Я сижу на стуле в её кабинете, который всегда оставался пустым для меня, и я просто наблюдаю за ней. Она работает, но равномерный ритм прошлой недели ушёл. Она пишет несколько слов, затем поворачивается, чтобы посмотреть на маленький телевизор, который она поставила на табурет возле своего стола. Он работает без звука, новости, репортер что-то говорит, и мне не нужно слышать чтобы понять, о чем. Тело Бетани, отложены её похороны, интервью с родителями, учителями, её друзьями — то, когда они могут сдерживать слёзы достаточно долго для того, чтобы говорить. Я всё это видела, но они продолжают воспроизводить это, как будто какой-то ужасный диск зациклился.
Мне нужно найти этот лес. Я не могу этого допустить.
— Можно взять машину? — спрашиваю я.
Мама поворачивается и осматривает меня удивленным взглядом, явно потрясённым, что я прошу.
— Я просто хочу покататься. Подумать
Она тут же покачала головой.
— Мам, пожалуйста, — прошу я, пытаясь скрыть то, насколько я отчаялась. — Я буду осторожна. Я закрою двери, и я не остановлюсь, ни уйду из машины или что-нибудь ещё. Я просто поеду, — по грунтовым дорогам, которые могут или не могут привести к будущему месту убийства неизвестно где.
— Я не хочу, чтобы ты выходила из дома, — говорит мама.
— Мы не можем из-за этого становиться параноиками, — возразила я.
— Дело не в этом, — возражает мама. Затем она делает паузу и исправляет, — Дело не только в этом, — она поворачивается к молчаливому телевизору рядом со своим столом, — Прогноз погоды сегодня обещает снег.
Глава 6
На следующее утро новостей нет. Но от этого мне не лучше. Место было настолько отдаленным, что они, возможно, ещё не нашли его. Вчера вечером мама держалась стойко, а парень, что говорил о прогнозе погоды, был прав. Из-за этого я сидела на подоконнике спальни до самого утра, беспомощно наблюдая, как пушистый снег покрывает землю, конечно, я опоздала.
Я сажусь за стол чтобы позавтракать, накладываю еду на тарелку и жду времени, когда я будет пора идти в школу. Я постоянно ожидаю намёка в новостях, но они всё ещё только о Бетани. Люди начинают злиться, потому что патологоанатом не отдал её тело. Прошло пять дней, и, насколько я понимаю, нет никаких наводок.
Интересно, обнаружение другого тела заставит их продержать её ещё дольше или позволит двигаться дальше.
Я чувствую, что все мои внутренности выворачиваются и сжимаются. Хотела бы я прикинуться больной. Но потом появятся новости о смерти Мэтью, и Сиерра узнает, почему я осталась дома. Я не могу этого допустить.
Я решила рассказать ей этим утром, подобрав момент до того, как его тело будет найдено, но когда я подошла к её комнате, дверь была заперта. Я думала о том, чтобы постучать, даже подняла руку, но не смогла заставить себя это сделать. Я чувствую себя самым тупым Оракулом на земле.
Я выхожу из дома и мельком смотрю на закрытую дверь Сиерры, и мама выезжает на крыльцо, чтобы снова посмотреть, как я пойду. Завтра она не разрешит мне уйти. После сегодняшнего, мне повезёт, если она снова когда-нибудь выпустит меня из дома.
Я хватаю книгу по тригонометрии из шкафчика, когда вижу его, стоящего на расстоянии от меня, не подозревающего, что он должен быть мёртв.
Тяжёлая книга падает из моих рук и приземляется на линолеум с оглушительным шлепком, который эхом разносится по коридору. Люди поворачиваются, чтобы взглянуть на меня, но я уже спотыкаясь иду к Мэтью, игнорируя всё остальное.
— Привет, — говорю я, понимая, что настолько сосредоточена на том, что он не мёртв, и не знаю, что, чёрт возьми, сказать ему.
— Привет, Шарлотта. — он изучает меня, морщит лоб, а затем спрашивает: —У тебя всё хорошо?
Теперь лучше.
— Хм, да, я просто, я… я забыла ноты для «Зимней сказки». Не возражаешь, если я позаимствую твои и быстренько сделаю копию?
— Да, конечно. Конечно, — говорит он, — беспокойство стёрлось с его лица так легко, что я хочу плакать от облегчения. Он жив, он ничего не подозревает, и никто больше не смотрит на нас.
Он передаёт мне ноты.
— Просто принеси их на хор. Не торопись.
— Спасибо, — отвечаю я, забирая ноты, которые мне действительно не нужны. Я стесняюсь, но из-за адских часов, которые я провела прошлой ночью, я не могу допустить подобного. Я изгоняю голос Сиерры из своей головы и говорю
— Мэтью, ты живёшь в пригороде, верно?
— Вроде того. Я имею в виду, что в нашем маленьком районе есть четыре дома, но это на холме к западу от города. — он снова смущается.
— Будь осторожен, — говорю я, спеша, прежде чем Мэтью сможет что-то сказать. — Может быть, у меня паранойя из-за Бетани, но этот парень всё ещё там где-то и… Будь осторожен, хорошо? — я отворачиваюсь и убегаю, прежде, чем он отвечает.
Прежде, чем он сможет начать задавать вопросы.
Вот. Я сделала кое-что. Кто знает, хватит ли этого? Но я предупредила его. Осторожность не может навредить. И, учитывая снег прошлой ночью, есть вероятность, что он умер бы, но будущее изменилось, и этого не произойдет вообще.
Будущее может быть даже таким странным.
Я возвращаюсь к своему шкафчику, который, конечно же, я оставила открытым и
мой учебник по тригонометрии, лежащих на полу перед ним. Не удивительно, что все думают, что я такая чудачка. Я собираю вещи. Я знаю, что должна чувствовать себя виноватой. Но я не могу заставить себя чувствовать ничего, кроме радости.
Я подбираю учебник по тригонометрии, экран моего телефона светится, показывая входящее сообщение, и я снова бросаю книгу, привлекая к себе еще более удивленные взгляды.
Этот номер я не узнаю.
«Ты единственная, кто мог ей помочь. Почему ты не сделала этого?»
Мир вращается, и я резко перестаю дышать. Кто, черт возьми, мог бы написать это? Кто знает мой секрет?
Эмоциональные американские горки, на которых я побывала сегодня утром, слишком сильно терзают мои нервы, и в голове пульсирует колючая боль. Раздается первый звонок, и все начинают расходиться на первый урок, но я не могу сейчас пытаться слушать американскую историю. Просто… нет.
Вместо этого я направляюсь в медпункт. Одно из преимуществ моей странности — то, что медсестре сообщили, что у меня «бывают очень внезапные мигрени». Мне не нравится ложь, но когда у меня действительно возникает головная боль, это означает, что я могу получить таблетку сильного Напроксена, для которого нужен рецепт, вместо двух таблеток Тайленола, которые дают большинству детей.
Медсестра измеряет мне температуру и, хоть она и хмурится, глядя на термометр, но говорит, что у меня нормальная температура — это я могла бы предсказать и без каких-либо навыков Оракула — она разрешает мне лечь на последней свободной кровати и даёт мне поношенное, но мягкое одеяло, прежде чем потянуть за собой шторку для того, чтобы дать мне немного уединения.
Я должна сказать Сиерре, я знаю это. Но могу ли я сказать ей правду о предсказании, которое я видела с Мэтью, и скрыть, что я посоветовала ему быть осторожным? Что я нарушила строжайшее правило Оракулов? Никогда, ни при каких обстоятельствах не менять будущее. Она может так хорошо читать меня, я клянусь, она просто узнает.
Почему ты не сделала этого? Слова из текста проплывают через мою больную голову до тех пор, пока желудок не начинает болеть. Я должна понять это. Возможно, это был ещё один Оракул. Возможно, у него было такое же видение.
Я прищуриваюсь, и через маленькую щель между занавесками я вижу медсестру, сидящую перед компьютером. Я поворачиваюсь спиной к щели и осторожно вытаскиваю свой телефон. Я нахожу номер тёти, а затем набираю текст.
«Есть другие Оракулы в Колдуотер?»
Я нажала ОТПРАВИТЬ, прежде чем я могла подумать о последствиях того, что я только что сделала.
Мой телефон жужжит, и я сжимаю зубы от звука, надеясь, что никто его не услышит.
«Нет.»
Очень помогла, думаю я с сарказмом.
Я набираю ответ дрожащими пальцами.
«Ты уверена?»
Через некоторое время спустя:
«Совершенно. На 500 миль от нас нет семей.»
Оракулами могут быть не только женщины, но способности передаются генетически. Таким образом, Оракулы не появляются ни с того, ни с сего. Ген может пропускать поколение — даже два, а иногда и три, но всегда есть связь. И одно из заданий моей тети — отслеживать генеалогию для сестёр. Она знает лучше всех.
Из этого получается, что… Я имею в виду, что технически это может быть кто-то издалека, но если они знают обо мне и видят то, что я видела, я могу предположить, что они где-то рядом.
Так… Вероятно, не другой Оракул. Но тогда как…?
Мой телефон снова жужжит.
«А что?»
Я делаю гримасу и пытаюсь придумать разумный ответ.
«Я просто подумала, не стоит ли нам объединиться и поддерживать друг друга. Это всё.»
Я задерживаю дыхание и надеюсь, что её удовлетворит мой ответ. К счастью, я постоянно подхожу к Сиерре с вопросами об Оракулах, даже если она не всегда отвечает на них, что происходит довольно часто. Я не могу пойти к кому-то ещё, и кроме того, она знает больше об Оракулах, чем… Вероятно, кто-либо ещё на Земле. Серьёзно.
Перевернувшись снова, я возвращаюсь к другому сообщению. Не для того, чтобы прочитать. Я знаю, что там написано. Слова выжжены у меня в мозгу. Больше, чтобы убедить себя, что оно настоящее. Я обхватываю пальцами телефон и прижимаю его к груди, съеживаюсь и стискиваю свой ноющий живот, стараясь игнорировать медленно стихающий стук в голове.
Все думают, что хотят суперсилу. Быть волшебником, более важным и особенным, чем все остальные. Быть экстраординарным. Но на самом деле, это не так. Они не понимают. Я бы всё отдала, чтобы быть нормальной.
Глава 7
Несмотря на стресс, чувство вины, беспокойство и паранойю, мне удается проспать целую ночь без перерыва, прежде чем я узнаю, что Мэтью мёртв.
Мама плачет на кухне, и страх сжимает моё сердце так сильно, что я почти уверена, что оно перестаёт биться на несколько секунд. Я не могу ничего с собой поделать, но во мне разгорается гнев, пока я смотрю новости. Что он мог сделать, чтобы его убили таким способом — остановился пописать на снег? Все были настороже, зачем он вышел из своей машины?
Я сказала ему быть осторожным. Этого было недостаточно. Я облажалась.
Я почти не прислушиваюсь к словам диктора, когда одна мысль пробралась в мою голову.
— Нам сообщили, что несовершеннолетний подросток, которого полиция опознала, но чьё имя нам не удалось узнать, был расстрелян из оружия, которое, хоть и зарегистрировано на имя отца, но на нём выгравировано имя мальчика. Пистолет остался на месте преступления и, надеюсь, станет ключом к разгадке личности убийцы.
Застрелили из своего же пистолета.
Колени не в силах удержать меня, и я падаю на стул, и в голове начинают бежать вопросы: «Почему у него был пистолет в машине? Он начал носить его из-за убийства Бетани? Или потому, что я сказала ему быть осторожным?»
Я чувствую сильную руку, сжимающую моё плечо, которая выталкивает меня в коридор, но ноги плохо двигаются, и я, спотыкаясь, и иду за Сиеррой. Едва скрывшись из поля маминого зрения, Сиерра смотрит на моё лицо, изучая меня. Мельком изучает. У меня нет сил, чтобы попытаться скрыть что-нибудь. Я просто оглядываюсь назад, слёзы текут по моим дрожащим щекам.
Сиерра выпрямляется, и кажется удовлетворенной.
— Это тебя удивило, — шепчет она, её ладонь поглаживает мои руки. Было бы лучше, если бы я не чувствовала себя виноватой.
Я киваю. Это правда. Я только начала верить, надеялась, что он будет жить. Что я изменила его судьбу. Я была удивлена.
— Ты этого не видела.
Я закрываю глаза и начинаю плакать. Она обнимает меня и притягивает к своей груди.
— Это всегда самое сложное, — она бормочет мне на ухо, когда её пальцы убирают мои волосы с влажного лица. — Видеть смерть невинных, сходить с ума, думая, что мы могли бы что-то предпринять, — она отступает и смотрит на меня сверху вниз. — Шарлотта, послушай. Ты ничего не могла сделать. Ни для него, ни для той девушки. Ты бы вызвала неконтролируемые последствия. Ты невиновна.
Невиновна? Я ничего… Если бы я ничего не сказала, Мэтью бы остался жив? Привела ли его предосторожность к такому результату? Невозможно знать наверняка. Но я приняла меры, и теперь, в некоторой степени, я несу ответственность. Я совсем не невиновна.
Но я киваю. Потому что я должна. Потому что она не отпустит меня, пока я это не сделаю, и мне нужно вернуться к новостям — услышать всё, что они могли бы обнаружить. Возможно, это моя личная пытка.
Когда я убегаю, Сиерра не останавливает меня, и я возвращаюсь обратно на кухню. Я ем хлопья, вкус которых не узнаю, на протяжении пяти минут и прислушиваюсь к новостям, и жажду обрывков информации, доказательств, которые могли бы оправдать меня.
Или приговорить меня.
Через час я съедаю едва ли половину миски и иду в свою комнату. Как можно быстрее я натягиваю вчерашние джинсы и рубашку, засунув босые ноги в ботинки. Я возвращаюсь в коридор, и менее чем через минуту направляюсь к входной двери.
Мама понимает мои намерения в ту же секунду, когда её опускает глаза на мои ботинки.
— Шарлота, нет. Сегодня ты не пойдёшь в школу.
Я игнорирую её и хватаю пальто с вешалки у входной двери. На кухне раздался треск, и я понимаю, что мама пытается маневрировать своей инвалидной коляской по узкому коридору. Я знаю, что я ужасная дочь потому, что воспользовалась её уязвимостью. Я открываю дверь, когда мои руки снимают пальто и проскальзывают в его тяжёлые рукава, затем дверь захлопывается.
Я преодолела почти пол квартала, пока не услышала, как мама добралась до крыльца и начала кричать моё имя, но я склонила голову и поспешила вперёд, поворачивая за первый попавшийся угол, чтобы скрыться от неё.
Она не будет преследовать меня в инвалидном кресле, она знает, что не догонит меня. Когда я вернусь домой, мне придётся несладко, но я должна была уйти оттуда, чтобы не задохнуться.
Я даже не думала о том, что направилась в сторону школы. «Угол», что я выбрала, вовсе не был углом, он оказался краем парковки. Теперь я прохожу через середину огромной площади белого снега. Если бы я была младше — более равнодушной, менее виноватой — я бы легла и сделала снежного ангела. Или бегала бы кругами, чувствуя головокружение от того, что я первая пройду по снежному одеялу идеальной белизны.
Вместо этого я стою посреди парковки, покрытой нетронутым снегом, за исключением единственной цепочки моих следов, которые обрываются на полпути.
Уже начались занятия. Но здесь никого нет. Ну, у входной двери стоит горстка машин, которые, вероятно, принадлежат учителям. Интересно, отменят ли школу снова.
Телефон звонит в моём кармане. Мама. Я смотрю на ярко освещённый экран, и он продолжает трезвонить, мне в голову приходит мысль, почему этот день отличается от того дня, когда они нашли Бетани. В то утро толпа собралась вокруг места преступления, и слова о том, кто был убит, просочились, как лесной пожар, как только Рейчел увидела те туфли.
Мэтью был убит в отдалённом районе. Даже тех немногих, которые оказались неподалеку, полиция держала подальше от места преступления.
Я единственная, кто знает имя жертвы.
Я могу представить с точность., что происходит сейчас в сотнях домов Колдуотера. Ученики отчаянно звонят друг другу, проверяя своих друзей один за другим. Я могу представить тексты сообщений.
«Ты в порядке? Напиши мне прямо сейчас!»
«Ты не ответил. Позвони мне в ту же секунду, когда получишь это сообщение.»
Или даже еще проще:
«Убит ещё один ребёнок. Пожалуйста, скажи, что это не ты.»
Единственный человек, который позвонил мне, это мама. И я не ответила.
Я набираю маме простое смс:
«Я в школе. Прости.»
И продвинулась вперёд. Я прошла половину лестницы, когда снова приходит сообщение.
— Прости, прости, прости, — бормочу я, снова вытаскивая телефон.
У меня в животе всё обрывается, когда я вижу, что это не от мамы, а с того же неизвестного номера, что и раньше. Я оглядываюсь, но никого не вижу.
Что глупо, потому что нет причин, по которым кто-то должен смотреть на меня, чтобы написать мне. Дрожащими руками я разблокировала свой телефон. Мои руки настолько холодные, что я с трудом справляюсь с этим, затем я прижимаюсь к углу лестничной площадки и заставляю глаза смотреть вниз на экран.
«Твоя попытка достойна восхищения, но это явно не сработало. Я могу показать тебе, как остановить это снова. Позвони мне, когда вконец отчаешься. Сделай это ради бедного мальчика. Пожалуйста.»
Я подавляю желание бросить телефон на землю, когда мои лёгкие затягивают воздух быстрыми, громкими вздохами.
Кто бы это ни был, он знает. Но, как много он знает? Он наблюдает за мной?
Они знают, что у меня было видение о Бетани, и что я пыталась предупредить Мэтью.
И что я потерпела неудачу.
Я спрятала свой телефон в карман и повернулась обратно к утреннему ветру. Я не была уверена, куда идти.
Я не могу идти домой. Я просто не могу. Я не готова. Не видеть маму или Сиерру. Я прохожу мимо школы, иду по тротуару, по совершенному белому полотну. Мои босые ноги начинают покалывать от холода в ботинках, но я не обращаю ни них внимания. В мозгу снова и снова крутятся вопросы и возможные варианты.
Через полчаса я три раза обошла один и тот же квартал, и больше нет свежего снега, по которому можно пройти. Собственная голова кажется мне ловушкой, и мой разум устает. Он перестает выдумывать дикие теории, сценарии где я виновата, и вместо этого фокусируется на двух картинах, которые стоят у меня перед глазами, даже когда я их закрываю: кровоточащий разрез на горле Бетани и отверстие в голове Мэтью.
И я понимаю, что не смогу жить с самой собой, если это произойдет снова.
Глава 8
Возвращаясь домой, я дрожу и чувствую, что пальцы на ногах замерзли. Я проделала длинный путь и не пришла в школу, поэтому, честно говоря, я не знаю, формально ли я прогуливаю или нет.
Думаю, я сегодня опустошена.
Я уверена, что выгляжу жалко, входя в парадную дверь и отправляясь прямо в кабинет мамы, чтобы извиниться. Но она бросает взгляд мне в лицо, и я знаю, что слова не понадобятся. Она помогает мне снять пальто и начинает снимать мои ботинки. Я бормочу, что мне жаль, и мы выходим в большую комнату, где я ложусь на диван, а мама массирует мне спину. Сколько я помню, она делала так, когда я болела.
Сегодня я болею не физически, а морально — это слово, которое я действительно сейчас поняла. В конце концов мама должна вернуться к работе. Уверяю её, что со мной всё будет в порядке. Я просто хочу уснуть.
Это абсолютно верно.
Но десять минут спустя, я слышу шаги в коридоре, и звон ключей, потом парадная дверь открывается и закрывается. Сердце бешено колотится, когда я тихо поднимаюсь с дивана, заглядываю в окно и вижу, как уезжает Сиерра.
Пальцы покалывает от страха и предвкушения, пока мой взгляд скользит по коридору.
Дверь её спальни закрыта, но это ничего не значит. Я думаю, что она не знает, что я дома.
Быстро взглянув в направлении угла, за которым мамин кабинет, я на цыпочках иду по коридору и кладу пальцы на дверную ручку. Я вздохнула, скрестила пальцы и попыталась.
Она не заперта.
Я понятия не имею сколько её не будет.
И если она поймает меня, то будет очень сильно злиться.
Но это возможность, которой я собираюсь воспользоваться. Я вхожу и оставляю дверь открытой на несколько дюймов, чтобы услышать, когда она вернётся. Как будто меня тянут магнитом, я иду прямо к древней копии «Восстановления сломанного будущего» и вытаскиваю её, чувствуя себя самой худшей племянницей в мире, даже когда мой разум говорит мне, что я полностью права. Почему мне не позволяют знать то же, что знает Сиерра?
Мне это нужно.
Сиерра сказала мне, что знание опасно, что у неё очень рискованное положение, как историк Сестёр. Но это звучит странно, как и все аргументы, которые люди приводят в пользу цензуры и запрета книг и прочего. Я тоже не согласна с этим.
Я знаю основные функции Сестринства — это поиск Оракулов, обучение их и защита их способами, которых я действительно не понимаю. Но, насколько я могу судить, главная цель, которую они преследуют, по крайней мере в моей жизни — скрыть все знания о Оракулах. И не только от мира, но и от самих Оракулов.
Прогоняя все мрачные мысли, я аккуратно открываю книгу. Название напечатано на кожаном чехле с золотым тиснением, но, к моему удивлению, книга написана от руки. Почерк на пожелтевших страницах полон петель и завитушек, и это не так уж круто, как кажется, для расшифровки потребуется время. Моё сердце бешено бьётся. Мне нужно несколько дней, по крайней мере, и очень подходящее время. Сиерра просто побежала за чашкой кофе в своё любимое местное кафе.
Я начинаю читать как можно быстрее, и я просмотрела меньше двух страниц, когда поняла, что я сглупила.
На моём телефоне есть камера.
Разве не так же украли последнюю книгу о Гарри Поттере?
Я вытаскиваю телефон из кармана и приседаю, чтобы положить книгу на пол. Фокус, делаю снимок, переворачиваю страницу. Снова, снова и снова. Моя концентрация настолько четкая, поскольку я продолжаю перелистывать книгу, бормотать себе под нос, когда у камеры телефона возникают проблемы с фокусировкой на некоторых страницах с неразборчивым почерком.
Когда звук открывающейся двери эхом отдается по коридорам, я настолько увлечена, что почти забываю, что это значит.
Сиерра. Дома.
Чёрт!
С острым сожалением я захлопываю книгу и запихиваю её обратно на место на книжной полке. Я слышу, как Сиерра здоровается с мамой, толкаю её дверь и закрываю её за собой как можно тише. Тихим шагом я иду по коридору и проскальзываю в спальню. Я считаю до пяти, а затем высовываю голову, будто я хочу поздороваться.
— Я не знала, что ты здесь, — говорит Сиерра, немного удивляясь, увидев моё лицо.
«Иначе я бы не ушла», — я завершаю ее мысль у себя в голове.
Я кусаю губу, но мамин голос доносится из кабинета, чтобы спасти меня.
— Сегодня трудный день, — говорит она. — Я разрешила ей остаться дома.
— О, да, конечно, — говорит Сиерра, как будто только сейчас вспоминая, что ещё один подросток был убит менее чем в двух милях от нашего дома.
Она поворачивается и направляется по коридору в свою комнату, и когда она поворачивает дверную ручку, я встаю, застыв, сжимаю стену, чтобы пальцы не дрожали. Я жду, когда что-то случится. Почему, черт возьми, я думала, что смогу с этим справиться?
Но дверь Сиерры закрывается мягким щелчком. Моя мама заходит в свой кабинет. Мир вращается дальше.
Я просто не могу дышать.
Глава 9
Следующие дни проходят, как в тумане. Десять дней спустя потрясение спало. Но я не вернулась в обычное состояние. Но мы начинаем вспоминать, как жить дальше.
Сегодня последний день в школе перед зимними каникулами, но я не чувствую праздника. Никто не чувствует. Я никогда бы не поверила, что социальные стены в школе падут, но из-за убийства одного «Популярного» и одного из «Ботаников», в течение недели друг за другом, раскололся этот нерушимый камень. Все скорбят вместе, и, хотя, я уверена, что это не сможет долго продолжаться, но общее горе — это подходящий способ воздать честь им обоим.
Кроме меня. Я дрейфую по коридорам так же, как и Бетани, и Мэтью могли бы. Никто во всей школе не знает того, что знаю я, ни на кого это не давит так же, как на меня. Даже перед лицом общего горя, я одинока. Две смерти в школе, по-видимому, не делают меня меньшим фриком.
Обратная сторона этой катастрофы, как ни странно, это то, что Линден стал больше со мной разговаривать. Не каждый день, и вообще он просто спрашивает, как у меня дела, но это яркое пятно в моём очень тёмном мире, и это помогает мне сосредоточиться.
Сейчас полицейские не полностью убеждены, что два убийства имели отношение друг к другу. Одна девушка, один парень. Одно ножом, другое пистолетом. Один «Популярный», один «Ботаник». Одна белая, другой темнокожий. Хотя вначале все были уверены, что они были убиты одним и тем же человеком, нет ничего, что могло бы связать двух подростков, кроме их возраста, и того, что они оба из нашего маленького города. Люди начинают надеяться, что это были два странных, но единичных происшествия, и всё вернется на круги своя.
Однако, это меня не останавливает. Я поставила пароль на телефон — на всякий случай — и каждую ночь, после того как я закрываю дверь, я просматриваю фотографии, которые сделала. Их было около сорока, но спустя почти две недели я едва ли успела разобрать двадцать. Мало того, что почерк трудно читать, это просто не имеет смысла. В нём говорится о прыжке в сверхъестественную область, и есть рисунок, на котором изображена комната с куполообразным потолком. Я не знаю, что это значит, но, видимо, когда оказываешься там, можно увидеть несколько видений — несколько вариантов будущего — и, возможно, даже изменить их?
Но о том, как это сделать, нет ничего. И даже не сказано, сможет ли обычный Оракул сделать это. Я имею в виду, если бы у меня была такая сила, разве я не знала бы об этом? И что это за место — сверхъестественная область? Я начинаю думать, не легенды ли собраны в этой книге, и на самом деле в ней нет правды, но Сиерра купила её, потому что это был классный, старый рукописный текст.
Я всё равно читаю. Я так сильно рисковала, чтобы заполучить фотографии, и может быть есть что-то более полезное в оставшейся половине страниц.
Больше не было новых сообщений от таинственного номера. Я читала два сообщения, полученные ранее, по крайней мере десять раз в день. Я пока не дошла до того, чтобы позвонить, но номер у меня есть. на всякий случай.
Автостоянка в школе по-прежнему покрыта снегом. Он начинает таять на послеобеденном солнце только для того, чтобы снова замерзнуть в суровом холоде ночи. Так что это уже не мягкая, весёлая пудра, а острый, непреклонный лёд, покрытый тонким слоем пушка.
Я только на полпути в школу, как и в прошлую пятницу, когда чувствую знакомое покалывание от приближающегося предсказания. Съёжившись от ужаса, что может произойти, я оглядываюсь, а потом приседаю рядом с большим грузовиком и позволяю ему прийти.
После видения о смерти Мэтью, у меня не было похожих видений, а их у меня было около десяти. Это кажется бессмысленным — видения об убийствах, которые у меня были о Бетани и Мэтью, в любом случае меня взволновали, а остальные настолько незначительны, что сопротивляться им не стоит. И, несмотря на пылающий страх, который охватывает меня каждый раз, когда я чувствую приближение видения, все они обычные или скучные. Кого волнует, что машина мистера Джонсона съедет с дороги в канун Рождества? Он будет в порядке, и это старый автомобиль. Он хочет новый. И есть какая-то женщина, которую я не знаю, она готовится вручить мужу документы о разводе. Что, чёрт возьми, я сделала бы? Найти их и сказать им, чтобы обратились к специалисту?
Это просто крошечные проблески в жизни людей в Колдуотер — большинство из которых я не знаю. Поэтому я вижу предсказания, а потом забываю о них почти сразу, как только видение закончится. Хотя я бы не посмела сказать Сиерре, я рада, что я прекратила бороться. Теперь всё намного проще.
Проще. Не просто. Я всё делаю то же самое, что делала всегда, ушла головой в занятия и занимая мозг, поэтому я слишком устала чтобы думать, ложась спать по ночам. Но, по крайней мере, я не пытаюсь сберечь силы, чтобы сражаться с видениями.
Чернота начинает вторгаться на края моего физического зрения, и я закрываю веки, прежде чем всё начнется. Сдаюсь. Позволяю видению перейти через край и поглотить меня.
Я стою ночью на открытом поле, и идет легкий, мягкий снег. Как кружева, а не тяжелый снегопад, который выпадает в последнее время. Это такой снег, который всегда показывают в фильмах прямо перед поцелуями главных героев.
Я осматриваюсь и ничего не вижу. Сбитая с толку, жду, когда видение потянет мои ноги в том направлении, в котором они должны идти, но через несколько секунд я всё ещё на том же месте.
Не имея другого выбора, я пытаюсь сделать один шаг самостоятельно, но ноги будто приклеены к земле. Ладно, здесь есть кое-что, что я должна увидеть. Вместо того, чтобы с нетерпением ждать, я смотрю вниз и понимаю, что часть поверхности в нескольких футах слева от меня не такая, как всё вокруг — не заснеженный участок земли.
Это пальто кремового цвета.
Я задыхаюсь, и даже в видении внезапный холод заставляет меня кашлять. Я поднимаю ногу, и теперь она подчиняется мне. С ужасом, колотящимся в сердце, я шагнула вперёд на шаг. Два. Три.
Кто бы это ни был, он так мирно лежит на спине и выглядит так, будто спит. Я подавляю всхлип и всем сердцем надеюсь, что это просто пьяный парень, который уснул и замерз. Не то, чтобы я желала смерти, но это было бы лучше… лучше, чем…
Лучше, чем лицо подростка, смотрящее на меня пустыми глазами и кожей, покрытой тонким слоем кружевных хлопьев. Порыв ветра стряхивает часть снега, а затем я вижу синяки.
Это ещё одна жертва.
Его пальто расстегнуто до груди, и его шарф развязан и брошен в сторону, как будто, чтобы показать, что это сделал убийца. Глубокие фиолетовые порезы покрывают его шею, из-за бледности кожи кажется, что полосы на шее почти чёрные, но его кожа кажется ещё более белой от того, что он мёртв. Я стою, дрожа, хотя я больше не чувствую холода. Он выглядит таким спокойным, и это ещё хуже, чем сцены, которые я видела с Бетани и Мэтью. Какой невероятный диссонанс.