Халед Хоссейни
Я сидел у его кровати, пока он не заснул,
потом отправился на поиски другой гостиницы.
Я и ведать не ведал тогда, что целый год
пройдет, прежде чем Сохраб заговорит вновь.
Мое предложение Сохраб так и не принял. И не
отверг. Он понимал: однажды повязки снимут, боль-
ничную одежду заберут. Что тогда делать малень-
кому хазарейцу-беспризорнику, куда податься? Сил
не осталось, в душе пустота и безразличие, веры
никому нет, как нет и возврата к прежней жизни.
Зато есть дядюшка с его Америкой.
Что ждет его там?
Но рассуждать о будущем для меня — непоз-
волительная роскошь. Не до того, от демонов бы
отбиться.
В общем, не прошло и недели, как по раска-
ленному летному полю мы подошли к самолету,
и воздушный лайнер унес сына Хасана в Аме-
рику.
Позади были ужасы, впереди туман.
Однажды, году этак в 1984-м, в видеомагазине
во Фримонте ко мне подошел парень со стака-
ном кока-колы в руке, показал на кассету с «Ве-
ликолепной семеркой» и спросил, смотрел ли я
этот фильм.
— Тринадцать раз, — любезно ответил я. —
Чарльз Бронсон умирает, Джеймс Кобурн и Ро-
берт Вон тоже.
Парень взглянул на меня так, будто я плюнул
ему в стакан.
Бегущий за ветром
— Ну спасибо тебе, приятель.
Кассету он, само собой, не купил.
Так Америка преподала мне урок: у нас не
принято раскрывать, чем кончается фильм. Со-
вершившему этот смертный грех уже не отмыть-
ся, всеобщее презрение покрывает его.
В Афганистане все было наоборот: люди ста-
рались заранее разузнать побольше насчет кон-
ца. Стоило нам с Хасаном вернуться из кинотеат-
ра «Зейнаб» с какого-нибудь индийского фильма,
как на нас все накидывались — Али, Рахим-хан,
Баба, толпа отцовских приятелей и дальних род-
ственников, вечно слонявшихся по двору и по
дому. Только и слышно было: «А она находит
свое счастье? А его мечты исполняются или все
идет прахом? А конец счастливый?»
|
|
А какой конец у истории про меня и Хасана?
Счастливый или нет?
Кто знает!
Все-таки жизнь — не индийский фильм. Зенда-
ги мигозара, жизнь продолжается, любят повто-
рять афганцы. И нет ей дела до героев и героинь,
завязок и кульминаций, прелюдий и финалов,
жизнь просто неторопливо движется вперед, слов-
но пропыленный караван кучи.
И хотя в прошлое воскресенье случилось ма-
ленькое чудо, это дела не меняет.
Жарким августовским днем 2001-го (месяцев
семь тому назад) мы прибыли домой. Сорая
встречала нас в аэропорту. Я очень давно ее не
видел. Только когда она обхватила меня за шею
14 Бегущий за ветром
Халед Хоссейни
и меня овеял яблочный запах ее волос, я до
конца понял, как соскучился.
— Ты как утреннее солнышко после темной
ночи, — шепнул я.
— Что?
— Ничего. — Я коснулся губами ее уха. —
Это я про себя.
Она присела перед Сохрабом на корточки и
взяла мальчика за руку.
— Салям, Сохраб-джан. Я твоя Хала Сорая.
Мы все тебя заждались.
Сердце у меня сжалось. В улыбке жены, в ее
заплаканных глазах я увидел воплощенный образ
материнства. Как жаль, что у нас нет своих детей!
Глядя в сторону, Сохраб переступил с ноги на
ногу.
Из кабинета на втором этаже Сорая устроила
спальню для Сохраба. На постельном белье раз-
ноцветные змеи парили в синем небе, у шкафа к
стене была приклеена полоска бумаги с дюйма-
ми и футами — измерять рост мальчика, на
видном месте стояла корзинка с книжками, иг-
рушками и акварельными красками.
|
|
Сохраб безучастно сидел на кровати в своей
белой футболке и новых джинсах, купленных
перед отлетом в Исламабаде, — все это болта-
лось на нем как на вешалке. Лицо у него по-
прежнему было смертельно бледное, под глаза-
ми — темные круги. Глядел он на нас так же
равнодушно, как в госпитале за обедом — на
тарелки с рисом.
Бегущий за ветром
Сорая спросила, как ему понравилась комна-
та. Я обратил внимание, что она старается не
смотреть ему на запястья с розовыми шрамами и
в то же время глаз не может от них отвести.
Сохраб наклонил голову и, не говоря ни слова,
засунул руки под себя. Посидел немного и лег.
Когда минут через пять мы заглянули в комнату,
он уже спал.
Мы тоже легли. Сорая заснула у меня на
груди. А у меня, как водится, была бессонница.
И с демонами я был один на один.
Где-то в середине ночи я встал и отправился
к Сохрабу. Мальчик спал. Предмет, торчащий из-
под подушки, оказался моментальной фотогра-
фией, на которой Рахим-хан запечатлел его вме-
сте с отцом.
Со снимка мне щербато улыбался брат.
«Отец разрывался между тобой и Хасаном. Он
любил вас обоих, но свое чувство к Хасану
вынужден был скрывать», — писал Рахим-хан в
своем письме. Да, я был законный сын, наслед-
ник всего, что отец нажил, в том числе и неис-
купленных грехов. А мой сводный брат не имел
никаких прав на отцовское богатство, зато уна-
следовал его чистоту и благородство. В глубине
души Баба, наверное, втайне считал его своим
настоящим сыном.
Я осторожно засунул фото обратно под по-
душку и внезапно понял, что во мне уже нет ни
зависти, ни ревности, ни желчи. Поразительно,
при каких обыденных обстоятельствах на чело-
века нисходит прощение. Ни торжественного на-
|
|
Халед Хоссейни
строения, ни молитвенного экстаза. Просто клу-
бок боли, копившейся столько лет, вдруг сам
собой истаял и исчез в ночи.
Следующим вечером к нам на обед пришли
генерал и Хала Джамиля. Прическа у тещи сде-
лалась короче, а волосы — темнее. С собой она
принесла гостинец — миндальный пирог.
При виде мальчика Хала Джамиля воскликнула:
— Машалла! Какой же ты красивый! Сорая
говорила, что ты очень хорошенький, но одно
дело — услышать, а другое увидеть!
И она вручила ему синий свитер с высокой
горловиной.
— Это я для тебя связала. На следующую
зиму будет в самый раз.
Сохраб принял подарок.
Генерал, опираясь обеими руками на трость,
глядел на Сохраба словно на какую-то диковин-
ную безделушку.
— Здравствуй, молодой человек. — Вот и все,
что он сказал.
Теща забросала меня вопросами насчет моих
травм — в свое время всем было сообщено, что на
меня напали грабители. Нет, необратимых по-
вреждений у меня нет. Да, через пару недель про-
волочный каркас снимут и я смогу есть, как все
люди. Да, конечно, я буду прикладывать ревень с
сахаром, чтобы шрамы быстрее зажили. И т. д. и т. п.
Мы с генералом попивали вино в гостиной, а
жена с Халой Джамилей накрывали на стол.
Слушая мой рассказ о талибах и Кабуле, тесть
Бегущий за ветром
кивал в нужных местах, при упоминании о чело-
веке, продававшем свой протез, поцокал языком.
Про казнь на стадионе «Гази» и Асефа я упоми-
нать не стал. Рахим-хана генерал знал по Кабулу
и скорбно покачал головой, услышав про его
болезнь. Но, судя по взглядам, какие тесть бро-
сал на Сохраба, дремлющего на диване, мы топ-
тались вокруг да около основной темы.
Расправившись с обедом, генерал решительно
отложил вилку и взял быка за рога.
— Амир-джан, так ты расскажешь нам, отку-
да взялся этот мальчик?
— Икбал-джан! Что за вопросы ты зада-
ешь? — возмутилась Хала Джамиля.
— Пока ты занята своим вязанием, моя доро-
гая, мне приходится заботиться о том, что гово-
рят в обществе о нашей семье. Люди будут спра-
шивать. Им захочется узнать, почему какой-то
хазарейский мальчик живет под одной крышей с
моей дочерью. Что мне им ответить?
Сорая уронила ложку.
— Можешь им сказать...
Я взял жену за руку:
— Спокойно, Сорая. Все в порядке. Гёнерал-
сагиб совершенно прав. Люди будут спрашивать.
— Но, Амир...
— Не стоит волноваться. — Я повернулся к
тестю: — Дело в том, генерал-сагиб, что мой
отец спал с женой своего слуги и прижил с ней
ребенка по имени Хасан. Его недавно убили.
Мальчик на диване — сын Хасана. Он мой пле-
мянник. Вот так и отвечайте, если вас спросят.
Халед Хоссейни
Все выпучили на меня глаза.
— И вот еще что, генерал-сагиб. Никогда
больше не называйте его «хазарейским мальчи-
ком» в моем присутствии. Моего племянника зо-
вут Сохраб.
За столом воцарилось глубокое молчание.
Назвать Сохраба «спокойным» не повора-
чивался язык. Ведь это слово подразумевает
некую умиротворенность, плавность, безмятеж-
ность. Спокойствие — это когда жизнь течет
неторопливо, чуть слышно, но уверенно.
А если жизнь застыла и не движется, то ка-
кая она? Оцепенелая? Безмолвная? И есть ли
она вообще?
Вот таким и был Сохраб. Молчание облегало
его словно кокон. Мир не стоил того, чтобы о
нем говорить. Мальчик не жил, а существовал,
тихо и незаметно.
Порой мне казалось, что люди в магазине, на
улице, в парке не видят Сохраба, смотрят сквозь
него, будто никакого мальчика и нет. Сижу, чи-
таю, подниму глаза от книги — а Сохраб сидит
напротив меня, словно возникнув из ничего. Он
не ходил, а скользил словно тень, даже движения
воздуха не чувствовалось. А большую часть вре-
мени он спал.
Сорая очень расстраивалась из-за маленького
молчуна. Мы еще приехать не успели, а жена
уже напридумывала для него и занятия по плава-
нию, и футбол, и кегли. И что ее ждало? Ни разу
не раскрытые книжки в детской, линейка для
Бегущий за ветром
измерения роста без единой отметки, нетронутые
составные картинки-пазлы? О своих собствен-
ных несбывшихся мечтах я уж и не говорю.
А вот в мире было неспокойно. Во вторник
утром, 11 сентября, рухнули башни-близнецы и
настали большие перемены. Всюду замелькали
американские флаги: на антеннах такси, на одеж-
де прохожих, даже на замызганных кепках попро-
шаек. Как-то прохожу мимо Эдит, уличной музы-
кантши, каждый день играющей на аккордеоне
на углу Саттер-стрит и Стоктон-стрит, а у той
на футляре инструмента — американский флаг.
Вскоре США подвергли Афганистан бомбар-
дировке, на политическую сцену опять вышел
Северный альянс, талибы, словно крысы, попря-
тались по пещерам. Зазвучали названия городов,
знакомые мне с детства: Кандагар, Герат, Мазари-
Шариф. Когда я был совсем маленький, Баба
возил меня с Хасаном в Кундуз, мы втроем сиде-
ли в тени акации и по очереди пили арбузный
сок из глиняного горшка — вот и все, что сохра-
нила память. Теперь с уст Дена Разера, Тома
Брокау46 и многочисленных посетителей кофеен
не сходила битва за Кундуз, последний оплот
талибов на севере. В декабре представители пуш-
тунов, таджиков, узбеков и хазарейцев собрались
в Бонне, и под недремлющим оком ООН начался
политический процесс, призванный положить ко-
нец кровопролитию, длящемуся уже более двад-
цати лет. Каракулевая шапка и зеленый чапан
Хамида Карзая приобрели популярность.
Все это прошло мимо Сохраба.
Халед Хоссейни
Мы с Сораей занялись кое-какими проектами,
связанными с Афганистаном, причиной тому был
не только гражданский долг, но и тишина, воца-
рившаяся на втором этаже нашего дома, безмол-
вие, засасывающее, словно черная дыра. Меня
никогда не привлекала общественная деятель-
ность, но когда позвонил Кабир, бывший посол в
Софии, и попросил оказать посильную помощь в
больничном проекте, я согласился. Небольшой
госпиталь стоял когда-то у самой афгано-паки-
станской границы, там оперировали беженцев,
подорвавшихся на минах. Но деньги кончились,
и госпиталь закрыли. Мы с Сораей вызвались
руководить проектом. Теперь большую часть
времени я проводил в своем кабинете за элект-
ронной почтой: вербовал по всему миру участни-
ков, хлопотал о субсидиях, организовывал меро-
приятия по сбору средств. И убеждал себя, что,
привезя сюда Сохраба, поступил правильно.
Новый год мы с Сораей встретили у телеви-
зора. Выступал Дик Кларк47, густо сыпалось кон-
фетти, люди целовались, поздравляли друг друга,
радостно восклицали. А у нас дома с приходом
нового года ничего не изменилось. Все окутыва-
ла тишина.
Четыре дня тому назад (сейчас март 2002 го-
да), в холодный дождливый день, произошло ма-
ленькое чудо.
Мы с Сораей, Халой Джамилей и Сохрабом
отправились в парк Лейк-Элизабет во Фримон-
те на собрание афганцев. Генерал недели две
Бегущий за ветром
как отправился на родину — ему предложили в
Афганистане министерскую должность. С серым
костюмом и карманными часами было покон-
чено. Хала Джамиля намеревалась последовать
вслед за супругом, как только он худо-бедно обу-
строится. Она ужасно скучала по мужу, беспоко-
илась о его здоровье — и мы настояли, чтобы
она пока переехала к нам.
В прошлый вторник — первый день весны —
был афганский Новый год, Солинау, Афганцы с
берегов всего залива Сан-Франциско участвова-
ли в праздничных собраниях и мероприятиях.
У меня, Сораи и Кабира был и еще повод для
радости: наша маленькая больница в Равалпинди
неделю назад открылась — пока, правда, только
педиатрическое отделение, без хирургии. Однако
начало было положено.
Все последние дни светило солнце, но в вос-
кресенье с самого утра зарядил дождь. Афган-
ское счастье, горько усмехнулся я, встал с кро-
вати и, пока Сорая спала, совершил утренний
намаз. В словах молитвы я давно уже не путался.
На место мы прибыли около полудня. Куч-
ка людей пряталась под наскоро сооруженным
навесом. Кто-то уже жарил болани, дымились
чашки с чаем, исходило паром блюдо ауша из
цветной капусты. Из аудиоплеера разносился
хриплый голос Ахмада Захира. Наверное, наша
четверка выглядела забавно, когда мы шагали по
мокрой траве: впереди я с Сораей, за нами Хала
Джамиля, Сохраб в необъятном желтом дожде-
вике — замыкающий.
Халед Хоссейни
— Чему улыбаешься? — спросила Сорая, за-
крываясь от дождя газетой.
— Афганцы и Пагман неразделимы. Даже ес-
ли настоящие сады Пагмана далеко.
Вот и навес. Жена и теща сразу направились
к полной женщине, жарящей болани со шпина-
том. Сохраб вошел было под пластиковую кры-
шу, но сразу выскочил обратно под дождь, руки
в карманах дождевика, мокрые волосы — пря-
мые и каштановые, как у Хасана — облепили
голову, встал у грязной лужи и смотрит в нее.
Его никто не замечал. Со временем расспросы
насчет нашего приемного сына — какой стран-
ный! — поутихли, чему мы были несказанно
рады, ибо порой соотечественники бывают на
редкость бестактны. Чего стоит одно только
преувеличенное сочувствие, которым нас долго
душили, все эти возгласы вроде «О ганг бичара»
(«Бедный немой малыш»). Новость, на наше сча-
стье, давно потускнела, и сейчас Сохраб для всех
слился с пейзажем.
Я пожал руку Кабиру, невысокому седому
человеку. Он представил меня целой дюжине
новых знакомых, среди которых были отставной
учитель, инженер, бывший архитектор, хирург —
ныне хозяин ларька с хот-догами в Хейворде. Все
они в Кабуле были знакомы с Бабой, все его
уважали, у всех он сыграл в жизни определенную
роль. По их словам, мне очень повезло. Ну как
же, у меня ведь был такой замечательный отец.
Мы поговорили про тяжелую и, наверное,
неблагодарную работу, ждущую Хамида Карзая в
Бегущий за ветром
связи с проведением Лоя жирга46 и с грядущим
возвращением короля после двадцати восьми лет
изгнания. Мне вспомнилась ночь дворцового пе-
реворота 1973 года, когда под звуки стрельбы
небо полыхало серебром, — Али тогда обнял
меня и Хасана и сказал: не бойтесь, идет охота
на уток.
Кто-то рассказал анекдот про Муллу Насред-
дина, все засмеялись.
— Твой отец любил хорошую шутку, — ска-
зал Кабир.
— А ведь правда.
Я с улыбкой вспомнил, что первое время
даже американские мухи пришлись Бабе не по
душе. Сидя на кухне с мухобойкой, он с отвраще-
нием смотрел на зловредных насекомых, суетли-
во ползающих по стене и с поспешным жужжа-
нием перелетающих с места на место, а потом
прорычал:
— В этой стране даже мухи куда-то торопятся!
Часам к трем дождь перестал, но небо по-
прежнему хмурилось. Подул холодный ветер.
Народу прибавилось. Афганцы поздравляли друг
друга, обнимались, целовались, делились угоще-
нием. В мангалах разожгли угли, далеко разнесся
запах куриного кебаба и чеснока. Поставили кас-
сету с каким-то новым, неизвестным мне певцом.
Весело кричали дети, один Сохраб неподвижно
стоял возле урны в своем желтом дождевике и
смотрел вдаль.
Немного погодя, когда бывший хирург под-
робно рассказывал мне, как они с Бабой вместе
Халед Хоссейни
учились в восьмом классе, Сорая дернула меня за
рукав:
— Погляди-ка, Амир!
Штук шесть воздушных змеев парило в воз-
духе — желтые, красные и зеленые пятна на
сером фоне.
Продавец змеев расположился неподалеку
от нас.
— А ты не хочешь поучаствовать? — спроси-
ла жена.
Я подумал. Передал ей чашку с чаем. Подо-
шел к продавцу и указал на желтого змея, обтя-
нутого тканью.
— Солинау мубарак, — пожелал мне торго-
вец, принял двадцатку и вручил деревянную шпу-
лю с намотанной лесой.
— Вас тоже с Новым годом, — ответил я,
проверяя на прочность покрытый «жидким стек-
лом» шпагат. Метод проверен еще мной и Хаса-
ном: зажать лесу между большим и указатель-
ным пальцем и как следует дернуть. Из пореза
сразу же показалась кровь. Продавец ухмыльнул-
ся. Я улыбнулся ему в ответ.
Сохраб так и стоял около урны, только те-
перь глядел в небо. Со змеем в руках я подошел
к нему.
— Нравится материал? — спросил я.
Сохраб посмотрел на меня, на змея, потом
опять на небо. Волосы у него были совсем мок-
рые, даже струйки по щекам стекали.
— Я где-то читал, что в Малайзии при помощи
воздушных змеев ловят рыбу, — сказал я. — Ты об
Бегущий за ветром
этом наверняка не знал. К змею привязывают лес-
ку с крючком, и он летит себе над мелководьем.
Тень на воду не падает, и рыба не пугается. А в
Древнем Китае генералы посылали войскам при-
казы на змеях. Это правда. Я тебя не обманываю.
Я показал мальчику окровавленный палец:
__ Тар — в отличном состоянии.
Краем глаза я видел, что Сорая наблюдает
за нами из-под навеса, руки стиснуты на груди.
В отличие от меня, она постепенно оставила
попытки заинтересовать чем-то мальчика. Воп-
росы без ответа, пустые взгляды, молчание —
все это было ей слишком больно, и она решила
подождать лучших времен. Вдруг что-то сдвинется.
Я послюнил палец и выставил руку вверх.
— Твой отец просто топнул бы ногой и по-
смотрел, куда полетит пыль. Он много таких
штучек знал. — Я опустил руку. — Ветер вроде
западный.
Сохраб в молчании смахнул капельку воды
с мочки уха и переступил с ноги на ногу
Сорая как-то спросила у меня, какой у него
голос. Я сказал, что и сам уже забыл.
— Я тебе не говорил, что твой отец луч-
ше всех бегал за змеями в Вазир-Акбар-Хане?
А может, и во всем Кабуле, — продолжил я,
тщательно привязывая лесу к петельке посе-
редке крестовины. — Все соседские мальчишки
ужасно ему завидовали. Он даже в небо не смот-
рел, когда бежал. Говорили, он следует за тенью
змея. Но я-то его знал лучше. Он не гнался за
тенью. Он просто... знал, где змей упадет.
Халед Хоссейни
Сразу пять змеев взмыли в небо. Люди с
чашками в руках задрали головы.
— Поможешь мне запустить его? — спросил я.
Сохраб глянул на змея и опять уставился в небо.
— Ладно, один справлюсь.
Я ухватил шпулю левой рукой и отмотал
фута три шпагата. Желтый змей, лежащий на
траве, вздрогнул.
— Тебе предоставляется последняя возмож-
ность.
Но Сохраб не сводил глаз с двух змеев, паря-
щих высоко над деревьями.
— Ну что же. За дело.
И я сорвался с места и зашлепал по лужам,
зажав в кулаке конец лесы и стараясь держать
змея высоко над головой. Как давно я не за-
пускал змеев! Вот уж, наверное, посмешище-то.
Шпуля в левой руке потихоньку разматывалась,
леса резала в кровь правую руку. Ветер подхва-
тил змея, и я ускорил бег. Еще порез, и еще.
Шпуля быстро завертелась.
Все, дело сделано. Можно остановиться, пере-
вести дух. И посмотреть на небо.
Мой змей маятником качался в вышине из
стороны в сторону, слышался тихий шелест, буд-
то бумажная птица машет крыльями. Кабульские
зимы так и ожили у меня в памяти. Мне опять
было двенадцать лет, и все старые навыки ко
мне вернулись.
Рядом кто-то стоял. Я скосил глаза. Это был
Сохраб, руки в карманах дождевика. Бежал вслед
за мной, вот ведь как.
Бегущий за ветром
— Хочешь подержать? — спросил я.
Сохраб не ответил. Но руки у мальчика сами
собой выскочили из карманов. Помедлив, он ух-
ватился за протянутую ему лесу. Я быстро вы-
брал слабину. Сердце у меня колотилось.
Мы стояли с ним бок о бок, высоко задрав
головы. Дети, визжа, играли в догонялки, по пар-
ку разносилась музыка из какого-то старого ин-
дийского фильма, мужчины постарше молились,
преклонив колени на пластиковые коврики, пах-
ло мокрой травой, дымом и жареным мясом...
Если бы я мог, я бы остановил время.
Зеленый змей подлетел поближе к нашему.
Его направлял мальчишка с прической ежиком и
в майке с надписью печатными буквами «RОСК
RULES». Мальчишка поймал мой взгляд, улыб-
нулся и помахал мне рукой. Я помахал ему в ответ.
Сохраб передал мне лесу.
— Так, — сказал я. — Давай-ка преподнесем
ему урок. А?
Отсутствующее выражение исчезло с лица
Сохраба, глаза его больше не казались стеклян-
ными. Они ожили. В них появился азарт. Щеки
раскраснелись.
Он ведь еще ребенок, как я мог забыть об
этом!
Зеленый змей потихоньку подбирался к нашему.
— Не будем торопиться, — прошептал я. —
Ну, давай... иди ко мне...
Зеленый занял позицию чуть выше нашего,
не подозревая о ловушке, которую я ему при-
готовил.
Халед Хоссейни
— Смотри, Сохраб. Это один из любимых
приемов твоего отца. Старый приемчик под на-
званием «подпрыгни и нырни».
Сохраб учащенно сопел, изо всех сил вцепив-
шись в вертящуюся шпулю. Стоило мне мигнуть,
как шпулю уже держали маленькие мозолистые
руки с треснувшими ногтями. Где же Сохраб?
Откуда взялся мальчик с заячьей губой? И поче-
му все засыпал слепящий снег, пахнущий курмой
из репы, орехами и опилками? Как тихо стало.
Только откуда-то издалека доносится голос хро-
мого старого слуги, зовущий нас домой.
Зеленый змей теперь прямо над нами.
— Сейчас ударит, — шепнул я Сохрабу. —
Момент настал.
Зеленый помедлил немного. Ринулся вниз.
— Готов! — воскликнул я.
Я проделал все блестяще. И это после
стольких-то лет! Рывок в сторону — и мой змей
увернулся. Слегка отпустить лесу, резко дернуть.
Еще раз. Еще. Теперь мы выше. Описываем по-
лукруг.
Все, братишка, сопротивление бесполезно. Ле-
са-то твоя с треском перерезана. Прием Хасана
сработал.
Зеленый, кувыркаясь и трепыхаясь, снижается.
Люди у нас за спиной свистят и хлопают.
Я вне себя от радости.
Сияющий Баба аплодирует мне с крыши.
Смотрю на Сохраба.
Он кривит рот.
Он улыбается!
Бегущий за ветром
Не может быть!
Ватага мальчишек уже кинулась вдогонку за
змеем.
Моргаю, и улыбка исчезает с лица мальчика.
Но она была! Я сам видел!
— Хочешь, я принесу тебе этого змея?
Кадык у Сохраба дергается. Волосы развева-
ются по ветру.
По-моему, он кивает.
Слышу собственный голос:
— Для тебя хоть тысячу раз подряд!
Бросаюсь вслед за змеем.
Всего-навсего улыбка. Она ничего не решает,
ничего не исправляет. Такая мелочь. Вздрогнув-
ший листок на ветке, с которой вспорхнула испу-
ганная птица.
Но для меня это знак. Для меня это пер-
вая растаявшая снежинка — предвестник весны.
Бегу. Взрослый мужик в толпе визжащих де-
тей. Смешно, наверное. Но это неважно. Ветер
холодит мне лицо. На губах у меня улыбка ши-
риной с Панджшерское ущелье.
Я бегу.