– Альберт?
Лай стал ещё более неистовым, с прорывающимися жалобными и визгливыми нотами.
Беатрис осторожно села на землю и прислонилась спиной к сараю.
– Успокойся, Альберт, – попросила она, – я выведу тебя, как только ты утихнешь.
Терьер зарычал и поскрёб в дверь лапой.
Изучив несколько книг о собаках, одна из которых была об одичавших терьерах, Беатрис пришла к заключению, что воспитание Альберта методами подавления и наказания не приведёт к желаемому результату. Скорее всего, это может заставить пса вести себя ещё хуже. Терьеры, как говорилось в книге, постоянно стараются перехитрить людей. Оставался единственный выход – вознаграждать хорошее поведение похвалой, добротой и лакомством.
– Конечно, тебе плохо, бедный мальчик. Он уехал, а твоё место – рядом с ним. Я пришла за тобой. Пока он в отъезде, мы поработаем над твоими манерами. Возможно, тебя не удастся превратить в идеальную комнатную собачку, но я научу тебя со всеми ладить. – Она немного помолчала и добавила с задумчивой улыбкой: – Хотя и мне не удаётся вести себя подобающе в высшем обществе. Я всегда считала, что в утончённости заключена большая доля неискренности. Вот ты и успокоился. – Беатрис поднялась на ноги и взялась за замок. – Первое правило, Альберт, – неприлично набрасываться на людей.
Альберт выскочил из сарая и прыгнул на Беатрис. Если бы она не держалась за стену, то непременно оказалась бы на земле. Скуля и помахивая хвостом, Альберт стоял на задних лапах и прижимался к ней мордой – тощий, всклокоченный и сильно воняющий пёс.
– Мой хороший мальчик, – говорила Беатрис, поглаживая и почёсывая грубую шерсть. Она хотела надеть на него поводок, но хитрюга завалился на спину и задрыгал лапами. Девушка засмеялась и наклонилась, чтобы погладить его по животу. – Пойдём домой, Альберт. Думаю, ты поладишь с Хатауэйями. По крайней мере, после того, как я тебя помою.
Глава 12
Кристофер благополучно доставил Одри в Лондон, где семья Келси бурно приветствовала её возвращение. Внушительная группа отпрысков Келси была вне себя от радости, что сестра снова с ними. По непонятной причине Одри не разрешила ни одному родственнику остаться с ней в Гэмпшире после смерти Джона. Она настояла на том, что будет переживать утрату вдвоём с миссис Фелан и больше ни с кем.
– Твоя мать – единственный человек, который чувствует потерю Джона так же остро, как я, – объяснила Одри Кристоферу по дороге в Лондон. – Я нахожу в этом утешение. Мои родные постарались бы сделать всё, чтобы я чувствовала себя лучше, окружили бы меня любовью и заботой, которые бы только помешали мне горевать. Всё бы только затянулось. Нет, правильнее переживать потерю столько, сколько понадобится. Теперь настало время прийти в себя.
– Ты всегда так организована во всём, что касается твоих чувств? – сухо спросил Кристофер.
– Полагаю, да. Хотела бы я привести в порядок твои. Сейчас они мне напоминают опрокинутый ящик с шейными платками.
– Не с шейными платками, – возразил он, – а с ножами и вилками.
Одри усмехнулась:
– Мне жалко людей, которые испытывают такие же чувства, как ты. – Она помолчала, рассматривая Кристофера с привязанностью и беспокойством. – Как тяжело на тебя смотреть, – заметила Одри, поразив его. – Ты очень похож на Джона. Конечно, ты красивее, но мне больше нравилось лицо мужа. Прекрасное обычное лицо, которым я никогда не уставала любоваться. На мой вкус, твоя красота слегка пугает. Знаешь, ты выглядишь гораздо аристократичнее, чем Джон.
Взгляд Кристофера помрачнел, когда он вспомнил тех, с кем воевал бок о бок, кому посчастливилось выжить, но чья внешность сильно пострадала. Они очень переживали, как их встретят дома. Не отвернутся ли от них в ужасе жёны и возлюбленные.
– Не важно, как ты выглядишь, – ответил он, – важнее другое – каков ты внутри.
– Рада от тебя это слышать.
– К чему ты ведёшь? – с любопытством посмотрел на неё Кристофер.
– Ни к чему. Почти… Я хочу тебя кое о чём спросить. Если бы внешность Пруденс Мерсер оказалась бы у другой девушки – предположим, Беатрис Хатауэй, – и если бы все качества Пруденс, которые ты так высоко ценишь, оказались бы у Беатрис… ты бы захотел Беатрис?
– Боже, конечно, нет.
– Почему нет? – возмутилась Одри.
– Потому что я знаю Беатрис Хатауэй, и она совсем не похожа на Прю.
– Ты не знаешь Беатрис. Для этого ты провел с ней недостаточно времени.
– Я знаю, что она несдержанна, самоуверенна и более жизнерадостна, чем должен быть любой разумный человек. Носит бриджи, лазает по деревьям и бродит везде, где ей вздумается, без сопровождения компаньонки. Я так же слышал, что она наводнила Рэмси‑Хаус белками, ежами и козами. Несчастный, который на ней женится, вскоре окажется на грани разорения из‑за счетов от ветеринара. Желаешь опровергнуть хоть один из этих пунктов?
Одри скрестила руки и посмотрела на него с кислым видом.
– Да. Белок у неё нет.
Сунув руку в карман сюртука, Кристофер достал письмо от Прю. То самое, которое всегда носил с собой. Оно стало талисманом, символом всего того, за что он воевал и ради чего выжил. Кристофер посмотрел на немного помятую бумагу, но письмо разворачивать не стал. Зачем? Слова были выжжены в его сердце.
«Пожалуйста, возвращайтесь и отыщите меня...»
В прошлом он сомневался, способен ли вообще любить. Ни одно из его увлечений не длилось больше месяца, и хотя тела горели жарким пламенем, этот огонь никогда не перерастал в нечто большее. В конечном счёте он решил, что женщины мало чем отличаются друг от друга.
До этих писем. Его со всех сторон обступили слова настолько безыскусной и восхитительной души, что он немедленно в них влюбился. Влюбился в неё.
Кристофер провел по бумаге подушечкой большого пальца, словно по чувствительной женской коже.
– Запомни мои слова, Одри. Я собираюсь жениться на написавшей это письмо девушке.
– Непременно запомню, – заверила она его. – Посмотрим, сдержишь ли ты своё обещание.
Лондонский сезон длился до августа, когда Парламент заканчивал свою работу и аристократы разъезжались по загородным имениям. Там они начинали охотиться, стрелять и с пятницы до понедельника баловать себя увеселениями.
В городе Кристофер собирался продать офицерский патент и встретиться с бабушкой, чтобы обсудить свои обязанности в качестве наследника Ривертона. А так же возобновить знакомство со старыми приятелями и провести некоторое время с армейскими друзьями.
Но самое главное – найти Пруденс.
Кристофер не представлял себе, как приблизиться к ней после того, как девушка прервала их переписку.
Это было его ошибкой. Слишком рано он раскрылся. Показал себя слишком порывистым и горячим.
Без сомнения, Пруденс поступила мудро, прекратив их переписку. Как ещё могла поступить воспитанная молодая леди? К серьёзному ухаживанию необходимо подходить с терпением и сдержанностью.
Всё будет так, как захочет Пруденс.
Кристофер снял апартаменты в «Ратледже» – изысканном отеле, который предпочитали европейские монархи, американские дельцы и британские аристократы, не имеющие собственных лондонских резиденций. Лучший из лучших по удобству и роскоши «Ратледж», возможно, и стоил тех баснословных денег, которые платили за проживание в нём. Устраиваясь в отель и разговаривая с консьержем, Кристофер обратил внимание на портрет, висевший над мраморной каминной полкой в вестибюле. На полотне была изображена редкой красоты женщина с волосами цвета красного дерева и изумительными голубыми глазами.
– Это портрет миссис Ратледж, сэр, – пояснил консьерж с трогательными нотками любви и гордости в голосе. – Красавица, не правда ли? Прекраснее и добрее леди не найти на всём белом свете.
Кристофер рассматривал портрет с невольным интересом. Он вспомнил, что Амелия Хатауэй упоминала в разговоре об одной из сёстер, вышедшей замуж за владельца отеля Гарри Ратледжа.
– Кажется, миссис Ратледж – одна из сёстер Хатауэй из Гэмпшира?
– Именно так, сэр.
Ответ вызвал насмешливую улыбку на губах Кристофера. Гарри Ратледж, будучи богатым человеком с обширными связями, мог выбрать любую леди. Что за безумие подтолкнуло его породниться с такой семьей? «Точно – глаза», – решил Кристофер, пристально вглядываясь в портрет и невольно чувствуя себя очарованным. Голубые глаза Хатауэйев с длиннющими ресницами. Прямо, как у Беатрис.
Спустя день после поселения Кристофера в «Ратледже» приглашения хлынули потоком. Балы, суаре, ужины, музыкальные вечера… Даже приглашение на обед в Букингемский дворец с последующим концертом композитора Иоганна Штрауса и его оркестра.
После нескольких уточнений Кристофер принял приглашение на закрытый бал, который собирались посетить мисс Пруденс Мерсер с матерью. Бал давали в особняке на Мэйфер, построенном в итальянском стиле с обширным двором перед домом и опоясанным балконами центральным залом высотой в три этажа. Почтившие своим присутствием бал представители лучших семейств, иностранные дипломаты, знаменитости в различных областях искусств, превратили его в блестящий показ богатства и высокого социального положения.
Переполненный зал вызвал ощущение зарождающейся паники в груди Кристофера. Отбросив тревогу, он направился поприветствовать хозяев. Хотя он предпочёл бы появиться в гражданской одежде, положение обязывало его носить тёмно‑зелёную форму стрелков с эполетами в виде полумесяцев, выполненных из шерсти. Пока офицерский патент не продан, выход в свет в гражданской одежде вызвал бы множество пересудов и порицаний. Хуже того, он был обязан надеть все свои медали, так как снять хоть одну стало бы признаком неуважения. Награды служили отличительными знаками воинской чести, но Кристоферу они напоминали события, которые хотелось забыть.
На балу присутствовали и другие офицеры в различных униформах: алых и чёрных, расшитых золотой нитью. Внимание, которое они привлекали, особенно среди женской половины гостей, только усиливало неловкость Кристофера.
Он искал Пруденс, но её не было ни в гостиной, ни в салоне. Проходила одна бесконечная минута за другой, пока он пробирался через толпу, постоянно останавливаемый знакомыми и вынужденный вести светскую беседу.
Дьявольщина! Куда подевалась Пруденс?
«…теперь вы даже с завязанными глазами всегда сможете найти меня в толпе. Просто следуйте за запахом подпаленных чулок…»
Воспоминания вызвали слабую улыбку на его губах.
Полный ожиданий и беспокойства он прошёл в танцевальный зал. Сердце билось в горле.
Когда Кристофер увидел Пруденс, он забыл про дыхание. Ещё прекраснее, чем в его воспоминаниях! Вот она стоит в украшенном лентами и оборками розовом платье, руки в коротких белых перчатках. Только что закончился танец, и Пруденс с безмятежным видом беседовала с поклонником.
Кристофер чувствовал себя так, словно закончил путь в миллион миль ради того, чтобы увидеть её. Его ошеломило желание этой встречи. Прелестный образ и эхо её светлых слов подарили ему чувство, которое он не испытывал очень давно.
Надежду.
Кристофер подошел ближе, Пруденс повернулась и взглянула на него. Ясные зелёные глаза широко раскрылись, и она рассмеялась от удовольствия.
– Мой дорогой капитан Фелан, – воскликнула она и протянула руку в перчатке, над которой он склонился и на секунду закрыл глаза.
Её рука в его ладони.
Как долго он ждал этого момента! Как о нём мечтал!
– Лихой вояка, и даже больше, чем раньше, – улыбнулась Пруденс. – Что чувствует офицер, на груди которого так много медалей?
– Тяжесть, – ответил он, на что она рассмеялась.
– Я уже потеряла надежду увидеть вас…
Сначала Кристофер подумал, что она вспоминает про Крым, и почувствовал прилив тепла. Но она продолжила:
– …так как вы оказались неприлично неуловимы после возвращения в Англию. – Губы Пруденс изогнулись в соблазнительной улыбке. – Но вы, конечно, знали, что в таком случае вас станут искать ещё настойчивее.
– Поверьте, – возразил он, – я не горю желанием, чтобы меня разыскивали.
– Позвольте вам не поверить. Каждый хозяин и хозяйка вечера в Лондоне хотят видеть вас гостем, – деликатно захихикала она, – и каждая девушка мечтает выйти за вас замуж.
Кристофер жаждал обнять её, зарыться лицом в её волосы.
– Возможно, я не подхожу для женитьбы.
– Ха, конечно, подходите. Вы – герой войны и наследник Ривертона. Едва ли найдется более завидный холостяк.
Кристофер смотрел на прекрасное с правильными чертами лицо, на отливающие жемчугом зубы. Пруденс разговаривала с ним в своей обычной манере: кокетливо, оживлённо, с лёгким поддразниванием.
– Пока вопрос о наследовании Ривертона не решён окончательно, – предупредил он. – Дед может оставить его любому из моих кузенов.
– После того, как вы отличились в Крыму? Сомневаюсь, – улыбнулась Пруденс. – Что заставило вас, в конце концов, появиться в обществе.
– Я последовал за своей путеводной звездой, – тихим голосом ответил Кристофер.
– Вы… – Пруденс заколебалась и улыбнулась. – Ах, да. Я помню.
Что‑то в этой неуверенности его обеспокоило. Нетерпение и радость встречи начали таять.
Без сомнения, не стоило ожидать, что Пруденс помнит каждую фразу. Кристофер читал её письма сотни раз, пока слова навечно не отпечатались в его душе. Но вряд ли она поступала подобным образом. Жизнь Пруденс почти не изменилась, а вот его – в каждой мелочи.
– Вы всё ещё любите танцевать, капитан? – спросила девушка и несколько раз взмахнула длинными ресницами над ярко‑зелёными глазами.
– С вами как с партнершей, безусловно.
Кристофер протянул руку, и она приняла её без колебаний.
Они танцуют! Девушка, которую он любит, в его руках!
Эта ночь должна была стать самой прекрасной ночью в его жизни. Но не прошло и нескольких минут, как Кристофер понял, что долгожданное счастье надежно не в большей мере, чем мост из дыма.
Всё казалось неправильным. Не настоящим.
Глава 13
В последовавшие после встречи на балу недели Кристофер часто вспоминал фразу Одри о том, что под маской неискренности внутри у Пруденс ничего больше нет. Но что‑то должно было быть. Он ведь не выдумал эти письма. Кто‑то их написал.
Крис почти сразу же спросил у Пруденс о последнем написанном ею письме... «Я не та, за кого вы меня принимаете»... о том, что она имела в виду и почему перестала ему писать.
Пруденс покраснела – было видно, что она чувствует себя неловко, – и это так отличалось от её обычного привлекательного румянца. Это был первый признак настоящих эмоций, которые Кристофер увидел в поведении Прю.
– Я... Я полагаю, что написала так, потому что... понимаете, я была в растерянности.
– Почему? – нежно спросил Крис, увлекая её за собой в затенённый уголок балкона. Он дотронулся до плеч Пруденс руками в перчатках, борясь с сильнейшим искушением притянуть её ближе к себе. – Я обожал всё то, о чём вы писали. – Сердце его сжалось от страстного желания, а пульс стал неровным. – Когда вы перестали мне писать... я бы сошёл с ума, если бы... если бы вы не попросили меня найти вас.
– О, да, я именно это и попросила. Думаю... я беспокоилась оттого, как поступала, когда писала вам такие глупые вещи...
Кристофер медленно притянул Пруденс к себе – так осторожно, словно она была очень хрупкой – и прижался губами к тонкой, нежной коже её виска.
– Прю... Я мечтал о том, чтобы держать вас вот так в своих объятиях... все те ночи...
Её руки обвились вокруг его шеи, и Пруденс легко откинула голову. Крис поцеловал её, нежно и ищуще. Она сразу же ответила, мягко приоткрыв рот. Это был восхитительный поцелуй. Но он не смог удовлетворить Кристофера, облегчить его болезненное желание. Казалось, что его мечты о том, чтобы поцеловать Прю, каким‑то образом превзошли реальность.
С мечтами иногда так случалось.
Со смущённым смешком Пруденс склонила голову.
– Вы очень нетерпеливы.
– Простите меня, – Кристофер тотчас же отстранился. Она стояла близко от него, и цветочный аромат её духов тяжёлым облачком обволакивал их. Но руки Крис не убрал, оставив ладони покоиться на плечах Пруденс. Он всё ещё ждал, что что‑нибудь почувствует... но сердце его, казалось, было сковано льдом.
Так или иначе, Кристофер подумал... но нет, это было неразумно. Ни одна женщина на земле не смогла бы оправдать такие ожидания.
На протяжении сезона Кристофер искал встреч с Пруденс, находил её на балах и званых обедах, приглашал её и миссис Мерсер на прогулки, подвозя их в своей карете или предлагая пройтись по живописным местам, посетить художественные выставки и экспозиции в музеях.
В Пруденс обнаруживалось так мало того, что Кристофер мог счесть недостатками. Она была прекрасна и очаровательна. Не задавала вопросов, от которых испытываешь неловкость. На самом деле, девушка вообще редко задавала ему вопросы личного характера. Она не выказывала никакого интереса к войне или сражениям, в которых Крис участвовал, – только к его медалям. И он иногда ловил себя на мысли, а думала ли Прю о них как о чём‑то большем, чем просто как о блестящих украшениях.
Их разговоры по‑прежнему были вежливыми и приятными, сдобренными светскими сплетнями, – такими, которые Кристофер много раз вёл прежде, с другими собеседницами, во время предыдущих сезонов в Лондоне. И всегда ему этого было достаточно.
Теперь же Крису было мало только разговоров.
Он думал... надеялся... что Пруденс хоть немного беспокоилась о нём. Но теперь не находил ни намёка на это – ни той нежности, ни следа той женщины, которая написала в своём письме: «Я думаю о вас, как о собственном личном созвездии...».
И он так отчаянно любил её – Прю из писем. Где же она? Почему она прячется от него?
Мечты Кристофера привели его в тёмную лесную чащу, где он очутился среди кустов ежевики и папоротника‑орляка, пробираясь между близко растущими деревьями, следуя за призрачной фигурой женщины. Она была прямо перед ним, но всегда – на расстоянии. Крис проснулся, ловя ртом воздух, в ярости хватая ладонями пустоту.
Все эти дни Кристофер продолжал посещать деловые встречи и светские мероприятия. Так много маленьких комнат, загромождённых мягкой мебелью и чрезмерно украшенных. Так много бессмысленных разговоров. Так много событий, не имевших последствий. Крис не мог понять, как раньше ему всё это нравилось. И он испытал смятение, когда поймал себя на мысли, что вспоминает время, проведённое в Крыму, с чувством, очень похожим на ностальгию, на самом деле тоскуя по кратким мгновениям, когда он ощущал себя по‑настоящему живым.
Даже с врагами в битве Фелан чувствовал некоторого рода связь в их усилиях понять, и подобраться, и убить друг друга. Но с этими аристократами, обёрнутыми в элегантные одежды и хрупкую изысканность, Кристофер больше не ощущал родства и не испытывал никакой симпатии к ним. Он знал, что стал другим. И понимал, что они тоже это чувствуют.
Крис осознал, насколько безнадёжным он был для чего‑либо привычного или кого‑либо близко знакомого, когда, как ни странно, получил приглашение посетить своего деда.
Лорд Аннандейл всегда был суровым, устрашающего вида джентльменом, никогда не скупившимся на едкие замечания. Ни один из внуков Аннандейла, включая кузена, который однажды унаследует графский титул, не мог угодить требовательному старому чёрту. Кроме Джона, конечно. Кристофер же умышленно делал всё наоборот.
Фелан подъезжал к дому своего деда со смешанным чувством – благоговейным страхом и неохотным состраданием, – поскольку понимал, что старик, должно быть, сломлен смертью Джона.
По прибытии в роскошно обставленный лондонский дом Аннандейла Кристофера проводили в библиотеку, где в камине горел огонь, несмотря на то, что была середина лета.
– Боже мой, дед, – сказал Крис, чуть ли не отшатнувшись от потока жаркого воздуха при входе в библиотеку. – Ты же нас зажаришь как дичь. – Широкими шагами пройдя к окну, он открыл его и вдохнул воздух с улицы. – Ты легко можешь согреться, прогулявшись по городу.
Аннандейл бросил на внука сердитый взгляд из своего кресла, стоящего у камина:
– Доктор не советовал мне выходить на воздух. А тебе я бы посоветовал сначала обсудить условия получения наследства, прежде чем ты попытаешься меня прикончить.
– А тут нечего обсуждать. Оставьте мне то, что пожелаете – или ничего не оставляйте, если вам так будет угодно.
– Как всегда, пытаешься всеми манипулировать, – пробормотал Аннандейл. – Ты полагаешь, что я поступлю наоборот, что бы ты ни сказал.
Крис улыбнулся и пожал плечами, снимая сюртук. Он бросил его в ближайшее кресло, подходя к деду. Кристофер подошёл к Аннандейлу, чтобы пожать ему руку, обхватив хрупкие, холодные пальцы своими тёплыми.
– Здравствуйте, сэр. Вы хорошо выглядите.
– Нет, не хорошо, – возразил Аннандейл. – Я стар. Идти по жизни в этом теле – значит пытаться уплыть от тонущего корабля.
Усевшись в свободное кресло, Кристофер внимательно посмотрел на деда. В лорде Аннандейле ощущалась какая‑то новая хрупкость, кожа его напоминала сморщенный пергамент, натянутый на железный остов. Однако глаза остались такими же яркими, и взгляд их был по‑прежнему пронизывающим. А брови Аннандейла, составляя контраст с белоснежной сединой волос, были такими же густыми и тёмными, как и всегда.
– Я скучал по вам, – слегка удивлённым тоном признался Крис. – Правда, не могу понять, почему. Должно быть, это всё ваш пристальный взгляд – он напоминает мне о детстве.
– Ты всегда был шалопаем, – заявил Аннандейл, – и эгоистом до мозга костей. Когда я читал статьи Расселла о твоём героизме, проявленном на полях сражений, я был уверен, что тебя с кем‑то перепутали.
Фелан усмехнулся.
– Если я и вёл себя как герой, то это по чистой случайности. Я просто старался спасти свою шкуру.
Громкий звук, похожий на удивлённый смешок, вырвался из горла старика, прежде чем он смог сдержаться. Брови его снова опустились.
– Кажется, ты держался достойно. Ходят слухи, что тебе пожалуют рыцарское звание. Но для этого ты мог бы постараться благосклонно принимать приглашения королевы. Твой отказ остаться в Лондоне по возвращении из Крыма произвёл неблагоприятное впечатление.
Кристофер мрачно посмотрел на деда:
– Я не хочу развлекать людей, как какая‑нибудь дрессированная обезьяна. Я ничем не отличаюсь от тысяч и тысяч других солдат, которые делали то, что от них ожидали.
– Такая скромность не свойственна тебе, – Аннандейл смотрел на него без всякого выражения. – Она подлинная или призвана лишь для того, чтобы заслужить мою благосклонность?
Оставаясь таким же мрачным и не ответив на вопрос деда, Кристофер раздражённо дёрнул свой шейный платок, развязал его и откинул один конец за спину, позволив другому свисать с плеча. Когда это не помогло ему успокоиться, Крис подошёл к открытому окну.
Он опустил взгляд и посмотрел на улицу. Там было людно и шумно – в тёплые месяцы года обитатели Лондона проводили все дни напролёт на виду у соседей – сидели или стояли в дверных проёмах, трапезничали, утоляли жажду и разговаривали, в то время как колёса карет и копыта лошадей поднимали в воздух целые клубы горячей, зловонной пыли. Внимание Кристофера привлекла собака, сидевшая в задней части небольшой повозки, пока её хозяин направлял своего пони с провисшей спиной вдоль по оживлённой улице. Вспомнив Альберта, Крис почувствовал сильные угрызения совести. Жаль, что он не взял пса в Лондон. Но нет, шум и гам и постоянные ограничения в передвижении свели бы бедного Альберта с ума. Для пса было лучше то, что он остался в деревне.
Фелан перевёл своё внимание обратно на деда, поняв, что тот что‑то говорит.
–... пересмотрел вопрос о твоём наследстве. Сначала я хотел оставить тебе совсем мало. Львиную долю, конечно же, я собирался завещать твоему брату. Если и существует человек, который заслуживал бы Ривертон больше, чем Джон Фелан, я такого не встречал.
– Согласен, – тихо сказал Крис.
– Но теперь он умер, не оставив наследника, так что остаёшься только ты. И хотя я вижу, что твой характер начинает меняться в лучшую сторону, я не уверен, что ты заслуживаешь Ривертон.
– И я тоже, – Кристофер замолчал, но потом продолжил: – Мне не нужно ничего из того, что ты с самого начала намеревался завещать Джону.
– Я объясню тебе, что ты получишь, независимо от того, хочешь ты этого или нет, – тон Аннандейла был непреклонным, но не суровым. – У тебя есть обязательства, мой мальчик, и от них нельзя отказаться или избавиться. Но, прежде чем я расскажу, что тебя ожидает, хочу задать один вопрос.
Кристофер без выражения посмотрел на Аннандейла:
– Да, сэр.
– Почему ты сражался так отчаянно? Почему так часто был на волосок от смерти? Ты делал это для блага страны?
Крис фыркнул с отвращением:
– Войну развязали не для блага страны. Она была нужна для удовлетворения отдельных меркантильных интересов, а масла в огонь подливала заносчивость политиков.
– В таком случае, ты сражался ради славы и медалей?
– Едва ли.
– Тогда ради чего?
Кристофер молча перебирал в уме возможные ответы. Осознав правду, он обдумал её с усталым смирением, прежде чем ответить деду.
– Всё, что я делал, я делал ради моих людей. Ради тех мужчин без офицерского звания, которые пошли в армию, чтобы не умереть от голода или жизни в работном доме. И ради младших офицеров, которые долго служили в армии и обладали опытом, но у которых не было средств, чтобы купить офицерское звание. Я был главным только потому, что у меня были деньги, чтобы оплатить патент, а не из‑за каких‑то заслуг. Бессмыслица какая‑то. И предполагалось, что люди из моей роты, бедные парни, последуют за мной, независимо от того, окажусь я некомпетентным командиром, идиотом или трусом. У них не было выбора, кроме как зависеть от меня. И поэтому у меня тоже его не было: я должен был попытаться стать командиром, в котором они нуждались. Я старался сохранить им жизни.
Крис нерешительно замолчал, но потом продолжил:
– У меня слишком часто это не получалось. И теперь я бы хотел, чтобы кто‑нибудь рассказал мне, как жить со смертями этих солдат на моей совести.
Бесцельно уставившись на дальний конец ковра, он услышал свои слова:
– Мне не нужен Ривертон. Мне уже вручили достаточно полномочий, которых я не заслуживаю.
Аннандейл посмотрел на внука так, как никогда раньше не смотрел, изучающее и почти по‑доброму.
– Вот почему ты его получишь. Я не убавлю ни шиллинга, ни дюйма земли из доли, которую я завещал бы Джону. Я охотно сделаю ставки на то, что ты позаботишься о своих арендаторах и работниках, руководствуясь тем же чувством ответственности, которое ты ощутил по отношению к своим солдатам, – он сделал паузу. – Возможно, эта ситуация пойдёт на пользу и тебе, и Ривертону. Это должна была быть ноша Джона. Теперь она твоя.
В то время как к Лондону подбирался медлительный, горячий август, усиливающееся зловоние мало‑помалу выгоняло лондонских жителей в деревню, где воздух был намного чище. Кристофер был готов вернуться в Гэмпшир при первой же возможности. Становилось очевидным, что Лондон не принёс ему успокоения.
Почти каждый день был переполнен образами, которые появлялись из ниоткуда и осаждали его, приступами паники, неспособностью собраться и взять себя в руки. Во сне его мучили кошмары, заставляя всего покрываться испариной, а при пробуждении нападали приступы меланхолии. Кристофер слышал звуки ружей и артиллерийских снарядов, хотя на самом деле их не было, чувствовал, как его сердце принималось громко и глухо стучать, а руки – дрожать безо всякой на то причины. Он не мог избавиться от состояния тревоги, независимо от окружающей обстановки. Фелан навестил старых друзей из своего полка, но, когда он осторожно интересовался, не страдают ли они от такого же загадочного недуга, ответом ему было только непреклонное молчание. Это была тема, которую не обсуждали. То, с чем справляются в одиночку, никому о том не рассказывая, и любым способом, который мог помочь.
Единственное, что помогало, – это крепкие спиртные напитки. Кристофер подливал себе бокал за бокалом, пока тёплое, затуманивающее действие алкоголя не притупляло его взбудораженный разум. А ещё он пытался изучить воздействие алкоголя на его организм с тем, чтобы быть трезвым, когда это было необходимо. Скрывая овладевающее им сумасшествие всеми возможными способами, Фелан задавался вопросом, когда или каким образом ему станет лучше, и произойдёт ли это вообще.
Что касается Пруденс... она была мечтой, которую он должен был отпустить. Канувшей в небытие иллюзией. Каждый раз, когда Кристофер смотрел на неё, ещё одна частичка него умирала. Девушка не испытывала к нему настоящего чувства, это было очевидно. Ничего похожего на то, в чём Прю призналась ему. Возможно, пытаясь развлечь Криса, она выбирала отрывки из романов или пьес и вписывала их в свои письма. Он поверил в мираж.
Кристофер знал, что Пруденс и её родители надеялись на то, что он сделает ей предложение теперь, когда сезон приближался к концу. В особенности мать Прю, которая постоянно заводила разговоры о свадьбе, приданом, прекрасных детишках в будущем и домашнем покое. Крис, однако, был не в том состоянии, чтобы стать хоть для кого‑нибудь подходящим мужем.