– Ох… – выражение лица Амелии стало мягким от участия. – Хотела бы я, чтобы мы могли что‑то сделать. Если я соберу корзинку со сливянкой[12]и бланманже[13], ты отнесёшь её им?
– Конечно. Я схожу после обеда.
Укрывшись в уединении своей комнаты, Беатрис села за стол и достала письмо. Она напишет Кристоферу в последний раз, что‑нибудь безличное, например, спокойно попрощается. Лучше уж это, чем продолжать обманывать его.
Аккуратно сняв крышку с чернильницы и обмакнув перо, она принялась писать.
Милый Кристофер!
Я очень ценю вас, дорогой друг. Поэтому ни для вас, ни для меня спешка, когда вы ещё так далеко, не будет являться мудрым шагом. С вами мои самые искренние пожелания в добром здравии и безопасности. Тем не менее, я считаю, что наилучшим решением станет, если любое упоминание о более личных чувствах между нами, мы оставим до времени вашего возвращения. На самом же деле, возможно, лучше всего, если мы закончим нашу переписку…
С каждым предложением её пальцам становилось всё сложнее выполнять свою работу. Перо дрожало в судорожной хватке, и Беатрис почувствовала, как на глаза вновь наворачиваются слёзы. «Что за чушь», – пробормотала она.
Написать такую ложь оказалось больно в прямом смысле этого слова. Горло перехватило так, что практически стало невозможно дышать.
Она решила, что для того, чтобы суметь закончить начатое, она напишет правду, письмо, которое так страстно жаждет отправить Кристоферу, а потом уничтожит его.
Задыхаясь от усилий, Беатрис схватила ещё один лист бумаги и поспешно нацарапала для себя несколько строк, надеясь, что они облегчат глубокую боль, охватившую её сердце.
|
|
Дорогой Кристофер!
Я больше не могу писать вам.
Я не та, за кого вы меня принимаете.
У меня не было намерений писать вам любовные письма, но они стали именно такими. По пути к вам мои слова превратились в бьющееся с листка бумаги сердце.
Возвращайтесь, пожалуйста, возвращайтесь и отыщите меня.
Взгляд Беатрис затуманился. Отложив листок в сторону, она вернулась к первоначальному письму и закончила его, выразив пожелания и просьбы о благополучном возвращении.
Что касается любовного письма, она смяла его и бросила в ящик стола. Позже она сожжет его с соблюдением своей личной церемонии, глядя, как от каждого откровенного слова остаётся лишь пепел.
Глава 4
После обеда Беатрис отправилась к Феланам. Она взяла с собой приличных размеров корзину, в которой лежали бренди, бланманже, круг мягкого белого сыра и маленький постный кекс, суховатый, слегка сладкий и без сахарной глазури. Нуждались ли Феланы в подобных гостинцах или нет – значение имел лишь сам жест вежливости.
Амелия убеждала Беатрис поехать в коляске или экипаже, поскольку корзина оказалась достаточно тяжёлой. Но Беатрис хотела прогуляться в надежде успокоить душевное смятение. Размеренно вышагивая, она втягивала в лёгкие воздух начинающегося лета. Это был аромат июня, о котором она хотела бы написать Кристоферу… жимолость, свежескошенное сено, влажные простыни, развешенные для просушки…
К тому времени, как она достигла своей цели, её руки ныли от того, что пришлось нести корзину так долго.
Дом, обвитый густым плющом, походил на человека, накинувшего пальто. Когда Беатрис подошла к передней двери и постучалась, по ней пробежал холодок мрачного предчувствия. Дворецкий с хмурой гримасой провёл её внутрь, забрал корзину и сопроводил в переднюю гостиную.
|
|
Казалось, что в доме было чересчур жарко, особенно после прогулки. Беатрис почувствовала, как под слоями прогулочного платья и внутри прочных высоких ботинок скапливается пот.
В комнату вошла Одри, похудевшая и растрёпанная. Часть её волос была закреплена в причёске, часть – падала на плечи. Вокруг талии был повязан передник, усеянный темно‑бурыми пятнами.
Пятнами крови.
Встретившись глазами с встревоженным взглядом Беатрис, Одри попыталась выдавить из себя слабую улыбку.
– Как видишь, я не готовилась встречать гостей. Но ты одна из тех немногих людей, ради которых я не должна прихорашиваться. – Поняв, что всё ещё в переднике, Одри развязала его и сложила в маленький квадратик. – Спасибо за корзину. Я приказала дворецкому налить стаканчик сливянки и отнести его миссис Фелан. Она собирается прилечь.
– Она заболела? – спросила Беатрис, когда Одри села возле неё.
В ответ Одри только покачала головой.
– Просто обезумела от горя.
– А… твой муж?
– Он умирает, – ровным голосом произнесла Одри. – Ему осталось уже совсем немного. Несколько дней, как сказал доктор.
Желая обнять, Беатрис потянулась к ней, словно та была одной из раненых зверушек. Но Одри напряглась и в защитном жесте подняла руки.
– Нет, не нужно. Прикосновений я не выдержу. Рассыплюсь на куски. А ради Джона я должна быть сильной. Давай просто немножко поболтаем. У меня есть пара минут.
|
|
Беатрис тут же сложила руки на коленях.
– Разреши мне что‑нибудь сделать, – тихим голосом попросила девушка. – Давай я посижу с ним, пока ты отдохнёшь. Хотя бы часок.
Одри слабо улыбнулась.
– Спасибо тебе, милая. Но я не могу позволить, чтобы с ним сидел кто‑нибудь ещё. Это должна быть только я.
– Тогда, может, мне пойти к его матери?
Одри потерла глаза.
– Ты очень добра. Но не думаю, что она захочет дружески побеседовать. – Она вздохнула. – Если бы выбор был за ней, она предпочла бы умереть вместе с Джоном, нежели продолжать жить без него.
– Но у неё остаётся ещё один сын.
– Она не испытывает привязанности к Кристоферу. Только к Джону.
Беатрис пыталась осмыслить эти слова под тиканье высоких напольных часов. Их маятник ходил туда‑сюда, словно неодобрительно качая головой.
– Такого просто не может быть, – в конце концов выдавила она.
– Конечно же, может, – с лёгкой и грустной улыбкой ответила Одри. – Некоторые люди обладают неиссякаемым источником любви. Например, твоя семья. А у других есть только ограниченный запас. Любовь миссис Фелан вычерпана до дна. Хватило только на её мужа и Джона. – Одри устало пожала плечами. – Да это и не важно, любит она Кристофера или нет. Кажется, сейчас ничто не важно.
Беатрис достала из кармана письмо.
– Я принесла для него вот это, – пояснила она. – Для капитана Фелана. От Прю.
Одри приняла послание с непонятным выражением лица.
– Спасибо тебе. Я отправлю его вместе с письмом о состоянии Джона. Он захочет знать. Бедный Кристофер… и так далеко.
Беатрис на мгновение задумалась, а не забрать ли письмо назад. Возможно это наихудший момент, чтобы отдалиться от Кристофера. С другой стороны, это время может стать и самым лучшим. Большая рана затмит боль от малой.
Одри проследила за игрой эмоций на лице гостьи.
– Ты собираешься когда‑нибудь рассказать ему? – мягко спросила она.
Беатрис моргнула.
– Рассказать о чём?
Чем заработала сердитое фырканье.
– Беа, я не глупа. В настоящий момент Пруденс в Лондоне. Посещает балы, суаре и прочие глупые банальные мероприятия сезона. Она не могла бы написать это письмо.
Беатрис почувствовала, как её лицо сначала стало багровым, а потом побледнело.
– Она отдала мне его до того, как уехала.
– Из‑за своей преданности Кристоферу? – у Одри дрогнули губы. – В последний раз, когда я её видела, она даже не спросила о нём. И почему именно ты всегда доставляешь и уносишь письма? – Она одарила Беатрис любящим, но укоризненным взглядом. – Судя по тем письмам, которые Кристофер посылает нам с Джоном, он совершенно очарован Пруденс. Из‑за того, что она пишет ему. И если эта дурочка станет моей невесткой, Беа, то это будет твоей ошибкой.
Заметив, как у Беатрис задрожал подбородок и заблестели глаза, Одри взяла девушку за руку и пожала её.
– Зная тебя, я не сомневаюсь, что твои намерения были самыми благими. Но я совсем не уверена, что таковым будет и результат. – Она вздохнула. – Я должна вернуться к Джону.
Когда Беатрис вышла вместе с Одри в холл, её потрясло осознание того, что совсем скоро её подруга должна будет пережить смерть мужа.
– Одри, – дрогнувшим голосом позвала она, – я хотела бы вынести эту ношу за тебя.
Одри, залившись румянцем от нахлынувших эмоций, долгую минуту смотрела на девушку.
– И именно это, Беатрис, делает тебя настоящим другом.
Через два дня Хатауэйям доставили записку о том, что ночью скончался Джон Фелан. Полные сочувствия, они обсудили, как лучше всего могут помочь осиротевшим женщинам. При обычных обстоятельствах обязанности по визиту к Феланам и предложении своих услуг легли бы на плечи Лео, хозяина поместья. Но он находился в Лондоне на сессии Парламента. В настоящее время там шли жаркие дебаты по поводу некомпетентности и безалаберности, в результате которых крымские войска оказались так ужасающе плохо обеспечены и крайне нуждались в новых поставках.
Было решено, что от лица семьи к Феланам поедет муж Уин – Меррипен. Никто не ожидал, что его примут, поскольку родственники покойного, без сомнения, слишком убиты горем, чтобы с кем‑то общаться. Тем не менее Меррипен отвезёт письмо с предложением оказать любую помощь, какая только может понадобиться.
– Меррипен, – попросила Беатрис до того, как он ушёл, – ты не мог бы передать мои соболезнования Одри и спросить, нужна ли ей моя помощь в приготовлениях к похоронам? Или, может быть, она захочет, чтобы кто‑то посидел с ней?
– Конечно, – отозвался Меррипен, взгляд тёмных глаз потеплел. Живя с детства с семьёй Хатауэй, Меррипен стал им всем братом. – Почему бы тебе не написать ей записку? Я передам через слуг.
– Минутку, – Беатрис, подобрав юбки, чтобы не споткнуться о них, взлетела по лестнице, спеша в свою комнату.
Она подбежала к столу, вытащила бумагу и перо и потянулась к чернильнице. Но рука замерла на полпути, когда в выдвижном ящике девушка увидела смятый листок.
Это было вежливое, отстранённое письмо, которое она написала Кристоферу Фелану.
Которое так и не было отослано.
Беатрис похолодела, колени угрожающе подкосились. «Господи», – прошептала она, падая в ближайшее кресло с силой, заставившей его угрожающе заскрипеть.
Она, должно быть, передала Одри не то письмо. Неподписанное, которое начиналось словами: «Я больше не могу писать вам. Я не та, за кого вы меня принимаете…».
Сердце Беатрис панически забилось. Она попыталась собрать разбегающиеся мысли, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию. Письмо уже отослали? Может быть, есть ещё время вернуть его. Она попросит Одри… но, нет, это было бы верхом эгоизма и пренебрежения. Муж Одри только что умер. Она не заслужила, чтобы её беспокоили в такое время по пустякам.
Слишком поздно. Беатрис должна пустить всё на самотек, и пусть Кристофер Фелан делает со странным посланием, что хочет.
«Возвращайтесь, пожалуйста, возвращайтесь и отыщите меня…»
Застонав, Беатрис наклонилась и упёрлась головой в стол. Вспотевший лоб прилип к полированному дереву. Она почувствовала, как на стол вспрыгнула Лаки, обнюхала её волосы и замурлыкала.
«Пожалуйста, Господи, – отчаянно взмолилась Беа, – не позволяй, чтобы Кристофер ответил. Пусть всё на этом и закончится. И пусть он никогда не узнает, что это была я».
Глава 5
Скутари [14], Крым
– Лично мне кажется, – заметил Кристофер, поднося чашку бульона к губам раненого, – что госпиталь – последнее место, где стоит поправлять здоровье.
Молодой солдат, которого он кормил – не старше девятнадцати‑двадцати лет, – тихо фыркнул, отпивая бульон.
Кристофера доставили в полевой госпиталь в Скутари три дня назад. Он был ранен при атаке редана[15]во время бесконечной осады Севастополя. Вместе с группой сапёров он тащил лестницу к укреплению русских, а через секунду раздался взрыв, и Кристофер почувствовал, как что‑то вонзилось ему одновременно в бок и правую ногу.
Переоборудованные под госпиталь бараки были полны раненых, крыс и паразитов. Единственным источником воды служил фонтан, к нему выстраивалась очередь санитаров, наполнявших вёдра вонючей водой, бегущей тонкой струйкой. Поскольку воду нельзя было пить, её использовали для умывания и стирки перевязочного материала.
Кристофер подкупил санитаров, чтобы ему принесли кружку чистого спирта. Он промыл спиртом свои раны в надежде, что это предотвратит нагноение. Когда он проделал это впервые, то от всполоха чистого огня, прокатившегося по телу, потерял сознание и свалился с койки – это зрелище вызвало бесконечные насмешки товарищей по палате. Впоследствии Кристофер терпеливо сносил их подшучивание, понимая, что мгновения веселья были отчаянно необходимы в этом убогом месте.
Из его бока и ноги удалили шрапнель, но раны никак не заживали. Этим утром он обнаружил, что кожа вокруг них покраснела и уплотнилась. Перспектива серьёзно свалиться от болезни в подобном месте пугала его.
Накануне, несмотря на возмущённый протест солдат, лежащих на кроватях в длинном ряду, санитары принялись зашивать человека в его собственное пропитанное кровью одеяло и потащили к общей могиле прежде, чем он испустил дух. В ответ на гневные крики санитары сказали, что тот человек без сознания и лишь минуты отделяют его от смерти, а его койка очень нужна. И это было правдой. Однако, будучи одним из немногих, кто мог самостоятельно вставать с постели, Кристофер вмешался и заявил, что останется ждать на полу вместе с умирающим до последнего его вздоха. Целый час он просидел на твёрдом камне, отгоняя насекомых, устроив голову умирающего на здоровой ноге.
– Думаете, вы проявили к нему милосердие? – сардонически спросил один из санитаров, когда бедняга, наконец, скончался и Кристофер позволил унести его.
– Не к нему, – тихо ответил Кристофер, – возможно к ним. – Он кивнул на ряды коек, с которых на них смотрели раненые. Им важно верить, что если – или когда – придёт их время, к ним отнесутся хотя бы с толикой человечности.
Юный солдат на соседней с Кристофером койке не мог заботиться о себе, поскольку потерял одну руку и кисть второй. Так как свободных сестёр милосердия не было, Кристофер вызвался кормить его. Вздрагивая и морщась, когда опустился на колени перед койкой, Кристофер поднял голову юноши и помог ему выпить бульон.
– Капитан Фелан, – раздался жесткий голос одной из сёстер милосердия. Суровый облик и непривлекательная внешность были столь устрашающими, что солдаты предполагали – за глаза, разумеется, – что если бы ей дали сразиться с русскими, войне наступил бы конец за несколько часов.
Густые седые брови сестры удивлённо приподнялись, когда она увидела склонившегося у койки Кристофера.
– Опять создаёте проблемы? – спросила она. – Вернитесь в свою постель, капитан. И не покидайте её… если только не хотите заболеть настолько, что нам придётся продержать вас здесь очень долго.
Кристофер послушно ретировался на койку.
Сестра подошла ближе и приложила холодную ладонь к его лбу.
– Жар, – констатировала она. – Не двигайтесь с места, или мне придется привязать вас, капитан. – Она убрала руку и положила что‑то ему на грудь.
Скосив глаза, Кристофер увидел, что она принесла ему пачку писем.
Пруденс.
Он жадно схватил свёрток, неуклюже пытаясь сломать печать. Там оказалось два письма.
Он подождал, пока сестра уйдет, и вскрыл письмо от Пруденс. При виде её почерка Кристофера захлестнули эмоции. Он хотел её, нуждался в ней так сильно, что не мог справиться с этими чувствами.
Каким‑то образом, находясь за полмира вдали от неё, Кристофер умудрился влюбиться. Неважно, что он едва знал её. Он любил даже ту малость, которая была ему известна.
Он прочёл несколько строчек.
Слова, казалось, поменялись местами, как в детской алфавитной игре. Он ломал над ними голову, пока всё не встало на свои места.
«… Я не та, за кого вы меня принимаете… пожалуйста, возвращайтесь и отыщите меня…»
Он беззвучно произнёс её имя. Положив руку на грудь, прижал письмо к лихорадочно бьющемуся сердцу.
Что случилось с Пруденс?
Странное импульсивное письмо привело его в смятение.
– Я не та, за кого вы меня принимаете. – Он понял, что неслышно произносит это.
Разумеется, не та. И он тоже. Он вовсе не это разбитое, горящее в лихорадке создание на больничной койке, а она не пустоголовая кокетка, флиртующая со всеми подряд, за которую её принимали. Из переписки они узнали, что в каждом из них скрыто гораздо большее.
«…пожалуйста, возвращайтесь и отыщите меня …»
Его руки казались опухшими и непослушными, пока он возился, вскрывая второе письмо, от Одри. Из‑за лихорадки он сделался неуклюжим. Разболелась голова… зачастил пульс… приходилось читать письмо между приступами боли.
Дорогой Кристофер,
Нет никакого способа смягчить мои слова. Состояние Джона ухудшилось. Смерть он встречает с теми же спокойствием и смирением, которые проявлял всю жизнь. К тому моменту, как ты получишь это письмо, он, без сомнения, будет уже мёртв…
Рассудок Кристофера отказывался воспринимать остальное. Позже будет время дочитать письмо. Время предаться скорби.
Никто не предполагал, что Джон заболеет. Он должен был мирно жить в Стоуни‑Кросс и растить вместе с Одри детей. Он должен был встретить его там, когда Кристофер вернётся домой.
Кристоферу удалось повернуться на бок и натянуть на себя одеяло как можно выше. Вокруг солдаты продолжали убивать время… болтали, играли в карты, если могли. Великодушно и намеренно они не обращали на него внимания, предоставляя ему уединение, в котором он нуждался.
Глава 6
За десять месяцев, прошедших со времени написания последнего письма, Беатрис не получила от Кристофера Фелана ни весточки. Он писал Одри, но та, скорбя по Джону, очень неохотно говорила с кем‑либо, даже с Беатрис.
Она лишь сообщила, что Кристофер был ранен, но после лечения в госпитале вернулся в строй. Непрестанно охотясь за любым упоминанием о Кристофере в газетах, Беатрис прочитала множество сообщений о его храбрости. За время многомесячной осады Севастополя Кристофер Фелан стал военнослужащим с самым большим количеством наград. Он был награждён орденом Бани[16]и медалью за Крымскую кампанию с планками[17]за Альму[18], Инкерман[19], Балаклаву[20]и Севастополь. Кроме того, он был удостоен французского ордена Почетного легиона, а также ордена Меджидие[21]от турков.
К огорчению Беатрис дружеские отношения с Пруденс стали более прохладными с того дня, как она сказала подруге, что больше не сможет писать Кристоферу.
– Но почему? – возразила Пруденс. – Я полагала, тебе нравится переписываться с ним.
– Больше нет, – подавленно ответила Беатрис.
Подруга смерила её недоверчивым взглядом.
– Я едва могу поверить в то, что ты способна так с ним поступить. Что он подумает, когда письма перестанут приходить?
Этот вопрос заставил желудок Беатрис сжаться от чувства вины и желания. С трудом она произнесла:
– Я больше не могу продолжать писать ему, не открыв всей правды. Эта переписка стала слишком личной. Я … мои чувства затронуты. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?
– Всё, что я понимаю, – так это то, что ты слишком эгоистична. Ты устроила так, что я не смогу сама писать ему, потому что он сразу заметит разницу между твоим почерком и моим. Самое меньшее, что ты могла бы сделать, – это держать его на крючке для меня до тех пор, пока он не вернётся.
– Зачем он тебе нужен? – хмуро спросила Беатрис. Ей не понравилась фраза «держать его на крючке», словно Кристофер был чем‑то вроде мёртвой рыбины. Одним из многих. – У тебя и так много поклонников.
– Да, но теперь капитан Фелан – герой войны. По возвращении его даже могут пригласить на обед к королеве. И сейчас, после смерти брата, он унаследует поместье Ривертон. Всё это делает его почти столь же выгодной партией, как какого‑нибудь лорда.
Прежде Беатрис забавляла такая мелочность Пруденс, но теперь она ощутила вспышку раздражения. Кристофер заслуживал намного большего, нежели, чтобы его ценили по таким поверхностным причинам.
– А тебе не приходило на ум, что война изменит его? – тихо спросила Беатрис.
– Ну, его, конечно же, могут ещё ранить, но надеюсь, этого не произойдёт.
– Я подразумевала изменения в характере.
– Потому что он участвовал в сражениях? – пожала плечами Пруденс. – Полагаю, это оказало на него некоторое воздействие.
– Ты читала какие‑нибудь официальные сообщения о нём?
– Я была очень занята, – защищаясь, произнесла Пруденс.
– Капитан Фелан был награждён орденом Меджидие за спасение раненного турецкого офицера. А несколькими неделями позже капитан пробрался в только что разрушенный бомбардировкой пороховой погреб, в котором оказалось десять убитых французских солдат и пять выведенных из строя орудий. Он встал у единственного оставшегося орудия и в одиночку удерживал эту позицию в течение восьми часов. В другом случае…
– Мне нет необходимости всё это выслушивать, – перебила Пруденс, – что ты хочешь этим сказать, Беа?
– То, что он может вернуться совсем другим человеком. И если он тебе нужен, то ты должна попытаться понять, через что он прошёл. – Беатрис передала Пруденс пачку писем, перевязанных узкой голубой лентой. – Начни с прочтения этих писем. Мне бы следовало снять копии и с тех, что я писала ему, чтобы ты смогла прочитать и их. Но, к сожалению, я не подумала об этом раньше.
Пруденс с неохотой взяла письма.
– Ладно, я прочту их. Но уверена, что Кристофер, когда вернётся, не захочет разговаривать о письмах – ведь я буду рядом с ним.
– Ты должна попытаться лучше узнать его, – повторила Беатрис, – мне кажется, ты желаешь заполучить его по неверным причинам… тогда как для этого существует так много истинных. Он заслуживает этого. Не за свою военную храбрость или за все те сверкающие медали… В сущности это наименьшая часть того, кем он является. – Умолкнув на мгновение, Беатрис с сожалением подумала, что ей действительно следовало бы избегать общения с людьми и как прежде проводить время с животными. – Капитан Фелан написал, что когда вы познакомились друг с другом, ни один из вас не заглядывал дальше поверхности.
– Поверхности чего?
Беатрис окинула подругу холодным взглядом, размышляя о том, что единственной вещью дальше поверхности у Пруденс была еще большая поверхностность.
– Он думает, что ты можешь оказаться его единственным шансом вновь стать частью мирной жизни.
Пруденс странно посмотрела на Беатрис.
– В конце концов, возможно, это и к лучшему, что ты перестала ему писать. Кажется, ты слишком увлеклась им. Надеюсь, ты не думаешь, что Кристофер когда‑нибудь может… – она деликатно замолчала. – Не имеет значения.
– Я знаю, что ты собиралась сказать, – сухо произнесла Беатрис. – Разумеется я не питаю иллюзий на этот счёт. Я не забыла, как он однажды сравнил меня с лошадью.
– Он не сравнивал тебя с лошадью, – возразила Пруденс, – он всего лишь сказал, что ты комфортнее ощущаешь себя в конюшнях. Тем не менее он – весьма утончённый мужчина. И никогда не будет счастлив с девушкой, которая большую часть своего времени проводит с животными.
– Я предпочитаю компанию животных обществу любого знакомого мне человека, – парировала Беатрис. Она тотчас же пожалела о своем бестактном заявлении, особенно заметив, что Пруденс восприняла это как личное оскорбление. – Прости. Я не имела в виду…
– Возможно, тогда тебе и впрямь лучше уйти и отправиться к своим животным, – ледяным тоном произнесла Пруденс, – ты будешь счастливее, ведя беседу с кем‑то, кто не сможет тебе ответить.
Пристыженная и раздосадованная, Беатрис покинула Мерсер‑Хаус. Но прежде чем это произошло, Пруденс успела заявить:
– Для нашей пользы, Беа, ты должна пообещать мне, что никогда не скажешь капитану Фелану о том, что эти письма писала ты. В этом нет никакого смысла. Даже если бы ты сказала ему, он всё равно бы не захотел тебя. Это было бы просто весьма неловко и стало бы источником негодования. Такой человек, как он, никогда бы не простил подобного обмана.
После того дня, девушки нечасто виделись друг с другом, разве что мимоходом. Писем больше не приходило.
Это совершенно измучило Беатрис, не перестававшую думать о Кристофере. Оставался ли Альберт спутником капитана? Лечили ли раны Кристофера должным образом? Но у Беатрис больше не было права спрашивать о нём.
Впрочем, его никогда у нее не было.
Ко всеобщему ликованию англичан, Севастополь пал в сентябре 1855 года, и в феврале следующего года начались мирные переговоры. Зять Беатрис Кэм отметил, что, несмотря на то, что Британия победила, любая победа в войне – пиррова победа[22], поскольку невозможно оценить каждую искалеченную или утраченную жизнь. Это была цыганская точка зрения, с которой Беатрис соглашалась. В общей сложности, более чем сто пятьдесят тысяч солдат армий союзников и сто тысяч русских солдат погибли в сражениях, скончались от ран и от болезней. Когда в войсках получили долгожданный приказ возвращаться домой, Одри и миссис Фелан стало известно, что стрелковая бригада, в которой служил Кристофер, должна в середине апреля высадиться в Дувре, а затем оттуда направиться в Лондон. Прибытия стрелков ожидали с особым нетерпением. Кристофера называли национальным героем. Его портреты вырезали из газет и вывешивали в витринах магазинов. Рассказы о его бесстрашии передавались из уст в уста в тавернах и кофейнях. Для подношения ему были написаны длинные благодарственные письма несколькими селениями и графствами. Не менее трёх украшенных драгоценными камнями церемониальных сабель с выгравированным на них именем Кристофера были изготовлены по заказу политиков, страстно желавших вознаградить его за службу.
Однако в день, когда стрелки высадились в Дувре, Кристофера таинственным образом не оказалось среди них. Толпа на пристани приветствовала стрелковую бригаду и требовала появления её самого прославленного представителя, но безрезультатно. Казалось, Кристофер избегал восторженных толп встречающих, приветственных церемоний и банкетов. Он даже не явился на торжественный обед, данный королевой и принцем‑консортом.
– Как ты думаешь, что случилось с капитаном Феланом? – спросила Амелия, старшая сестра Беатрис, когда спустя три дня Кристофер так нигде и не объявился. – Насколько я помню, он был весьма светским человеком, который обожал находиться в центре такого огромного внимания.
– Своим отсутствием он привлекает ещё большее внимание, – заметил Кэм.
– Он не хочет внимания, – не удержалась от замечания Беатрис, – он затаился в норе.
Кэм удивлённо приподнял тёмную бровь.
– Подобно лису? – спросил он.
– Да. Лисы – хитры. В самый последний момент они всегда ловко меняют направление, даже когда кажется, что они бегут в противоположную от своей цели сторону.
Беатрис замерла в нерешительности, уставившись в окно на лес, выглядящий мрачным из‑за запоздалой и холодной весны. Непрекращающийся восточный ветер, постоянные дожди.
– Капитан Фелан хочет вернуться домой. Но он останется в укрытии до тех пор, пока гончие не оставят его в покое.
После этого она замолчала, погрузившись в размышления, а Кэм и Амелия продолжили разговор. Возможно, это было всего лишь её воображение, но Беатрис испытывала странное ощущение, что Кристофер Фелан находится где‑то поблизости.
– Беатрис. – Амелия встала рядом с сестрой у окна, ласково приобняв её за плечи. – Ты загрустила, дорогая? Возможно, тебе следовало отправиться на сезон в Лондон, как поступила твоя подруга Пруденс. Ты могла бы остановиться у Лео и Кэтрин или же у Поппи и Гарри в отеле…
– Меня совсем не интересует участие в развлечениях сезона, – ответила Беатрис. – Я делала это уже четыре раза, три из которых явно были лишними.
– Но ты пользовалась успехом. Джентльмены восхищались тобой. И, возможно, на этот раз там появится кто‑нибудь новый.
Беатрис подняла глаза к небу.
– В лондонском обществе никогда не бывает ничего нового.
– Ты права, – после некоторого размышления согласилась Амелия. – И тем не менее, полагаю, тебе было бы лучше в городе, чем в деревне. Здесь для тебя слишком спокойно.
Испуская воинственные крики и размахивая мечом, верхом на игрушечной лошадке на палочке[23]в комнату ворвался маленький темноволосый мальчик. Это был Рай, сын Амелии и Кэма. Ему исполнилось уже четыре с половиной года. Пронёсшись по комнате, концом палки малыш нечаянно задел торшер с синим стеклянным абажуром. Кэм машинально бросился в ту сторону и поймал лампу прежде, чем она разбилась об пол.
Развернувшись, Рай увидел своего отца на полу и, хихикая, прыгнул на него.
Кэм, затеявший шутливую борьбу с сыном, на короткое время прервался, чтобы сообщить жене:
– Здесь вовсе не так уж и спокойно.