Первый британский солдат погиб на Западном фронте 9 декабря 1939 года. На Нюрнбергском процессе генерал Йодль скажет: «Мы не потерпели поражение в 1939 году только потому, что во время польской кампании примерно 110 французских и британских дивизий на Западе бездействовали, стоя перед 23 немецкими дивизиями».
* * *
"Я не помню более жаркой погоды - я одевал лишь черный пиджак на шелковую рубашку. Большие реки, на которые надеялись поляки в своих оборонительных планах, почти повсюду обмелели, почва была твердой для движения танков и машин всех видов. Каждое утро генерал Айронсайд, стоя перед картой, делал пространные сообщения, которые очень скоро не оставили сомнений в том, что сопротивление Польши скоро будет подавлено". Уже 5 сентября Айронсайд доложил о прорыве польских оборонительных линий у Ченстохова, "что может привести к потере Польшей своего главного индустриального района". В конце заседания было решено, что, если французская армия начнет наступление против "линии Зигфрида", Британия пошлет на фронт свою авиацию. Но французы замерли на своих оборонительных позициях. 9 сентября Черчилль во второй раз в своей жизни руководил переброской авангарда британского экспедиционного корпуса во Францию. Он установил рабочие отношения с французским командованием.
Тем временем, мобилизовав свои силы, французы не решились пересечь "линию Зигфрида", где в то время сотне французских дивизий противостояли десять немецких. Впрочем, Гитлер априори был абсолютно уверен, что французы не выйдут за "линию Мажино". Более того, и Париж, и Лондон выразили готовность начать переговоры с Берлином, если немецкие войска будут выведены из Польши. Теперь Гитлер твердо знал, что и без помощи Муссолини он "решит" свою польскую проблему: западные союзники не двинутся вперед.
15 сентября 1939 года генерал Айронсайд доложил военному кабинету мнение высших французских военных чинов, что немцы после завоевания Польши "начнут крупномасштабную атаку на Западном фронте примерно через месяц". Айронсайд полагал, что наступление на Западе начнется в конце октября. Черчилль выразил сомнение по поводу этих прогнозов. Более вероятно, что немцы постараются расширить свою зону влияния на Юго-Востоке Европы - "в Польше, Венгрии и Румынии и постараются достичь такого взаимопонимания с Россией, согласно которому Россия получит часть Польши и возвратит себе Бесарабию". Размышляя о поразившем всех блицкриге, он приходит к выводу, что атакующая сила германских танковых дивизий может быть остановлена лишь "природными препятствиями, защищаемыми решительными войсками и мощной артиллерией".
В эти дни Черчилль мрачно смотрел на складывающуюся ситуацию. "Польша покорена за неделю; Франция представляет собой слабое отражение былой воинственной нации; русский колосс больше не является союзником, он может стать и противником; Италия не является другом. Япония не является союзником. Вступит ли Америка снова в войну? Силы британской империи пока нетронуты и она объединила их воедино, но она плохо подготовлена, хотя все еще владычествует на морях. Это позволило осуществить блокаду Германии". Германские торговые корабли замерли в портах, где они находились 3 сентября. В конце сентября примерно 325 германских торговых кораблей водоизмещением 750 тыс. тонн были интернированы в иностранных портах или конфискованы. В то же время германские подводные лодки начали топить английские суда. У англичан в то время был крупнейший в мире торговый флот (водоизмещением в 21 млн. тонн). У немцев имелось 60 боевых подводных лодок и еще одна сотня подводных лодок должна была быть готова в 1940 году.
Но Черчилль думал больше не о конкретных задачах британского флота, а о судьбе той эпической борьбы, в которую вступила его страна. Черчилль стремился найти развязки стратегических задач своей страны. Нужно при этом специально отметить, что в тот период, когда Черчилль уже не был в оппозиции, и в то же время еще не получил решающих рычагов власти (в период между началом второй мировой войны и маем 1940 года) проведение собственного курса было для него делом сложным. И все же основная стратегическая линия видна достаточно отчетливо. Речь шла прежде всего о том, как блокировать Германию в Европе.
Столкнулись две линии. Министр иностранных дел лорд Галифакс 14 сентября 1939 года изложил свои соображения о том, где должна быть прежде всего активизирована английская дипломатия: "Нейтральная и дружественная Италия представляется более ценной для нас, чем вовлеченные в войну на нашей стороне Балканы. Совместить же и то и другое практически невозможно". Черчилль придерживался противоположной точки зрения: в свете приготовлений Германии к нападению на Румынию "было бы чрезвычайно полезно, если бы Югославия присоединилась к Турции в оказании давления на Болгарию. Английскому правительству следовало бы оказать давление на Румынию, чтобы та предложила Болгарии южную часть Добруджи, которая полностью населена болгарами и которую Румыния захватила после последней балканской войны". Идея Черчилля заключалась в том, чтобы создать мощную Балканскую федерацию, способную постоять за себя против Германии и Италии.
В ответ Галифакс утверждал, что Гитлер, повернувшись к Балканам, одержит одну за другой серию быстрых и относительно "дешевых" побед. Черчилль убеждал, что, если Югославия и Турция сумеют сблизиться и войти в договорные отношения, победы Германии здесь могут быть достигнуты лишь дорогой ценой. Черчилль утверждал, что Советский Союз не может не быть обеспокоен выходом германских дивизий к Черному морю. В британских интересах "придать новое дыхание отношениям с Россией".
Второй момент, где Черчилль противостоял официальной дипломатии, касался умиротворения Италии за счет уменьшения военного присутствия английского флота в Средиземном море. Черчилль выступил также за подписание договора с Турцией. Если Турция боится заключать договор с Англией, если этот договор вызывает беспокойство Москвы - тем лучше! Пусть "подписание договора с Турцией произойдет параллельно с подписанием турецко-советского пакта. Мир увидит тогда, что Великобритания, Франция, Турция и СССР выступают за достижение взаимных соглашений либо друг с другом, либо с партнером противостоящей стороны”.
Основное различие в мировой политике Чемберлена и Черчилля заключалось в том, что первый смотрел и на Соединенные Штаты и на СССР с холодным подозрением, а Черчилль хотел заручиться поддержкой обеих великих держав. В то самое время, когда премьер-министр рассуждал, что победа Америки будет так же губительна для Британии, как и победа Германии, Черчилль начал переписку с президентом Рузвельтом. В конце сентября 1939 года Черчилль получил личное письмо Рузвельта. "Ввиду того, что вы и я занимаем сходные позиции в этой войне, я рад, что вы вернулись в адмиралтейство... Я приветствовал бы, если бы вы сочли возможным писать письма лично мне. Вы можете всегда посылать запечатанный конверт через свою службу или мою. Я рад, что вы закончили биографию Мальборо прежде чем началась война. Я наслаждался, читая эти тома". Черчилль немедленно ответил и подписал свое письмо: "Военно-морской деятель". Так началась знаменитая в дипломатической истории переписка. Она состоит из более чем 1000 писем с каждой стороны и в ней охвачены буквально все вопросы развернувшегося мирового конфликта.
Главной ареной политической борьбы для Черчилля продолжала оставаться палата общин. Гарольд Николсон записал в своем дневнике впечатления о выступлении Черчилля в палате общин 26 сентября 1939 года. Черчилль начал с того, что обратил внимание присутствующих, как странно для него спустя четверть века найти себя снова в том же самом зале перед теми же картами, воюя с тем же противником и решая те же проблемы. На его лице возникла огромных размеров улыбка, когда он добавил, глядя прямо в лицо премьер-министра: "Я не могу объяснить себе как произошла эта забавная перемена в моей судьбе". Вся палата утонула в хохоте, но у премьера не нашлось достоинства ответить хотя бы слабой улыбкой.
В те дни, когда никто в Англии не смел заглянуть в будущее, Черчилль напряженно искал способы изменения соотношения противостоящих друг другу сил. Выступая по радио 1 октября 1939 г., Черчилль сказал: "То, что русские стоят на разграничительной линии в Польше объясняется необходимостью обезопасить Россию от нацистской угрозы. В любом случае уже существует демаркационная линия и восточный фронт все же создан. Я не могу предсказать действия России, эта загадка обернута в тайну и находится внутри неизвестности. Но, возможно, существует ключ. Этим ключом являются национальные интересы России. Не может соответствовать интересам безопасности России то обстоятельство, что Германия способна разместиться на берегах Черного моря, или то, что она захватит балканские государства и подчинит народы Юго-Восточной Европы. Это было бы противоположно жизненным интересам России". Советско-германские противоречия неизбежны.
В ноябре и декабре 1939 г. Черчилль с исключительным вниманием следил за ситуацией в Скандинавии. Если Англия и Франция смогут лишить Германию доступа к шведской железной руде, то у них появится шанс на победу в войне. Военные специалисты в конечном счете не поддержали идеи Черчилля, указывая, что, в случае принятия его плана, Скандинавия на определенное время станет главным центром боевых действий англо-французов. Это осложнило бы для них действия в отношении Турции и также, главное, действия против немцев, в случае, если Германия решится вторгнуться на Балканы. Действия в Скандинавии резко сокращали английские возможности воздушным путем посылать подкрепления в Индию - это соображение тогда считалось критически важным.
К новому 1940 г. Черчилль сделал обзор положения обеих коалиций в мировом конфликте: "Существует некоторая схожесть между нынешней позицией и той, что имела место в конце 1914 г. Переход от мира к войне завершен. Моря к данному моменту очищены от кораблей противника, линия фронта во Франции стала статичной. Мы отбили первую атаку подводных лодок, которая в прежней войне началась только в феврале 1915 г. Во Франции линия фронта пролегает по государственной границе, что гораздо лучше положения 1915 года, когда 5 или 7 французских провинций находились в руках противника".
Разумеется, Черчиллем руководило желание найти оптимистическую точку зрения. К началу 1940 г. положение западных союзников было гораздо хуже, чем в 1914 г. Россия - Советский Союз не был союзником Запада, как это было в первой мировой войне. Министерство финансов уже начинало жаловаться на истощение долларовых запасов. Англия подписала пакт о взаимопомощи с Турцией, но в Лондоне уже трудно было найти средства, которыми можно было бы скрепить эти узы. Советско-финский конфликт ухудшил отношения Англии с Советским Союзом. Англия в это время продолжала обхаживать Италию, желая всеми возможными средствами оторвать ее от Германии. Но Муссолини уже твердо занял сторону Германии, хотя пока ему выгоднее было соблюдать видимость нейтральности. Черчилль в то время не знал, скажем, о письме, которое итальянский диктатор написал Гитлеру 3 января 1940 г.: "Решение нашего вопроса о жизненном пространстве лежит в России и нигде более. День, когда мы сокрушим большевизм, будет днем нашего триумфа. Затем придет очередь западных демократий".
19 января 1940 г. на бельгийской территории приземлился германский пилот с важнейшими документами. Плохая видимость не позволила ему выйти на аэродромы в Кельне. Он пытался уничтожить имевшиеся при нем документы, но бельгийская полиция успела вовремя - британское и французское правительства получили копии планов, из которых значилось, что германское командование готовится к вторжению в Бельгию, Голландию и северным путем во Францию. В тех, кто сам хотел спрятаться в скорлупе неверия в немецкое наступление, легко было заронить сомнение в аутентичности полученных документов. Черчилль же настаивал на достоверности этих документов, ведь худшее, что могли бы сделать для себя немцы - это подослать документы: в которых говорилось о возможности нарушения бельгийского суверенитета, что могло побудить бельгийцев примкнуть к англичанам к французам. Для немцев не было никакого смысла в подделке. Тем не менее сознательными и "интуитивными" примиренцами желаемое выдавалось за действительное. Бельгийский король вопреки очевидной опасности отказался стать союзником англо-французов и отказался поверить в планы, которые ему неожиданно достались.
В начале февраля 1940 г. премьер-министр Чемберлен сделал Черчилля членом высшего военного совета в Париже. Обсуждался вопрос о посылке весной 1940-го года в Финляндию воинских частей из Англии и Франции. Положительным с точки зрения Черчилля фактором был приход к власти во Франции кабинета Поля Рейно, обещавшего с большей энергией готовиться к войне. Личные отношения Черчилля с Рейно были гораздо более тесными, чем с Даладье (Рейно как и Черчилль выступал против Мюнхенского сговора). 22 марта Черчилль послал Рейно письмо: "Мы почти одинаково воспринимали международную обстановку последние 3-4 года и я полон надежд на тесное сотрудничество, я обещаю приложить все силы". На первом же заседании союзного совета с участием Рейно, Франция и Англия приняли торжественную декларацию, обещавшую "не заключать перемирия или договора о мире без взаимного согласия".
Готовясь к предстоящему конфликту, Черчилль усматривал две слабости в позиции Германии: отсутствие запасов железной руды и отсутствие запасов нефти. Основные месторождения этих ископаемых находились в противоположных концах Европы - руда шла к немцам из Швеции, а нефть в основном поставляла Румыния. Главной слабостью союзников Черчилль считал отсутствие национальной решимости сражаться до конца. "Ни Франция, ни Британия психологически не способны выдержать германский удар". Но этот вывод никто не должен был знать. Перед прессой и населением Черчилль развивал сугубо оптимистические мотивы. Он не желал слушать пессимистов и вступил в конфликт с начальником военно-морской разведки адмиралом Годфри, который, по его мнению, занижал успехи британской стороны. Отныне он брал Годфри на все совещания и тогда, когда писал свои речи - начальник разведки должен был проверять цифры. Годфри вспоминает о "самой эффективной из виденных мной машинисток, абсолютно молчаливой, в машинке три копии; Черчилль между двумя бокалами со спиртным и двумя сигарами ходит диктуя взад и вперед, одетый в обеденный пиджак, он стряхивает на пол пепел и проливает виски с содовой... Мое вмешательство он приветствует... Одну копию речи он предоставляет мне, чтобы я к 10 часам утра представил исправления и замечания".
Обычно же компаньонами при составлении речей был профессор Линдемен и парламентский секретарь адмиралтейства по фамилии Шекспир. Позже секретарь напишет в мемуарах: "Я вижу его диктующим речь, блуждающим по спальне в старых шлепанцах как лев в клетке. Руки за спиной, голова наклонена вперед. Сигара торчит изо рта и сквозь толстые клубы дыма он шепчет вибрирующие предложения молчаливой машинистке. У него нет заранее приготовленных заметок; он не готовит даже план будущей речи. Все эти замечательные фразы были порождены спонтанно в незатухающей печи его воображения".
* * *
Захваченные немецкие архивы говорят, что Гитлер в начале 1940 года считал, что "поддержание нейтралитета Норвегии является наилучшим курсом для Германии". Однако в феврале фюрер пришел к заключению, что "англичане собираются высадиться, я хочу оказаться здесь раньше". Окончательное решение Гитлер принял после того как Черчилль отдал приказ английскому эсминцу войти в норвежские территориальные воды и захватить германское судно "Альтмарк", на котором были английские военнопленные. Эта акция послужила детонатором планов Гитлера.
Выступая 5 апреля 1940 г. перед национальным советом консервативных ассоциаций, премьер-министр Чемберлен заявил, что Гитлер "пропустил свой автобус". Разделяя мнение, что не стоит травмировать национальную психику, Черчилль все же считал это выражение неудачным. Германия находилась на четвертом году интенсивного перевооружения, Англия и Франция (в лучшем случае) - на втором. Ход событий должен был вскоре определить, кто же пропустил автобус.
Черчилль стремился привлечь к антигитлеровской коалиции максимально возможные силы. 20 января 1940 года он обратился по радио к нейтральным странам, призывая Скандинавию, Бельгию и Голландию "выполнить свой долг в соответствии с ковенантом лиги Наций и выступить против агрессии и зла". Через несколько дней - 8 апреля Германия начала высадку войск в Норвегии. Черчилль пишет в мемуарах, что впервые увидел блицкриг. В течение 48 часов все стратегически важные пункты Норвегии оказались в руках немцев. Черчилль дал оценку их действий: "Безжалостность и маневренность, с которой действовали немцы, проводя эти большие операции, заставляет меня думать, что все это только прелюдия более масштабных событий. Возможно мы пришли сейчас к первому важному столкновению в этой войне".
22 апреля 1940 г. на заседание Высшего военного совета премьер Рейно сделал обзор военной ситуации, значительно ухудшившейся для западных союзников в связи с успехами немцев в Скандинавии: "География дала Германии постоянное превосходство из-за возможности внутренних перемещений войск". У немцев было 190 дивизий, из которых 150 могли быть использованы на Западном фронте. Против этих сил союзники имели 100 дивизий, из которых 10 были английскими. Черчилль напомнил Рейно, что в предшествующей войне Германия, имея население 65 млн. человек, сумела мобилизовать 248 дивизий, из которых 207 в конце войны были на Западном фронте. Франция со своей стороны мобилизовала 117 дивизий, из которых 110 были на Западном фронте; Великобритания - 89 дивизий, из которых 63 были на Западном фронте. В целом 173 дивизии союзников сдерживали 207 германских дивизий на Западном фронте. Равенство было достигнуто только тогда, когда прибыли американцы с их 34 дивизиями. Насколько же хуже, - говорил Черчилль, - положение сегодня. Германское население составляет 80 млн., из которых можно создать триста дивизий. Франция едва ли может рассчитывать, чтобы к концу года на Западном фронте будет 20 английских дивизий. "Поэтому, - заключил Черчилль, - мы стоим перед фактом превосходства, которое приближается к соотношению 2:1. Германия имеет также превосходство в авиации, артиллерии и общем объеме военных запасов".
Черчилль полагал, что Италия близка к объявлению войны западным союзникам и думал о том, какие меры следует предпринять Англии в Средиземном море. Было решено в случае германского вторжения в Голландию войти в Бельгию без предварительного уведомления. Королевские военно-воздушные силы будут бомбить германские военно-промышленные объекты. Хотя в речах генералов и политиков было немало бравады, на этой конференции Черчилль по трезвом размышлении пришел к выводу, что на Западе союзникам не избежать поражения.
Тем временем поражение в Норвегии вызвало чрезвычайное недовольство англичан. Даже выступавший от имени правительственной партии консерваторов Леопольд Эмери процитировал знаменитые слова Кромвеля, обращенные к долгому парламенту: "Вы сидели здесь слишком долго для того, чтобы сделать что-либо хорошее. Уходите - я говорю вам. Во имя господа Бога, уходите!". Как пишет Черчилль в воспоминаниях, эти страшные слова отражали общее настроение в стране. Они были произнесены в тот момент, когда Германия приготовилась к удару на Западе.
В Берлине представленный генералами немецкий план наступления был назван фюрером "верхом посредственности". Немецкие генералы желали, по существу, простого повторения шлиффеновского замысла о наступлении через Бельгию, но Гитлера план Шлиффена не устраивал. Как и французы, почти все немецкие генералы считали альтернативный вариант - наступление в направлении лесного массива Арденн невозможным. Лишь Манштейн, Рунштедт и Гудериан увидели таящиеся в Арденнах возможности. Манштейн слал на верх меморандум за меморандумом –всего шесть, в которых торопил военное командование, пока Гальдер не послал его с повышением в Восточную Пруссию (командовать корпусом). Новый командующий корпусом согласно германскому протоколу должен был представиться главе государства. Обычно это бывала дежурная церемония. Но не в этот раз. Гитлер провел со своим генералом все утро 17 февраля и вдвоем они выработали план, который не смогли, не посмели отвергнуть руководители ОКХ – Браухич и Гальдер.
Мощные танковые колонны прорвутся через лесистые Арденны там, где французы ожидают их меньше всего. Никакой имитации Шлиффена – времена изменились, оружие нападения опять превосходят оружие защиты, германская согласованность будет соединена с мощью германских моторов. План “Sichelschnitt” – «Болезненный удар» требовал четких согласованных действий трех групп германских армий.
План Манштейна, соединенный с собственными идеями Гитлера, был прост, но обещал победу. Группа армий «Б» под командованием Федора фон Бока прорывается через Бельгию в Северную Францию, имитируя непреложность идей Шлиффена. Если ему удастся зайти за французские части с севера, то он неизбежно и мощно будет угрожать Парижу. Если французы и (высадившиеся) англичане встанут всей силой на его пути и даже оттеснят на восток – тогда еще лучше. И чем дальше на восток уйдут французы основными своими силами, тем замечательнее.
На левом фланге группа армий «С» (генерал Вильгельм Риттер фон Лееб) постарается заставить французов всерьез защищать линию «Мажино», а, по возможности и прорвать ее. Но в любом случае решать судьбу войны будет не он. А командующий группой армий «А» генерал Рундштедт, который прорвется через Арденны, захватит переправы через Сомму и Динан, проскользнет между Седаном и Динаном, а затем повернет на северо-запад по долине реки Соммы к Амьену, Аббевилю и побережью Ла-Манша. Именно здесь будут задействованы семь из десяти танковых дивизий вермахта. У Лееба на юге не будет ни одной танковой дивизии, а у Бока только три.
Немцы надеялись на превосходство в воздухе. Да, у их было меньше самолетов, чем у французов, но на войне качество нередко парализует количество. Превосходный «Мессершмитт-109» преобладал над французскими моделями в скорости, маневренности, вооружении. В штурмовик «Юнкерс-87» не имел аналогов как борец с танками и другой наземной силой противника. Мильх и Кессельринг были талантливыми воздушными стратегами. На земле главной ударной силой становился танк «Марк-VI». Второй германский танк – «Марк-III» уступал лучшим французским и британским моделям, но в тени своего старшего коллеги был достаточно полезен. Решающей особенностью тактического превосходства немцев было то, что их танки были объединены в дивизии и не были обременены другими родами войск. Это был кулак современной войны, о которой проницательно думали накануне Гудериан, де Голль и Тухачевский, то только первый реализовал свои идеи. И хотя у немцев танков было меньше, чем у французов (2400 против 3000) их консолидированная мощь принесла результаты.
Французы встретили войну без гения, хотя бы отдаленно напоминающий наполеоновский. Французская армия уступала германской в численности дивизий (101 против 120), но что важнее, армия победительница 1918 года не считала ужным менять победные порядки. Французы сражались с пресловутой пушкой в 75 мм, у них были устаревшая техника, их стратеги не шли дальше Жофра и Фоша. Их танки были вспомогательным орудием, их самолеты не шли в ногу с танками. Главная надежда французов 1939 года – это их «западный фронт в бетоне» – «линия Мажино», система весьма солидных укреплений, устаревшая как только танки начали играть первую скрипку в боевых действиях. Усидеть в новой войне не за какой бетонной стеной было невозможно. Но этого тогда никто не знал. Более того, вся Европа верила, что герои Вердена не посрамят себя. Семь миллиардов франков было израсходовано на пресловутую линию укреплений, которая должна была спасти следующее поколение французов от геноцида. Но «линия Мажино» имела недостаточную протяженноять – менее 150 километров фортификаций. О оставалось 400 километров абсолютно незащищенной границы – там, где Франция соприкасалась с Бельгией.
Французскому военному командованию не оставалось ничего иного, кроме как предусмотреть рывок вермахта по проторенной дороге 1914 года. В этом случае вся мощь французской армии должна была обрушиться на надвигающегося врага, для этого следовало послать основную массу французских дивизий на север от «линии Мажино». «4 октября 1939 года маршал Гамелен издает приказ, по которому предполагается в случае нарушения Германией бельгийского суверенитета, выйти в Бельгии на линию реки Шельды. Это было целесообразно и с точки зрения необходимости стыковки с ожидаемым британским экспедиционным корпусом (во Франции никогда не забывали, что Британия в 1914-1918 годах, начиная почти с нуля, создала многомиллионную армию. В декабре 1939 года англичане прислали пять своих превосходных дивизий, но это было все, что они имели. В четыре первых месяца 1940 года Лондон прислал спешно созданные еще четыре дивизии, но их подготовка, их качество оставляли желать лучшего. Да и французские войска, если руководствоваться хотя бы воспоминаниями начальника Британского генерального штаба Аланбрука, первого лорда Адмиралтейства Черчилля и президента Франции Лебрена, не напоминали победоносную армию 1918 года. Особенно тяжелое впечатление оставляло моральное состояние этих войск, слабость их воли к победе, исчезновение пресловутого elan vital – боевого порыва.
8 мая 1940 года Гитлер окончательно установил дату наступления на Западе - через два дня. Именно 8 мая лейбористы начали атаку на правительство, обвиняя его в некомпетентности. Возмущенный Чемберлен заявил, что не боится критики и что у него "есть друзья в палате общин". Это было, по меньшей мере, неудачное выражение. Обращение к партийной политике в час национальной опасности сделало премьер-министра уязвимым. Удар нанес бывший премьер Ллойд Джордж (эту речь Черчилль назвал "последним сокрушительным вторжением мистера Ллойд Джорджа в дела палаты общин"). Ветерану британской политики было около восьмидесяти лет, но он мобилизовал свои силы. Старинный друг Черчилля - Виолетта Бонэм Картер (дочь Асквита) назвала эту речь "самой сильной из его речей - голос, жесты, все было использовано, чтобы нанести подлинный удар". Ллойд Джордж использовал слова Чемберлена о "друзьях": "Вопрос не стоит о том, кто является другом премьер-министра. Поставлен гораздо более важный вопрос. Премьер просит о жертве. Нация готова на любые жертвы до тех пор, пока правительство ясно показывает к чему оно стремится и до тех пор, пока нация уверена, что ее лидеры делают все от них зависящее. Я должен торжественно заявить, что сам премьер-министр должен дать образец жертвенности, потому что ничто не может содействовать победе в этой войне больше, чем сдача им своих полномочий". В долгой парламентской истории Англии вряд ли звучали более убийственные слова.
* * *
В начале мая 1940 года Англия жила своей традиционной неспешной и размеренной жизнью. Поезда ходили по расписанию, рестораны радовали набором вин, британское общество свято соблюдало традиции. Уик-энды были особенно приятны - над островом стояли могучие антициклоны и потрясающей красоты погода дарила дни, один лучше другого. Правда, экономика еще несла следы болезни 30-х годов и в стране насчитывалось более миллиона безработных. Но на заправочных станциях продавали бензин и корабли со всего света пришвартовывались к пирсам могучих британских портов.
Утром 10 мая страшная новость обрушилась на Лондон. Немцы нанесли свой давно ожидаемый удар, они вступили в Голландию и в Бельгию, поворачивая в направлении французской границы. В 11 часов утра Черчилль был призван на Даунинг-стрит 10 к премьер-министру. Здесь уже находился лорд Галифакс. Он и Черчилль сели за стол напротив Чемберлена. Тот спросил, о ком он должен просить короля, предлагая кандидатуру премьер-министра, и посмотрел прямо в лицо обоим министрам. Черчилль пишет в мемуарах, что "у него было много важных событий в общественной жизни, но это, безусловно, было самым важным. Обычно я много говорил, но на этот раз я молчал. Биографы Чемберлена утверждают, что тот предпочел бы Галифакса. Но я продолжал молчать, и последовала долгая-долгая пауза. Она безусловно длилась дольше, чем 2 минуты. Наконец заговорил Галифакс. Он сказал, что, поскольку он не является членом палаты общин, для него будет трудным осуществление функций премьер-министра в подобной войне... Затем впервые заговорил я. Я сказал, что не пойду на контакты ни с кем из оппозиционных партий до тех пор пока король не поручит мне образовать правительство".
Черчилль возвратился в адмиралтейство, где в его комнате находился голландский посол, только что прилетевший из Амстердама. Судьба страны была решена в течение нескольких часов. Такие меры, как открытие шлюзов не могли помочь, немцы уже пересекли внешнее ограждение и находились в центре страны. Но мысли Черчилля были далеко - Чемберлен находился у короля и Черчилль ждал вестей оттуда. Наконец поступило приглашение прибыть в королевский дворец в шесть часов вечера. Лишь две минуты понадобилось ему, чтобы проехать к Букингемскому дворцу. Вокруг не было народа. Черчилль прошел к королю, тот попросил его сесть. "Я предполагаю, что вы знаете для чего я вас позвал?" Черчилль ответил: "Я просто не могу представить себе - зачем?" Король засмеялся и сказал: "Я хочу попросить вас сформировать правительство". Черчилль без малейшей паузы сказал, что немедленно пошлет за лидерами лейбористской и либеральной партий. Помимо общего кабинета министров, он предложил сформировать узкий состав военного кабинета в количестве шести или пяти министров.