Несколько слов в качестве предисловия

Абелева И. Ю.

А14 Речь о речи. Коммуникативная система человека. – М.: Логос, 2004. – 304 с.

ISBN 5-94010-227-1

 

Рассматриваются теория и практика речевой деятельности. Представлены ее биологический, социальный, культурно-исторический и лингвистический аспекты. Подробно освещаются исполнительные механизмы коммуникативной системы человека: порождение и восприятие устных и письменных сообщений. Особое внимание уделяется центральному механизму – внутренней речи, управляющей переработкой информации. Рассматриваются также и возможные «поломки» этих механизмов с привлечением данных из области невропатологии, психиатрии, логопедии, патопсихологии. Анализируются собственно языковые и паралингвистические средства, используемые при общении. Подчеркивается сходство речевого по ведения разноязычных людей. Кроме того, исследуются стадии формирования и совершенствования речи в индивидуальном становлении человека как личности.

Для студентов высших учебных заведений гуманитарного профиля.

ББК 88

 

 

ISBN 5-94010-227-1 © Абелева И. Ю., 2004

© «Логос», 2004

Содержание

 

 

Несколько слов в качестве предисловия …………………………………………. 4

Этюд первый

Речь как уникальнейшая способность человека ……………………………….... 5

Этюд второй

Звукопроизводство как механизм выдачи устной речи ……………………….. 40

Этюд третий

Звуковосприятие как механизм приема устной речи ………………………….. 69

Этюд четвертый

Осмысленное высказывание как коммуникативная единица речи …………... 102

Этюд пятый

Письменная речь как иномодальностное бытие языка ……………………….. 141

Этюд шестой

Внутренняя речь как психологический посредник

между языком и мышлением …………………………………………………… 173

Этюд седьмой

Становление детской речи как самонаучение языку …………………………. 225

Этюд восьмой

Совершенствование речи как сознательное изучение языка …………………. 260

Николаю Жанкину, моему Учителю,

как посильная дань благодарности –

посвящается

Несколько слов в качестве предисловия

С тех самых пор, как человечество помнит себя, тема речи неизменно оставалась злободневной. Не утратила она своей актуальности и в наши дни. Подходы к ее освещению столь же разнообразны, сколь многочисленны и авторы, писавшие на эту тему. Предлагаемая вниманию читателей книга – один из множества возможных вариантов сегодняшнего видения речи как основного механизма человеческой коммуникации.

Это не научный тракт, не официальный учебник, не обзор литературы, но и не проба пера дилетанта. Скорее всего, это стилистически вольное, с неизбежной долей субъективности изложение предмета, к коему я причастна профессионально как практикующий логопед и преподаватель психологии речи.

Весь материал связан одной концептуальной нитью, хотя каждый этюд относительно автономен и закончен. Поэтому читать их можно выборочно, на каких-то останавливаясь, а какие-то пропуская.

В основу книги лег курс лекций, который я читала в Московском педагогическом государственном университете. Студенчеству, прежде всего гуманитарному, эта книга и адресуется. Однако надеюсь, что и те, кто уже или еще не из этого племени, но интересуются проблемами общения людей друг с другом, тоже найдут в ней что–нибудь полезное для себя.

 

 

Изабелла Абелева

Москва, 2003 г.

Этюд первый

Речь как уникальнейшая

Способность человека

 

 

Каждый вид обитателей Земли наряду со свойствами, присущими всему живому, имеет свои отличительные особенности – такова глобальная закономерность видообразования. И человек, именуемый в научной систематике видом Ното sapiens (существом разумным), не является исключением. Вплетенный в единую ткань жизни как одна из ее разнообразнейших форм, физически связанный своим существованием с природой – а природа ничего не делает из ничего, - человек не только вышел когда-то из царства животных и по сию пору не оправился от животности, по морфологическим признакам он и есть животное.

Нерасторжимая генетическая с остальными обитателями нашей планеты наглядно подтверждается целым рядом примеров: организм человека состоит из тех же химических элементов, что и их организмы; многие явления природы оказывают на него такое же воздействие, как и на них; человек поглощает ту же энергию, что и животные, одним и тем же способом размножается, проходит одни и те же биологические циклы в индивидуальном развитии; есть немало болезней и травм, которым одинаково подвержены и они, и он. Словом, в процессе жизнедеятельности человек так или иначе реализует естественные потенции, заложенные в нем природой. Какую бы психологическую функцию мы ни взяли, все они, вплоть до интеллекта, имеют зачатки у животных, чье поведение проливает свет на ряд особенностей в поведении человека.

Человек как биологический вид еще очень молод. С точки зрения геологического летосчислени, т.е. возроста Земли, который равняется 4 млрд лет, он появился совсем недавно, предположительно 250 тыс. лет назад, тогда как другим биологическим видам перевалило уже за несколько миллионов лет. (Правда, точный срок появления человека еще не установлен: одни ученые отодвигают этот срок назад, другие передвигают вперед. Но то, что человек самый младий из биологических видов, не оспаривается никем.) Однако, невзирая на свое эволюционное малолетсво, человек намного превзошел всех их по своим способностям и стал гегемоном Земли. За счет чего же это ему удалось? Какой признак доказывает правоту современного австралийского зоопсихолога, нобелевского лауреата Конрада Лоренца, утверждающего, что «в человеке есть что-то от животных, но в животных от человека нет ничего»?

Если рассматривать человека с позиции естествознания и оценивать его видовую специфику по биологическим критериям, то окажется, что плотская «экипировка» человека – животного отнюдь не самая выиграшная: у него нет ни гигантской физической силы, ни поразительной скорости передвижения, ни заведной выносливости, плодовитости или всеядности, коими наделены некоторые животные; не он надежнее всех укрыт от ненавистий и защищен от нападения хищников; его эмбриональное развитие очень затяжное, а младенчество, по сравнению со зрелорожденностью детенышей большинства животных, на редкость беспомощное. В начале ХХ в. Знаменитый русский биолог, нобелевский лауреат Илья Мечников составил внушительный перечень «несовершенств человеческой натуры», который разрушил любую попытку объяснить превосходство человека исходя лишь из его природных качеств. Ибо биологическое начало – не единственное и не решающее в человеке.

Разгадка особого, доминирующего положения человека в современной картине мира кроется в его втором, «надбиологическом» начале – в социальности, обусловленной тем образом жизн, который присущ человеку. Никто, кроме

человека, не ведет общественного образа жизни, основу основ которого составляет современный труд. Отсюда – человек в несоизмеримо большей степени, чем любое другое живое существо, нуждается в соучастии себе подобных и неотвратимо испытывает на себе их влияние. Лишь человеческий индивид, будучи членом общества, не только особь, но еще и личность.

Социальная организация человека не была генетически предначертана ему при его видовом «зачатии». Она сложилась не сразу с рождения, а гораздо -гораздо позже, следовательно, является благоприобретенным свойством. О создании общественных условий бытия человек позаботился тогда, когда филогенетически он уже изрядно подрос и, набравшись некоторого практического опыта проживания кочующими с места на место разобщенными семьями, догадался, что спасение своего вида – в следности и единении себе подобных: сообща люди обладают ограмной созидательной мощью и вместе могут сделать то, что никому из них не под силу в одиночку! Судя по антропологическим данным, на это прозрение понадобилось целые тысячелетия собственно человеческой эволюции.

Абсолютно необходимой предпосылкой к формированию общества как такового и гарантией его дееспособности является наличие в нем прочных коммуникативных связей. Основой для общения людей является язык. Главной объединяющей людей силой служит язык.

Язык возник не сам по себе; не дарован он и некоей сверхъестественной внеземной силой. Более того, когда, отделившись от общего ствола в самостоятельную биологическую ветвь, челловек появился на генеалогическом древе жизни, никакого языка – в строгом его толковании – вообще не было. Человек, как прочие биовиды, родился безъязыким и мало чем отличался по поведению от животных со сходной биологической организацией. И если человек есть творение природы, то язык – это уже творение самого человека. Не что иное и не кто иной, как сам же человек создал язык для своих несущих нужд. Поэтому язык в онтологическом отношении следует считать образованием искусственным, в отличие от естественного происхождения его создателя.

Язык – самое выдающееся проявление человеческого ума и поистине чудодейственное изобретение. Чудодейственное – без каких бы то ни было натяжек, без закавычивания данного эпитета и без малейшего налета мистификации, а буквально чудодейственное. Ибо языком человек возместил то, в чем его обделила природа; он укрепил свои «ахиллесовы пяты», унаследованные от эволюционных прародителей; небывало приумножил и усовершенствовал себя, продолжая совершенствоваться и поныне. Вряд ли такое было ему по плечу без языка.

Как показывает весь постъязыковой опыт, именно в языке заключается зародыш могущества человека. Язык не просто присоединяется к человеческой психике как что – то дополнительное, а, органически войдя в нее, коренным образом ее перестроил, что неотвратимо сказалось на всем поведении человека. Оставшись физически почти таким же, как в пору безъязыкости, человек до неузнаваемости преобразился психологически. Пробудившимся благодаря языку сознанием (а язык и сознание - ровесники) он «удвоил» себя, вооружил свою телесность духовностью. Тем самым он возвысился над своей изначальной животностью до подлинной человечности. Обретая свое двуединое сапиенсное «Я», человек теперь всюду несет его в себе как свою неискоренимую сущность.

По подсчетам ученых, язык возник около 40 тыс. лет назад. Это событие стало поворотным этапом в судьбе человечества, после чего его развитие перешло на качественно новый уровень. Биологические законы, безраздельно господствовавшие досоле, «потеснились», дав место вступившим в действие законом общественного, развития. С появлением языка и начинается, собственно, история человечества – накопление людьми социального опыта, чуждого животным, и передача этого опыта всем последующим представителям вида Ното sapiens.

Язык – совокупный плод интеллектуальных усилий огромнейшей массы людей: фактически в языкотворчестве участвовало все народонаселение мира, когда – либо существовавшее с момента зарождения языка. По образному сравнению американского философа Ралфа Эмерсона, «язык – это город, на построение которого каждый живший на земле человек принес свой камень».

Предназначенный для сплочения людей, обслуживая общество как единый социальный организм, язык ведет свое существование вне и независимо от тех или иных индивидов. По своей сути он не может быть ни частной собственностью какой – то группы лиц, ни тем паче чьей - либо личной собственностью. Его нельзя разделить между теми или иными членами общества. Никто не может быть единоличным владельцем языка. Он принадлежит всем вместе и никому в отдельности, им пользуется любой. В качестве общественного достояния язык отличается от него практического применения отдельными индивидами. Практическое использование языка каждым конкретным человеком есть не что иное, как речь.

В научной литературе четкое разграничение между языком и речью провел шведский лингвист Фердинанд де Соссюр. Он определил язык как исторически сложившуюся систему знаков, а речь как процесс передачи каких – либо сведений (или, как бы мы сказали сегодня, информации) с помощью этих знаков.

Язык и речь неотделимы друг от друга: как нет в неречевого языка, так нет и безъязычной речи. Они вместе и на равных входят в коммуникативную систему человека, сливаясь в конечном продукте коммуникативной деятельности, в тексте. Единство языка и речи не означает их тождественности. Напротив, это разные феномены, обладающие разными свойствами и в определенной мере даже противостоящие друг другу как средство коммуникации и ее способ. Принципиально не совпадая друг с другом, оба они доступны и самостоятельному изучению. Язык традиционно был предметом языкознания (или лингвистики), а

 

речь – предметом психологии. Порождение же восприятие человеком текстов какцелостных языкоречевых образований сейчас интенсивно исследуется сравнительно молодой научной дисциплиной психолингвистикой, оформившейся в середине ХХ столетия.

Итак, речь – это поведение человека, язык таковым не является; речь можно слышать, видеть, осязать, т.е. непосредственно воспринимать; с языком ничего подобного сделать нельзя. Его нельзя записать на магнитофонную пленку, нельзя снять на видеокамеру, нельзя передать в эфир, он недоступен прямому наблюдению; в отличие от языка с его дискретностью – речь как механизм его реализации работает непрерывно. Чтобы лучше уяснить разницу между ними, отметим, что существуют мертвые языки, т.е. вышедшие из употребления, например – хеттский язык, на котором сегодня никто не говорит; речь же мертвой не бывает, она может быть только живой.

Крайне важно подчеркнуть и постоянно иметь в виду, что с психологической точки зрения речь гораздо шире языка, ибо язык не заполняет собой всей речи, в ней есть многое помимо языка. Речь всегда несет в себе информацию и о языке, на каком она производится, и о той части действительности, о которой в ней сообщается, и, наконец, о самом говорящем человеке. В речи находит отражение сословная принадлежность ее исполнителя, его возраст, пол, темперамент, семейное воспитание, степень образованности, черты характера, профессия, соматическое, психическое и нравственное здоровье, приверженность какой-либо идеологии, уровень притязаний и прочее и прочее, чего в языке нет. Именно речь выполняет коммуникативную функцию, служа тем посредником между людьми, с чьей помощью осуществляется их взаимодействие во всех сферах жизни…

Общение с себе подобными, конечно, не исключительная монополия человека. Контакты живых существ друг с другом были и до появления человека, и в доисторическую его бытность, и после изобретения им языка. Никакой биовид не может существовать без внутривидовых связей, обеспечивающих

жизнеспособность популяции. И таких связей зарегистрировано немало. Это всякого рода прикосновения, обнюхивание, осматривание, облизование, ужимки – в зависимости от того, какими органами чувствительности (сенсорикой) и двигательной активности (моторикой) снабжены те или иные животные.

Среди прочих способов общения встречается у живых существ и звуковая коммуникация, внешне напоминающая речь. Функциональное сходство обеих неочевидное и неоспоримо. Да иначе и быть не могло. Ведь человеческая коммуникация есть естественное продолжение того, что было в пракоммуникации животных. Тем не менее анализ материала по их сопоставительному изучению, накопленного к настоящему времени учеными разных стран, позволяет сделать следующий вывод:животная звуковая коммуникация даже отдельно не может сравниться с человеческой ни количественно, ни качественно, ни по форме, ни по содержанию. Во всех своих направлениях и достижениях вторая совершила такой гигантский рывок вперед, оставив первую далеко позади себя, что стала недосягаемой ни для каких биовидов, включая самых высокоорганизованных из них.

Во-первых, число голосовых реакций, играющих роль коммуникативных сигналов, у животных ничтожно мало. Своего максимума оно достигает у ближайшего «родственника» человека, человекообразных обезьян. И то весь репертуар обезьяньей вокализации исчерпывается, по разным оценкам, 13 – 20 единицами, не более того. Причем с возрастом особы он не пополняется, установлено, что он одинаков и у старой самки, и у молодняка.

Во-вторых, звуковые сигналы животных бесструктурны. Это значит, что ни внутри себя они не содержат простейших единиц, на которые их можно было бы разложить, ни сами они не входят как составные элементы в более крупные единицы. Каждый сигнал представляет собой нерасчлененный крик, да и к тому же крик одиночный. Животные сигналы не соединяются друг с другом в последовательности, состоящей хотя бы из двух разных сигналов. Любой сигнал

по его компонентам – он и «звук», он и «слово», он и «фраза» - все разом. Самое большое, на что способно животное, так это варьировать громкость, длительность да количество повторений того же самого крика.

В-третьих, звуковые сигналы животных беспредметны, т.е. не называют , не являются сообщениями о чем-то,адресованными другим особям. Они устроены по принципу часть/целое, где часть – это сам крик, а целое – это ситуация, в которой он исторгается. Оба члена данного отношения представляют собой материальное образование, находящиеся в области непосредственного восприятия (перцепции). Подобно тому как признак какой-нибудь вещи физически не изымаем из нее, крик не отделим от спровоцировавшей его ситуации. Можно сказать, что он намертво пригвожден к ней и вне ее не воспроизводим. Связанный со «своей» ситуацией крепчайшей ассоциативной связью, крик не содержит в себе никаких сведений о ней самой. Так, крик тревоги в ситуации опасности не извещает сородичей ни о том, в чем именно заключается эта опасность, ни о том, насколько она велика, ни о том, кто ее виновник и можно ли ее избежать – ничего подобного животные передать друг другу не могут. Не могут они и заменить данный сигнал на какой-либо другой равнозначный ему сигнал, что совершенно исключает проверку на истинность или ложность сигнала.

Все явления в мире причины. Но не все целесообразны, т.е. заранее спланированы и учтены по возможному результату. Как всякое проявление природных сил, крики животных являются естественной приметой наличного состояния своих исторгателей. Тем самым они выполняют чисто экспрессивную функцию, выражая то и только то, что они действительно выражают. Однако выражать состояние вовсе на значит обсуждать что – либо, делиться жизненными впечатлениями, обмениваться мнениями по поводу чего-либо. У животных нет

Слово «вещь» здесь и во всем последующем изложении употребляется в самом широком его толковании: любое явление (предмет, факт, событие) окружающего мира.

намечаемых целей и мотивов общения, они встречаются друг с другом и становятся «компаньонами» стихийно, не ставя перед собой какую - то задачу. «Разговаривая», они не ведают про то, что занимаются именно актом коммуникации, а не чем – то иным. Словом, общение как таковое не выделяется у них в самостоятельную форму активности с присущими ей особенностями, а полностью совпадает с поведением. В силу этого все представители одного биовида, наделенного фонационным аппаратом, везде кричат (ревут, воют, рычат, блеют, пищат) одинаково. Крики африканской обезьяны не отличаются от криков латиноамериканской или индийской обезьян той же породы, равно как на всех континентах одинаковы «песни» журавлей, «танцы» пчел, «драки» петухов.

Звуковая коммуникация животных – продукт эволюции, продукт естественного отбора с выживанием наиболее приспособленных к условиям среды особей, дающих продолжение роду. Сами же крики – это врожденные инстинкты как направляющее начало поведенческой активности. Они на требуют ни предварительных инструкций со стороны старших, ни тренировки. Ответные звуковые реакции срабатывают тоже непроизвольно как «заготовленная» природой форма поведения. Животные рождаются, уже «зная» свой способ общения, и действуют как конечный автомат: выдается и принимается биологически фиксированное количество стереотипных реакций и ничего другого у партнеров по коммуникации не возникает. Предопределенные наследственной программой, крики раз и навсегда закреплены в генетической памяти.

У каждого биовида своя среда обитания с характерными для нее раздражителями, действующими на организм животных и вызывающими их активность. По всей вероятности, сколько в том или ином природном окружение относительно устойчивых ситуаций, поведение в которых существенно для самосохранения вида, столько же и сигнальных криков. В общем запасе, чем тот, что необходим для естественного (стадного, ройного, табунного, стайного, гуртового, косякового и т.п.) образа жизни, они не нуждаются. Для ориентации в своей экологической нише животным вполне достаточно узнавания и различения сигналов, что обеспечивается их сенсорным снаряжением.

Таким образом, крики животных не поднимаются выше первый сигнальной системы. Которую природа «распределила» между всеми животными, особенно «расщедрившись» на нее для приматов. За весь тот длительный срок, что животные пребывают на земле (несмотря на природные катаклизмы, мутации, эпидемии), организация биологических популяций не дала новых форм и коммуникация животных не претерпела заметных перемен. Не найдено никаких убедительных доказательств тому, что крики обезьян каменного века чем-то отличается от криков современных обезьян. Иначе говоря, у животной коммуникации нет истории. Отстоявшаяся в течение миллионов лет, она как была, так и остается малой закрытой системой, ограниченной по возможностям ориентации в окружающей действительности.

Ценность звуковой коммуникации животных – в ее приспособительном характере. Именно такая роль отведена ей природой. Удовлетворяя витальные потребности своих обладателей, крики не выходят за границы биологической полезности. Те немногочисленные имитационные и условно рефлекторные голосовые реакции, которые приобретаются в естественных условиях и лежат в основе повадок животных, не меняют существенно общей картины коммуникации, поскольку носят тоже сугубо адаптационный характер, помогая приноровиться к меняющимся, но более или менее знакомым ситуациям.

Человеческий язык как общественно – исторический продукт в корне отличается от сигнальной системы животных, и прежде всего своей структурностью. Язык состоит из нескольких подсистем, связанных между собой горизонтально – вертикальными связями и подчиненных строгой дисциплине отношений в рамках языка. Все подсистемы надстраиваются одна над другой, объединяются в единую иерархическую систему. Суть сложной языковой иерархии в том, что каждый последующий уровень, вырастая на материале предыдущего, образует единицу более высокого порядка, приобретающую новые по сравнению с восходящими в нее элементами качества.

Многоуровневая организация языка (и в этом ее уникальность) позволяет человеку конечным набором языковых средств передавать практически бесконечное множество сообщений. Так, из наименьших языковых единиц, фонем, ничего сами по себе не означающих, путем из различных сочетаний составляются более крупные и знаменательные единицы – слова. При этом количество получаемых единиц превышает исходные в сотни раз: если список фонем включает в среднем три десятка единиц, то словарный фонд развитого языка доходит до полумиллиона и более единиц(!). В свою очередь, из слов, сгруппированных по определенным правилам, складываются более крупные единицы, предложения. Хотя количество последних теоретически ограничено, они не поддаются точному подсчету, поскольку их речевые эквиваленты, фразы, исчисляются прямо – таки астрономическими цифрами(!!). Наконец, из предложений, различным образом связываемых между собой, можно составить еще более крупные единицы – тексты, выходящие далеко за пределы языка. Всевозможному же разнообразию текстов вообще несть числа!!!

Комбинационные потенции речи, могущие удовлетворить все потребности человеческого общения, поистине неиссякаемы, как невообразимо многообразны и коммуникативные акты человека. При этом человек имеет то неоспоримое преимущество перед животными, что в его памяти хранятся не готовые тексты, а лишь языковые элементы, из которых их можно вырабатывать. Сами же тексты порождаются всякий раз новыми, подходящими к данному случаю, что придает речи свежую неповторимость и тем самым колоссально оптимизирует человеческое общение.

Радикально иной, чем в сигнальной системе животных, и принцип устройств языка. А именно: знак/значение. Данное отношение является информационным, поскольку знак – это материальная структура символа, а значение – заключенные

в нем сведения о действительности. Эту двуединую нагрузку в речи выполняет слово как центральная единица языка, связывающая собой нижний и верхний его уровни. Своей внешней стороной слово выступает в качестве представителя некой вещи, отстороняясь от всех ее предметных и процессуальных характеристик. Своей внутренней стороной слово отсылает к этой вещи, которая не есть знак и существует сама по себе, вне и независимо от языка. Не связанное с вещью физически, слово может употребляться и в не ее отсутствии.

Любое слово появляется всегда и как знак, и как значение. Не бывает знака без значения, а значения без знака. Ни то, ни другое не может появиться порознь, они необходимо предполагают друг друга. Двусторонность, т.е. свойство быть одновременно и материальным образованием, и идеальным – исконное свойство слова, которым его наделил человек.

Слова социально монивированы. Они основаны на соглашении (конвенциальности) между людьми относительно того, что как называть и что чем считать. Той или иной знак приобретает свое значение лишь там, тогда и постольку, где, когда и постольку это значение признается за ним всеми носителями данного знака. Без общей договоренности о содержании данного языка обмен информацией с его помощью был бы просто – на просто невозможен. Отсюда следует, что слово в роли знака – условно, но вот та реальная вещь, чьим названием оно является, - безусловна. Отличие вещи от употребляемого вместо нее слова (например, отличие настоящего его знака «хлеб», который несъедобен, им никого не накормишь и сам сыт не будешь) настоятельно диктует необходимость учитывать как слово, так и саму вещь, которую оно обозначает, а также удостовериться в тождествовании отношения знак/значение. Иначе говоря, необходима проверка истинности или ложности информации.

В силу конвенциальности связь между словом и его значением – произвольная, а стало быть – динамична. Строго говоря, здесь допустима любая связь. Ни одно из значений, имеющихся в определенный исторический отрезок

времени, нельзя считать окончательным, заданным слову раз и навсегда. Напротив, оноявляется величиной переменной. Как все вещи на Земле, да и сама Земля, оставаясь самими собой (самотождественность), находятся в вечном движении, т.е. видоизменяются, переходят в новые фазы зрелости, в новые состояния обнаруживают новые свойства (саморазличие), точно так же непрерывно развиваются слова. Они принимают все новые и новые значения, удаляющиеся то прежних, на базе которых они возникли. (Например, когда – то на Руси были подневольные и совершенно бесправные люди, низведенные до положения рабов, - холопы. Описание их жизни нельзя читать без сочуствия и сострадания. То время давным – давно миновало, уже нет холопов, как нет и их поработителей, но слово «холоп» осталось. Однако сейчас оно обозначает не то, что раньше, а нечто иное. Называя кого-то холопом, мы тем самым даем весьма нелестную характеристику его уничтожительному, лишенному самоуважения поведению, вызывающему у нас чувство откровенной неприязни.)

«Обрастая» в ходе многократного использования новыми значениями, слова тем не менее не порывают преемственной связи со своим первоначальным значением. Поэтому перемена значений так же существенна, как и сохранение их постоянства. Если бы за каждым словом закреплялось одно – единственное значение, то в языке имелось бы равно столько значений, столько в нем слов. На самом же деле первых значительно больше, чем вторых. И возможности появления новых значений у «старых» слов принципиально неораниченные, чем обеспечивается необычайная гибкость и высокая эффективность речи.

Не принадлежа вещи физически как ее объективный признак, слова живут своей самостоятельной жизнью. Их отторжимость от предметного мира олицетворяется в языке двояко: во – первых, в многоименности (синонимии), или совместимости, по меньшей мере, двух слов для обозначе­ния одной и той же вещи; во – вторых, в многозначности (по­лисемии), или пригодности, одного и того же слова как ми­нимум для двух вещей. Иначе говоря, одну и ту же вещь

можно назвать разными словами, а разные вещи - одним и тем же словом. Всякому слову (словосочетанию) может быть подобран лингвистический эквивалент, т.е. содержание од­ного слова можно раскрыть через содержание другого сло­ва. Свойство тождественности слов по значению взято лексикографами за основу составления толковых словарей. Достаточно наугад заглянуть в любой из них, чтобы сразу убедиться в том, что каждое слово разъясняется через слово же (или словосочетание). Не будь в языке слов, которые нельзя было бы приравнять друг к другу по их значению, невозможно было бы определить, что любое слово означает.

Принципиальная взаимозаменяемость как раз и делает слово самим собою - не просто сигналом, а сигналом сиг­налов, или собственно знаком, в противоположность жи­вотным крикам, которые являются сигналами, но никак не социальными условностями, не носителями значений. Язы­ковые знаки - антитеза сигналов. Принципы, определяю­щие лингвистические единицы, к животным крикам не приложимы, и критерии оценки первых не годятся для вторых, ибо лежат в совершенно иных плоскостях.

Итак, слово заменяет и обобщает собою все то нечто, что в разное время, разными людьми, по разному поводу и при разных обстоятельствах вкладывалось в его значение. А этим «нечто» являются добытые и проверенные человеческой практикой знания о явлениях и законах природы и обще­ства. В многоемкости и многомерности предметного содер­жания суть слова как второй сигнальной системы, наличе­ствующей единственно у человека. Мир идей, мир духовно­сти создается не иначе как исключительно с помощью языка. При этом язык не только выражает состояния и пережива­ния человека, но как неотъемлемый фактор социальной сре­ды сам вызывает их. Слово может ранить человека, убить его, утешить, повергнуть в сон или в ярость; поставить на колени и поднять с колен; вселить ужас или развеселить, обратить в бегство целую армию, посеять панику или уми­ротворение; развязать кровопролитную бойню и остановить ее;

исцелить от тяжелых недугов, растоптать, сделать посме­шищем или возвеличить в глазах сограждан; вернуть к жиз­ни, наконец. Иначе говоря, будучи сам знаковой системой, язык, обнаруживающий себя в речи, порождает незнаковые – реальные явления.

У слова две ипостаси: быть именем вещи и быть назва­нием понятия. При этом слово как имя замещает только одну конкретную вещь, а слово как название понятия относится уже не к единичной вещи, а охватывает целый класс однородных вещей. Развившаяся благодаря языку способность формировать эти отвлеченные символы, выводимые путем абстрагирования от физического покрова вещей, позволи­ла человеку выделить себя из окружающего мира, осознать этот мир и себя самого в нем. Объективизировав содержа­ние собственной психики и сделав это содержание доступ­ным для других сограждан, человек овладел собственным поведением и сознательно, т.е. с учетом динамики поступа­ющей информации, им управляет. (Хотя у некоторых жи­вотных есть мышление, но ни у одного из них нет сознания как общественного по своему генезису явления, ибо оно вы­рабатывается в совместной деятельности людей.) В проти­вовес животным с их непроизвольной реактивностью человек научился самообладанию. Он может до известной степени подавлять физиологические позывы, такие как мочеиспус­кание, слюнотечение, храп, отрыжка. Может обуздать свои низменные инстинкты – победить в себе зверя. Может пре­возмочь нестерпимую физическую боль, пересилить страх. Может запретить себе действия, которые могут обернуться бедой для другого себе подобного.

Освободившись от жесткого диктата непосредственного природного окружения, человек снял ограничение с мира, существующего «здесь и сейчас». Он волен отразить в своей речи любой фрагмент, любую «точку» действительности. Более того, ему подвластно говорить о вещах, очень дале­ких от действительности, а то и вовсе в ней не существую­щих, а вымышленных, рожденных в его фантазии. Речь по­истине творческая функция.

В распоряжении человека имеется широкий выбор и в употреблении отдельных слов, и в их сочетаемости друг с другом, и в структуре текстов. Тогда как у животных ника­кого выбора нет. Когда человек говорит что – либо другому человеку, он не просто издает звуки – он думает и контро­лирует содержание своей речи. Когда же он слушает друго­го человека, то не только узнает и различает слова, входя­щие в его речь, но и понимает ее, да еще и догадывается о том, чего тот хочет добиться своей речью.

Таким образом, человеческая и животная коммуникации, имея определенное функциональное сходство и некоторую внешнюю похожесть, весьма разнятся и в средствах, и в спо­собах. Ибо у человека есть язык и есть речь, в то время как у животных нет ни того, ни другого. (Называть коммуника­цию животных «языком» и «речью» можно ну разве что ме­тафорически, как, например, порой говорится о «распреде­лении труда» в муравейнике или о «думающих» машинах.) Вследствие этого они диаметрально расходятся по осмыс­ленности, всегда присутствующей в первом случае и начис­то отсутствующей во втором.

Каждый коммуникативный акт человека начинается, продолжается и заканчивается смыслом. Смысл (семанти­ка) – это то, что передается и принимается в сообщении как информация и должно быть понято участниками общения. Понимание, т.е. расшифровка отношения знак/значение, - императив человеческого общения! Без понимания оно не­мыслимо. Ибо информация не материя и не энергия. Она свободна от вещественных характеристик и не зависит от кон­кретных физических свойств ее носителя, поэтому не подда­ется ощущениям. Будучи образованием идеальным, инфор­мация подлежит сугубо умственной обработке и переработке.

Смысловые связи, всегда участвующие в речи, и иногда встречающиеся в звуковых сигналах животных условно – реф­лекторные связи (а они как универсальный механизм при­способления являются общими для животных и человека) – сущностно разные типы связей. Условно – рефлекторные свя­зи имеют место в наглядном сенсомоторном мышлении, тогда как смысловые связи - исключительно в сознании. Вырастая на базе первых, вторые непременно требуют твор­ческого поиска и открытия себя. Причем для них совсем не обязательны «поощрения» и «наказания» со стороны безус­ловных рефлексов, без чего условные рефлексы угасают, по­скольку подкреплением в речи служит понимание. Человек может сам создавать себе внутренние системы вознаграж­дения и возмездия. (Скажем, угрызения совести столь же мучительны и так же подтачивают здоровье, как физичес­кое недомогание, а окрыленность успехом в работе или при­знанием в любви, доставляет нич

12345678Следующая ⇒

Поделиться: