Вторая конференция в Лондоне

Конференция, которую Генеральный Совет постановил собрать в сентябре в Лондоне, должна была заменить собою очередной годовой конгресс.

¹ Часть письма Бакунина Маркс цитирует в своем произведении «Альянс социалистической демократии и Между­народное Товарищество Рабочих», см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 584. — Ред.

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

495

В 1869 г. в Базеле было постановлено созвать ближайший конгресс в Париже. Но травля фран­цузских секций, устроенная достойным Оливье в ознаменование плебисцита, побудила Генераль­ный Совет в июле 1870 г. в силу предоставленных ему полномочий переменить место конгресса и созвать его в Майнце. Одновременно с этим Генеральный Совет внес предложение национальным Федеральным советам о перенесении места своего пребывания из Лондона в другую страну, что, однако, было единогласно отклонено. Но начало войны помешало собраться и Майнцскому кон­грессу, и Генеральный Совет получил полномочие от Федеральных советов определить время ближайшего конгресса в зависимости от обстоятельств.

События развивались, однако, не так, чтобы представлялось желательным созвать конгресс уже осенью 1871 г. Можно было ожидать, что гнет, под которым члены Интернационала жили в от­дельных странах, помешает им послать своих представителей на конгресс в достаточном числе, а те немногие члены Интернационала, которые все-таки явятся, наверняка подвергнутся мести со стороны их правительств. Увеличивать же количество своих жертв Интернационал не имел ника­ких оснований, так как и без того забота о мучениках Парижской Коммуны требовала от него крайнего напряжения сил и средств.

Поэтому Генеральный Совет решил созвать вместо открытого конгресса сначала закрытую конференцию в Лондоне, как в 1865 г. Скудное число представителей, явившихся на эту конфе­ренцию, подтвердило его опасения. Конференция, заседавшая с 17 по 23 сентября, состояла всего из двадцати трех делегатов: шестерых бельгийцев, двух швейцарцев, одного испанца и тринадцати членов Генерального Совета, из которых шесть имели только совещательный голос.

Некоторые из обстоятельных и многочисленных постановлений этой конференции, как, напри­мер, постановления, касавшиеся общей статистики рабочего класса, международных взаимоотно­шений профессиональных союзов и положения сельскохозяйственного пролетариата, имели при тогдашних обстоятельствах лишь академическое значение. Самым важным было вооружить Ин­тернационал против бешеного натиска со стороны внешних врагов и укрепить его против изнутри разъедающих его элементов. Обе эти задачи по существу своему совпадали.

Важнейшее постановление конференции относилось к политической деятельности Интерна­ционала. Это постановление сначала ссылалось на Учредительный манифест, на устав, на поста­новления Лозаннского конгресса и другие публичные декларации Союза, где говорилось, что по­литическое освобождение рабочего класса неразрывно связано с его социальным освобождением. Затем оно указывало, что Интернационалу противостоит безудержная

496

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

реакция, которая бессовестно подавляет освободительные стремления рабочего класса и пытается грубой силой увековечить и классовые различия и покоящееся на них господство имущих классов. Далее постановление разъясняло, что оказывать противодействие общему насилию имущих клас­сов рабочий класс может только как класс в целом, если он создает свою особую политическую партию, противостоящую всем старым партиям имущих классов. Конституирование особой рабо­чей партии как партии политической представляет собой необходимое условие торжества соци­альной революции и достижения ее конечной цели — упразднения классов. Наконец, объединение разрозненных сил, до некоторой степени уже достигнутое рабочим классом благодаря его эконо­мической силе, должно быть использовано также и в качестве рычага для борьбы рабочих против политической власти их эксплуататоров. Исходя из всех этих соображений, конференция напоми­нала всем членам Интернационала, что в таком состоянии борьбы, в котором находится рабочий класс, его экономическое движение неразрывно связано с его политической деятельностью. В ор­ганизационном отношении конференция просила Генеральный Совет ограничить пополнение сво­его состава новыми членами, а также избирать их не всегда исключительно из одной и той же на­циональности. Название Генерального Совета остается только за ним одним; Федеральные советы отдельных стран должны называться по имени страны, а местные секции — по имени местностей; все сектантские наименования, как позитивисты, мутуалисты, коллективисты, коммунисты и т. п. конференция отменила. Подтверждалось также, что каждый член Интернационала по-прежнему вносит ежегодно один пенс в кассу Генерального Совета.

По отношению к Франции конференция рекомендовала усиление агитации на фабриках и рас­пространение печатных произведений; для Англии — образование собственного Федерального совета, который будет утверждаться Генеральным Советом, после того как его признают органи­зации на местах и тред-юнионы. Далее конференция заявляла, что германские рабочие во время немецко-французской войны выполнили свой долг. Но, с другой стороны, она сняла с себя всякую ответственность за так называемый заговор Нечаева и поручила Утину опубликовать в женевской «E galit e » сжатый отчет о процессе Нечаева на основании русских источников, представив его, од­нако, до напечатания Генеральному Совету.

Вопрос о бакунинском Альянсе признан был исчерпанным, после того как его женевская сек­ция добровольно распустила себя после запрещения сектантских и другого рода наименований, указывающих на особые задачи, отличные от общих целей Интернационала. По отношению к юр­ским секциям конференция одобрила решение Генерального Совета от 29 июня 1870 г., признавав-

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

497

шее женевский Федеральный совет единственно полномочным советом романской Швейцарии. Но вместе с тем она призывала к единению и солидарности, которыми должны быть проникнуты рабочие, в особенности ввиду преследований, испытываемых Интернационалом. Поэтому конфе­ренция рекомендовала мужественным рабочим юрских секций снова примкнуть к женевскому Федеральному совету. Вместе с тем конференция постановила, что если это окажется невозмож­ным, то выделившиеся секции будут называться Юрской федерацией. Затем конференция заявила, что Генеральному Совету вменяется в долг отречение от всех тех мнимых органов Интернациона­ла, которые, как «Progr e s» и «Solidarit e » в Юре, раскрывали буржуазной публике внутренние во­просы Интернационала.

Наконец, конференция предоставила Генеральному Совету определить по его усмотрению вре­мя и место очередного конгресса или могущей заменить его конференции.

В общем и целом нельзя оспаривать деловитости всех постановлений конференции; выход из положения, предоставленный ею юрским секциям, т. е. право называть себя Юрской федерацией, обсуждался уже ими самими. Только решения по делу Нечаева заключали в себе некоторое личное заострение, не оправдываемое деловой точкой зрения. Если разоблачения по нечаевскому процес­су были использованы буржуазной прессой для нападок на Интернационал, то это было клеветой вроде тех, которые тогда ежедневно обрушивались десятками на голову Интернационала. Он обыкновенно не считал себя обязанным выступать с опровержениями, а презрительно отшвыривал ногой приставшую к нему грязь. Если все же на этот раз делалось исключение из общего правила, то не следовало поручать расследование дела злобствующему интригану, от которого по отноше­нию к Бакунину можно было ожидать примерно такой же добросовестности, как от буржуазной прессы.

Порученной ему работе Утин предпослал достойный его сенсационный вымысел о покушении на убийство. В Цюрихе, где он предполагал выполнить эту работу и где, по его словам, у него не было других врагов, кроме нескольких славян из Альянса под начальством Бакунина, на него буд­то бы напали в один прекрасный день в пустынном месте около канала восемь человек, говорив­ших на славянском наречии; они ранили его, повалили на землю и, несомненно, убили бы и бро­сили бы его труп в канал, если бы случайно не проходили мимо четыре немецких студента; они-то и спасли его драгоценную жизнь для будущих услуг царю.

За этим одним исключением постановления конференции создавали, без сомнения, удобную почву для взаимного понимания, в особенности в такое время, когда рабочее движение было со всех сторон окружено врагами. Но уже 20 октября к Генеральному

498

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Совету обратилась с просьбой о принятии ее в Интернационал «Секция пропаганды и революци­онного социалистического действия», образовавшаяся в Женеве из обломков бакунинского Аль­янса и нескольких беглецов Коммуны. Генеральный Совет с согласия женевского Федерального совета ответил ей отказом. Тогда в газете «R e volution Sociale», сменившей в бозе почившую. газе­ту «Solidarit e », открыли ураганный огонь по «немецкому комитету, руководимому бисмарковским умом», каковым являлся, по мнению этой бравой газеты, Генеральный Совет Интернационала. Впрочем, этот замечательный пароль вскоре нашел широкий отклик. Маркс писал по этому пово­ду одному своему американскому другу: «Это относится к тому непростительному факту, что я по происхождению немец и действительно имею в Генеральном Совете решающее интеллекту­альное влияние. (N. В.¹: немецкий элемент в Совете численно на две трети слабее английского, а также слабее французского. Грех, следовательно, заключается в том, что английские и француз­ские элементы в теоретическом отношении находятся под господствующим влиянием (!) немец­кого элемента и находят это господство, т. е. немецкую науку, чрезвычайно полезным и даже не­обходимым.)»²

Но главное нападение было произведено юрскими секциями на конгрессе, который они собрали 2 ноября в Сонвилье. Там было представлено, правда, всего 9 из 22 секций шестнадцатью делега­тами, и большинство этого меньшинства были больны скоротечной чахоткой. Но тем более широ­ковещательны были их речи. Их глубоко оскорбило то, что Лондонская конференция навязала им название, которое они сами намеревались принять; но они все-таки постановили подчиниться и впредь называться Юрской федерацией. В отместку за «обиду» они объявили Романскую федера­цию распущенной, что не имело ровным счетом никакого значения. Но главный подвиг конгресса заключался в составлении и рассылке всем федерациям Интернационала циркуляра, где были вы­ражены протест против Лондонской конференции как незаконной и апелляция к общему конгрес­су, который необходимо созвать в самый краткий срок.

Это послание, составленное Гильомом, исходило из того, что Интернационал находится на ро­ковом наклонном пути. Он с самого начала был основан как «величайший протест против всякого авторитета»; устав его обеспечивал каждой секции или каждой группе секций самостоятельность, а Генеральный Совет был конструирован как исполнительная группа, наделенная весьма ограни­ченными полномочиями. Постепенно, однако, вошло в привычку относиться к нему со слепым до­верием, которое в Базеле привело

Заметьте. — Ред.

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 176. — Ред.

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

499

даже к добровольной отставке самого конгресса путем предоставления Генеральному Совету пра­ва принимать, отвергать и распускать отдельные секции до решения ближайшего конгресса. Сле­дует заметить, что на самом деле это постановление Базельского конгресса было принято при ак­тивной поддержке Бакунина и с согласия Гильома.

В циркуляре утверждалось, что после этого Генеральный Совет, состоявший в течение пяти лет из одних и тех же людей и заседавший в том же месте, стал считать себя «законным главой» Ин­тернационала. Он сделался в собственных глазах чем-то вроде правительства, и потому члены его рассматривали свои специфические идеи как официальную теорию, которая одна только и имеет право на существование в Интернационале. Отклоняющиеся от нее взгляды, возникавшие в дру­гих группах, представлялись членам Генерального Совета просто ересью. Таким образом, посте­пенно создалась некая ортодоксальность, центром которой является Лондон, а представителями — члены Генерального Совета. По мнению Гильома, не надо осуждать их стремления, так как они соответствовали воззрениям их особой школы, но следует самым решительным образом бороться против носителей этих взглядов, ибо их полновластие неизбежно действует развращающим обра­зом. Совершенно невозможно, чтобы человек, приобретающий такую власть над себе подобными, мог оставаться нравственным человеком.

Затем в циркуляре говорилось, что Лондонская конференция продолжила работу Базельского конгресса и приняла решения, которые превращали Интернационал из свободного союза само­стоятельных секций в одну авторитарную и иерархическую организацию, находящуюся в руках Генерального Совета. Чтобы увенчать это здание, конференция постановила, что Генеральному Совету надлежит также определять место и время ближайшего конгресса или конференции, заме­няющей его. Это дает Генеральному Совету возможность заменять по своему произволу большие публичные собрания Интернационала тайными конференциями. Необходимо поэтому ограничить Генеральный Совет его первоначальным назначением, сохранив за ним роль простого бюро, ве­дущего переписку и статистику, и то единство, которого желали достичь посредством диктатуры и централизации, осуществить путем свободного союза самостоятельных групп. В этом Интерна­ционал должен служить прообразом будущего общества.

Несмотря на такое сгущение красок, а может быть именно вследствие этого, циркуляр юрских секций не достиг своей цели: его требование скорейшего созыва конгресса не встретило сочувст­вия даже в Бельгии, Италии и Испании. В Испании за резкими нападками на Генеральный Совет усматривали ревнивую борьбу между Бакуниным и Марксом, в Италии так же мало желали

500

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

подчиняться командованию из Юры, как и из Лондона. И только в Бельгии открыто высказались за изменение устава в том смысле, чтобы Интернационал был объявлен союзом вполне независи­мых федераций, а Генеральный Совет — «центром для корреспонденции и справок».

Но тем большее одобрение циркуляр из Сонвилье встретил в европейской буржуазной прессе; она накинулась на него, как на редкостный лакомый кусочек. Вся та ложь, которую она распро­страняла о «жуткой» власти Генерального Совета, особенно после падения Парижской Коммуны, подтверждалась теперь документом, вышедшим из лона самого Интернационала. Юрский бюлле­тень, сменивший быстро скончавшуюся тем временем «R e volution Sociale», получил во всяком случае сомнительное удовлетворение в возможности привести на своих столбцах восторженные статьи из буржуазных газет.

Этот шум, вызванный циркуляром из Сонвилье, побудил Генеральный Совет ответить на него также циркуляром под заглавием: «Мнимые расколы в Интернационале»¹.

7 ИСТОЧНИК РАСКОЛА В ИНТЕРНАЦИОНАЛЕ²

Поскольку этот циркуляр опровергал возведенные на Генеральный Совет из Сонвилье и других мест обвинения в превышении полномочий и даже подделке устава, в фанатической нетерпимости и так далее в том же роде, полемика его была победоносна, и остается только пожалеть, что она растрачивалась большей частью для возражений на такие совершенно необоснованные упреки. В самом деле, в настоящее время приходится сделать усилие над собой, чтобы вообще заняться эти­ми пустяками. Так, из осторожности перед бонапартовской полицией парижские члены при учре­ждении Интернационала из одной фразы устава, в которой говорилось, что экономическому осво­бождению рабочего класса любое политическое движение должно быть подчинено как средство, выпустили при французском переводе слова «как средство». Дело обстояло совершенно просто и ясно, но Генеральному Совету стали назойливо и лживо вменять в вину, что слова «как средство» он внес в устав уже впоследствии, совершая при этом подделку. Или, придираясь к заявлению Лондонской конференции, что германские рабочие выполнили во время

¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 389—433. — Ред.

² Критику ошибочных взглядов Меринга на причины прекращения деятельности I Интернационала см. во вступи­
тельной статье к настоящему изданию, стр. 22—23. — Ред.

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

501

войны свой долг, Генеральный Совет пытались обличить в «пангерманизме», который будто бы царит в его среде.

Циркуляр основательно разделался с этими пустяками. Если принять во внимание, что целью их было подкопаться под централизацию колеблющегося в своих основах Союза, которая одна только и могла еще спасти Союз против натиска реакционных сил, то становится понятной горечь заключительной фразы, содержащей прямое обвинение в том, что Альянс работает на руку меж­дународной полиции. «Он провозглашает анархию в пролетарских рядах как наиболее верное средство сокрушить мощное сосредоточение общественных и политических сил в руках эксплуа­таторов. Под этим предлогом он требует от Интернационала, чтобы в тот момент, когда старый мир стремится его раздавить, он заменил свою организацию анархией»^1. Чем более грозно теснили Интернационал извне, тем более непристойными казались нападки на него изнутри, и в особенно­сти потому, что они были более необоснованны, чем когда-либо раньше.

Но яркий свет, падавший на эту сторону дела, ослаблял внимание циркуляра в другом направ­лении. Уже само заглавие показывает, что в нем признавался только «мнимый» раскол в рядах Интернационала. Он сводил весь спор, как это сделал уже Маркс в своем «Конфиденциальном со­общении», к проискам «нескольких интриганов», в особенности Бакунина. Он вновь повторял ста­рые обвинения против Бакунина в «уравнении классов», по поводу Базельского конгресса и т. п., обвинял его в том, что он вместе с Нечаевым выдал русской полиции невинных людей, и посвя­щал особый отдел тому факту, что два сторонника Бакунина оказались агентами бонапартовской полиции. Этот факт был безусловно очень неприятен Бакунину, но не мог задевать его честь — подобно тому как не была задета и честь самого Генерального Совета, когда несколько месяцев спустя то же самое обнаружилось относительно двух его сторонников. И если циркуляр обвинял «молодого Гильома» в том, что он пытался представить «фабричных рабочих» Женевы какими-то ненавистными «буржуями», то он совершенно упускал из виду, что в Женеве под «fabrique» разу­меют слой хорошо оплачиваемых рабочих, изготовляющих предметы роскоши и заключивших бо­лее или менее сомнительные избирательные компромиссы с буржуазными партиями.

Но самой слабой стороной циркуляра была его защита от упрека в «ортодоксальности», кото­рый был брошен Генеральному Совету. Он ссылался на то, что Лондонская конференция прямо запретила всем секциям принимать какие-либо сектантские названия. Эта мера, конечно, была оп­равдана постольку, поскольку

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч. II, стр. 548. — Ред.

502

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Интернационал состоял из довольно пестрого конгломерата профессиональных союзов, товари­ществ, просветительных и пропагандистских ассоциаций. Но истолкование, которое Генеральный Совет придал этому постановлению в своем циркуляре, было в высшей степени спорное.

В циркуляре сказано было дословно следующее: «Первый этап борьбы пролетариата против буржуазии носит характер сектантского движения. Это имеет свое оправдание в период, когда пролетариат еще недостаточно развит, чтобы действовать как класс. Отдельные мыслители под­вергают критике социальные противоречия и предлагают фантастические разрешения этих проти­воречий; рабочим же массам остается только принять, пропагандировать и осуществлять то, что те предлагают. Секты, созданные этими инициаторами, по самой своей природе настроены абстен-ционистски, чуждаются всякой реальной деятельности, политики, стачек, союзов, — одним сло­вом, всякого коллективного движения. Пролетариат в массе своей всегда остается индиферентным или даже враждебным их пропаганде. Парижские и лионские рабочие не хотели знать сен­симонистов, фурьеристов, икарийцев, так же как английские чартисты и тред-юнионисты не при­знавали оуэнистов. Секты, при своем возникновении служившие рычагами движения, начинают ему мешать, как только это движение перерастает их; тогда они становятся реакционными. Об этом свидетельствуют секты во Франции и в Англии, а в последнее время лассальянцы в Герма­нии, которые в течение ряда лет были помехой для организации пролетариата и кончили тем, что стали просто-напросто орудием в руках полиции»¹. В другом месте циркуляра лассальянцы назва­ны еще и «бисмарковскими социалистами», которые вне своего полицейского органа «Neue Sozial-Demokrat» («Новый социал-демократ») играли роль белых блуз прусско-германской империи.

Нигде нет определенных указаний на то, что автором этого циркуляра был Маркс. Судя по со­держанию и стилю послания, в составлении его можно предположить более или менее близкое участие Энгельса. Но анализ сектантства исходил во всяком случае от Маркса. Та же мысль в со­вершенно той же форме встречается в его переписке с друзьями, относящейся к тому же времени, а в первый раз он развивал ее уже в своей полемической книге о Прудоне. Сама по себе эта мысль правильно характеризует историческое значение социалистического сектантства, но Маркс впадал в ошибку, ставя бакунистов и особенно лассальянцев на одну доску с прудонистами и оуэнистами.

Как ни презрительно мы будем относиться к анархизму, считая его всюду, где бы он ни прояв­лялся, просто болезнью рабо-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XIII, ч, II, стр. 416—417. — Ред.

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

503

чего движения, но все же нельзя, в особенности теперь, после полувекового опыта, думать, что болезнь эта привита рабочему движению извне. Дело обстоит совсем не так: склонность к ней прирождена рабочему классу и развивается при благоприятных или, скорее, неблагоприятных ус­ловиях. Трудно понять, как можно было заблуждаться на этот счет даже в 1872 г. Бакунин меньше всего был человеком с готовым шаблоном или готовой системой, которую рабочим оставалось просто принять и осуществить. Ведь сам Маркс неустанно повторял, что Бакунин в теоретическом отношении является нулем и чувствует себя как дома только в области интриг, что его программа — это отовсюду понахватанная, поверхностная мешанина!

Решающей отличительной чертой основателей сект является их враждебное отношение ко вся­кому пролетарскому массовому движению — враждебное в том смысле, что они ничего знать не хотят о таком движении, а с другой стороны, такое движение ничего не хочет знать о них. Если бы даже Бакунин действительно хотел завладеть Интернационалом лишь для своих целей, то он дока­зал бы этим лишь то, что как революционер он ставил ставку только на массы. Несмотря на всю ожесточенность своей борьбы с Марксом, Бакунин почти до конца считал бессмертной заслугой Маркса то, что организацией Интернационала он создал широкий простор для массового проле­тарского движения. Бакунина отделяло от Маркса различие во взглядах на тактику, которой долж­но следовать это массовое движение, чтобы достичь своей цели. Но как ни заблуждался в этом во­просе Бакунин, все же его взгляды не имели ничего общего с игрой в сектантство.

Еще в большей степени это относится к лассальянцам. Правда, в 1872 г. они еще не стояли на вершине социалистического принципа, но все же они превосходили своим теоретическим понима­нием и организаторской силой все другие современные им рабочие партии в Европе, даже фрак­цию эйзенахцев, главной духовной пищей которых оставались по-прежнему агитационные сочи­нения Лассаля. Лассаль развил свою агитацию на широкой почве пролетарской классовой борьбы, тем самым наглухо закрыв двери перед всяким сектантством. Его преемник Швейцер был на­столько проникнут мыслью о нераздельности политической и социальной борьбы, что заслужил от Либкнехта упрек в «парламентарничании». Если же в вопросе о профессиональном движении Швейцер на горе себе пренебрег предостережениями Маркса, то он уже давным-давно вышел из движения, а лассальянцы качали устранять и эту свою ошибку, как показали победоносные стачки строительных рабочих в Берлине. Они преодолели краткий застой в своей агитации, вызванный войной, и массы все более и более устремлялись к ним.

504

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Можно было бы не уделять особого внимания выпадам против лассальянцев, поскольку Маркс вообще питал непреодолимое отвращение к Лассалю и ко всему, что было связано с его именем. Но в той связи, в которой эти выпады нашли себе место в циркуляре Генерального Совета, они получили особое значение. Они проливали яркий свет на подлинный источник раскола в Интерна­ционале, на неразрешимое противоречие, в которое впал этот великий Союз вследствие разгрома Парижской Коммуны. С этого момента против Интернационала ополчился весь реакционный мир, и от такого натиска Интернационал мог защищаться только тесной спаянностью всех своих раз­розненных сил. Но падение Коммуны показало также необходимость политической борьбы, кото­рая в свою очередь была невозможна без значительного ослабления интернациональной связи, так как ее можно было вести только в национальных границах.

Требование воздерживаться от политики, как бы преувеличенно оно ни было, в своей основе вытекало из здорового недоверия и отвращения к разлагающему влиянию буржуазного парламен­таризма, недоверия, которое наиболее ярко выразил еще Либкнехт в своей известной речи 1869 г. Точно так же и недовольство диктатурой Генерального Совета, обнаружившееся почти во всех странах после падения Парижской Коммуны, при всей своей преувеличенности проистекало из того более или менее ясного сознания, что каждая национальная рабочая партия условиями своего существования прежде всего связана с той нацией, часть которой она составляет, что она так же не может отрешиться от этих условий, как человек не может убежать от своей тени; другими слова­ми, что она не может управляться из-за границы. И хотя Маркс уже в уставе Интернационала кон­статировал нераздельность политической и социальной борьбы, все же практически он повсюду исходил из социальных требований, общих для рабочих всех стран с капиталистическим способом производства. Политических же требований, как, например, требования сокращения рабочего дня в законодательном порядке, он касался лишь постольку, поскольку они вытекали из таких соци­альных требований. Политические вопросы в особенном и прямом смысле слова, т. е. вопросы, которые касались государственного устройства и складывались различно в каждой стране, Маркс откладывал до того времени, когда Интернационал воспитает рабочий класс и даст ему большую ясность понимания. Недаром он тяжко упрекал Лассаля за то, что последний ограничил свою аги­тацию меркой одной страны.

Высказывалось предположение, что Маркс еще долго продолжал бы откладывать обсуждение чисто политических вопросов, касающихся отдельных стран, если бы эти вопросы не были навя­заны ему падением Парижской Коммуны и агитацией Бакунина. Это вполне возможно и даже ве­роятно. Но Маркс по своему

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

505

обыкновению принял борьбу такой, какой она была ему навязана. Он только упустил из виду, что задача, стоявшая перед ним, не могла быть разрешена при тогдашнем состоянии Интернационала, что Интернационал распадался изнутри в той же степени, в какой он все теснее сплачивался для борьбы с внешними врагами. Если вождь Генерального Совета Интернационала мог впасть в та­кую ошибку, что назвал самую развитую в его же смысле рабочую партию, к тому же партию на его родине, продажным полицейским отрядом, то это неоспоримо свидетельствовало, что истори­ческий час Интернационала пробил.

Но это было не единственное доказательство. Повсюду, где начинали возникать национальные рабочие партии, Интернационал распадался. Какими резкими упреками осыпал когда-то Либкнехт Швейцера по поводу его будто бы равнодушного отношения к Интернационалу! Теперь же, когда Либкнехт сам стоял во главе эйзенахской фракции, ему пришлось выслушивать такие же упреки от Энгельса, и в ответ на это он по примеру Швейцера ссылался на германские законы о союзах: «Мне в голову не приходит рисковать теперь из-за этого существованием нашей собственной ор­ганизации». Если бы несчастный Швейцер когда-нибудь позволил себе произнести столь дерзкую фразу, чего он никогда не делал, то еще сильнее обрушились бы на этого «портняжного короля», которому якобы непременно нужна была «собственная партия». Основание эйзенахской фракции нанесло первый удар женевской «секции немецкого языка». Последним ударом по этой старейшей и сильнейшей организации Интернационала на континенте было основание швейцарской Рабочей партии в 1871 г. Уже в конце этого года Беккеру пришлось приостановить издание «Vorbote».

Этой связи событий Маркс и Энгельс в 1872 г. еще не осознали. Но они шли против себя, ут­верждая, что Интернационал погиб вследствие происков отдельного демагога, в то время как он, Интернационал, мог сойти с исторической сцены с полной честью, выполнив великую задачу, ко­торая затем переросла его. Действительно, нельзя не согласиться с теперешними анархистами, ко­гда они говорят, что нет ничего более немарксистского, чем тот взгляд, будто такая пролетарская организация, как Интернационал, могла быть разрушена одним необычайно злокозненным чело­веком, «в высшей степени опасным интриганом». Эти анархисты более правы, чем те богобояз­ненные души, которых бросает в дрожь малейшее сомнение в верности положения, что Маркс и Энгельс не могли никогда ни в чем ошибаться. Если бы они сами могли высказаться теперь, оба они, конечно, отнеслись бы с едкой насмешкой к требованию, чтобы беспощадная критика, всегда бывшая в их руках самым острым оружием, не касалась их самих.

506

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Подлинное величие их заключалось не в том, что они никогда не ошибались, а, напротив, в том, что, сознав свою ошибку, они никогда не упорствовали в ней. Уже в 1874 г. Энгельс признал, что Интернационал пережил себя. «Для того, чтобы был создан новый Интернационал наподобие ста­рого, союз всех пролетарских партий всех стран, для этого было бы необходимо всеобщее подав­ление рабочего движения, подобно 1849—1864 гг. Но для этого пролетарский мир стал теперь слишком велик, слишком обширен»¹. Он утешал себя тем, что в течение десяти лет европейской истории Интернационал играл в ней господствующую роль в одном направлении — обращенном к будущему — и может с гордостью оглянуться на свою работу.

А в 1878 г. Маркс в одном английском журнале боролся с утверждением, будто Интернационал потерпел неудачу и уже похоронен. «На самом же деле, — писал Маркс, — социал-демократические рабочие партии, организованные в более или менее национальном масштабе в Германии, Швейцарии, Дании, Португалии, Италии, Бельгии, Голландии и Соединенных Штатах Америки, сосоставляют международные группы, которые не являются уже разрозненными сек­циями, в небольшом числе рассеянными по различным странам и объединенными вовне стоящим Генеральным Советом, а образуются самими рабочими массами, находящимися в постоянном, ак­тивном, непосредственном общении, спаянными обменом мыслей, взаимной помощью и общими стремлениями...

Таким образом, Интернационал не изжил себя, а только перешел из первого периода зарожде­ния в более высокий, в котором первоначальные его стремления отчасти стали уже действитель­ностью. В ходе своего прогрессивного развития он должен будет претерпеть еще много измене­ний, прежде чем сможет быть написана последняя глава его истории»^2.

В этих строках вновь проявилось истинно пророческое предвидение Маркса. В то время, когда национальные рабочие партии существовали еще только в зародыше, более чем за десять лет до возникновения нового Интернационала он предвидел его историческую сущность. На и второй его форме он не сулил вечного существования и был уверен только в том, что наступит время и на развалинах его зацветет новая жизнь.

ГААГСКИЙ КОНГРЕСС

В циркуляре Генерального Совета от 5 марта говорилось о созыве ежегодного конгресса в на­чале сентября. Тем временем Маркс и Энгельс решили внести предложение о том, чтобы место-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 291. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XV, стр. 433. — Ред.

ПАДЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

507

пребывание Генерального Совета было перенесено из Лондона в Нью-Йорк.

О необходимости и пользе этого предложения много спорили, так же как о мотивах, которыми оно было вызвано. На него смотрели как на похороны Интернационала по первому разряду: Маркс будто бы хотел прикрыть таким способом невозможность спасти Интернационал. Этому, однако, противоречит тот факт, что после перенесения Генерального Совета в Нью-Йорк Маркс и Энгельс поддерживали его всеми силами, стараясь спасти его существование. Затем говорили, что Марксу надоела работа в Интернационале и что он хочет снова вернуться к своей научной работе. Это бы­ло в некотором смысле подтверждено Энгельсом. В письме к Либкнехту от 27 мая 1872 г. Энгельс упоминает о бельгийском предложении совершенно упразднить Генеральный Совет и добавляет: «Я лично не имел бы ничего против этого, — я и Маркс, так или иначе, в Генеральный Совет вновь не войдем; при теперешних условиях у нас почти не остается времени для работы, и этому нужно положить конец»¹. Но это было сказано мимоходом, под сердитую руку. Даже если бы Маркс и Энгельс отклонили переизбрание их в Генеральный Совет, это все же не делало необхо­димым перемещение Совета из Лондона. А затем Маркс неоднократно отказывался отодвинуть ради своих научных трудов работу в Интернационале на второй план, прежде чем он станет на прочные рельсы. И, конечно, Маркс по таким соображениям и теперь не покинул бы Интернацио­нала в том тягчайшем кризисе, в котором он оказался.

Более верное объяснение дает сам Маркс в письме к Кугельману от 29 июля: «На международ­ном конгрессе (в Гааге, открывается 2 сентября) вопрос идет о жизни или смерти Интернационала, и прежде чем я выйду из него, я хочу, по крайней мере, предохранить его от разлагающихся эле­ментов»^2. К этой защите «от разлагающихся элементов» относилось также и предложение перене­сти Генеральный Совет из Лондона, где он становился жертвой растущих распрей. Бакунинские тенденции совершенно не были представлены в Генеральном Совете или же во всяком случае бы­ли представлены так слабо, что их нечего было опасаться. Но среди немецких, английских и фран­цузских членов Совета царила такая сумятица, что пришлось образовать особую подкомиссию для разрешения вечных споров.

Даже между Марксом и двумя другими членами Генерального Совета, бывшими в течение дол­гих лет его самыми умелыми и верными помощниками, именно Эккариусом и Юнгом, наступило охлаждение, которое в мае 1872 г. привело даже к открытому

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 259. — Ред. Там же, стр. 276. — Ред.

508

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ