ГЕРМАНСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ

От того кризиса, который испытали все другие ветви старого Интернационала, превратившись в национальные рабочие партии, германская социал-демократия была спасена благодаря тому об­стоятельству, что она уже с самого начала развилась в национальных рамках. Через несколько ме­сяцев после провала Женевского конгресса, 10 января 1874 г. партия праздновала свою первую большую победу на выборах в рейхстаг. Она завоевала 350 тысяч голосов и девять мандатов, из которых три достались лассальянцам и шесть — эйзенахцам.

Самый яркий свет на причины гибели старого Интернационала проливает, наконец, то обстоя­тельство, что Маркс и Энгельс, руководители Генерального Совета Интернационала, лишь с тру­дом могли придти к соглашению даже с этой расцветающей рабочей партией, которая благодаря их немецкому происхождению, конечно, была для них наиболее знакомой и ближе всех стояла к их теоретическим воззрениям. И они не безнаказанно витали в облаках. Они обозревали события со своего интернационального сторожевого поста, и это мешало им проникать в глубь жизни от­дельных наций. Даже их восторженные поклонники во Франции и в Англии признавали, что они не вникли до конца в условия английской и французской жизни. И с Германией, с тех пор как они покинули свою родину, им также никогда не удалось установить по-настоящему тесную связь. Даже в области непосредственно партийных вопросов их суждения постоянно затемнялись непре­одолимым недоверием к Лассалю и ко всему, что было связано с его именем.

Это проявилось особенно ясно, когда в первый раз собрался вновь избранный рейхстаг. Из шес­ти эйзенахских депутатов двое, Бебель и Либкнехт, сидели еще в тюрьме. Выступление же четы­рех остальных — Гейба, Моста, Моттелера и Вальтейха — вызвало глубокое разочарование даже среди их собственных сторонников. Бебель пишет в своих воспоминаниях, что ему с самых раз­личных сторон горько жаловались на то, что в парламентских успехах трое лассальянцев — Га-зенклевер, Гассельман и Реймер — значительно опередили этих четырех эйзенахских депутатов. Совершенно иначе смотрел на положение дел Энгельс. Он писал Зорге: «Лассальянцы настолько дискредитированы своими депутатами в рейхстаге, что правительство вынуждено было начать против них преследования для того, чтобы снова сделать вид, будто оно относится к этому движе­нию серьезно. Впрочем, лассальянцам со времени выборов пришлось по необходимости плестись в хвосте наших. Прямо-таки счастье, что Гассельман и Газенклевер избраны в рейхстаг. Они себя там все более дискредитируют; они

530

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

должны либо идти вместе с нашими, либо делать глупости на свой собственный страх и риск. Как то, так и другое их губит»¹. Более неправильного взгляда на веши нельзя себе и представить.

Парламентские представители обеих фракций отлично ладили между собою и ничуть не огор­чались, если на парламентской трибуне одним удавалось выступать с большим успехом, чем дру­гим. Обе фракции вели избирательную борьбу так, что ни эйзенахцам нельзя было сделать упрека в половинчатом социализме, ни лассальянцам — в заигрывании с правительством. Обе они собра­ли приблизительно одинаковое число голосов, обе выступали в рейхстаге с одними и теми же тре­бованиями и против одних и тех же противников, и обе после выборов подверглись со стороны правительства одинаково сильным преследованиям. Они расходились еще только в организацион­ных вопросах, но и это последнее препятствие было устранено карьеристским рвением прокурора Тессендорфа. Ему удалось добиться от услужливых судей приговоров, которые разрушали как бо­лее свободную организацию эйзенахцев, так и строгую организацию лассальянцев.

Таким образом, объединение двух фракций приближалось само собой. Когда уже в октябре

1874 г. Тельке передал Либкнехту предложение лассальянцев о мире, Либкнехт, в то время уже вышедший из тюрьмы, энергично, хотя, может быть, несколько самовольно, взялся за дело. И его заслуга не уменьшается от того, что в Лондоне к ней отнеслись с большим порицанием. Для Мар­кса и Энгельса лассальянцы по-прежнему оставались вымирающей сектой, которая рано или позд­но должна будет сдаться на гнев и милость. Вести переговоры с лассальянцами, как с равными, казалось им легкомысленным нарушением интересов немецкого рабочего класса. Когда весною

1875 г. был опубликован проект общей программы, объединившей представителей обеих фракций, оба они пришли в ярость.

5 мая, после того как Энгельс уже раньше заявил свой подробный протест Бебелю, Маркс от­правил вождям эйзенахцев так называемое программное письмо². В этом письме он обрушивался на Лассаля резче, чем когда-либо. Он говорил, что Лассаль знал наизусть «Коммунистический ма­нифест», но чтобы оправдать свой союз с абсолютистскими и феодальными противниками против буржуазии, грубо исказил его, назвав все другие классы еди-

¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 375. — Ред.

² Меринг имеет в виду письмо Ф. Энгельса А. Бебелю от 18—28 марта 1875 г. и письмо К. Маркса В. Бракке от 5
мая 1875 г. с приложением «Замечаний к программе Германской рабочей партии», опубликованные Ф. Энгельсом в
1891 г. под заглавием «Критика Готской программы». См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух
томах, т. II, 1955, стр. 5—34. — Ред.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

531

ной реакционной массой по отношению к рабочему классу. Но самая формула «реакционная мас­са» была пущена в оборот совсем не Лассалем, а Швейцером и притом лишь после смерти Ласса-ля. Когда же Швейцер выдвинул этот лозунг, Энгельс безоговорочно одобрил его за это. Лассаль действительно заимствовал из «Коммунистического манифеста» железный, как он окрестил его, закон заработной платы^1. За это его отчитали как сторонника мальтузианской теории населения, которую он отрицал в такой же степени, как Маркс и Энгельс.

Если оставить в стороне эту в высшей степени неприглядную сторону программного письма, то оно является весьма поучительным трактатом об основных принципах научного социализма. Оно, конечно, не оставляло камня на камне от коалиционной программы. Но в то время это огромной важности письмо привело, как известно, лишь к тому, что стороны внесли две-три небольшие и довольно безразличные поправки в свой проект. Десятка два лет спустя Либкнехт говорил, что почти все, если не все, были согласны с Марксом и возможно, что его предложения собрали бы на объединительном конгрессе большинство голосов. Но все же осталось бы недовольное меньшин­ство, а этого следовало избежать, так как дело шло не о формулировке научных положений, а о практическом объединении обеих фракций.

Менее торжественное, но более верное объяснение замалчивания программного письма состоит в том, что это письмо превосходило умственный горизонт эйзенахцев даже в большей степени, чем лассальянцев. Правда, еще за несколько месяцев до того Маркс жаловался, что в органе эйзе-нахцев время от времени помещаются филистерские фантазии — произведения школьных учите­лей, докторов и студентов — и Либкнехту следовало бы за это намылить голову. Но он все же считал, что реалистическое воззрение, которое с таким трудом было привито партии и, наконец, пустило корни, смыто идеологической правовой фразеологией и другой дребеденью лассальян­ской секты, позаимствованной ею у демократов и французских социалистов.

Однако в этом Маркс целиком ошибался. В теоретических вопросах обе фракции стояли при­близительно на одинаковой ступени, и если было между ними различие, то скорее в пользу лас­сальянцев. У эйзенахцев проект объединительной программы не встретил никаких возражений. В то же время западнонемецкий рабочий съезд, состоявший почти исключительно из лассальянцев, подверг его критике, во многих отношениях приближавшейся к той критике, которую несколько недель спустя направил против проекта Маркс. Но особого значения этому не приходится прида­вать. От научного социализма, как его обосновали

См. вступительную статью к настоящему изданию, стр. 17. — Ред.

532

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Маркс и Энгельс, обе фракции стояли еще далеко. Они не имели почти никакого представления о методе исторического материализма. Точно так же для них была еще закрыта и тайна капитали­стического способа производства. Самым поразительным доказательством этого является непони­мание теории стоимости, обнаруженное К. А. Шраммом, наиболее известным в то время теорети­ком эйзенахцев.

Практически объединение оправдало себя, и поэтому Маркс и Энгельс ничего не имели против него, но они полагали, что лассальянцы водят эйзенахцев за нос. Маркс ведь сам сказал в своем программном письме: «Каждый шаг действительного движения важнее дюжины программ»¹. Но так как неясность в вопросах теории в новой единой партии скорее увеличивалась, чем уменьша­лась, то они видели в этом следствие противоестественного слияния, и их недовольство принима­ло скорее более резкие, чем смягченные формы.

Их могло бы, конечно, смутить то, что повод к недовольству подавали в гораздо большей сте­пени прежние эйзенахцы, чем прежние лассальянцы. О последних Энгельс однажды сказал, что скоро они будут самыми толковыми людьми, так как по крайней мере не печатают всякой ерунды в своей газете, просуществовавшей еще около года после объединения. Энгельс говорил, что про­клятие оплачиваемых агитаторов, этих полузнаек, падает тяжелым бременем на их собственную партию. Особенно раздражал его Мост, который «делал выписки из всего «Капитала», но ничего не понял в нем» и необычайно ратовал за социализм Дюринга. «Очевидно, — писал Энгельс 24 мая 1876 г. Марксу, — эти люди представляют себе дело так, что Дюринг своими подлыми лич­ными нападками на тебя сделал себя неуязвимым с нашей стороны, ибо если мы высмеем его тео­ретическую нелепость, то это будет выглядеть как месть за его личные выпады»². Но и Либкнехт получил свою порцию: «Главное, это страстное желание Вильгельма восполнить пробелы нашей теории, иметь ответ на всякое филистерское возражение и дать картину будущего общества, пото­му что и филистер задает вопросы на этот счет; вместе с тем он хочет быть по возможности неза­висимым от нас в теоретическом отношении, что ему, при полном отсутствии у него всякой тео­рии, всегда удавалось гораздо лучше, чем он сам подозревает»³. Все это не имело ничего общего с Лассалем и с его традициями.

Вследствие быстрого роста практических успехов новая единая партия стала равнодушна к тео­рии. Впрочем, это сказано

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т. II, 1955, стр. 7. — Ред.

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 450. — Ред.

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 309. — Ред.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

533

слишком сильно: партия относилась пренебрежительно не к теории как таковой, а к тому, что она в своем мощном движении вперед считала теоретическим крохоборством. Вокруг ее восходящей звезды собрались непризнанные изобретатели и реформаторы, противники оспопрививания, про­роки естественных методов лечения и тому подобные чудаковатые гении, которые надеялись най­ти признание у столь мощно пробуждавшегося рабочего класса. Всякого, кто выражал желание помочь и являлся с каким-либо лекарством против общественного зла, принимали с радостью и особенно приветствовали приток из академических кругов — в интересах укрепления союза меж­ду пролетариатом и наукой. Университетский же учитель, который сближался или подавал надеж­ду на сближение с тем или иным оттенком многозначного понятия «социализм», мог не опасаться слишком суровой критики своего умственного багажа.

Дюринг был в особенности огражден от такой критики потому, что многое в личности и дея­тельности этого человека привлекало к нему умственно подвижные элементы берлинской социал-демократии. Несомненно, он обладал большими способностями и дарованиями. Рабочие, естест­венно, относились с сочувствием к тому, что он, человек без средств и рано ослепший, в трудном положении приват-доцента долгие годы проповедовал с кафедры свой политический радикализм, не делая никаких уступок правящим классам, не страшась прославлять имена Марата, Бабёфа и деятелей Коммуны. Теневою стороною его личности были хвастливые претензии на то, что он в совершенстве владеет полдюжиной наук. На самом же деле уже из-за одного своего физического недостатка он не владел в совершенстве ни одной из этих наук. Его постоянно растущая мания ве­личия (он якобы положил на обе лопатки всех своих предшественников: в области философии — Фихте и Гегеля, а в экономической — Маркса и Лассаля) не слишком ставилась ему в строку или прощалась как некоторая несдержанность, понятная при той тяжкой жизненной борьбе, которая выпала на его долю.

Маркс совершенно не обращал внимания на «собачьи» нападки Дюринга, а по своему содержа­нию они и не могли вызвать его на ответное выступление. Он долгое время хладнокровно смотрел на возраставшую популярность Дюринга среди берлинских членов партии, хотя Дюринг с уверен­ностью в своей непогрешимости и со своей системой «истины в последней инстанции» обладал всеми задатками прирожденного основателя секты. Даже тогда, когда Либкнехт, который в дан­ном случае оказался вполне на своем посту, указал им, прислав несколько писем от рабочих, на опасность вульгаризации в партийной пропаганде, Маркс и Энгельс отказались от критики Дю­ринга, как от «слишком побочной работы». И только хвастливое письмо, посланное Мостом

534

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Энгельсу в мае 1876 г., по-видимому, оказалось каплей, переполнившей чашу.

С этого времени Энгельс подробно занялся тем, что Дюринг называл своими «системотворя-щими истинами». Свою критику Энгельс изложил в ряде статей, которые печатались с начала 1877 г. в «Vorwarts» («Вперед»), новом центральном органе объединенной партии. Они разрослись до размеров самого значительного и важного после «Капитала» труда по научному социализму¹. Но прием, оказанный партией этому произведению, показал, что дальнейшее промедление дейст­вительно заключало бы в себе опасность. Ежегодный конгресс партии, который собрался в мае 1877 г. в Готе, чуть было не устроил над Энгельсом суд за ересь, так же как официальная универ­ситетская шваль — над Дюрингом. Мост внес предложение прекратить печатание статей против Дюринга в официальном органе, так как они «не представляют никакого интереса для значитель­ного большинства читателей «Vorwarts» и даже в высшей степени возмущают их». Вальтейх же, который вообще был непримиримым врагом Моста, в данном случае спелся с ним, говоря, что тон статей Энгельса должен привести к утрате вкуса и делает непереваримой умственную пищу, пре­подносимую в «Vorwarts». К счастью, опасность позора была предотвращена принятием прими­ряющего предложения, гласящего, что эта научная полемика должна продолжаться по практиче­ски-агитационным соображениям не в самой газете, а в научном приложении к «Vorwarts».

Вместе с тем этот конгресс постановил издавать, начиная с октября 1877 г., научный двухне­дельник по предложению и при финансовой поддержке Карла Хёхберга, одного из буржуазных адептов социализма, столь многочисленных тогда в Германии. Он был сыном франкфуртского коллектора лотерей, был молод, но очень богат, бескорыстен и в высшей степени способен на са­мопожертвование для дела. Все, знавшие его, были наилучшего мнения об его личных качествах. Но с его литературно-политической физиономией дело обстояло значительно хуже, как об этом можно судить по его публицистической деятельности. Тут Хёхберг проявил себя довольно бес­цветным и сухим человеком, несведущим в области истории и теории социализма, совершенно чуждым научным воззрениям Маркса и Энгельса. Не видя в пролетарской классовой борьбе рыча­га к освобождению рабочего класса, он хотел расположить в пользу рабочего дела имущие классы и в особенности их образованные круги путем мирного развития и соблюдения буржуазной ле­гальности.

¹ Меринг имеет в виду произведение Ф. Энгельса «Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный г. Евгением Дюрингом». Первое отдельное издание было опубликовано в 1878 г. — Ред.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

535

Маркс и Энгельс, еще не зная его более близко, отклонили предложение сотрудничать в «Zu-kunft», как назвали новый журнал. Впрочем, как и многие другие, они получили не личное, а ано­нимное циркулярное приглашение. Энгельс полагал, что решения конгресса, как бы они ни требо­вали для себя надлежащего уважения в области практической агитации, в научном отношении равны нулю и недостаточны, чтобы придать журналу научный характер, который вообще нельзя устанавливать посредством декрета. Социалистический научный журнал без строго определенного научного направления есть полная бессмыслица. К тому же при господствующем в Германии раз­нообразии или неопределенности направлений нет никакой гарантии, что направление журнала окажется подходящим для них.

Уже первый номер «Zukunft» показал, насколько правы были Маркс и Энгельс. Вступительная статья Хёхберга была жалким подобием всего того, с чем они боролись в 40-е годы, как с ослаб­ляющими и расслабляющими влияниями в социализме. Таким образом, они оградили себя от не­приятных объяснений. Когда один немецкий партийный товарищ спросил их, не сердятся ли они из-за прений на Готском конгрессе, Маркс ответил: «Я не сержусь (как говорит Гейне), и Энгельс точно так же. Мы оба не дадим и ломаного гроша за популярность. Вот, например, доказательство: из неприязни ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которы­ми мне надоедали из разных стран, — я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал». К этому он еще прибавил: «Но события, вроде тех, которые произошли на по­следнем партийном съезде, — они будут надлежащим образом использованы врагами партии за границей, — все же заставили нас осторожнее откоситься к «партийным товарищам в Герма­нии»»^1. Все же это было сказано благожелательно, так как Энгельс по-прежнему спокойно печатал свои статьи против Дюринга в научном приложении к «Vorwarts».

Но что касается существа вопроса, то Маркс был сильно опечален тем «гнилым духом», кото­рый стал проявляться не столько среди масс, сколько у вождей. 19 октября он писал Зорге: «Ком­промисс с лассальянцами привел к компромиссу и с другими половинчатыми элементами, в Бер­лине (например, Мост) с Дюрингом и его «поклонниками» и, кроме того, с целой бандой незре­лых студентов и преумнейших докторов, поставивших себе задачей дать социализму «более высо­кое идеалистическое» направление, то есть заменить его материалистическую базу (требующую, раньше чем ею оперировать, серьезного объективного изу-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVI, стр. 487, 488. — Ред.

536

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

чения) — новой мифологией со всеми ее богинями справедливости, свободы, равенства и братст­ва. Одним из представителей этого направления является «вкупившийся» в партию издатель жур­нала «Zukunft» д-р Хёхберг — допускаю, с «самыми благими» намерениями, но я на всякие «на­мерения» плюю. Редко появлялось на свет божий что-либо более жалкое и с более «скромной пре­тензией», чем программа его «Zukunft»»^1.

И в самом деле, Марксу и Энгельсу пришлось бы отказаться от всего своего прошлого, если бы они когда-либо примирились с этим «направлением».