Официант приносит нам меню, но я и так знаю, чего хочу. Я всегда заказываю в этой пиццерии одно и то же – пиццу «Фиорентина». Со шпинатом и яйцом. На слух, может, и странно, но на вкус – потрясающе. Честное слово.
– Аперитив не желаете? – спрашивает официант.
На что у меня готов обычный ответ: «Бутылку вина». Ну тут я подумала: черт с ним. Я же пришла ужинать с миллионером, так что зака-жу-ка я себе джин с тоником.
– Джин-тоник, – уверенно говорю я и смотрю на Таркина: пусть только попробует удивиться.
Но он улыбается:
– А шампанского не хочешь?
– Хм, – в растерянности мычу я.
– Мне всегда казалось, что шампанское и пицца прекрасно сочетаются. Бутылку «Моэ», пожалуйста.
Ну, это уже лучше. Намного лучше. Шампанское и пицца. И Таркин ведет себя вполне адекватно.
Приносят шампанское, и мы пьем «за нас». Мне тут начинает нравиться. Вдруг я замечаю, как костлявая рука Таркина медленно ползет по столу к моей ладони, и я рефлекторно, даже не успев подумать, отдергиваю руку, сделав вид, что у меня срочно зачесалось за ухом. На лице Таркина промелькнуло разочарование; я неловко откашливаюсь и отвожу взгляд.
Черт, как это у меня вышло? Если я за него замуж собираюсь, мне придется не только за руку его держать, но и кое-что другое делать.
Я сумею, твердо говорю себе. Я сумею развить к нему симпатию. Нужно только заставить себя, ну и, возможно, напиться. Поэтому я хватаю бокал и делаю несколько больших глотков.
Пузырьки стремительно проникают в мозг и радостно напевают там: «Я стану женой миллионера!» Когда я снова перевожу взгляд на Таркина, он кажется мне намного привлекательней (такой милый суслик). Очевидно, алкоголь станет ключом к нашему семейному счастью.
|
|
Мысленно представляю себе день нашей свадьбы. Я в потрясающем платье от какого-нибудь модельера, мама и папа гордо взирают на меня. И никаких проблем с деньгами. Никогда. Один из самых богатых людей страны. Дом в Белгравии. Миссис Таркин Клиф-Стюарт. Просто сгораю от нетерпения.
Я ласково (насколько это возможно) улыбаюсь Таркину. Он неуверенно улыбается в ответ. Уф, пронесло. Еще не все потеряно. Надо только показать ему, что мы с ним родственные души и у нас много общего.
– Обожаю… – начинаю я.
– А тебе… – в унисон говорит он.
– Прости, я тебя перебила. Продолжай.
– Нет, это я тебя перебил, – возражает Таркин.
– Ну… я просто хотела сказать, как мне понравилась картина, которую ты подарил Сью. – Еще один комплимент его вкусу не повредит. – Обожаю лошадей.
– Тогда нам стоит вместе выезжать верхом, – радуется Таркин. – Я знаю отличную конюшню недалеко от Гайд-парка. Конечно, там не то что за городом…
– Прекрасная идея. Было бы здорово!
Никто и ни за что не заставит меня сесть на лошадь. Даже в Гайд-парке. Буду со всем соглашаться, а накануне прогулки скажу, что подвернула лодыжку. Или что-нибудь в этом роде.
– А собак ты любишь? – спрашивает он.
– Очень, – уверенно отвечаю я.
Это почти правда. Я бы не стала заводить собаку – слишком много возни и шерсть повсюду, – но мне нравится смотреть, как в парке выгуливают лабрадоров. И миленьких щеночков из рекламы я тоже люблю. Ну, вы понимаете.
Мы погружаемся в молчание. Я пью шампанское.
– Тебе нравятся «Жители Ист-Энда»? – после бесконечной паузы спрашиваю я. – Или тебе больше нравится «Улица Коронации»?[19]
|
|
– Боюсь, я ни разу не смотрел ни то ни другое, – извиняющимся тоном говорит Таркин. – Но уверен, они оба очень интересные.
– Ну, э-э… тут дело вкуса. Иногда они и правда очень интересные, а иногда… – Я неловко замолкаю и улыбаюсь. – Ну, ты понимаешь.
– Конечно! – восклицает Таркин так, словно я сказала что-то жутко интересное.
Опять неловкое молчание. Так, это уже хуже.
– В Шотландии есть хорошие магазины? – наконец спрашиваю я.
У Таркина делается странное лицо.
– Не знаю. Я стараюсь вообще не ходить по магазинам.
– Понимаю. – Я залпом допиваю шампанское. – Да, я тоже… тоже терпеть не могу магазины. Ненавижу ходить по магазинам.
– Правда? – Таркин искренне удивлен. – А я думал, что все девушки обожают бегать по магазинам.
– Только не я! По мне, так нет ничего лучше верховой прогулки по охотничьим угодьям. С парочкой борзых.
– Да, это восхитительно, – расплывается в улыбке Таркин. – Надо нам как-нибудь выбраться вместе на такую прогулку.
Вот это уже ближе к делу! Общие интересы! Общие мечты.
Наверное, я не очень-то честна, и, вероятно, на данный момент мои интересы несколько отличаются от интересов Таркина. Но шанс есть. Они могут стать моими. Я с легкостью могу заставить себя полюбить собак и лошадей, если придется.
– И конечно… послушать Вагнера, – как бы между делом бросаю я. Ха! Умница!
– Тебе правда нравится Вагнер? – радостно улыбается Таркин. – Знаешь, не все его любят.
– От Вагнера я просто без ума. Он мой любимый композитор. – Так, быстренько вспоминай, что там в книжке написано? – Обожаю… э-э… эти звонкие мелодичные нити, вплетающиеся в прелюдию.
|
|
– Прелюдию к чему? – заинтересованно спрашивает Таркин.
Черт! У него что, не одна прелюдия? Верчу в руках пустой бокал, тяну время, отчаянно пытаясь вспомнить что-нибудь еще из той книжки. Но единственное, что приходит на ум, – «Рихард Вагнер родился в Лейпциге».
– Все прелюдии, – наконец выдаю я. – По-моему, они все… классные.
– Понятно, – удивленно кивает Таркин.
Ах ты черт, не надо было этого говорить, да? Быстро соображай, что там еще в запасе?
К счастью для меня, в эту минуту официант приносит наши хлебные палочки, и мы закрываем тему Вагнера. Таркин заказывает еще шампанского. У меня такое ощущение, что мы без него вряд ли обойдемся.
Не разделавшись и с половиной пиццы, я успела выпить почти целую бутылку шампанского, так что… В общем, скажу вам как есть: я пьяна в стельку. Щеки горят, глаза блестят, и жесты свои я почти не контролирую. Но это ерунда. Пьянство мне к лицу; выпив, я начинаю блистать остроумием и шармом, да и беседу веду легко и непринужденно. Таркин тоже пьян, но не так сильно, как я. Он совсем затих. И не сводит с меня глаз.
Когда я доедаю пиццу и, довольная, откидываюсь на спинку стула, он какое-то время молча, смотрит на меня, потом лезет в карман и достает коробочку:
– Вот. Это тебе.
Признаюсь, на секунду я подумала… Есть! Он делает мне предложение! (Смешно сказать, но первая мысль, которая посетила меня в тот момент, что наконец-то выплачу долги. Хм. Когда он и вправду сделает мне предложение, надо подумать о чем-нибудь более романтичном.)
Но он, конечно, не делает мне предложение, так ведь? Он просто приготовил для меня подарок.
Открываю коробочку и внутри нахожу кожаную шкатулочку. А там – маленькая золотая брошка в форме лошади. Очень тонкая работа, красивая вещица. С маленьким зеленым камушком (изумруд?) на месте глаза.
Совершенно не в моем вкусе.
– Потрясающе красиво, – выдыхаю я с трепетом. – Просто… ослепительно.
– Миленькая, правда? Я надеялся, что тебе понравится.
– Очень. – Я верчу брошь в руках (на обратной стороне клеймо с пробой – хоть это хорошо), потом снова перевожу взгляд на Таркина. В глазах все плывет. Господи, как же я пьяна. По-моему, мне шампанским уже глаза залило. – Как мило с твоей стороны, – мурлычу я.
Я не ношу брошки. Нет, в самом деле, куда их прикалывать? Пришпандорить к футболке, что ли? Бред. И потом, от этих брошей такие ужасные дырки остаются.
– Тебе пойдет, – после паузы говорит Таркин, и до меня доходит, что, видимо, я должна эту штуку на себя прицепить.
Ну вот! Я же испорчу свое платье от «Уистлз»! И кому, скажите, захочется иметь скачущую лошадь на груди?
– Я просто обязана ее примерить. – Щелкаю застежкой, осторожно прокалываю нежную ткань и чувствую, как брошь оттягивает ее, деформируя платье. Господи, и на кого я теперь похожа?
– Красиво, – говорит Таркин, глядя мне в глаза. – Впрочем… ты всегда красивая.
Он наклоняется ко мне, и у меня мигом сводит желудок. Он что, опять собирается взять меня за руку? А потом еще и поцеловать захочет. Я смотрю на его губы – влажные, полуоткрытые – и невольно содрогаюсь. Я к этому не готова. Нет, конечно, я хочу поцеловать Таркина. Естественно. Честное слово, он ужасно симпатичный. Просто… наверное, сначала нужно выпить еще немного шампанского.
– Тот шарф, который был на тебе в прошлый раз… Такой красивый. Я увидел тебя и подумал…
Я наблюдаю, как его рука ползет к моей.
– А, мой шарфик от «Денни и Джордж»? Да, очень красивый, правда? Это был шарф моей тети, но она умерла. Очень печальная история.
«Продолжай трепаться, – приказываю себе. – Продолжай трепаться и побольше жестикулируй».
– В общем, она оставила мне этот шарф. За это я всегда буду ее помнить. Бедная тетушка Эрминтруда.
– Прости, – испуганно извиняется Таркин. – Я не знал.
– Да, но, понимаешь… Память о человеке останется в его добрых делах. Она активно занималась благотворительностью. Была очень… щедрой женщиной.
– А у нее остался какой-нибудь фонд? – спрашивает Таркин. – Когда умер мой дядя…
– А как же! – благодарно восклицаю я. – Точно. Это… это фонд Эрминтруды Блумвуд, деньги для… скрипачей, – брякаю я наугад, скользнув глазами по рекламе музыкального салона. – Для скрипачей в Малави.
– Скрипачей в Малави? – Таркин изумлен.
– Ну да! – Как бы остановиться? – Там катастрофически не хватает классических музыкантов. А культура ведь обогащает человека, беден он или богат.
Господи, поверить не могу, что несу такую чушь. Я нерешительно смотрю на Таркина и с удивлением обнаруживаю, что он заинтересовался.
– А какова цель этого фонда?
Господи, что я такое напридумывала?
– Спонсировать… работу шести учителей по классу скрипки в год, – помедлив, отвечаю я. – Специальное образование и специальные скрипки. Но результаты стоят того. Кроме всего прочего, их будут учить делать скрипки, чтобы быть самодостаточными и независимыми от западных стран.
– Неужели? – хмурится Таркин. Я опять ляпнула глупость?
– Ну да ладно, – смеюсь я. – Хватит обо мне и моих родственниках. Ты в последнее время кино хорошее смотрел какое-нибудь?
Вот это уже лучше, мы можем поболтать о кино, потом нам принесут счет, а потом…
– Подожди. А как этот проект продвигается? – А?.. Ну… хорошо. Только я в последнее время не очень в курсе дела. Понимаешь, это всегда…
– Я бы хотел сделать вклад, – перебивает он. Что? Что бы он хотел?
– Ты не подскажешь, на чье имя выписать чек? – Таркин тянет руку к карману пиджака. – На «Фонд Блумвуд»?
Я остолбенело наблюдаю, как он вынимает чековую книжку.
Пятнадцатый из самых богатых людей страны.
– Не могу… точно сказать, – слышу свой голос как бы со стороны. – Не знаю, как правильно написать.
– Ну, тогда я выпишу чек на твое имя, можно? – спрашивает он. – А ты передашь его по назначению.
«Выплатить Ребекке Блумвуд пять… » Пятьсот фунтов. Наверняка пятьсот. Не станет же он так вдруг бросать на ветер пять штук… «…тысяч фунтов. Таркин Клиф-Стюарт».
Глазам своим не верю. Пять тысяч фунтов – чек на мое имя. Пять тысяч, предназначенных тете Эрминтруде и скрипачам в Малави.
Если бы они существовали в реальной жизни.
– Вот, – протягивает мне чек Таркин, и я, как во сне, тяну руку.
«Выплатить Ребекке Блумвуд пять тысяч фунтов».
Еще раз перечитываю эти волшебные слова и чувствую внезапный прилив облегчения, настолько сильный, что хочется расплакаться. Пять тысяч фунтов. Это больше, чем все мои долги, вместе взятые. Этот чек решит все мои проблемы, правда? Запросто. Я, конечно, не скрипачка из Малави, но Таркину все равно, так ведь? Он же никогда не узнает правды, потому что не станет проверять. Да если бы и проверил, я всегда могу что-нибудь придумать.
В конце концов, что такое пять тысяч фунтов для мультимиллионера? Он наверняка даже и не заметит, сняла я эти деньги со счета или нет. Пять тысяч – это же мелочь, если у тебя есть двадцать пять миллионов. Если посчитать, какую долю от его состояния составляет эта сумма, получится пшик. Для нормального человека это все равно что пятьдесят пенсов, верно? А что такое пятьдесят пенсов? Жалкие гроши. Тогда какие у меня могут быть сомнения?
– Ребекка?
Таркин пристально смотрит на меня, и я понимаю, что моя рука все еще в нескольких сантиметрах от чека.
«Ну же, бери, – командую я себе. – Это все твое. Возьми чек и положи его к себе в сумку». Мне стоит титанических усилий дотянуться до чека, убеждая себя взять его из руки Таркина. Мои пальцы все ближе… ближе… они дрожат от напряжения…
Нет, не могу. Я не могу этого сделать. Не могу взять его деньги.
– Я не могу этого принять, – быстро говорю я. Отдергиваю руку и чувствую, что меня лихорадит. – Я… не уверена, что фонд еще принимает пожертвования.
– Да? – Таркин удивленно вздергивает бровь.
– Давай я узнаю подробности и сообщу тебе, на чье имя выписать чек, – отхлебнув шампанского, бормочу я. – А этот лучше порви.
Я не в силах глядеть, как Таркин медленно рвет чек. Смотрю в свой бокал и едва сдерживаю слезы. Пять тысяч фунтов. Они бы могли изменить всю мою жизнь. Они бы решили все проблемы. Таркин берет спички, поджигает в пепельнице обрывки, и мы следим, как пламя быстро пожирает бумагу.
Потом он кладет спички обратно на стол, улыбается мне и говорит:
– Извини, я на минутку.
Он встает и идет в дальний конец зала, а я снова пью шампанское. Прикончив бокал, подпираю голову ладонями, вздыхаю и пытаюсь настроить себя на философский лад. Может, я выиграю пять тысяч в лотерею. Или компьютер Дерека Смита выйдет из строя, и ему придется списать все мои долги. Или – а что, вполне вероятно – кто-нибудь по ошибке оплатит мой долг по кредитке.
Или Таркин вернется из туалета и предложит мне выйти за него замуж.
Взгляд натыкается на чековую книжку, которую Таркин оставил на столе. Чековая книжка пятнадцатого из самых богатых мужчин страны. Вот это да. Интересно, а как она выглядит изнутри? Он наверняка все время выписывает чеки на бешеные суммы. Поди, в день тратит больше, чем я за год.
Поддавшись соблазну, подвигаю к себе книжку. Понятия не имею, что я там искала, наверное, надеялась увидеть гигантскую сумму. Но первый корешок всего на 30 фунтов. Смех, да и только! Я перелистываю корешки. Ага, вот 520 фунтов, переведенные на счет «Арундел и Сын», уж не знаю, кто они такие. Смотрим дальше. Так, 7515 фунтов на карточку «Американ Экспресс». Это уже больше похоже на правду. Но все равно не слишком впечатляет. Такие чеки может выписать кто угодно. Да хоть я сама.
Закрываю книжку, отодвигаю ее, поднимаю голову и в ту же секунду цепенею.
Таркин стоит у бара, и официант указывает куда-то в сторону. Но Таркин смотрит не на официанта. Он смотрит на меня. Когда наши взгляды встречаются, у меня сводит живот от страха. Черт.
Вот черт. Что он успел увидеть?
Я быстро отдергиваю руку от книжки и набрасываюсь на шампанское. Потом притворяюсь, будто только что его заметила. Улыбаюсь Таркину, он, помешкав, улыбается в ответ. Потом снова исчезает, и я откидываюсь на спинку стула, чувствуя, как загнанно колотится сердце.
Спокойно. Веди себя нормально. Он наверняка ничего не заметил. Даже если и заметил… Подумаешь, заглянула в его чековую книжку. Тоже мне преступление. А если спросит, что я делала, скажу, что проверяла, верно ли он заполнил корешок. Да, точно, так и скажу.
Но Таркин не спрашивает. Он возвращается к столу, молча кладет книжку в карман и вежливо интересуется:
– Ты закончила?
– Да, – отвечаю я. – Спасибо.
Стараюсь делать вид, что ничего не произошло, но в голосе звучат виноватые нотки, и щеки у меня красные.
– Хорошо, – говорит он. – Что ж, я оплатил счет… может, пойдем?
И все. На этом наше свидание заканчивается. С безупречной вежливостью он открывает передо мной дверь пиццерии, ведет к парку, ловит такси и платит таксисту, чтобы тот довез меня до Фулхэма. Я даже не решаюсь пригласить его на чашечку кофе. Меня словно заморозило от страха, я не в состоянии вымолвить ни слова. Поэтому мы целуем друг друга в щечку, Таркин говорит, что вечер был прекрасный, а я судорожно благодарю его за приятно проведенное время.
И всю дорогу до Фулхэма гадаю, что же он успел увидеть.
Такси останавливается у нашего дома, я прощаюсь с шофером, вылезаю из машины и достаю ключи. Нужно принять ванну и спокойно обдумать произошедшее. Видел ли Таркин, как я заглядывала в его чековую книжку? Может, он только видел, как я подталкиваю ее поближе к его месту – как бы для его удобства? А может, он вообще ничего не видел?
Но тогда с чего он стал вдруг такой зажатый и вежливый? Нет, точно что-то видел. И что-то заподозрил. А потом, он же не мог не заметить, как я покраснела и прятала взгляд. Господи, ну почему у меня вечно такой виноватый вид?
Я же ничего не сделала. Просто поддалась любопытству. Это что, преступление?
Наверное, следовало что-то сказать – отшутиться. Обратить все в смешной и нелепый инцидент. Но что такого занятного можно придумать по поводу разглядывания чужой чековой книжки? Господи, какая же я дура! Зачем я вообще эту ерунду трогала? Надо было сидеть себе и потихоньку попивать шампанское.
Но… ведь он сам оставил ее на столе, так? Значит, ему нечего скрывать. И я не знаю наверняка, видел ли он, как я заглядывала в нее, так? Наверняка не видел. Просто у меня паранойя.
Я вставляю ключ в замок и уже чувствую положительный настрой. Ладно, Таркин распрощался без особой теплоты, ну и что с того? Может, его просто затошнило от шампанского. Или он не хотел торопить меня. Надо будет завтра послать ему милую записочку, еще раз поблагодарить за вечер и предложить пойти вместе на Вагнера. Прекрасная идея. Почитаю еще про прелюдии, и когда он спросит, которая из них меня так восхищает, отвечу четко и со знанием дела. Точно! Все будет хорошо. Не надо волноваться.
Открываю дверь, расстегиваю пальто, и сердце мое сжимается от страха. Сьюзи поджидает меня в прихожей. Она сидит на ступеньках, и выражение лица у нее какое-то странное.
– Ох, Бекки, – укоризненно качает она головой. – Я только что говорила с Таркином…
– Понятно. – Стараюсь придать голосу спокойствие, но страх прорывается наружу. Я отворачиваюсь, снимаю пальто и медленно разматываю шарф. Тяну время. Что он ей сказал?
– Насколько я понимаю, нет смысла спрашивать тебя «почему?».
– Ну… – еле слышно мямлю я. Ох, покурить бы сейчас.
– Пойми, я тебя ни в чем не обвиняю, просто мне кажется, ты должна была… – Сьюзи опять вздыхает. – Неужели ты не могла отшить его помягче? У него был очень печальный голос. Ты знаешь, бедняжка и правда запал на тебя.
Что-то не вяжется. Отшить его помягче? Облизываю пересохшие губы.
– Что… Что он тебе сказал?
– Он просто позвонил напомнить, что ты забыла зонтик. Видимо, официант бросился за вами, но ты уже уехала. Я, конечно, спросила его, как прошло свидание…
– И… что он сказал?
– Ну, – Сью пожимает плечами, – сказал, что вы хорошо провели время, но ты ясно дала ему понять, что не хочешь больше встречаться с ним.
– Ой.
Я опускаюсь на пол, совершенно обессиленная. Так вот в чем дело. Таркин все же видел, как я заглядывала в его чековую книжку. И у меня теперь нет никаких шансов. Но он не сказал Сьюзи, что я сделала. Он меня защитил. Сделал вид, будто это я его отшила. Повел себя как истинный джентльмен.
Он вообще весь вечер вел себя как джентльмен. Был со мной добр, мил и вежлив. А я беспрерывно врала ему.
Мне хочется заплакать.
– Ужасно жаль, – говорит Сьюзи. – Я понимаю, что это твое дело, но Таркин – славный парень. И так давно в тебя влюблен! Вы были бы прекрасной парой, – льстиво поглядывает она на меня. – Неужели у него совсем нет шансов?
– Пожалуй… нет, – скрипучим голосом отвечаю я. – Сьюзи, я устала. Пойду лягу.
И, не в силах посмотреть ей в глаза, встаю и иду в свою комнату.
БАНК ЛОНДОНА
Лондон – Хаус
Милл – стрит
Миз Ребекке Блумвуд
Берни-роуд, д. 4, кв. 2
Лондон
23 марта 2000 года.
Уважаемая миз Блумвуд.
Благодарим Вас за проявленный интерес к нашему банку и Ваше заявление на ссуду в нашем банке.
К сожалению, «покупка одежды и косметики» не считается достаточной причиной для выдачи такой крупной необеспеченной ссуды. Поэтому Ваше заявление не было одобрено нашими экспертами.
Еще раз благодарим за проявленный интерес.
С уважением,
Маргарет Хопкинс,
консультант по ссудам и займам.
Банк Эндвич
Филиал Фулхэм
Фулхэм-роуд, 3
Лондон
Миз Ребекке Блумвуд
Берни-роуд, д. 4, кв. 2
Лондон
24 марта 2000 года.
Уважаемая миз Блумвуд.
Пишу с целью подтвердить нашу встречу, запланированную на понедельник, 27 марта, в 9.30 в нашем офисе в Фулхэме. Администратору при входе скажите, что Вам назначена встреча у г-на Смита.
С нетерпением жду нашей встречи.
С уважением,
Дерек Смит,
менеджер.
ЭНДВИЧ – ПОТОМУ ЧТО МЫЗАБОТИМСЯ О ВАС
Никогда в жизни мне не было так плохо, как на следующее утро. Никогда.
Первое чувство после пробуждения – боль. Вспышки боли всякий раз, когда пытаюсь повернуть голову, открыть глаза, осознать элементарные вещи – кто я, где я, какой сегодня день и где я должна быть.
Какое-то время лежу неподвижно, с трудом, но жадно втягиваю воздух, словно борясь за жизнь, еще теплящуюся в моем несчастном теле. Но вскоре начинаю задыхаться от переизбытка кислорода, к лицу приливает кровь. Чтобы не скопытиться окончательно, приказываю себе дышать спокойно и медленно. Вдох… выдох, вдох… выдох. Очень скоро я вернусь к жизни и все будет хорошо. Вдох… выдох.
Значит, так… Ребекка… Правильно. Меня зовут Ребекка Блумвуд… Кажется. Вдох… выдох, вдох… выдох.
Что еще? Ужин. Я вчера где-то ужинала. Вдох… выдох, вдох… выдох.
Пицца. Я ела пиццу. С кем? Вдох… выдох, вдох…
С Таркином.
Выдох.
Господи, Таркин.
Смотрела его чековую книжку. Все пропало. Я сама все испортила.
Знакомый прилив отчаяния захлестывает меня, и я закрываю глаза, пытаясь унять пульсирующую боль в висках. Вспоминаю, как вчера вернулась к себе в комнату и нашла полбутылки виски. Недопитая бутылка – мне когда-то подарили ее на презентации шотландского фонда – стояла в комоде. Я ее открыла и, хотя терпеть не могу виски, сделала… ну… пару глоточков. Что, по-видимому, и объясняет мое сегодняшнее самочувствие.
Я заставляю себя медленно сесть и в вертикальном состоянии прислушиваюсь к звукам. Сьюзи дома нет. Я одна.
Одна наедине со своими мыслями.
И этого, надо сказать, я вынести не в состоянии. Голова чугунная, во рту сухо, ноги трясутся. Но я должна встать. Должна отвлечься. Мне нужно выйти, выпить где-нибудь кофе.
Каким-то образом мне удается сползти с кровати, доковылять до комода и посмотреть на себя в зеркало. То, что я вижу, мне совершенно не нравится. Кожа зеленая, как у мертвеца, волосы прилипли к лицу. Но самое страшное – это выражение глаз: в них пустота и ненависть к себе. Вчера у меня был шанс, великолепная возможность, причем на блюдечке с голубой каемочкой. А я выкинула ее на помойку. Господи, какая же я дура. Мне даже жить не стоит.
Иду на Кингз-роуд, хочу затеряться во всеобщей суете. Воздух свежий и трескучий, и на улице мне почти удается забыть о событиях прошлого вечера. Почти, но не совсем.
В кофейне заказываю чашку капуччино и стараюсь пить как ни в чем не бывало. Как будто все в порядке, сегодня воскресенье, и я, как обычно, собралась по магазинам. Но ничего не получается. Не получается сбежать от собственных мыслей. Они роятся в голове, крутятся, как заезженная пластинка.
Если бы только я оставила в покое его чековую книжку. Если бы я не была такой тупицей. Все шло замечательно. Я ему очень понравилась. Мы держались за руки. Он хотел снова пригласить меня на свидание. Господи, если бы все можно было вернуть, начать вечер заново…
Не думай об этом. Не думай, как все могло сложиться. Невыносимо. Если бы я не напортачила, сейчас бы, наверное, пила кофе в компании Таркина. И скоро, совсем скоро могла бы стать пятнадцатой в списке самых богатых женщин Британии.
А теперь… что теперь?
Я по уши в долгах. В понедельник я должна быть на встрече с менеджером банка. И я понятия не имею, что мне делать. Ни малейшего.
Я скорбно отхлебываю кофе и разворачиваю шоколадку. Есть не хочется, но я все равно запихиваю шоколад в рот.
А хуже всего то, что Таркин мне теперь нравится. По части внешности, конечно, не подарок, но он очень добрый и по-своему забавный. И брошка эта очень милая.
И ведь он не сказал Сьюзи, за каким гадким занятием меня застукал. И так доверчиво слушал, когда я врала про Вагнера и про этих дурацких скрипачей. Ужасно наивный.
Господи, вот сейчас я действительно заплачу.
Я быстро вытираю глаза, допиваю кофе и встаю. На улице сначала замедляю шаг в нерешительности, но потом снова ускоряюсь. Может, хоть встречный ветерок сдует эти жуткие мысли.
Но я все иду и иду, а легче не становится. Голова болит, глаза красные, и мне срочно нужно выпить. Нужно хоть что-нибудь сделать, чтобы полегчало. Выпить, закурить или…
Я поднимаю глаза и понимаю, что стою напротив «Октагона». «Октагон» – мой самый любимый в мире магазин. Целые этажи с одеждой, аксессуарами, украшениями, подарками, кофейнями, барами и цветочными салонами, где тебя посещает внезапное желание заполнить весь свой дом цветами.
И со мной мой верный кошелек.
Мне нужна какая-нибудь мелочь, чтобы приободриться. Футболка или что-то еще. Да хоть зубная паста. Мне нужно что-нибудь купить. Много тратить не буду. Просто войду и…
Я открываю двери. Господи, какое облегчение. Это тепло и этот свет. Вот где мой мир. Моя среда обитания.
Но даже направляясь в отдел футболок, я не чувствую привычного удовольствия. Оглядываю полки, пытаясь вызвать в себе то волнение, которое сопровождает процесс покупки, но почему-то сегодня его нет. Я все равно выбираю топ с высоким воротом и серебряной звездой на груди, перекидываю его через руку и убеждаю себя, что мне уже легче. Потом вижу полку с халатами. Вообще-то новый халат не помешает.
Ощупывая белоснежную махровую ткань, я слышу тихий приглушенный голосок: «Не делай этого. Ты вся в долгах. Не делай этого».
Да, все так.
Но, откровенно говоря, сейчас это не имеет никакого значения. Поздно что-то менять. Я уже в долгах, а больше долг или меньше – не важно. Я почти яростно перекидываю халат через руку. Потом мне попадаются на глаза тапочки из такой же ткани. Понятно, что покупать только часть комплекта нет смысла.
Налево от меня находится касса, но я прохожу мимо. Я еще не все выбрала. Иду к эскалатору и поднимаюсь на этаж выше. Пора купить новое одеяло. Белое, под цвет халата. И пару подушек, и покрывало из искусственного меха.
Каждый раз, когда сдергиваю с полки очередную вещь, меня накрывает волна восторга, как вспышка салюта. И на несколько секунд все кажется прекрасным. Но потом искры гаснут, я снова погружаюсь в холодную мглу и лихорадочно оглядываюсь в поисках чего-то еще. Огромная ароматизированная свеча. Ароматический гель для душа и молочко для тела. Мешочек сухой отдушки. Беру того, и другого, и третьего. И всякий раз – теплая вспышка света, а потом снова тьма. Вот только вспышки все слабее и слабее. Ну почему это приятное ощущение не задерживается? Почему мне не становится радостнее?
– Вам помочь? – Незнакомый голос прерывает мои мысли, и я вижу девушку в униформе – белая рубашка, льняные брюки. Она смотрит на кучу вещей, сваленных возле меня на полу. – Может, я подержу кое-что, пока вы выбираете?
– Ой, – говорю я и тоже смотрю на кучу у своих ног. Хм, немало набралось. – Нет, не волнуйтесь, я… просто оплачу то, что уже выбрала.
Кое-как нам вдвоем удается перетащить все барахло к стильной кассе с гранитным прилавком в середине зала, и кассир начинает пропускать товар через сканер. На подушки снизили цену – а я и не знала, – и, пока она уточняет их стоимость, за мной выстраивается очередь.
– Всего триста семьдесят фунтов, – говорит кассирша и улыбается. – Как будете расплачиваться?
– Э-э… карточкой, – отвечаю я, роясь в сумочке. Пока она проверяет карточку, я смотрю на пакеты и думаю, как же все это допереть домой.
Но тут же отметаю эту мысль – не хочу вспоминать о доме. Не хочу вспоминать о Сьюзи, о Таркине и вчерашнем вечере. Вообще ни о чем.
– Простите, – извиняется кассирша. – Но с вашей карточкой проблемы. – Она возвращает мне карточку. – Что-нибудь другое у вас есть?
– Ой, – суечусь я, – да… есть еще «ВИЗА».
Господи, как неловко. И кстати, что там с моей карточкой случилось? По-моему, с ней все нормально. Надо будет в банк пожаловаться.