– Он просто очарователен. Мы уже встречались в Лондоне.
После непродолжительного молчания она спросила:
– А вы заметили, что я разговаривала с Прю?
– Нет.
– Мы побеседовали. Кажется, она уверена, что вы поженитесь.
Выражение его лица не изменилось:
– Возможно, так и будет. Она этого заслуживает.
Беатрис не знала, что на это ответить.
– Она вам дорога?
Кристофер посмотрел на Беатрис с иронией:
– Как же может быть иначе?
Беатрис нахмурилась.
– Если вы собираетесь сыпать язвительными замечаниями, я могу вернуться в дом.
– Ну, так возвращайтесь.
Он снова закрыл глаза, продолжая опираться на стену.
У неё было большое искушение так и поступить. Но стоило ей посмотреть на его неподвижное лицо, слабо различимое в темноте, как внутри поднялась волна безграничной нежности.
Кристофер выглядел таким большим и неуязвимым, казалось, простые человеческие чувства не оставили никаких следов на его челе, в небольшой впадинке между бровями. Но она‑то знала, что он был абсолютно опустошён. Ни одному мужчине не понравилось бы потерять самообладание, а ему в особенности – ему, человеку, вся жизнь которого зависела от способности управлять собой.
О, как бы ей хотелось открыть ему, что совсем рядом есть их маленькое тайное убежище. Она бы сказала ему: «Пойдем со мной, я покажу тебе один райский уголок…».
Вместо этого Беа вытащила из потайного кармашка носовой платок и потянулась к Кристоферу:
– Не двигайтесь, – проговорила она, и, встав на цыпочки, осторожно промокнула платком его лицо.
И он позволил ей это.
Фелан посмотрел на неё, когда она закончила, сурово сжав рот.
– У меня случаются моменты… безумия, – отрывисто бросил он, – во время беседы или когда я занимаюсь повседневными делами, в моём сознании возникают видения. А затем наступает провал, после которого я не знаю, что я только что сказал или сделал.
|
|
– Какого рода видения? – спросила Беатрис. – То, что вы видели на войне?
Он едва заметно кивнул.
– Это не безумие, – заявила она.
– Тогда что же?
– Я не могу сказать наверняка.
Он горько рассмеялся:
– Чёрт, да вы понятия не имеете, о чём говорите.
– Ой, да неужели?
Она пристально посмотрела на капитана, гадая, можно ли ему довериться. Инстинкт самосохранения боролся в ней с желанием помочь, поделиться.
«Дерзость, будь мне другом!», – с грустью процитировала она про себя свою любимую строчку из Шекспира. Это был, по сути, девиз семьи Хатауэй.
Вот и прекрасно. Она поделится с ним постыдной тайной, о которой никогда и никому, кроме членов её семьи, не говорила. И если это поможет ему, значит, оно того стоило.
– Я ворую разные вещи, – прямо сказала Беатрис.
Это привлекло его внимание:
– Что, простите?
– Небольшие предметы. Табакерки, печатки, всякий хлам. Я делаю это неосознанно.
– Как можно воровать неосознанно?
– Ой, это просто ужасно, – честно призналась Беатрис. – Например, я захожу в магазин или в чей‑то дом, вижу какую‑нибудь мелочь, скажем, драгоценность или кусок бечёвки… и у меня появляется ужасное чувство. Это похоже на какой‑то зуд… У вас было так, что если вы сейчас же не почешете зудящее место, то умрёте? И всё‑таки вы не можете до него дотянуться?
Уголки его губ дёрнулись в знак согласия:
– Бывало. Обычно на ногах, обутых в армейские сапоги, когда стоишь в траншее по колено в воде. Пока над головой проносятся пули. Такое времяпрепровождение гарантирует ужасную чесотку, которую никак не унять.
|
|
– Боже мой! Ну, я стараюсь не поддаваться искушению, но этот зуд становится всё сильнее, пока, в конце концов, я не беру свой трофей и не прячу его в карман. Позже по возвращении домой, я сама не своя от стыда и смущения, и мне приходится изыскивать возможности вернуть то, что я украла. Вся семья мне в этом помогает. Вернуть украденное гораздо труднее, чем забрать. – Она поморщилась. – Иногда я не совсем осознаю, что делаю. По этой причине меня исключили из пансиона. У меня была целая коллекция ленточек для волос, точилок, книжек… я пыталась всё вернуть на свои места, но я не помнила, откуда я всё это забрала.
Беатрис осторожно посмотрела ему в глаза, опасаясь прочесть в них осуждение. Однако Кристофер более не сжимал губы, и лёд в его глазах растаял.
– Когда это случилось впервые?
– После смерти моих родителей. Однажды отец отправился спать с болью в груди и не проснулся. С мамой всё было гораздо хуже… она перестала разговаривать, почти не ела и отдалилась ото всех. Несколько месяцев спустя горе свело её в могилу. Думаю, я была очень юной и эгоистичной, потому что почувствовала себя брошенной на произвол судьбы. Я не могла понять, почему её любовь ко мне не была достаточно сильной, чтобы заставить жить дальше.
– Это вовсе не говорит о вашем эгоизме, – его голос был тихим и ласковым. – На вашем месте любой ребёнок почувствовал то же самое.
– Мои брат и сёстры очень хорошо обо мне заботились, –сказала Беатрис. – Но вскоре после смерти мамы начались неприятности. Теперь такое случается не так часто, как раньше. Когда я спокойна, чувствую себя в безопасности, я ничего не краду. Это случается только, когда меня что‑то беспокоит, я чем‑то сильно взволнована, и я ловлю себя на том, что опять этим занимаюсь. – Её взгляд, обращенный на Кристофера, был полон сочувствия. – Думаю, ваша проблема станет не такой острой со временем, так же, как и моя. Потом время от времени она может снова беспокоить, но уже не так остро. Это не будет всегда таким болезненным.
|
|
Свет фонарей отражался в глазах Криса, обращённых на Беатрис. Он потянулся к ней и медленно, с трогательной нежностью привлёк к себе. Протянув руку, длинными, шершавыми от мозолей, пальцами он нежно сжал её подбородок, упокоив его в своей ладони, точно в колыбели. Кристофер привёл девушку в полное замешательство, когда заставил её склониться головой к нему на плечо. Его руки баюкали её, и Беатрис чувствовала себя так хорошо, как никогда в жизни. Замерев от удовольствия, она прижалась к Кристоферу, чувствуя, как при дыхании поднимается и опускается его грудь. Он играл с лёгкими прядями в основании её шеи, и поглаживания его большого пальца посылали приятную дрожь по её спине.
– У меня есть ваша серебряная запонка, – неуверенно произнесла Беатрис, прижимаясь щекой к его рубашке, – и помазок. Как‑то я вернулась, чтобы положить помазок на место, а вместо этого украла запонку. Я боялась вернуть их, потому что была уверена, что опять что‑нибудь украду.
Кристофер не смог скрыть веселья:
– А почему вы в самом начале прихватили мой помазок?
– Я же вам говорила, я не могу…
– Нет, я имею в виду, что вывело вас из равновесия, в тот первый раз?
– Да это уже неважно.
– Это важно для меня.
Беатрис немного отстранилась от Кристофера, чтобы заглянуть ему в лицо. «Вы. Тревога о вас.»
Но вместо этого сказала:
– Я уже не помню. Мне нужно возвращаться в зал.
Его объятие ослабло.
– А я думал, вас не заботит ваша репутация.
– Ну, небольшое пятнышко она переживет, – рассудительно заметила Беатрис, – но я бы не хотела разнести её в пух и прах.
– Тогда идите.
Кристофер опустил руки, и она уже собралась уходить.
– Но, Беатрис…
Девушка остановилась и неуверенно на него посмотрела:
– Да?
Они встретились глазами.
– Я хочу получить обратно свой помазок.
Робкая улыбка появилась на лице Беа.
– Я скоро его верну, – пообещала она и оставила капитана одного в саду, залитом лунным светом.
Глава 16
– Беатрис, взгляни‑ка, кто здесь! – Рай подошёл к загону для лошадей, рядом с ним трусил Альберт.
Беатрис занималась с новоприобретённым жеребцом, который, будучи жеребёнком, не был объезжен, и продан разгневанным владельцем. Жеребец имел потенциально пагубную привычку вставать на дыбы, и однажды чуть не растоптал наездника, который пытался тренировать его. Увидев мальчика и собаку, он тревожно забил копытами, но Беатрис успокоила его и пустила в медленный галоп по паддоку.
Она взглянула на Рая, который вскарабкался на изгородь, и уселся на верхнюю перекладину. Альберт сел и положил морду на нижнюю рейку, глядя на девушку настороженным взглядом.
– Он пришёл один? – спросила Беатрис, растерянно.
– Да. И на нём не было поводка. Он, должно быть, убежал из дома.
Прежде чем Беатрис смогла ответить, жеребец остановился и в возбуждении стал подыматься на дыбы. Она сразу же отпустила поводья и наклонилась вперёд, обхватив правой рукой его шею. И как только конь начал успокаиваться, Беатрис подстегнула его двигаться вперёд. Она пустила жеребца с удвоенной скоростью по небольшому полукругу, сначала направо, затем налево, и после снова вперед.
– Почему ты заставляешь его так бегать? – спросил Рай.
– Вообще‑то этому научил меня твой отец. Это внушает ему, что мы с ним работаем вместе, – она похлопала коня по шее и пустила его спокойным шагом. – Никогда нельзя натягивать поводья, когда лошадь становится на дыбы, это может стать причиной её падения. Когда я чувствую, что он начинает подниматься, я заставляю его ехать немного быстрее. И он не может вставать на дыбы, пока двигается.
– А как ты узнаёшь, что он успокоился?
– Сложно определить точный момент, – ответила Беатрис. – Я лишь продолжаю заниматься с ним, и он понемногу совершенствуется.
Она спешилась и подвела жеребца к изгороди, Рай погладил его блестящую шелковистую шею.
– Альберт, – заговорила Беатрис, наклонившись к собаке, – что ты здесь делаешь? Ты убежал от своего хозяина?
Пёс восторженно завилял хвостом.
– Я дал ему воды, – сказал Рай. – Можно он останется у нас до завтра?
– Боюсь, что нет. Капитан Фелан, возможно, беспокоится о нём. Думаю, мне стоит отвести его обратно прямо сейчас.
Мальчик тяжело вздохнул.
– Я бы хотел пойти с тобой, – сказал он, – но мне нужно сделать уроки. Жду не дождусь того дня, когда буду знать всё. Тогда мне не придётся больше читать книги и решать задачи.
Беатрис улыбнулась:
– Не хочу разочаровывать тебя, Рай, но невозможно знать всё.
– Мама знает всё, – он помедлил задумавшись, – ну, по крайней мере, папа говорит что мы должны так думать, потому что это делает её счастливой.
– Твой отец, – рассмеялась Беатрис, – один из самых умных мужчин, которых я когда‑либо знала.
Она отправилась в Фелан‑Хаус верхом, с Альбертом, который бежал рядом с ней. И лишь на полпути вспомнила, что на ней были всё ещё ботинки и бриджи. Несомненно, этот нелепый наряд будет раздражать Кристофера.
После бала в Стоуни‑Кросс Мэнор прошла ровно неделя, но от Фелана не было никаких вестей. Конечно, она вовсе не ждала, что он нанесёт ей визит. Но это было бы очень мило с его стороны. Они соседи, в конце концов. Каждый день она отправлялась гулять в надежде встретить его во время долгой прогулки, но не находила никаких следов его присутствия.
Было более чем очевидно, что она никоим образом не интересовала Кристофера. И Беатрис пришла к заключению, что довериться ему было серьёзной ошибкой. Она слишком самонадеянно полагала, что их проблемы схожи.
– Я только что поняла, что больше не люблю его, – сказала она Альберту, когда они приблизились к Фелан‑Хаусу. – Это такое облегчение. Теперь я совершенно не волнуюсь о том, что встречусь с ним. И полагаю, это и есть доказательство того, что моё чувство к нему было лишь увлечением. Потому что оно полностью прошло. И меня не волнует больше, что он делает, или на ком он женится. Как здорово почувствовать себя совершенно свободной.
Девушка взглянула на пса, которого, судя по всему, совершенно не убедили её аргументы, и тяжело вздохнула.
Подъехав ко входу, Беатрис спешилась и передала поводья лакею. Она спрятала застенчивую улыбку, увидев, как тот глазеет на неё.
– Держите мою лошадь наготове, пожалуйста. Я на минутку. Идём, Альберт.
У парадного входа её встретила миссис Клокер, которая была явно поражена одеянием девушки.
– Мисс Хатауэй, почему... – экономка запнулась. – На вас надеты...
– Да, знаю, я прошу прощения за свой непрезентабельный вид, но я выехала в спешке. Альберт появился сегодня в Рэмси‑Хаусе, и я привела его обратно.
– Спасибо, – сказала экономка рассеяно. – Я даже не заметила, что он пропал, собственно, как не заметил и его хозяин...
– Как и его хозяин? – тут же забеспокоилась Беатрис. – Миссис Клокер, что вы имеете в виду?
– Мне не следует говорить об этом.
– Нет, вы должны. Вы можете мне полностью доверять. Я умею держать язык за зубами, а сплетничаю только с животными. Капитан Фелан болен? Что‑нибудь случилось?
Голос экономки понизился до шёпота:
– Три дня назад, ночью мы почувствовали запах дыма, идущий из спальни хозяина. Он был мертвецки пьян, бросил свой мундир в камин, и все свои медали в придачу. Нам удалось спасти медали, хотя одежда вся сгорела. После этого хозяин закрылся в своей комнате и начал пить без остановки. Мы разбавляли его бренди, насколько могли осмелиться, но … – она беспомощно пожала плечами, – он ни с кем не хочет разговаривать. Он не притронулся к ужину, который я послала ему наверх. Мы послали за доктором, но он не пожелал его видеть, и когда мы вчера привели к нему пастора, капитан пригрозил, что убьёт его. Мы подумываем о том, чтобы послать за миссис Фелан.
– Его матерью?
– Батюшки, нет! За юной миссис Фелан. Я не думаю, что его мать как‑то поможет.
– Да, Одри будет как раз кстати. Она уравновешенная и хорошо его знает.
– Вот только, – продолжала экономка, – она прибудет не раньше, чем через пару дней... и я боюсь...
– Чего?
– Сегодня утром он попросил бритву и горячую ванну. Мы испугались, но не посмели отказать. Я немного волнуюсь, не причинит ли он себе вреда.
Беатрис сразу же поняла две вещи. Первая – экономка ни за что не стала бы так откровенничать с ней, если бы не была доведена до отчаяния. И вторая – Кристофер испытывал ужасные муки.
Она почувствовала ответную боль, пронзившую её насквозь. Всё, что она говорила себе о своей вновь обретённой свободе, об окончании её увлечения им, оказалось полнейшей глупостью. Она страстно любила и сделала бы всё для него. Беатрис беспокойно задавалась вопросом, что же ему нужно, какие слова смогут утешить его. Но она была не в состоянии решить эту задачу, не могла думать о чём‑либо спокойно или рассудительно. Всё что она знала, это то, что хочет быть с ним.
– Миссис Клокер, – сказала она осторожно, – я подумала, возможно ли… чтобы вы не заметили как я поднимаюсь наверх?
Глаза экономки округлились:
– Я... Мисс Хатауэй... Я думаю, что это будет не безопасно. Да и к тому же не разумно.
– Миссис Клокер, моя семья всегда полагала, когда мы встречаемся с большой и явно неразрешимой проблемой, самые лучшие решения находятся безрассудными людьми, а не разумными.
Глядя на девушку в растерянности, экономка открыла было рот чтобы возразить, но тут же закрыла его.
– Если вы закричите, – осмелилась сказать она немного погодя, – мы придём к вам на помощь.
– Спасибо, я уверена в этом не будет необходимости.
Беатрис зашла в дом и зашагала вверх по ступенькам. Так как Альберт последовал за ней, она обернулась:
– Нет, мальчик. Оставайся здесь, внизу.
– Идём, Альберт, – отозвалась экономка, – посмотрим, что там на кухне можно для тебя найти поесть.
Пёс без колебаний изменил направление, с довольным видом побежав за миссис Клокер.
Предоставленная сама себе, Беатрис пошла наверх. Девушка с горечью думала о том, как часто она стремилась понять раненое дикое животное. Но совершенно другое дело – пытаться постичь тайны человеческой души.
Подойдя к двери Кристофера, она тихонько постучалась, и не услышав ответа, вошла внутрь.
К её удивлению комнату заливал дневной свет. Позднее августовское солнце подсвечивало крошечные частички пыли у окна. Воздух был пропитан запахами алкоголя, дыма и банного мыла. Переносная ванна стояла в углу, и от неё через весь ковёр тянулись мокрые следы.
Кристофер сидел на смятой постели, откинувшись на беспорядочно наваленную груду подушек, и небрежно держал в руке бутылку бренди. Его пустой взгляд прошёлся по Беатрис, задержался на ней, и в глазах его появилась настороженность.
На нём были бежевые брюки, застегнутые не до конца, и … больше ничего. Его худое и мускулистое тело на кровати изогнулось подобно длинной золотой дуге. Шрамы местами покрывали загорелую кожу... неровный треугольный след от штыка, случайно разбросанные отметины от шрапнели, небольшая круглая впадина на боку, должно быть оставленная пулей.
Кристофер медленно поднялся и поставил бутылку на столик у кровати, коснулся пола босыми ногами, наполовину свесив их с края матраса. Он смотрел на Беатрис без всякого выражения. Его волосы, всё ещё влажные, были тёмно‑золотого цвета. И какими широкими и сильными были его плечи, переходящие в мощные линии рук.
– Что ты здесь делаешь? – зазвучал хриплый от долгого молчания голос.
Кое‑как Беатрис удалось отвести заворожённый взгляд от блестящих волос на его груди.
– Я привела Альберта, – сказала она. – Он появился сегодня в Рэмси‑Хаусе и сказал, что вы пренебрегаете им и совсем не берёте с собой на прогулки.
– В самом деле? Не знал, что у меня такой болтливый пёс.
– Может, вы хотите одеть... больше одежды... и пойти прогуляться со мной? Чтобы проветрить голову.
– Этот бренди отлично проветривает мне голову. Ну, или мог бы это делать, если бы мои чёртовы слуги перестали разбавлять его.
– Прогуляйтесь со мной, – попросила девушка, – или мне придется применить к вам свой командный голос, которым я дрессирую собак.
Кристофер мрачно посмотрел на неё.
– Я уже выдрессирован. Её Величеством Королевской армией.
Несмотря на то, что комната была озарена солнечным светом, Беатрис показалось, что в углах затаились чудовища из ночных кошмаров. Всё её нутро настойчиво рвалось на улицу, на свежий воздух, прочь из этой тюрьмы.
– В чём дело? – спросила она. – Что происходит?
Он недовольно взмахнул рукой, словно отгоняя насекомое.
Беатрис осторожно шагнула в его сторону.
– Не делай этого! – последовал его резкий окрик. – Не подходи ближе. Ничего не говори. Просто уходи.
– Почему?
Он нетерпеливо встряхнул головой.
– Какие слова мне нужно сказать, чтобы ты ушла? Считай, что я их уже сказал.
– А что, если я не уйду?
Его глаза сверкнули дьявольским блеском, а лицо приобрело жёсткое выражение:
– Тогда я затащу тебя в эту постель и наброшусь на тебя.
Беатрис не верила своим ушам. Но это открыло ей всю глубину его страданий, раз уж он мог угрожать подобным образом. Послав ему исполненный скептицизма взгляд, она произнесла:
– Вы слишком много выпили, чтобы поймать меня, – и невольно вздрогнула от его резкого движения.
Кристофер настиг её со скоростью леопарда и хлопнул ладонями о дверь по обе стороны от её головы. Голосом грубым и низким он ответил:
– Я не так уж и пьян, как это может показаться.
Беатрис непроизвольно подняла руки, закрывая лицо. Ей пришлось заставить себя снова дышать. Однако проблема состояла в том, что стоило ей вновь сделать вдох, и она уже не могла управлять своим дыханием: лёгкие работали так, словно она пробежала не одну милю. Она почти чувствовала жар его тела, стоя вплотную с этой крепкой стеной мужской плоти.
– Теперь ты боишься меня? – спросил он.
Она слегка покачала головой, глядя на него огромными глазами.
– А стоило бы.
Беатрис вздрогнула, почувствовав, как его рука, дерзко лаская, скользнула по её талии к рёбрам. Его дыхание стало глубже когда он обнаружил, что на ней нет корсета. Мужская ладонь медленно исследовала её тело.
Ресницы Кристофера слегка опустились, а румянец на лице стал ещё ярче, когда он пристально посмотрел на неё. Его рука опустилась ей на грудь, повторяя её округлую форму. Беатрис почувствовала, что ел держится на ногах. Большим и указательным пальцами он слегка сжал вершину её груди.
– Это последний шанс, – сказал он гортанным голосом. – Убирайся прочь или забирайся ко мне в постель.
– А есть третий вариант? – слабым голосом спросила Беатрис, в то время как её грудь трепетала от его прикосновений.
Вместо ответа Кристофер поднял её с удивительной легкостью, отнёс к кровати и бросил на матрас. И прежде чем она смогла пошевелиться, сел на неё, обхватив ногами, так что его стройное золотистое тело нависло над ней.
– Погодите, – запротестовала Беатрис. – Прежде чем вы наброситесь на меня, давайте спокойно поговорим, всего пять минут. Не больше. Я ведь не так много прошу.
Его взгляд был беспощадным.
– Если ты хотела просто спокойно поговорить, тебе следовало обратиться к другому мужчине. К своему мистеру Читерингу.
– Чикерингу, – поправила Беатрис, извиваясь под ним. – И он не мой, и... – она шлёпнула Кристофера по руке, когда он снова коснулся её груди. – Прекратите это. Я всего лишь хочу... – его это явно не остановило, и он принялся расстёгивать пуговки на её рубашке.
Беатрис сердито посмотрела на него.
– Ну что ж, хорошо, – огрызнулась она. – Поступайте, как вам будет угодно. Возможно, после этого мы сможем связно поговорить, – извернувшись под ним, она перевернулась на живот.
Кристофер застыл. Она услышала как после небольшого колебания, он спросил уже более спокойным голосом:
– Что ты делаешь?
– Облегчаю вам задачу, – последовал дерзкий ответ. – Давайте, набрасывайтесь.
В комнате снова повисла тишина.
– А зачем ты легла лицом вниз?
– Потому что так этим занимаются, – Беатрис повернулась, чтобы посмотреть на него через плечо. И, почувствовав неуверенность, спросила: – Так ведь?
Краска сбежала с его лица.
– Никто не рассказывал тебе об этом?
– Нет, но я знаю об этом из книг.
Кристофер скатился с неё, освободив от тяжести своего тела, и со странным выражением на лице спросил:
– Из каких книг?
– Из учебников по ветеринарии. И, конечно же, я наблюдала за белками весной, и животными на ферме, и...
Поток объяснений был прерван, когда Кристофер несколько раз громко прочистил горло. Метнув на него смущённый взгляд, она поняла, что он пытается подавить смех.
Беатрис почувствовала, как в ней растёт возмущение. Она впервые в постели с мужчиной, а он смеётся над ней.
– Послушайте, – сказал она деловым тоном. – Я прочитала про особенности спаривания более двух дюжин видов животных и за исключением улиток, чьи половые органы находятся у них на шее, все они... – она замолчала и нахмурилась. – Почему вы смеётесь надо мной?
Кристофер не мог больше сдерживать своё веселье. Когда он поднял голову и увидел её обиженное лицо, то мужественно поборол новый приступ смеха.
– Беатрис, я... Я вовсе не смеюсь над тобой.
– Нет смеётесь!
– Нет, не смеюсь. Я всего лишь... – он вытер слезу в углу глаза, и у него вырвалась ещё пара смешков. – Белки...
– Что ж, это, может, и забавно для вас, но для белок это очень серьёзное дело.
Эта фраза вызвала у него новый приступ. Выказывая явную бесчувственность к репродуктивным правам мелких млекопитающих, Кристофер зарылся лицом в подушки, сотрясаясь от смеха.
– И что такого смешного в совокуплении белок? – спросила раздражённо Беатрис.
К этому времени он близок к тому, чтобы его хватил удар.
– Не надо больше, – задыхался он. – Пожалуйста.
– Я так понимаю, у людей всё иначе, – подытожила Беатрис с достоинством, чувствуя себя обиженной. – Люди делают это не так, как животные.
Отчаянно пытаясь взять себя в руки, Кристофер развернулся, чтобы посмотреть ей в лицо. В его глазах искрился смех.
– Да. Нет. Так, но...
– Но вам не нравится этот способ?
Размышляя как бы ответить на вопрос, Кристофер потянулся, чтобы пригладить её растрёпанные пряди волос, выбившиеся из причёски.
– Нравится. По правде говоря, я полон энтузиазма на этот счёт. Но для твоего первого раза это будет не совсем правильно.
– Почему нет?
Кристофер посмотрел на неё, его губы медленно расплылись в улыбке.
– Хочешь, чтобы я показал тебе?
Беатрис замерла.
Приняв её молчание как согласие, Кристофер уложил Беатрис на спину и медленно опустился на неё. Бережно касаясь, он развёл её ноги, развернув их, чтобы она могла принять его. Она отрывисто вздохнула, когда почувствовала, как его бёдра коснулись её. Он был возбуждён, толстое напряжённое мужское естество тесно прижималось к ней. Немного перенеся вес своего тела на руки, он посмотрел в её залитое краской лицо.
– Этот способ, – сказал он, сделав лёгкий толчок бедрами, – обычно более приятен для леди.
От этого слабого движения по ней прокатилась волна удовольствия. Беатрис не могла говорить, все её чувства были заполнены им, она беспомощно обхватила его бёдрами и посмотрела вверх, на его мощную мускулистую грудь, покрытую волнующими бронзово‑золотистыми волосками.
Кристофер опустился ещё ниже, и его губы застыли близко‑близко над её.
– Лицом к лицу... Я могу беспрерывно целовать тебя. Ощущать мягкость твоего тела, так сладко... прямо как сейчас... – Его губы коснулись её губ, ласково уговаривая раскрыться, вызывая жар и наслаждение в её податливом теле. Беатрис затрепетала, обняв руками его плечи. Каждой клеточкой своего тела она ощущала его тепло и тяжесть, обрушившиеся на неё.
Нашёптывая нежности и целуя горло девушки, Кристофер расстегнул пуговицы и развёл в стороны полы её рубашки. Под ней была только короткая сорочка, которую обычно одевали поверх корсета. Спустив кружевную бретельку, он обнажил белую округлую грудь с тугой розовой вершинкой. Он наклонил голову и принялся ласкать грудь губами и языком. Его зубы слегка покусывали её, задевая тем самым чувствительные нервы. И всё это время он не прекращал ритмичные толчки снизу... он дразнил её, обладал ею, вызывая в ней непреодолимое стремление к высшей, завершающей точке.
Руки Криса бережно обхватили её голову, и он снова поцеловал Беатрис, жадно и глубоко, словно пытался вынуть душу из её тела. Беатрис страстно отвечала ему, обнимая руками и ногами. Но он оторвался от неё с хриплым возгласом и отодвинулся.
– Нет, – услышала она собственный стон. – Пожалуйста...
Он коснулся пальцами её губ, нежно заставляя молчать.
Они лежали рядом лицом друг к другу, стараясь восстановить дыхание.
– Боже, как же я хочу тебя, – казалось, Кристофера совершенно это не радовало. Он провёл большим пальцем по её распухшим от поцелуев губам.
– Даже несмотря на то, что я такая раздражающая особа.
– Ты не раздражаешь меня, – он осторожно застегнул её рубашку. – Я думал, что это так, поначалу. Но теперь я понимаю, что это чувство было похоже на то, когда у тебя затекают ноги после сна. И когда ты начинаешь двигаться, кровь возвращается в них, и ты испытываешь дискомфорт… но в то же время это хорошо. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Да. Я вызываю покалывание в ногах.
Его губы растянулись в улыбке:
– Кроме всего прочего.
Они продолжали лежать рядом, глядя друг на друга.
Беатрис думала о том, что у него очень запоминающееся лицо. Волевое, совершенное... и в то же время это была не холодная красота, благодаря маленьким чёрточкам в уголках глаз, выдающих чувство юмора, и налёту чувственности в линиях губ. Едва заметные морщины на его лице придавали ему вид... искушённого мужчины. Это было лицо, которое заставляло сердца женщин биться быстрее.
Беатрис робко потянулась, чтобы коснуться шрама на его плече, оставленного штыком. Его кожа напоминала гладкий атлас, на котором выделялась тёмная неровная впадинка от зажившей раны.
– Представляю как это было больно, – прошептала она. – И раны всё ещё болят?
Кристофер слегка покачал головой.
– Тогда... что заставляет вас так мучиться?
Он молчал, в то время как его рука лежала на её бедре. Пока он думал над ответом, его пальцы, проскользнув под незаправленный край её рубашки, костяшками поглаживали кожу на её животе.
– Я не могу снова стать тем, кем был до войны, – сказал он наконец. – И я не могу быть тем, кем был во время войны. И если я не могу быть ни одним из этих людей, я не знаю, что ещё остается? Я знаю лишь то, что убил людей больше, чем могу сосчитать, – он пристальным взглядом уставился вдаль, как будто увидел кошмар. – Первым делом убивал офицеров – это дезорганизовывает противника. Затем убивал остальных, когда они рассыпались. Они падали, словно игрушечные солдатики, опрокинутые ребёнком.
– Но это долг воина. Они были врагами.
– Плевать мне на это. Они были людьми. И их кто‑то любил. Я никогда не смогу заставить себя забыть об этом. Ты не знаешь каково это – стрелять в человека. Ты никогда не слышала стонов раненых на поле боя, умоляющих дать им воды или чтобы кто‑нибудь убил их, избавив от мучений...
Откатившись, он сел и опустил голову.
– Я схожу с ума, – послышался его приглушённый голос. – Я напал на одного из своих слуг вчера, они рассказали тебе об этом? Господи, я ничем не лучше Альберта. Я никогда не смогу разделить постель с женщиной снова – я могу убить её, пока она спит, не осознавая, что я делаю.