Фонема как единица языка Звук как компонент устной речи

социальна природный

знак сигнал

сущность явление

абстрактна конкретен

идеальна материален

инвариантна вариативен

мысленно представляется и узнается произносится и слышится

 

Речевые звуки можно анализировать и синтезировать (синтез производится из тех же самых элементов, к кото­рым приводит анализ), можно увеличивать или уменьшать дозировку их физических качеств (силу, высоту, скорость). С фонемами ничего подобного сделать нельзя. Они подда­ются лишь дифференциации и интеграции, а это уже - пре­образование, т.е. нечто новое.

Будучи разными вещами, фонемы и речевые звуки в ка­честве объектов познания относятся и к разным научным дисциплинам. Речевые звуки изучаются фонетикой, кото­рая исследует их физические параметры, широко привле­кая для этого всевозможную техническую аппаратуру (на­пример, спектрометры). Фонемы же изучаются фонологи­ей, которая исследует их функциональную роль в языке и те отношения, в каких они находятся между собой. Ни в каких технических приборах фонология не нуждается, поскольку фонемные признаки нельзя зафиксировать и измерить инструментально. (Большая заслуга в оформлении фоноло­гии как самостоятельного теоретического направления при­надлежит Пражскому лингвистическому кружку, собрав­шему целую когорту блестящих ученых, которые действо­вали в 20- 30-х годах XX в. В числе основателей этого кружка был талантливый американский языковед, эмигрировавший из советской России, Роман Якобсон, признанный отцом современной фонологии.)

Огромную роль в приеме речи играет прошлый лингвис­тический опыт. Хотя у всех людей слуховой аппарат устроен одинаково, у разноязычных носителей перцептивная база языка разная, так как фонемный фонд в разных языках неодинаков. Каждый человек испытывает сильное влияние того языка, на котором он говорит сам и через призму которого преломляется слышимое. По образному сравнению дарови­того русского языковеда Николая Трубецкого (кстати, состоявшего в Пражском кружке), язык «является как бы си­том, через которое просеивается все сказанное». Во время восприятия устной речи нервное возбуждение включается в ранее сложившуюся систему нервных связей в коре голов­ного мозга: зона Вернеке зона Блока. Прежний лингвисти­ческий опыт и помогает человеку «вынимать» фонему из речевого звука в «чистом» виде, т.е. с сохранением ее слово­различительной (сигнификативной) функции.

Когда необходимые нервные связи уже окончательно за­крепились, человек узнает все фонемы непроизвольно, ав­томатически. Авторегуляция сенсорного механизма устной речи, равно как и моторного, очень выгодна для эффектив­ности речевой коммуникации, так как чрезвычайно облег­чает семантическую обработку поступающей информации. Человек, если только он не специалист в области физиоло­гии слуха, не имеет никакого представления о том, как ре­чевые звуки, а заодно с ними и фонемы, попадают в ухо, а из него – мозг. Он просто подставляет

ухо и слушает, как при произнесении просто открывает рот и говорит. Правда, преимущество авторегуляции относительно. В нейрофизи­ологическом отношении человек оказывается невольным «пленником» накопленной системы центральных связей, отражающих звуковой строй языка. Практика показывает, что объективно можно слышать один звукокомплекс, а субъективно услышать другой. Мы безотчетно переделыва­ем слышимые звуки на свой лад, отталкиваясь от связей, «записанных» в коре головного мозга. Другими словами, мы проводим анализ и синтез речевых звуков по тем призна­кам, которые присущи усвоенному языку. Так что язык в известной мере лимитирует восприятие речевых звуков. Один и тот же звук слышится по-разному носителями раз­ных языков: фонемный фонд, как и артикулярная база, от­личается от языка к языку. Так, русское слово «жалость» для немца прозвучит как «шалость», слово «забшъ» прозву­чит для литовца как «заботь», слово «у/епка» звучит для япон­ца как «/тепка», поскольку в немецком языке нет фонемы «ж», в литовском - «ы», а в японском - «л». Подобные при­меры, которые можно множить и множить, лишний раз подтверждают, что без специальной предварительной выучки носитель одного языка не способен различать звуки иноя­зычной речи, если они не имеют для него сигнального зна­чения.

Сильное влияние родного языка на слуховое восприя­тие речи сказывается уже при его онтогенетическом зарож­дении. Малыши, недавно начавшие говорить, переносят ус­ваиваемый ими язык даже на восприятие звуков животных. Лай собаки для русского звучит как «аф-аф», для немца -«вау-вау», для китайца - «ванг-ванг». И кошки мяукают, и утки крякают, и поросята хрюкают, и лягушки квакают в их восприятии тоже по-разному: русские - «по-русски», не­мецкие - «по-немецки», китайские - «по-китайски».

У человека, свободно владеющего двумя и более языками, фонематический слух тоньше по сравнению с тем, кто вла­деет одним языком. Человек-билингв без труда улавливает малейшие несовпадения между похожими звуками из раз­ных языковых систем, допустим, между русским «т» и английским «t», тогда как для монолингва разница между «зуб-ностью» и «взрывностью» первого звука и «альвеолярнос-тью» и некоторой «фрикативностью» второго не замечается.

Согласно закону подкрепления, действующему при вся­ком на учении, происходит либо усиление условных нервных связей, либо их угашение. Если нужные связи в коре голов­ного мозга еще недостаточно окрепли, да к тому же не под­крепляются, - они исчезают. Живой иллюстрацией служит практика миграции людей. Когда трех-пятилетние дети пе­реезжают с родителями в иноязычную страну и там не слы­шат вокруг себя родного языка, они отвыкают от него и забывают, причем в удивительно короткие сроки. С пересе­ленцами более старшего возраста подобного забывания уже не происходит...

Устная речь реализуется динамически. Если наличествует динамика, значит наличествует и движение. А если есть дви­жение, то все прерывное и непрерывное в нем сливается. Движение не разбивается на изолированные точки. В отли­чие от языка, где фонемы присутствуют как дискретные еди­ницы, в устной речи они уже не существуют отдельно от зву­ков, образующих единый звучащий поток (звуковой конти­нуум). «Сплошность» речевого потока особенно очевидна при столкновении с речью на незнакомом, впервые слыши­мом языке: мы в ней не можем разобраться акустически, для нас она звучит как какая-то тарабарщина.

Как же человек справляется с быстротечностью и слит­ностью речевого потока? Как он ухитряется узнать фонемы в постоянно и сильно изменяющихся звуках, переходящих друг в друга буквально за доли секунд? Ведь никаких физических критериев для членимости речевого потока нет. Это противоречие кажется непреодолимым лишь на первый взгляд. В действительности оно вполне разрешимо. Более того, где кончается один звук и начинается другой - такой проблемы при восприятии речи для человека вообще не су­ществует. Он не замечает звуковых слияний, а обратит на это внимание, только если какой – нибудь знак вдруг застопорит, допустим, тогда, когда человек услышет заикливую речь.

Речевой поток не беспорядочное скопище фонем, напо­добие какофонии. Он строго регулируется. Фонемы сочета­ются друг с другом не как попало, а системно, и далеко не любая их комбинация может составить слово того или иного языка. В каждом национальном языке существуют точ­ные и заранее определенные правила для комбинации фо­нем при составлении слов. В устной речи они дают себя знать как фонетические законы, предусматривающие всевозмож­ные изменения того или иного звука в слове под влиянием соседних звуков, позиции и ударения. Эти законы устанав­ливаются на ранней стадии индивидуального развития. При­чем (и это весьма существенно!) устанавливаются не пооче­редно и не по отдельности - сперва для звукопроизношения, затем для звуковосприятия - а единожды и для обоих механизмов речи сразу. Заговоривший ребенок по мере ос­воения языка бессознательно применяет эти правила в сво­ей разговорной практике, ибо системность уже присутству­ет в речи окружающих, от которых он научается говорить. Предметом сознательного изучения эти правила становят­ся гораздо позднее их фактического соблюдения, в период школьной учебы.

Действие фонетических законов особенно ощутимо в русской речи, поскольку в русском языке их много и они достаточно сложные. Сплошь и рядом приходится сталки­ваться с тем, что одни и те же фонемы звучат очень по-раз­ному (например: изгнание, но - в и [ъ\]; мягонький, но мяг[х]че; пляска, но пля[и]суны), а совершенно разные фо­немы звучат одинаково (например: станок и пирог[к], акула и о[а]гонь, съест и съезд[ст]). Однако подобные фонетичес­кие метаморфозы ничуть не мешают восприятию речи, и ни­какой путаницы от них в голове у носителя русского языка нет. В чем же тут секрет?

Во-первых, центральной единицей языкоречевой систе­мы является не фонема, а слово, где фонема выполняет двой­ную функцию - она и его различитель, и его же наполни­тель. Фонемный состав слова константе и не зависит от своей произносительной изменчивости. Иначе говоря, сло­во как лингвистический знак представляет собой инвари­антное сочетание инвариантов. Отсюда и твердый порядок звуков в слоге. Ни один звук не может быть заменен, выб­рошен, добавлен или переставлен. В силу постоянства сво­его звукового состава слово легко узнается со стороны.

Быстрому узнаванию слова способствует также и акус­тически выделяемое в нем силовое ударение, объединяющее вокруг себя все части слова (его функцию иногда называют словопознавательной). Цементируя слово и придавая его звучанию определенную ритмически организованную цель­ность, ударение всегда стоит на определенном месте в сло­ве. (В русском языке, где слова разнометричны, т.е. ударе­ние может падать на любой слог, смещение ударения часто, подобно замене фонемы, может изменить само слово: па­рить - парить, трусы - трусы, консерваторский — консер­ваторский, хлопок - хлопок, чудно - чудно, отзыв - отзыв, плачу - плачу, стоящий - стоящий, засыпать - засыпать и т.п. Неправильно поставленное ударение, скажем, хозяева, боязнь, средства, намерение, корысть, наготове, договор, вме­сто хозяева, боязнь, средства, намерение, наготове, договор — считается безграмотным и роняет авторитет говорящего в глазах сограждан.) Оно входит в понятие «произноситель­ная норма» и обязательно для всех носителей данного языка. Обратной стороной ударения является редукция звуков, ко­торая тоже нормативна. В общем, выделяемость слова оче­видна для каждого пользователя языка.

Слова на приеме не появляются как ранее никогда не встречавшиеся слуху звукокомплексы. Они уже имеются в памяти человека, куда были введены многократным предва­рительным проговариванием. Память входит обязательным психологическим компонентом в восприятие речи. В слу­чае потери памяти (амнезии) или частичных провалов в ней перестает быть полноценным и восприятие: человек нор­мально слышит слова, но не узнает их. (Такая картина наблюдается, в частности, при болезни Альцгеймера, когда слова «выветривается»

из памяти.) Сопоставление получен­ного слова с хранящимся в памяти его эталоном происхо­дит мгновенно и опять-таки бессознательно. Человек узна­ет слышимые слова так же легко, как он узнает все давно и хорошо ему знакомые вещи. Даже если какая-то фонема совершенно выпадает из произнесения, как это, например, происходит с фонемой «л» в слове «солнце», или с «т» в слове «пакостный», или с «в» в слове «здравствуй», или с «й» в слове «пожалуйста» - при восприятии она все равно вос­станавливается как неотъемлемое слагаемое данного словес­ного знака. Мало того, зачастую из-за небрежности или торопливости речи, свойственной многим людям, физически «проглатывается» чуть ли не половина звукового состава слова. Можно, например, услышать скомканное «чек» вме­сто «человек». Тем не менее до сознания доходит все слово целиком, и мы ничуть не сомневаемся, что речь идет именно о человеке, а не о чеке¹. Причина здесь все та же: слова от­ражаются в мозгу и различаются между собой не по фоне­тическому облику, а по фонемному составу.

С постоянством фонемного состава слов связана избы­точность речи, т.е. процент данных, в которых нет острой необходимости для распознания слов, что позволяет нам не принимать во внимание какую-то часть фонемных сочета­ний. Избыточность не есть нечто лишнее, ненужное, вроде избыточного веса, от которого тучные люди хотят избавить­ся, похудеть. Напротив, это очень ценная черта речи. Обра­щенная к слушающему, она полезна и желательна, посколь­ку придает воспринимаемому слову большую разборчивость, достоверность, убедительность. Кроме того, за счет избы­точности повышается помехоустойчивость коммуникатив­ного канала. Ведь в каждый данный момент на ухо действу­ет множество всевозможных акустических раздражителей. Не будь избыточности, устное общение протекало бы эф­фективно лишь при соблюдении

¹ Подобные случаи, а их бывает в жизни каждого из нас предостаточно, не укладываются в «акустическую» теорию слухового восприятия, по ко­торой речевой поток воспринимается «шаг за шагом», т.е. звук за звуком

полного стиля произноше­ния и в акустически идеальных условиях, т.е. в абсолютной тишине. А таких условий практически не бывает. И на ули­це, и в помещениях существуют всякого рода помехи, или промешивание к собственным речевым звукам разнообраз­ных шумов. Да у человека и нет естественного опыта пол­ного отключения от звучащего мира. Присутствие шума не­избежно, как закон природы. Хотя акустические помехи накладываются на передаваемый сигнал и затрудняют слу­ховое восприятие речи, они не являются непреодолимой преградой. Благодаря избыточности передаваемого устного сообщения все «потерянные» элементы слова на высшей ин­станции восполняются. Человек в состоянии правильно вос­принимать словесный поток, нерасслышанный более чем на 30%. Так бывает, в частности, при разговоре по неисп­равному телефону или в шумной компании, когда человек прислушивается и слышит в гуле голосов лишь интересую­щий его голос, игнорируя остальные. Таким образом, фо­нематический слух, с одной стороны, «не слышит» реально присутствующие, но несущественные для разграничения слов компоненты звучания, а с другой - «слышит» явно от­сутствующие, если они подходят к общей картине воспринимаемого.

Во-вторых, звучащее слово - это не только неизменный звукокомплекс речевого потока, но и неизменный звукокомплекс, обладающий предметным значением. Слово всегда обозначает ту или иную вещь; его значение задано заранее и предполагается известным человеку. Чувственно вос­принимается внешняя оболочка слова, а постигается «на­чинка» данной оболочки - значение. Ведь в речевом акус­тическом сигнале как звучащей последовательности физических сегментов никаких мыслей нет. Они возникают в голове лишь после того, как человек расшифрует, или деко­дирует, данную последовательность. Поэтому, даже если два, три, четыре или более слов сливаются в один непрерывный звукокомплекс физически, от этого они не превращаются в одно слово психологически. Ибо каждое из них само по себе значимо. А значение слова – это уже компетентность «над сенсорной» активности, мышления. Вместе с памятью

оно является непременным участником человеческого воспри­ятия, более того, участником номер один, лидером. При слабоумии (олигофрении) можно нормально и слышать сло­ва, и узнавать их, но не понимать, т.е. воспринимать их чи­сто механически, бездумно.

Нередки ситуации, когда человек слышит слова, одина­ковые по звуковому составу, но разные по значению (омо­нимы). Например: ветрянка - мельница и детская болезнь, лук - огородное растение и орудие для метания стрел, шай­ка - банная посудина и группа уголовников, угри - рыбы и воспаление сальных желез, долг - обязанность и взятие чего-либо взаймы. Таких слов в русском языке наберется не­сколько тысяч. И именно потому, что означаемое в речи не воспринимается, а понимается, человек мысленно не сме­шивает того, что совпадает в перцепции. Он, например, не перепутает брак в значении супружества с браком в значе­нии испорченной продукции, поскольку по значению они не имеют ничего общего между собой. Сюда же следует при­бавить то, что слово в речи всегда совмещает в себе два зна­чения - лексическое и грамматическое, о чем наш слух тоже предварительно «осведомлен» и в своей работе учитывает принадлежность слова к той или иной грамматической ка­тегории. (Так, служебные слова - предлоги, союзы, части­цы, - примыкая к последующему слову, образуют одно фо­нетическое целое, например: в пасть и впасть, по рублю и порублю, на мели и намели, в день и вдень, не мой и немой и т.п.) А посему, столкнись мы с одинаково звучащими, но относящимися к разным частям речи звукокомплексами, мы соответственно и расценим их как непохожие друг на друга. Допустим, почаще (наречие) и по чаще (существительное с предлогом).

В-третьих, при слуховом восприятии устной речи всегда учитывается словесный контекст, т.е. сказанное перед данным словом и после него. Ведь отдельно взятое слово не является сообщением, иначе список слов в словаре был бы уже списком готовых сообщений. Поэтому все сомнения относительно «браков» и подобных слов, если и начинали было закрадываться по ходу восприятия, моментально рас­сеиваются, как только будет принят весь речевой сигнал. Услыхав: «Их брак был счастливым» - в одном случае и «Фабричный брак снят с производства» - в другом, человек ясно представляет о каком именно браке идет речь. Таким же образом он истолкует сообщения: «Мы долго гуляли по чаще» и «Надо бы почаще навещать своих стариков». Иногда понимание слышимого приходит не на основе ближайшего словесного окружения, а исходя из более широкого кон­текста, в котором оказалось данное слово. Допустим, человек услышал от кого-то: «Я дважды просмотрел этот те­лерепортаж». Что означает здесь слово просмотрел - ни разу не видел или посмотрел повторно? Какой из этих вариан­тов верный, зависит от всего контекста, куда был «встав­лен» полученный звукокомплекс. Только с учетом всего контекста принимается окончательное решение о содер­жании услышанного.

В жизни ничто не воспринимается человеком изолиро­вано от окружения, в том числе и звучащие слова. Все слу­чаи произнесения одного отдельного слова подразумевают неявный контекст (подтекст). Тем более что подавляющее большинство слов имеют несколько значений, которые ме­няются в зависимости от слов, с которыми данное слово сочетается. Конкретное значение слова выявляется только в контексте, именно им снимается неоднозначность. Кон­текст в широкой его трактовке - это та общая среда, в чью ткань органически включено воспринимаемое явление, а точнее - вся накопленная информация, повседневно ис­пользуемая человеком в его практических действиях. Роль контекста столь важна, что «выдернутое» из него слово мо­жет быть истолковано по-разному. Строго говоря, вне кон­текста адекватное понимание невозможно.

В-четвертых, слово - не конечная единица языка. Вер­шиной языковой иерархии является предложение, а его ре­чевым эквивалентом - фраза как грамматически организо­ванное соединение слов, интонационно оформленное в

ванное соединение слов, интонационно оформленное в от­носительно законченное целое. Отделенная с обеих сторон паузой от предыдущего и последующего сегмента речи, фра­за не сводима к сумме значений входящих в нее слов. Она приобретает новое значение, какого нет ни у одного из ее словесных слагаемых. Фразой как наиболее распространен­ной языкоречевой единицей мы и ограничимся в разборе восприятия устной речи. Но прежде - еще одно принципиальное замечание относительно человеческого слуха.

Все сказанное о языковом слухе не означает, что он-то и есть самая верхняя планка творческой активности входного канала коммуникативной системы человека. Нет, высшим психологическим совершенством является слух речевой. Хотя они не существуют один без другого, речевой слух на­много способнее языкового.

Первым в онтогенезе речи формируется языковой слух, без которого производство членораздельных звуков просто невозможно. Но в ходе дальнейшего развития речи, по мере того как у человека накапливается личный опыт общения, на передний план выдвигается слух речевой, оттесняя своего основателя на задний план. Именно речевой слух, как бо­лее тонкий, более емкий и более гибкий, чем слух языко­вой, являет собой истинно творческий подход к восприя­тию устной речи.

Языковой слух узнает и выделяет из речи окружающих только «свои» словесные знаки, отвлекаясь от частных особенностей их реального звучания, поскольку они не меняют лексического и грамматического значения. Его совершенно не интересуют различия в звучании, не ведущие к различию самих слов. Ему все равно в чьем именно ис­полнении и как именно произносятся те или иные слова, -лишь бы он эти слова знал. Из русскоязычной речи он из­влекает лишь то, что в ней есть от русского языка, и на этом его задача выполнена.

Между тем, любое звучащее слово, оставаясь самим со­бой, сохраняя самотождественность, в своих конкретных воп­лощениях никогда не бывает

точь – в – точь повторяющимся воспроизведением себя. Оно вечно переливается разнооб­разнейшими оттенками, тонами и полутонами. Причем одни и те же слова по-разному произносятся не только разными людьми, но и в устах того же самого человека всякий раз звучат иначе, чем прежде, в зависимости от его сиюминутного настроения, самочувствия, желания. Слова как при­надлежность языка - вещь неодушевленная; они не обла­дают просодическими качествами, тогда как голос - этот натуральный телесный «язык», на который «посажены» словесные знаки, и вносит нечто свое, голосовое, в их зву­чание. И все животворные модуляции голоса, имеющие акустическую выраженность, попадают под прицел рече­вого слуха.

Таким образом, речевой слух - это пристальное слеже­ние за непрерывностью всего речевого потока, за его общим звуковым тонусом. В отличие от языкового слуха, который безразличен к изменчивости звуковой реализации фонем, речевой слух с жадностью ловит ее. Он крайне заинтересо­ван в том, чтобы «схватить» малейший выход звуковой ди­намики за нормированный порог различения. Языковой слух может, например, не заметить «машинного» акцента в синтезированной речи робота, выделив в ней лишь зако­дированные элементы языка; может перепутать голоса ра­диодикторов, если они похожи; может не обратить внима­ния, кто говорит: коренной москвич или уроженец другого города, например Вологды, Одессы или Рязани; может про­пустить мимо ушей разницу в манере речи хорошо и дурно воспитанного человека, аристократа и простолюдина, свет­ского щеголя и монаха, трезвого и подвыпившего; может не заметить замену актера, озвучивающего роль в дублирован­ном фильме, или каких-то ноток в голосе другого, напри­мер горькую иронию. От речевого же слуха не ускользает ни одна случайность, ни одна «мелочь». Для него подобная незамечаемость непростительна, ибо любой признак звуча­щей речи информативен, психологически значим. Держать всех их под неусыпным контролем и должным образом ис­толковывать и оценивать входит в обязанность речевого слуха. Таким образом, речевой слух извлекает из устной речи гораздо

больше информации, чем слух языковой.

Умение чутко подмечать в речи окружающих помимо языковых признаков собственно речевые, порой еле-еле уловимые, брать их все на заметку и оценивать по смыслу не гарантируется наличием полноценного языкового слуха. Это требует специальной подготовки и интеллектуальной натренированности. Предельно обостренный речевой слух -одно из непременных требований к ряду областей профес­сиональной деятельности, таких как квалифицированная психологическая помощь, драматическое театральное искус­ство, дипломатическая служба, медицинская диагностика и судебная экспертиза в некоторых из аспектов (скажем, при симуляции какого-либо расстройства речи, или когда зло­умышленник меняет голос, или когда человек выдает себя за представителя другого сословия, другой профессии, дру­гой должности, или при решении вопроса о вменяемости либо невменяемости подсудимого).

Сенсорный механизм устной речи принимает ту продук­цию, которая выдается моторным механизмом. В их взаи­монаправленности языковой слух ориентируется на обще­принятое стандартное произношение, а речевой - на конкретное, индивидуальное произнесение. Отсюда вытекает, что в работе сенсорного механизма, как и в работе моторно­го механизма, имеются национальный и наднациональный корни. И в этом двукорневище языковый слух националь­но своеобразен, а речевой слух - общечеловеческая способ­ность. Чтобы в голосе себе подобного услышать недоуме­ние, ворчливость, озлобленность или умиление; чтобы по звучанию его речи догадаться о его возрасте, здоровье или нездоровье, душевном состоянии; о том, устал он или бодр, возбужден или спокоен, трезв или пьян, а может быть, одур­манен наркотиками, груба или изящна манера его речи, - для этого вовсе не обязательно быть носителем того же язы­ка. Достаточно быть, как и он, человеком...

Итак, на слуховой вход коммуникативной системы че­ловека поступает акустический сигнал. Совершенно очевид­но, что анализом и синтезом речевых

звуков, на чем мы ос­тановились при описании устройства слухового анализато­ра, процесс приема устного сообщения не заканчивается. По существу, эта фаза только предваряет понимание слы­шимого. При соединении двух слов в одно словосочетание их значения как бы сдвигаются по направлению друг к дру­гу и первое отражается на втором, т.е. происходит их пере­означение; при комбинации словосочетаний во фразу - сно­ва переозначение, образующее полный смысл услышанного, какого не имеет ни одно из входящих в нее слов и который открывается благодаря активной переработке поступившей информации. Хотя слова следуют друг за другом цепочкой, соответственно и воспринимаются они также линейно, по­нимается не переход от одного слова к другому, а содержа­ние всей фразы целиком. Слушая слова, человек думает о них не как об условных знаках, а о том, что стоит за этими словами.

Главной психологической особенностью понимания как завершающей фазы приема речи является то, что в результа­те переработки содержания возникает мысль по поводу ус­лышанного. Полученное смысловое целое сразу же может быть заново воспроизведено. Причем, и это чрезвычайно су­щественно, воспроизведено совсем другими, чем принятые, словами, но с сохранением тех же самых предметных значе­ний. Мы обычно не можем повторить слово в слово услышан­ное, но способны предать его смысл. Услышав, например, со­общение: «В последний день декабря температура воздуха по­низится до 36-38 градусов», - человек перефразировано возникнет: «Ого, на Новый год здорово похолодает».

Каким бы многословным ни было поступившее сообще­ние, его содержание можно при воссоздании свести к одно­му слову, равному по смыслу всем услышанным словам (ком­прессия); с другой стороны, каким бы малословным оно ни было - многими словами, даже несколькими фразами (де­компрессия). Если смысл понят, то он может быть и свернут, и развернут. Смыслу противостоит бессмыслица, т.е. отсут­ствие программного управления.

Во многих странах неоднократно проводились опыты по запоминанию бессмысленных звукосочетаний. И хотя ис­пытуемыми были носители разных языков, а эксперимен­таторами - представители разных научных школ, результат везде оказывался одинаковым: бессмысленный материал плохо воспринимается и еще хуже запоминается. Ибо бес­смыслица не поддается умственной переработке, а следова­тельно и перефразировке.

Именно в силу того что человек всегда стремится вник­нуть в смысл слышимого, который во многом задается ре­чевой интонацией, именно поэтому, если смысл прозвучав­шей фразы ему неясен, он спрашивает у того, кто ее произнес: «Что ты имеешь в виду?», или «Что ты хочешь этим сказать?», или что - то в этом роде. Хотя и хорошо расслышал эту фра­зу, и прекрасно знает значения всех входящих в нее слов. Так, услышав от жены: «Ребенок не наш, а мой», - муж тре­бует: «Изволь объяснить!» Или, услышав от начальника: «Можешь на работу не приходить», - сотрудник вопроша­ет: «Как прикажете вас понимать?!»

Таким образом, в работе сенсорного механизма устной речи можно выделить два уровня психологической актив­ности: собственно восприятие и собственно понимание. Восприятие - это анализ и синтез языковых средств, ис­пользованных для распознания словесных знаков. Понима­ние - это дифференциация и интеграция всех наличных сла­гаемых звучащей речи, несущих информацию. Само собой разумеется, что без восприятия понимания быть не может. Первый уровень служит естественной и необходимой базой второго; второй уровень - способствует успешности перво­го и дает возможности проверить достоверность услышан­ного. Образуя нерасторжимое целое, оба уровня обладают известной автономностью, вследствие чего они могут на­ходиться в неодинаковых рабочих состояниях. С одной сто­роны, может быть полноценным восприятие, но нарушенным понимание, как это происходит, в частности, при сенсорной афазии; с другой - нарушено восприятие, но полноценно понимание, как это бывает при тугоухости.

В заключение хотелось бы особо подчеркнуть, что прием устной речи столь же творческая функция человеческой пси­хики, как и выдача устной речи. Ибо и то и другое творимо смыслом.

Литература

1. Балонов Л.Я., Аеглин В.Л. Слух и речь доминантного и недоми­нантного полушарий. - Л., 1976.

2. Бельтюков В.И. Взаимодействие анализаторов в процессе вос­приятия и усвоения устной речи, - М., 1977.

3. Бекеши Л. Ухо // Восприятие: Пер. с англ. - М., 1974.

4. Бекеши А., Розенблит В.А. Механика улитки//Эксперименталь­ная психология. - М., 1963. Т. 2.

5. Болуэн де Куртенэ И.А. Введение в языкознание // Избранные труды по общему языкознанию. - М., 1963. Т. 2.

6. Гелъфанл С.А. Слух: Введение в психологическую и физиологи­ческую акустику: Пер. с англ. - М., 1 974.

7. Жинкин Н.И. Механизмы речи. - М., 1959.

8. Жинкин Н.И. Сенсорная абстракция // Проблемы обшей, возра­стной и педагогической психологии / Под ред. В.В. Давыдова. -М., 1978.

9. Запорожец А.В. и др. Восприятие и действие. - М., 1967.

 

10.Зимняя И.А. Смысловое восприятие речевого сообщения // Смыс­ловое восприятие речевого сообщения. - М., 1976.

11.Зинлер А.Р. Общая фонетика. - Л., 1960.

12.Зинченко В.И. Непроизвольное запоминание. - М., 1961.

13.Пражский лингвистический кружок: Пер. с чешек. - М., 1967.

14.Распознание образов: Пер. с англ. - М., 1970.

15.Ржевкин С.Н. Слух и речь в свете современных физических ис­следований. - М., 1936.

16.Сапожников М.А. Речевой сигнал в кибернетике и связи. - М.,

1963.

1 7. Соколов Е.Н. Восприятие и условный рефлекс. - М., 1958.

18. Трубецкой Н.С. Основы фонологии. - М., 1960.

19. Физиология речи. Восприятие речи (Серия «Руководство по физиологии»). - Л., 1976.

20.Фланаган Аж. Анализ и восприятие речи: Пер. с англ. - М., 1968.

21.Хоккет Ч. Грамматика для слушающего // Новое в лингвистике. Вып. 4. - М., 1965. •

22.Чистович А.А., Кожевников В.П. Восприятие речи // Руководство по физиологии. Физиология сенсорных систем, - Л., 1972. Ч. 2.

23.Якобсон Р., Халле М. Фонология и ее отношение к фонетике // Новое в лингвистике. - М., 1962. Вып. 2.

 

 

Этюд четвертый