Бегущий за ветром
Мне вдруг вспомнилась фраза, которую я где-
то слышал или читал. «В Афганистане много
детей, но мало детства».
— Возьми себе, — устало сказал я. — Фото-
графия твоя.
— Спасибо.
Послышался цокот копыт, мимо нас проехал
запряженный лошадью экипаж. Звенели коло-
кольчики на сбруе.
— Я последнее время много думал о мече-
тях, — вымолвил Сохраб.
— Да? Почему вдруг?
— Просто они не шли у меня из головы. —
Он взглянул на меня. Только сейчас из глаз у
него полились слезы. — Можно тебя спросить,
Амир-ага?
— Разумеется.
— А Господь... — Сохраб всхлипнул, — Гос-
подь низвергнет меня в ад за то, что я сделал
тому человеку?
Я попытался его обнять. Мальчик отшатнулся.
— Конечно, нет.
Как мне хотелось прижать его к себе, прилас-
кать, утешить, объяснить, что ему не в чем себя
винить. Слишком сурово судьба обошлась с ним
самим.
Лицо у Сохраба немного разгладилось.
— Папа мне говорил, что нельзя никому при-
чинять зло, даже плохим людям. Вдруг они про-
сто не умеют иначе. И потом, самый плохой
человек может однажды исправиться.
— Не всегда, Сохраб.
Халед Хоссейни
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Асефа, человека, который обидел тебя,
я знаю с детства. Наверное, ты сам это понял из
нашего с ним разговора. Когда-то давно (лет мне
было, как сейчас тебе) он пытался... побить меня.
Хасан меня спас. Он был очень смелый и встал
за меня горой. И вот однажды Асеф жестоко
оскорбил твоего папу. Это была месть с его
стороны. А я не сделал ничего, чтобы помочь
Хасану, как он когда-то помог мне.
— Почему люди так цепляются к папе? —
спросил Сохраб дрожащим голоском. — Он в
жизни никому не сделал ничего плохого.
— Твой папа был очень хороший человек, ты
прав. Только вот что я стараюсь тебе втолковать,
Сохраб-джан. В этом мире есть плохие люди,
которые никогда не станут хорошими. Иногда
приходится давать им отпор. Мне следовало раз-
делаться с Асефом, еще когда я был мальчиш-
кой. Ты сделал это за меня. Он получил по
заслугам.
— Думаешь, папа рассердился бы на меня?
— Наверняка нет. В Кабуле ты спас мне
жизнь. Он бы гордился тобой.
Сохраб вытер лицо рукавом. Рыдания сотря-
сали его маленькое тело.
— Я скучаю по отцу и по маме, — прохрипел
он. — И я скучаю по Сасе и Рахим-хан-сагибу.
Только... хорошо, что их со мной нет. Так мне
порой кажется.
— Почему это? — Я коснулся его руки, и
мальчик резко отдернул ее.
Бегущий за ветром
— Потому что... я не хочу, чтобы они видели
меня таким. Я грязный. — Сохраб всхлипнул. —
Я полон греха.
— На тебе нет грязи, — возразил я.
— Эти люди...
— И не смей так думать о себе.
—...они такое вытворяли... со мной... главный
и два его помощника...
— На тебе нет грязи и нет греха. — Я взял-
таки его за руку, как он ни выдирался. — Я не
обижу тебя. Обещаю.
Обнять его. Привлечь к себе.
Сохраб весь напрягся. Обмяк. Спрятал лицо у
меня на груди.
Между теми, кто вскормлен одной грудью, су-
ществует братство. Но оно есть и между мною и
маленьким мальчиком, смочившим слезами мою
рубаху. Нас навеки связала победа над Асефом.
Когда же задать ему вопрос, который не дает
мне уснуть по ночам? Может быть, сейчас и
настал подходящий момент?
— Поедешь со мной в Америку? Будешь жить
со мной и моей женой.
Сохраб не ответил.
Ведь ему надо было выплакаться.
Целую неделю я не заговаривал про Америку,
будто этот вопрос меня вовсе не интересовал.
И вот в один прекрасный день мы с Сохрабом
взяли такси и отправились на смотровую пло-
щадку Дамани-Ко, «край горы». Отсюда, со ска-
листого выступа на склоне одного из холмов
Халед Хоссейни
Маргаллы, открывался прекрасный вид на Исла-
мабад с его зелеными проспектами и белыми
зданиями. Таксист сказал нам, что оттуда можно
разглядеть президентский дворец, а после дож-
дя, когда воздух чист, видны даже земли за Ра-
валпинди44. Глаза его в зеркале заднего вида пе-
ребегали с меня на Сохраба и обратно. Моя
физиономия была уже не такая опухшая, зато
желтизны прибавилось.
Мы сели на скамеечку в тени эвкалипта, иде-
альное место для любителей пикников на приро-
де. Был жаркий день, солнце стояло высоко, небо
словно выцвело. На соседних лавках лакомились
самсой и пакорой, слышалась знакомая мне ин-
дийская мелодия из какого-то старого фильма,
по-моему, из «Пакизы». Ребятишки играли в мяч,
заливисто смеялись, кричали. Вспомнилась крыса
в кабинете директора детского дома в Карте-Се,
и у меня вдруг дыхание перехватило.
Во что мои соотечественники превратили
родную землю!
— Что с тобой? — спросил Сохраб.
— Ничего страшного, — улыбнулся я. — Уже
прошло.
Мы расстелили на нагретом солнцем столе
гостиничное полотенце и принялись играть в
панджпар. Музыка не утихала, теперь мотивы
шли все больше незнакомые.
— Смотри, — Сохраб картами указал на яс-
треба, кружившего в неохватном небе.
— Я и не знал, что в Исламабаде есть ястре-
бы, — сказал я.
Бегущий за ветром
— И я не знал. — Мальчик не отрывал глаз
от птицы. — А там, где ты живешь, они есть?
— В Сан-Франциско-то? Наверное. Только
они как-то не попадались мне на глаза.
Я надеялся, он спросит еще о чем-нибудь. Но
Сохраб перетасовал карты и сказал, что хочет есть.
Пришлось достать из бумажного пакета кофту.
Сам-то я питался исключительно протертыми ба-
нанами и апельсинами — с этой целью пришлось
одолжить у госпожи Фаяз на неделю блендер. Чаш-
ка вместо тарелки, соломинка вместо ложки.
Сохраб подал мне салфетку и проследил, что-
бы я хорошо вытер губы. Я благодарно улыбнул-
ся, и он ответил мне улыбкой.
— Твой папа и я были братьями, — неожи-
данно вырвалось у меня. Тогда, у мечети, я поче-
му-то не смог ему об этом сказать. Только тай-
нам между нами места теперь не было. — У нас
был один отец.
Сохраб отложил лепешку.
— Папа никогда не говорил, что у него есть
брат.
— Он и не знал.
— Почему?
— Ему не сказали. И мне никто ничего не
сказал. Все выяснилось совсем недавно.
У Сохраба сделалось такое лицо, будто он
видит меня впервые в жизни.
— А почему люди скрывали это от папы?
— Я сам себе задавал этот вопрос. И ответ
мне совсем не понравился. Скажем так: в гла-
зах других мы не годились друг другу в братья.
Халед Хоссейни
— Потому что он был хазареец?
Я заставил себя посмотреть ему прямо в глаза.
— Да.
— А ваш отец одинаково любил тебя и папу?
Озеро Карга. Мы пускаем камешки по воде,
и плоский голыш Хасана рикошетит целых во-
семь раз. Баба хлопает Хасана по плечу.
Больничная палата, с лица Хасана сняли по-
вязки, волнение и радость отца.
— Думаю, он любил нас одинаково, только
каждого по-своему.
— Ему было стыдно за папу?
— Нет. Думаю, ему было стыдно за самого
себя.
Мы уехали со смотровой площадки ближе к
вечеру, разморенные зноем. Всю дорогу я чув-
ствовал на себе взгляд Сохраба.
Возле магазина я попросил водителя остано-
виться и купить мне телефонные карты.
Когда стемнело, мы лежали на кроватях у себя в
номере и смотрели телевизор. Два служителя Алла-
ха с седеющими бородами и в белых чалмах отвеча-
ли на звонки правоверных со всего света. Мусульма-
нин из Финляндии по имени Аюб поинтересовался,
попадет ли его сын в ад за то, что его штаны
висят на бедрах слишком низко, даже трусы видны.
— Я однажды видел Сан-Франциско на кар-
тинке, — сообщил Сохраб.
— Правда?
— Там был красный мост и высокий дом с
острой верхушкой.
Бегущий за ветром
— Тебе бы на улицы посмотреть, — сказал я.
— Они такие интересные?
Муллы на экране оживленно обсуждали тему.
— Они такие крутые, что, когда машина одо-
левает подъем, видишь только ее капот и небо.
— Страшно, наверное. — Сохраб повернулся
спиной к телевизору.
—• Только на первых порах. Быстро привыкаешь.
— А снег там идет?
— Нет. Зато тумана хоть отбавляй. Ты хоро-
шо запомнил фото с красным мостом?
— Да.
— Иногда туман такой плотный, что моста
совсем не видно. Из мглы торчат только две
башни.
— Ух ты! — В его улыбке было удивление.
— Сохраб?
— Да?
— Ты подумал над тем, о чем я тебя спросил?
Улыбка исчезла у него с лица. Муллы в теле-
визоре пришли к выводу, что сын Аюба отпра-
вится прямиком в ад. А нечего таскать такие
неприличные штаны.
— Я подумал, — выговорил Сохраб.
— И что?
— Мне страшно.
— Понятное дело, — ухватился я за соломин-
ку — Но ты быстро выучишь английский и
привыкнешь...
— Я не об этом. Хотя... Только самое страш-
ное другое...
— Что?
Халед Хоссейни
Сохраб сел на кровати и подтянул колени к
подбородку.
— Что, если я тебе надоем? Что, если я не
понравлюсь твоей жене?
Я сполз со своей койки и сел рядом с ним.
— Ты никогда не надоешь мне, Сохраб. Обе-
щаю. Ты ведь мой племянник, помни. А Сорая-
джан очень добрая. Поверь мне, мы будем лю-
бить тебя. Это я тоже обещаю.
Я взял его за руку. Сохраб поежился, но руку
не отдернул.
— Я не хочу опять в приют, — тихо сказал он.
— Этого никогда не будет. — Я стиснул ему
руку. — Ты поедешь домой вместе со мной.
Он беззвучно заплакал. Через минуту его рука
сжала мою.
Мы кивнули друг другу.
Дозвонился я с четвертой попытки.
— Алло, — прозвучал в трубке голос Сораи.
В Исламабаде половина восьмого вечера.
Значит, в Калифорнии половина восьмого утра.
Сорая уже час как на ногах и скоро уйдет на
работу.
— Это я. — Сидя на кровати, я смотрел на
спящего Сохраба.
— Амир! — радостно вскрикнула она. —
У тебя все хорошо? Где ты?
— В Пакистане.
— Почему ты не звонил? Я так волновалась!
Мама каждый день молилась и совершала назр.
— Прости. Сейчас у меня все хорошо.
Бегущий за ветром
Я сказал ей, что уезжаю на неделю, самое
большее на две. А прошел уже почти месяц.
— Скажи Хале Джамиле, пусть прекратит
истребление овец, — улыбнулся я.
— Почему «сейчас»? И что такое у тебя с
голосом?
— Не волнуйся за меня. Все замечательно.
Честное слово, Сорая. Мне надо о многом рас-
сказать тебе, я давно собирался. Но сперва самое
важное.
— Слушаю тебя, — сказала она уже более
спокойным тоном.
— Я вернусь не один. Со мной приедет ма-
ленький мальчик. Его надо будет усыновить.
— Что?
Я посмотрел на часы.
— У меня на этой дурацкой телефонной карте
всего пятьдесят семь минут, а мне столько всего
надо тебе сказать... Сядь, пожалуйста.
Судя по звукам, к телефону подтащили стул.
— Ну, — сказала жена.
И впервые за пятнадцать лет нашего брака я
поведал ей все. Раньше я не мог без ужаса поду-
мать о признании. А теперь у меня прямо камень
с души упал. Мне кажется, сама Сорая испытала
нечто подобное, когда рассказала мне о своем
прошлом во время сватовства.
Когда я закончил свой рассказ, она плакала.
— Что ты на это? — спросил я.
— Не знаю, что и подумать, Амир. Столько
всего сразу...
— Я понимаю.
Халед Хоссейни
Она высморкалась.
— В одном убеждена: он должен жить с нами.
Я настаиваю.
— Это точно? — Я закрыл глаза и улыбнулся.
— И ты еще спрашиваешь? Ведь он твой
каум, родственник, значит, и мой тоже. Ты не мо-
жешь выгнать его на улицу. — Она помолчала. —
А какой он из себя?
Я поглядел на спящего Сохраба.
— Очень милый и серьезный.
— Невинная душа. Хочу его видеть.
— Сорая?
— Да?
— Достет дарум. Я люблю тебя.
— И я тебя. — В ее голосе звучала улыбка. —
Только будь осторожен.
— Постараюсь. И вот еще что. Не говори
родителям, кто он. Я сам.
— Ладно.
И мы закончили разговор.
Тщательно постриженную лужайку перед аме-
риканским посольством в Исламабаде украшали
круглые цветочные клумбы и декоративные кус-
ты. Само здание, невысокое и белое, мало чем
выделялось из рядовой застройки. Металлодетек-
торы живо реагировали на каркас, скрепляющий
мою челюсть, и на всех трех КПП меня обыскали.
Когда же мы попали в само посольство, мне будто
плеснули в лицо ледяной водой — кондиционеры
работали на совесть. Я назвал свое имя секретар-
ше — худощавой блондинке за пятьдесят в беже-
Бегущий за ветром
вой блузке и черных брюках, — и она улыбнулась
мне. Впервые за много дней передо мной предста-
ла женщина, одетая не в бурку или шальвар-ка-
миз. Постукивая карандашом по столу, блондинка
просмотрела список записавшихся на прием, на-
шла мое имя и предложила сесть.
— Лимонаду не желаете?
— Я — нет, спасибо.
— А ваш сын?
— Простите?
— Вот этот милый молодой джентльмен, —
улыбнулась она Сохрабу.
— Да, будьте любезны. Благодарю вас.
Мы с Сохрабом сели на кожаный диван, рядом
с которым стоял американский флаг на длинном
древке. Мальчик взял со стеклянного столика
журнал и принялся невнимательно листать.
— Что? — вдруг спросил он.
— Не понял?
— Ты улыбаешься.
— Просто я думал о тебе.
Мой племянник нервно усмехнулся, взял дру-
гой журнал и пролистал за полминуты.
— Не бойся, — я коснулся его руки, — ты
среди друзей. Успокойся и будь как дома.
Хороший совет. Мне самому не помешало бы
последовать ему. А то сижу как на иголках. Да
тут еще шнурок развязался.
Секретарша поставила перед малышком вы-
сокий стакан — лимонад со льдом:
— Пожалуйста.
Сохраб застенчиво улыбнулся.
Халед Хоссейни
— Большое спасибо, — произнес он по-анг-
лийски. Еще он знал, как будет «до свидания».
Вот и весь его запас иностранных слов.
— Не за что, — рассмеялась дама в брюках и,
постукивая каблучками, вернулась за свой стол.
— До свидания, — вежливо произнес Сохраб.
Ручки у невысокого Реймонда Эндрюса были
маленькие, чистенькие, ухоженные, на безымян-
ном пальце блестело обручальное кольцо. Ру-
копожатие вялое. «Наши судьбы теперь в этих
руках», — подумал я, усаживаясь напротив чинов-
ника. На стене у него за спиной рядом с топогра-
фической картой США висел рекламный плакат
фильма «Отверженные». В горшке на подоконни-
ке росли помидоры.
— Закурите? — спросил Эндрюс глубоким
баритоном, удивительным для такой тщедушной
фигурки.
— Нет, благодарю.
На Сохраба едва взглянул. На меня и вовсе
старается не смотреть. К чему бы это?
Эндрюс достал из ящика стола початую пачку
сигарет и щелкнул зажигалкой. Намазал руки
лосьоном (баночка явилась из того же ящика).
С зажатой в зубах сигаретой посмотрел на по-
мидорный куст. Закрыл ящик и выдохнул дым.
— Ну что же, — глаза его сощурились, —
рассказывайте.
Я почувствовал себя как Жан Вальжан перед
инспектором Жавером45. Пришлось напомнить
самому себе, что я на американской земле, что
Бегущий за ветром
этот господин — не противник мне, а союзник и
что помогать людям вроде меня — его работа.
— Я намерен усыновить этого мальчика и
увезти с собой в Штаты.
— Рассказывайте, — повторил он, аккуратно
стряхивая пепел в мусорную корзину.
Я изложил ему версию, которая созрела у меня
в голове, пока я разговаривал с Сораей. В Афгани-
стан я прибыл, чтобы разыскать сына моего свод-
ного брата. Мальчик проживал в детском доме в
ужасающих условиях. Я заплатил директору энную
сумму и забрал племянника. И вот мы в Пакистане.
— Вы приходитесь ребенку дядей?
— Да.
Эндрюс взглянул на часы, протянул руку и
повернул горшок с помидорами.
— Кто-нибудь может удостоверить этот факт?
— Да. Только я не знаю, где этот человек
сейчас.
Чиновник повернулся ко мне и кивнул. Лицо
его ничего не выражало.
Он хоть в покер-то играет своими нежными
ручками?
— Челюсть у вас закована в металл, как я
предполагаю, вовсе не потому, что так велит мода?
Да, Сохраб, вляпались мы с тобой.
— В Пешаваре на меня напали грабители.
— Я так и думал. — Он откашлялся. — Вы
мусульманин?
— Да.
— Практикующий?
— Да.
Бегущий за ветром
§
Халед Хоссейни
По правде говоря, последний раз я молился
Аллаху, когда доктор Амани сказал, что прогноз
у Бабы неблагоприятный. И молитвы вспомни-
лись сами собой, не зря в школе зубрил.
— Хотя в вашем положении это не так уж и
важно. — Он провел рукой по безукоризненно
уложенным волосам.
— Что вы имеете в виду?
Я взял Сохраба за руку. Мальчик вопро-
сительно смотрел то на меня, то на чинов-
ника.
— Ответ получится очень длинным. Можно
для начала дать вам краткий совет?
— Слушаю вас.
Эндрюс затушил сигарету и сморщился.
— Откажитесь от этой затеи.
— Простите?
— Не подавайте заявления об усыновлении.
Ничего не выйдет. Вот вам мой совет.
— Принято к сведению, — мрачно сказал я. —
Может, объясните почему?
— Значит, вам понадобился длинный ответ, —
бесстрастно произнес Эндрюс и сдвинул руки
вместе, будто собираясь пасть на колени перед
образом Девы Марии. — Предположим, все в
вашем рассказе правда, хотя даю голову на отсе-
чение, вы кое о чем умолчали. А кое-что доба-
вили. Но не это важно. Вы здесь, он тоже здесь,
все остальное побоку. Так вот, ваше заявление
столкнется с серьезными препятствиями. Начать
с того, что этот ребенок — не сирота.
— А кто же он тогда?
Бегущий за ветром
— С юридической точки зрения он сиротой
не является.
— Его родителей расстреляли прямо на ули-
це. Соседи это видели.
Хорошо еще, Сохраб не понимает по-английски!
— У вас имеется свидетельство о смерти?
— О смерти? Это в Афганистане-то? Там у боль-
шинства населения нет свидетельств о рождении.
Глаза у чиновника так стеклянными и оста-
лись.
— Сэр, не я составляю законы. Как бы вы ни
возмущались, вам придется доказывать, что его
родители умерли. Мальчик должен быть офици-
ально признан сиротой.
— Но...
— Я еще не закончил. Ведь вам нужен длин-
ный ответ. Следующая сложность — взаимодей-
ствие с властями страны, где ребенок родился.
Это и вообще не просто, а если речь идет об
Афганистане — тем более. Американского по-
сольства в Кабуле нет. Это очень затрудняет
дело. Вопрос становится почти неразрешимым.
— Так что же мне делать? Выкинуть мальчи-
ка на улицу?
— Я этого не говорил.
— Его изнасиловали. — Мне вспомнились ко-
локольчики и подведенные глаза.
— Очень сожалею. — Полнейшее равноду-
шие, словно про погоду говорит. — Но для Служ-
бы иммиграции и натурализации это не повод
для выдачи молодому человеку визы.
— Что вы хотите этим сказать?
Халед Хоссейни
— Если желаете как-то помочь своей родине,
переведите деньги какой-нибудь достойной бла-
готворительной организации. Или идите добро-
вольцем в обслугу лагеря беженцев. Но в данный
конкретный момент мы не рекомендуем гражда-
нам США усыновлять афганских детей.
— Идем, Сохраб, — сказал я на фарси и
поднялся с места.
Мальчик скользнул ко мне и прижался голо-
вой к моему бедру. На фото Хасан с сыном
стояли в такой же позе.
— Можно еще вопрос, мистер Эндрюс?
— Слушаю.
— У вас есть дети?
Сощурился. Моргнул. Впервые за все время.
— Так есть или нет? Вопрос очень простой.
Молчание.
— Так я и думал. На вашем месте должен
сидеть человек, который понимает, каково это —
хотеть ребенка.
Я направился к выходу, Сохраб за мной.
— А вам можно задать вопрос? — ожил Эн-
дрюс.
— Валяйте.
— Вы успели пообещать мальчику, что возь-
мете его с собой в Америку?
— И что, если успел?
Он покачал головой:
— Давать обещания детям — дело опасное. —
Вздохнул и опять открыл ящик стола. — Так вы не
отступитесь?
— Не отступлюсь.
Бегущий за ветром
Эндрюс протянул мне визитку:
— Тогда советую обратиться к хорошему адво-
кату по делам иммиграции. Омар Фейсал работа-
ет здесь, в Исламабаде. Скажите, что вы от меня.
— Спасибо, — пробормотал я и взял карточку.
— Желаю удачи.
Выходя из кабинета, я оглянулся. Ярко осве-
щенный солнцем, Реймонд Эндрюс смотрел в окно,
пальцы его нежно гладили помидорный куст.
— Всего наилучшего, — попрощалась с нами
секретарша.
— Ваш босс мог бы быть и полюбезнее, —
пожаловался я.
Как она отреагирует? Округлит глаза и скажет
что-нибудь вроде: «Известное дело. Все жалуются»?
Она понизила голос:
— Бедный Рей. После смерти дочери он про-
сто сам не свой.
Я вопросительно поднял бровь.
— Самоубийство, — прошептала дама в брюках.
В такси на пути в гостиницу Сохраб прижался
головой к окну, не отрывая глаз от проплываю-
щих мимо элегантных зданий, осененных эвкалип-
тами. Его дыхание то и дело туманило стекло.
Сейчас спросит меня, как прошла беседа.
Но он так и не спросил.
За закрытой дверью ванной шумно лилась
вода. С первого дня нашего пребывания в гости-
нице Сохраб взял в привычку мыться перед сном
Халед Хоссейни
не меньше часа. В Кабуле-то горячего водоснаб-
жения было не сыскать днем с огнем.
Пока он отмокал в благоухающей пене (ну
теперь-то ты чистый, Сохраб?), я позвонил
Сорае.
Рассказал о нашем разговоре с Реймондом
Эндрюсом.
Спросил:
— Что скажешь?
— Давай считать, что он не прав.
Она звонила в несколько международных
агентств по усыновлению. За афганского ребенка
никто из них не берется, но ведь еще не вечер.
— Как родители восприняли новость?
— Мадар рада за нас. Ты же знаешь, как она
к тебе относится, что бы ты ни сделал, ей все по
душе. Падар... ну, по нему никогда не поймешь.
Он не торопится раскрывать душу.
— А ты сама рада?
Она переложила трубку в другую руку.
— Малышу-племяннику будет хорошо с нами, уж
мы постараемся. Только бы нам было хорошо с ним.
— Я того же мнения.
— Меня одолевают мысли: какое блюдо ему
понравится больше всего? Какой предмет в шко-
ле он полюбит? Вот дура-то, правда? — Сорая
засмеялась.
Сохраб наконец закрыл кран. Слышно было,
как мальчик плещется в ванне.
— Ты молодчина, — восхитился я.
— Да, чуть не забыла! Я ведь позвонила Кэке
Шарифу!
Бегущий за ветром
Это он читал стихи на нашей нике (написаны
они были почему-то на фирменном бланке ка-
кой-то гостиницы). Это его сын держал у нас над
головами Коран, когда мы с Сораей, озаряемые
фотовспышками, выходили на сцену.
— И что сказал дядюшка?
— Он постарается что-нибудь для нас сде-
лать, переговорит с приятелями из службы им-
миграции.
— Вот это новость так новость! — обрадо-
вался я. — Жду не дождусь, когда ты увидишься
с Сохрабом.
— Я жду не дождусь, когда увижусь с тобой.
Трубку я повесил с улыбкой.
Вот и Сохраб вышел из ванной.
После нашей беседы с Реймондом Эндрюсом
он и десяти слов не проронил. Буркнет что-то
невразумительное и опять молчит.
Забравшись в кровать, мальчик натянул оде-
яло до подбородка и почти сразу уснул.
Я протер пятачок на запотевшем зеркале и
побрился. Старомодные бритвы в гостинице, еще
с «безопасными» лезвиями. В ванне я валялся,
пока вода не остыла и кожа не покрылась му-
рашками. Образы из прошлого и мысли о буду-
щем уносили меня далеко-далеко...
Редкозубая улыбка Омара Фейсала — смугло-
го круглолицего брюнета с ямочками на ще-
ках — была сама любезность. Под мышкой адво-
кат держал раздутый поношенный портфель без
ручки, на локтях коричневого вельветового кос-
Халед Хоссейни
тюма красовались кожаные заплаты. Чуть ли не
каждую фразу он начинал со смеха и извинений.
Что-то вроде: Простите, я буду в пять. Ха-ха.
Когда я ему позвонил, он настоял, что сам ко
мне подъедет.
— Таксисты в этом городе — народ ушлый. —
Его английский был безупречен. — Почуют ино-
странца — сразу сдерут втридорога.
И вот Омар у нас в номере, источает улыбки
и извинения, сопит и потеет.
Стоило ему полезть в портфель за блокно-
том, как на мою кровать высыпалась целая куча
бумаг. Число просьб о прощении удесятерилось.
Одним глазом Сохраб смотрел на телеэкран
(звук был выключен), другим — на адвоката.
Я сказал мальчику утром, что к нам придет
юрист, и Сохраб не стал задавать липших во-
просов, только кивнул и прилип к телевизору.
— Вот он. — Желтый блокнот в руках у
Фейсала. — Надеюсь, мои дети унаследуют орга-
низационные способности матери. Извините, на-
верное, вы не это хотели услышать от перспек-
тивного адвоката. Ха-ха-ха.
— Реймонд Эндрюс очень высокого мнения
о вас.
— Мистер Эндрюс. Да, да. Достойнейший че-
ловек. Позвонил мне и рассказал про вас.
— Неужели?
— Да, да.
— Значит, положение, в котором я оказался,
вам известно.
Фейсал смахнул с верхней губы капельки пота.
Бегущий за ветром
— Мне известна версия мистера Эндрюса.
С застенчивой улыбкой он повернулся к Со-
храбу и произнес на фарси:
— А это, наверное, юноша, из-за которого
весь сыр-бор.
— Разрешите представить вам Сохраба, —
сказал я. — А это господин Фейсал, адвокат,
о котором я тебе говорил.
Сохраб соскользнул с кровати и пожал Омару
руку.
— Салям алейкум, — произнес он тоненьким
голоском.
— Алейкум салям, Сохраб. А ты знаешь, что
тебя назвали в честь великого воина?
Сохраб молча кивнул, вернулся на свою кро-
вать и лег на бок, не отрывая глаз от телевизора.
— Я и не знал, что вы так хорошо говорите
на фарси, — сказал я по-английски. — Ваше
детство прошло в Кабуле?
— Родился я в Карачи, но долгие годы жил в
Кабуле. Шаринау, рядом с мечетью Хаджи Якуба.
А вырос я в Беркли. В конце шестидесятых отец
открыл там музыкальный магазин. Свободная
любовь, банданы, мини-юбки, все такое. — Он
наклонился ко мне поближе: — Я был в Вуд-
стоке.
— Кайф, — сказал я.
Адвокат так смеялся, что опять весь вспотел.
— За исключением нескольких мелочей, я
представил мистеру Эндрюсу верную картину, —
продолжал я. — Вас я ознакомлю с ее полным
вариантом, без цензурных изъятий.
Халед Хоссейни
Фейсал лизнул палец, открыл в блокноте чи-
стую страницу и снял с ручки колпачок.
— Очень вам буду признателен. Давайте с это-
го момента говорить только по-английски.
— Согласен.
И я рассказал ему обо всем. О встрече с Рахим-
ханом, о дороге до Кабула, о приюте, о публичном
побивании камнями на стадионе «1&зи».
— Господи, — прошептал он. — У меня такие
милые воспоминания о Кабуле. Трудно поверить,
что там сейчас творятся такие ужасы.
— А вы давно там были?
— Порядочно.
— Ничего общего с Беркли, должен заметить.
— Продолжайте.
Рассказ мой перешел на поединок с Асефом.
Я рассказал о Сохрабе, рогатке, бегстве в Паки-
стан. Когда я закончил, Фейсал что-то записал,
глубоко вздохнул и мрачно посмотрел на меня.
— Вам предстоит жестокая битва, Амир.
— И у меня есть надежда на победу?
Фейсал спрятал ручку.
— Боюсь, вы уже слышали это от Реймонда
Эндрюса. Победа крайне маловероятна. Хотя в
принципе возможна.