Беатрис. Кристофер и сейчас не боялся откровенных высказываний, с той лишь разницей, что теперь произносил их вполне обдуманно. Раньше же он в полной мере не осознавал разрушительную силу слова.
Два года, минувшие с тех пор, многому его научили.
Однако Беатрис заверила Кристофера, что Лео, несмотря на его острый язык, очень преданный и заботливый брат.
– Вот увидишь, со временем он тебе понравится, – сказала она. – Хотя неудивительно, что тебе больше по душе Кэм, вы же с ним оба лисы.
– Лисы? – переспросил Кристофер, позабавленный этим сравнением.
– Да. Я всегда определяю, на какого животного похож тот или иной человек. Лисы – ловкие охотники, не привыкшие полагаться на грубую силу. Обладая тонким, расчётливым умом, они добиваются желаемого хитростью и могут любого обвести вокруг пальца. И хотя лисы время от времени любят отправляться в путешествия, они всегда возвращаются в свой надёжный, уютный дом.
– Рискну предположить, что Лео – лев, – сухо произнёс Кристофер.
– О, да. Яркий, несдержанный, привыкший постоянно быть в центре внимания. Время от времени, словно играючи, он будет набрасываться на тебя. Но за всеми этими острыми когтями и грозным рычанием скрывается мягкий, пушистый кот.
– А на кого похожа ты?
– На непоседливого хорька. Когда мы бодрствуем, то очень деятельны, но нам по душе и долгие часы покоя. – Беатрис взглянула на него со смущённой улыбкой. – К тому же хорьки очень ласковы.
Кристофер всегда полагал, что ведением домашнего хозяйства будет заниматься его жена, способная проследить за малейшими нюансами и сохранить в доме полный порядок и идеальную чистоту. Вместо этого, он похоже, намеревался жениться на девушке, которая повсюду вышагивала в бриджах, а следом за ней по всем комнатам вольготно разгуливали, ходили вперевалочку, ползали или прыгали всевозможные животные.
Его очаровывало умение Беатрис разбираться в таких вещах, о которых женщины обычно имели лишь самое смутное представление. Беа с завидной сноровкой пользовалась молотком и рубанком. Она скакала на лошади лучше всех женщин, которых он когда‑либо встречал, а, возможно, и лучше многих мужчин. Беатрис обладала самобытным, пытливым складом ума, в основе которого лежали привычка наблюдать и тонкая интуиция. Но чем больше Кристофер узнавал Беатрис, тем острее чувствовал жилку беззащитности, скрытую в глубине её души. Некое чувство уязвимости, которое заставляло её так часто искать уединения. Он думал, что причиной тому стала преждевременная кончина её родителей, а особенно смерть матери. Беатрис считала, что та, угаснув вслед за отцом, попросту оставила их на произвол судьбы. Быть может, подобная отчужденность отчасти явилась результатом того, что Хатауэйи так стремительно достигли высокого положения в обществе, о котором никогда не помышляли. Ведь принадлежность к высшему обществу не ограничивалась лишь способностью следовать ряду определённых правил. Это был особый образ мышления, осознание своего места в мире и взаимодействия с ним, который прививался отпрыскам знатных семейств с момента рождения. А потому Беатрис никогда не смогла бы приобрести лоск и утончённость, свойственную молодым леди, воспитанным в аристократических кругах.
И эта естественность нравилась ему в избраннице больше всего.
На следующий день после того, как Кристофер сделал Беатрис предложение, он вынужден был отправиться к Мерсерам, чтобы переговорить с Пруденс. Понимая, что поступил по отношению к ней несправедливо, он приготовился принести свои извинения. Однако малейший следы раскаяния бесследно исчезли, как только Кристофер увидел, что сама девушка не испытывает ни капли вины за собственную ложь.
Мягко говоря, между ними состоялась не самая приятная сцена. Кровь прилила к лицу Пруденс, когда она, словно повредившись рассудком, принялась кричать и негодовать.
– Вы не посмеете бросить меня ради этой темноволосой горгульи и её странной семейки. Над вами станет насмехаться весь Стоуни‑Кросс. Одна половина из них – цыгане, а вторая – сумашедшие. Они обладают кое‑какими полезными связями, но и только. Эти грязные крестьяне лишены всяких манер, и вы будете сожалеть до конца своих дней, если породнитесь с ними. Беатрис же – грубая, диковатая девица, которая вероятно произведет на свет целый выводок себе подобных.
Когда она на мгновение замолчала, чтобы перевести дух перед следующей злобной тирадой, Кристофер спокойно заметил:
– К сожалению, не все подобно Мерсерам могут похвастаться столь безупречными манерами.
Разумеется, этот выстрел тут же достиг своей цели, и Пруденс продолжила безобразно кричать, словно уличная торговка рыбой.
Однако Кристофер её не слышал, перед глазами у него возникло видение… но не привычные ужасы войны, а мирная, успокаивающая картина... Умиротворённое и сосредоточенное выражение, увиденное им минувшим днём на лице Беатрис, когда та ухаживала за раненой птицей. Она осторожно примотала сломанное крылышко крохотного воробья к его тельцу, а затем показала Раю, как следует его накормить. Кристофер внимательно наблюдал за этими умелыми действиями, поражённый силой и нежностью, скрытыми в её хрупких руках.
Внимание Кристофера вновь вернулось к стоящей напротив девушке, извергающей поток злобных ругательств, и он невольно пожалел человека, которому однажды «посчастливится» жениться на Пруденс.
Привлеченная шумом в комнату вошла леди Мерсер и попыталась успокоить не на шутку разгневанную дочь. Вскоре после этого Кристофер откланялся, сожалея о каждой минуте, потраченной впустую на общение с этой девицей.
А спустя полторы недели всех в Стоуни‑Кросс потрясла новость о том, что Пруденс тайно сбежала с одним из своих давних поклонников из числа местного дворянства.
Наутро после её тайного бегства в Рэмси‑Хаус доставили письмо, адресованное Беатрис. На конверте значилось имя Пруденс. Покрытое чернильными пятнами и заполненное обвинениями и ужасными предсказаниями послание явно писалось в спешке и пестрело множеством орфографических ошибок. Снедаемая тревогой и измученная осознанием собственной вины Беатрис показала его Кристоферу.
Но тот, презрительно скривив губы, разорвал листок и вернул его Беа.
– Что ж, – сказал он ей, – хоть кому‑то она соизволила написать.
Беатрис попыталась изобразить укор, но невольный смешок сорвался с её губ.
– Не стоит шутить такими вещами. Я чувствую себя ужасно виноватой.
– С чего бы это? Пруденс не испытывает ни грамма раскаяния.
– Она обвиняет меня в том, что я тебя у неё украла.
– Начнём с того, что я ей никогда не принадлежал. И, кроме этого, я не сюрприз, обёрнутый в подарочную упаковку, чтобы вырывать меня друг у друга из рук.
Это сравнение вызвало у Беатрис усмешку.
– Если бы ты был подарком, – сказала она, посмотрев на него с таинственной улыбкой, – я с удовольствием бы тебя развернула.
Кристофер покачал головой, когда она наклонилась вперёд, намереваясь его поцеловать.
– Даже не начинай, иначе мы никогда не сделаем того, зачем сюда пожаловали.
Приложив дощечку к нужному месту, он выжидающе взглянул на неё:
– Лучше приступим к работе.
Беатрис привела его с собой на сеновал, чтобы он помог ей отремонтировать ящик для гнезда, который она когда‑то сама и смастерила. Кристофер с удовольствием наблюдал за тем как ловко она приколотила дощечку, забив в неё аккуратный ряд гвоздей. Он и подумать не мог, что мастерство, с которым женщина обращается с рабочими инструментами, покажется ему столь очаровательным. Как не мог не наслаждаться видом её тесно обтянутых бриджами ягодиц каждый раз, когда она за чем‑нибудь наклонялась.
Кристофер с трудом попытался подчинить себе собственное тело и погасить внезапно вспыхнувшее желание, что в последнее время ему приходилось делать всё чаще и чаще. Беатрис стала для него непреодолимым искушением. Всякий раз, когда он целовал её, она отвечала ему со сладкой, невинной чувственностью, которая доводила его до предела самообладания.
До того, как отправиться на войну, у Кристофера никогда не возникало трудностей в обращении с любовницами. Физическая близость с женщиной являлась для него лишь случайным удовольствием, которым он наслаждался без вины и сомнений. Но после столь длительного воздержания он переживал по поводу их с Беатрис первой ночи. Потому что меньше всего на свете хотел напугать её или причинить боль.
Ведь после пережитого ему вообще с огромным трудом удавалось сохранять самообладание.
Так случилось, например, однажды поздним вечером, когда один из близнецов случайно споткнулся о Лаки – кошку Беатрис. Испуганное животное пронзительно заверещало, следом за ней закричали оба близнеца, и Кэтрин бросилась их успокаивать.
Кристофер едва не сорвался. Внезапный шум вызвал у него шок, и, вздрогнув, он опустил голову и плотно зажмурил глаза. Мучительная память мгновенно вернула его на поле битвы под свинцовое небо, окутанное дымом сражения. Кристоферу понадобилось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем он пришёл в себя и узнал сидящую возле него Беатрис. Она ни о чём его не расспрашивала, но её молчаливое участие успокаивало лучше любых слов.
Чуть погодя к Кристоферу подошел Альберт, примостил голову ему на колени и посмотрел на хозяина печальными, карими глазами.
– Он всё понимает, – мягко сказала Беатрис.
Кристофер погладил любимца по лохматой голове, и Альберт обнюхав ладонь, лизнул его запястье. Да, Альберт всё понимал. Он страдал под тем же самым пулевым дождём и орудийным огнём и собственной шкурой постиг боль и мучения, когда пуля пробила его плоть.
– Мы с тобой товарищи по несчастью, да, старина? – пробормотал Кристофер.
Его мысли снова вернулись в настоящее, и он увидел, что Беатрис закончила работу, и, отложив молоток, отряхнула ладони.
– Вот так, – довольно сказала она. – Дом готов принять нового жильца.
Откинувшись назад и опираясь на локти, Кристофер полулежал в душистом сене. Она опустилась рядом и растянулась подле него, словно довольная кошка. Он внимательно наблюдал за нею из‑под полуопущенных ресниц. Ему отчаянно хотелось заключить Беатрис в объятья, почувствовать под собой её податливое тело, насладиться ощущением её бархатистой кожи. Но он воспротивился, когда она попыталась притянуть его поближе к себе.