Александр первым подбежал к убитому леопарду. За ним подошел Глан, на ходу перезаряжая ружье.
– Прекрасный выстрел, Глан! Наповал! – восхищенно воскликнул Александр.
– Плохой выстрел. Я целил в голову, – сказал Глан и разрядил ружье в голову леопарда.
Александр оторопело посмотрел на него.
Восхищенные туземцы окружили убитого леопарда. Они беспрерывно тараторили на своем языке. Магги присела и провела рукой по шкуре.
– Мы убили его еще утром, – рассказывал Глан. Он перевернул тушу и показал на дырку в боку. – Вот тут прошла моя пуля.
– Значит, мой господин попал в голову? – спросила Магги, имея в виду Александра, и кокетливо улыбнулась.
– Да, получается так, – улыбнулся Глан. – Твой господин молодец!
– Это правда, мой господин? – Магги радостно вскочила и повернулась к Александру.
Александр растерялся и издал неопределенный звук.
– Она опять жует, – улыбаясь, шепнул Глан.
Александр оттащил Магги в сторону:
– Магги, когда ты смотришь на других мужчин, я… я недоволен. Ты ни на кого не должна смотреть, кроме меня. Я – твой господин, – строго закончил он с ударением на «я».
– Да, мой господин – молодец, – по‑детски улыбнулась она. – Магги сегодня придет к нему.
Изрядно набравшийся Глан сидел в окружении туземцев.
– …А потом подует ветер, зашумит листва, где‑то громыхнет вдалеке, и сначала по капле, по капле, – Глан взмахнул рукой, – и вдруг сплошной стеной… А ты сидишь в тепле и слушаешь…
Глан замолчал. Где‑то недалеко выли шакалы. Туземка принесла ему чашку с водкой.
– Налей еще всем! – крикнул Глан.
– У нас скоро сезон дождей, – сказал все время улыбающийся туземец.
– Э‑э, да разве это дождь… А снега у вас нет! Знаете, что такое снег?
Туземцы покачали головами.
– С неба сыплется белый мягкий порошок и ложится на землю. – Глан встал. – Бывает, вот столько насыплет. Ветер подует, и его понесет, закружит… У‑у‑у – гудит вьюга. Выйдешь на улицу, а она хватает тебя за лицо, за руки, вот так.
Он присел и начал щипать Магги. Она весело смеялась.
– Нравится? – спросил Глан.
Александр побледнел и сжал зубы. Туземцы одобрительно кивали и улыбались. Дети принялись щипать друг друга.
– А ходят зимой на длинных палках, чтобы не провалиться, – продолжал Глан. – Они скользят по снегу, а с горы сами едут. Ты просто стоишь на них, а едешь быстрее, чем бежишь.
Туземцы качали головами. А один все улыбался.
Пошатываясь, Глан шел к гостинице. Александр поджидал его у входа. Было видно, что он волнуется.
– Глан, – окликнул он, – я хотел сказать вам, что если у вас это серьезно, то я отступлюсь, – сразу выпалил Александр и потупился.
– Вы это о чем? – не понял Глан.
– О Магги.
– О Магги? – с трудом соображал Глан. – Ах, это была Магги… Вот досада. Я не разобрал в темноте. Приношу свои извинения. Эти туземцы так похожи.
Он пьяно улыбнулся и пошел к двери. Александр поспешил за ним:
– Это, конечно, пустяки, но согласитесь, Глан, что на моем месте…
Глан остановился:
– Я бы всадил вам пулю на охоте. Случайно. Ха‑ха‑ха. Извините, Александр, я пьян.
Глан вошел в гостиницу.
Эзоп подбежал к сторожке, толкнул передними лапами дверь и прыгнул внутрь. На топчане, покрытом звериными шкурами, в сполохах красного света разгоревшегося очага сплелись тела Эдварды и Глана. Эзоп подбежал, встал передними лапами на край топчана и ткнулся носом в разгоряченное ласками тело Эдварды. Она вскрикнула.
– Ах, Эзоп. – Эдварда глубоко вздохнула и прижала к себе пса, как возлюбленного. Она разметалась на шкурах в сладостной истоме. Глаза ее светились счастьем.
Обнаженный Глан шевелил кочергой угли и подкармливал дровами ожившее пламя.
– Скажи, тебе нравится, как я себя веду? – спросила она. – Может, я чересчур много болтаю? Нет? Скажи мне, если что не так. Ты знаешь, иногда мне кажется, что это не может кончиться добром.
– Что? – спросил он, не оглядываясь.
Она перевернулась на живот, не отпуская Эзопа:
– Ну, у нас с тобой. Что это добром не кончится. Хочешь – верь, хочешь – не верь, а мне сейчас холодно. У меня спина холодеет, когда я прижимаюсь к тебе. Это от счастья?
– Да. – Он встал на колени рядом с Эзопом и грел дыханием ее спину.
– Ах, смилостивись, – изогнулась она, – у тебя дыхание, как у дракона.
Он посмотрел на ее затылок глазами, полными нежности. Потрескивали уголья, и отсветы играли на потолке.
– Что ты? – спросила она и повернула голову.
– Как хорошо ты это сказала: смилостивись… – прошептал он.
Залаял Эзоп.
Светало.
– Скажи, от кого ты ждешь письма на пристани? – Она стояла у окна, касаясь стекла кончиком носа.
– От женщины. – Он лежал на шкурах и смотрел на нее.
– А где она теперь?
– За границей.
– Не думай об этой даме, ладно? – Она развернулась к нему. – Я ни о ком не думаю, только о тебе.
Она порывисто шагнула к нему и упала в его объятия.
За окном бушевала гроза. Крупные капли колотили в стекло. Эдварда замерла на шкурах с закрытыми глазами, заложив руки за голову. Она вся тянулась вверх от восторга. Глан стоял перед ней на коленях, обхватив ее ноги руками и касаясь губами живота.
– О чем ты думаешь? – шептала она.
– Я не знаю, как благодарить тебя. Ты самая прекрасная девушка на земле, и ты отдаешь себя мне. Я не в силах охватить всего этого.
– Знаешь, что говорит про тебя одна моя подруга? – Эдварда опустилась на колени. – Она говорит, что у тебя взгляд зверя, и, когда ты на нее смотришь, она сходит с ума. Ты как будто до нее дотрагиваешься.
– Какая подруга?
– Я не скажу тебе. – Она ласково коснулась его глаз губами.
– Спасибо тебе, Эдварда. Ты слишком хороша для меня, но спасибо тебе за то, что ты меня не гонишь. Бог наградит тебя, Эдварда. Я сам не знаю, что ты во мне нашла, но я весь твой, каждой жилкой и всей своей бессмертной душою. Что с тобой? – Он осторожно снял с ее щеки слезинку.
– Нет‑нет, ничего… Ты говоришь так непонятно… Что Бог наградит меня. Ты так говоришь, будто… Как я тебя люблю!
Под дождем с восторженным лаем кругами носился Эзоп.
Сквозь деревья на фоне моря мелькнуло светлое платье.
– Эдварда! – Глан шагнул прямо из‑за деревьев и обнял ее.
– Ах! – Она вздрогнула от неожиданности. Эзоп радостно лизнул ей руку.
– Тебя нет уже четыре ночи!
– Тсс, – Эдварда быстро оглянулась, – нам нельзя на «ты». – Она мягко высвободилась из его объятий и оправила платье.
Глан увидел доктора. Доктор стоял вполоборота к ним, опершись рукой о большой камень, и искоса поглядывал в их сторону. Когда их взгляды встретились, доктор быстро отвернулся в сторону моря.
– Я думал, ты идешь ко мне!
– Мы занимались с доктором эти дни. Я совсем запустила занятия, – она сказала это по‑светски легко. На Глана пахнуло холодом.
Он сделал шаг назад:
– Да‑да, вам было некогда… Одним словом, вы переменились ко мне, Эдварда. Что‑то случилось, но по вашему лицу я не могу понять, что. Какой у вас странный лоб, Эдварда! Я только сейчас это заметил.
– Я вовсе не забыла вас. – Эдварда покраснела и погладила его руку. – Нет‑нет.
– Завтра? – Глан снова потянулся к ней.
– Нет, завтра нет, – ответила она. – Завтра я устраиваю праздник. – Она засмеялась. – Хотела сделать тебе сюрприз, но вижу, лучше сказать сразу.
– Тогда сейчас. Проводи меня, Эдварда.
– Нет, сейчас я не могу. У меня еще столько хлопот с завтрашним днем… Вот и доктор обещал мне помочь. – Она улыбнулась извиняющейся улыбкой.
– Да, конечно. – Глан вдруг повернулся. – Здравствуйте, доктор! – громко крикнул он, снял картуз и поклонился, улыбаясь излишне радушно.
Доктор поспешно обернулся и поклонился в ответ, как‑то неловко сняв шляпу.
– До свидания, господин лейтенант, – сказала Эдварда. – Завтра я вас жду. Пойдемте, доктор.
И они пошли вниз в сторону поселка. Глан смотрел им вслед. Залаял Эзоп. Эдварда обернулась.
Глан вышел к сторожке. Эзоп встретил его радостным лаем. На пороге стояла девушка в белом платке и дула себе на палец.
Это была Ева, дочь кузнеца.
– Здравствуй, Ева! Что с тобой? – спросил Глан.
– Эзоп укусил меня, – сказала она и потупилась.
– Эзоп укусил? – недоверчиво переспросил Глан, быстро взглянул на радостно прыгающего вокруг них Эзопа и взял ее руку. Она сама укусила себя.
Глан внимательно посмотрел на нее. Ева покраснела и стыдливо опустила глаза.
– Боже мой, – пробормотал Глан. – И долго же ты дожидалась?
– Нет, недолго, – тихо‑тихо ответила она.
– Ну, пойдем скорее. – Глан взял ее за руку и ввел в сторожку. Эзоп вошел следом, и дверь затворилась.
Стемнело так, что пришлось зажигать свечи. Все танцевали, и было весело. Близняшки играли на фортепиано в четыре руки, а потом их сменил заезжий коммерсант и заиграл так, будто у него их было шесть.
Глан сидел на стуле в своей обычной лесной одежде и чувствовал себя неловко. Он неотрывно смотрел на Эдварду, которая летала по залу, меняла партнеров и почти непрерывно смеялась.
– Эдварда! – позвал Глан, когда она в очередной раз пробегала мимо.
Но раскрасневшаяся Эдварда лишь улыбнулась ему, слегка замедлив шаг.
– Отчего вы не танцуете, господин лейтенант? – весело спросила кокетливая близняшка, одна из дочерей помещика Лехтовена.
– Извините, сударыня, мне уже пора. – Глан встал. – Мой пес Эзоп один в сторожке, он ждет меня… – Он не нашелся, что бы еще сказать, неловко повернулся и пошел к выходу.
В прихожей его нагнала Эдварда.
– Зачем вы так? – сказала она с упреком. – Я не забыла вас, я просто понадеялась, что вы уйдете последним – самым последним.
– Однако же нам надо объясниться…
Она взяла его руки в свои и проговорила с мольбой:
– Только не сегодня, не сейчас. Мне так грустно. Боже, как вы глядите на меня! Вы же были мне другом…
– Но я… – Мысли Глана мешались.
– Не надо. – Она коснулась пальцами его губ. – Я никогда не училась музыке, – сказала она, склонив голову туда, откуда доносились звуки вальса. – Ах, если б только я умела играть…
Сердце Глана метнулось к ней:
– Отчего вы так грустны, Эдварда? Может быть, я помогу вам?
– Сама не пойму. Так, все вместе, должно быть. – Она подошла к окну. – Не будет никого счастливее меня в тот день, когда я ступлю на палубу парохода и уплыву отсюда!
– Вы хотите уехать?
За стеной вальс сменился бурным танцем. Визг и хохот мешались с музыкой.
– Ушли бы они поскорее, все до единого, – выдохнула Эдварда. – Только не вы, нет‑нет! – Она порывисто прикоснулась к нему. – Помните, вы уйдете последним!
И она побежала в залу. Глан поплелся следом.
Доктор пел романс под аккомпанемент коммерсанта.
– Я и не знала, что у него такой чудесный голос, – сказала дама своей соседке.
– Да, жаль, что он уезжает, нашему обществу его будет не хватать.
– Как? – ворвался в их разговор Глан. – Доктор уезжает? Когда?
– Когда?.. – Дама испуганно посмотрела на Глана. – Я, право, не знаю. Вот давеча говорили что‑то…
Аплодисменты и восторженные возгласы выручили даму. Она поспешила отойти в сторону.
Улыбающийся доктор принимал поздравления, когда подбежала Эдварда, бросилась ему на шею и несколько раз поцеловала в губы.
Глан вышел.
Он сидел за деревом и смотрел, как гости спускались с крыльца, как отъезжали коляски, как господин Мак махал с балкона, как белое платье Эдварды мелькало на веранде… Последним простился доктор.
И тогда он вошел.
В первую минуту Эдварда даже растерялась:
– Ах, вы тут. Как мило, что вы всех переждали. Но я умираю от усталости.
– Да, вам пора ложиться. Надеюсь, сон разгонит вашу грусть, – холодно сказал Глан.
– О да, я высплюсь, и все пройдет. Спасибо, что пришли.
Глан взял ружье, Эдварда подала ему картуз.
– Не затрудняйтесь, – сказал Глан, – я сам.
Надевая картуз, он уставился в одну точку и почему‑то не выходил.
Эдварда проследила направление его застывшего взгляда.
В углу стояла палка доктора.
Эдварда смешалась.
– Ваша палка. Не забудьте свою палку, – выпалила она и сунула палку ему в руки.
– Нет. – Глан бережно поставил палку на место. – Это палка доктора. Не пойму, как хромой мог позабыть свою палку.
– Хромой! Хромой! – крикнула она с горечью. – Вы‑то не хромаете. Куда! Но если бы вы даже и хромали… Все равно, все равно вы не стоите его!..
– До свидания, госпожа Мак. Счастливого пути.
По узкой тропинке, хромая, спешил доктор.
Глан встал на его пути и приподнял картуз.
Доктор ответил тем же.
– Я вам не кланялся, – сказал Глан.
Доктор отступил на шаг, вглядываясь в его лицо:
– Не кланялись?
– Нет.
Повисла напряженная пауза.
– Ну ладно, мне это безразлично, – побледнев, сказал доктор и попытался пройти.
Тогда Глан вытянул перед ним ружье, как перед собакой, и закричал:
– Гоп! Гоп! Гоп!
Плотно сжав губы, доктор смотрел под ноги, затем вдруг быстро взглянул на Глана.
– Ну зачем же вы так? – тихо и как‑то по‑доброму спросил он.
Глан выпрямился и молчал.
Доктор сделал шаг вперед и взял его за руку повыше локтя:
– Что‑то с вами неладно. Сказали бы мне, может быть, я…
Стыд захлестнул Глана.
– Простите меня, доктор! – выкрикнул он. – Ну что со мной может быть неладно? Эдварда ждет вас, только поторопитесь. Правда, поторопитесь… что же вы стоите!
Глан повернулся и пошел прочь.
Глан сидел на топчане напротив двери в точности как вошел, с сумкой через плечо, с ружьем в руке, и смотрел в пустоту. Потом бессмысленно огляделся, как бы впервые увидел ружье, взвел курок, встал посреди комнаты, приставил дуло к левой лодыжке и нажал спуск. Пуля прошла, стушив, и впилась в пол. Эзоп коротко, испуганно залаял. Глан снова сел.
В дверь постучали. Глан не ответил. Стук повторился, и дверь распахнулась. Это был доктор.
– Извините, что я вторгаюсь. – Он вошел со света и тщетно, пока не привыкли глаза, пытался хоть что‑то разглядеть в полутьме сторожки. – Вы так поспешно ушли, а ведь нам не мешало бы поговорить. Тут как будто пахнет порохом?
– Видели ли вы Эдварду? – спросил Глан.
– Я взял свою палку. Эдварда уже легла… Что это? О Господи, да у вас кровь?
– Пустяки. Я ставил ружье, а оно выстрелило. Сущие пустяки. Черт побери, да отчего же это я должен перед вами тут отчитываться? Значит, вы взяли палку?..
Доктор неотрывно смотрел на простреленный сапог и стягивал перчатки. Затем наклонился и приподнял простреленную ногу.
– Сидите‑ка тихо, надо снять сапог. То‑то мне показалось, что я слышу выстрел.
Стоял теплый летний день. В окно сторожки втекал один большой солнечный луч и падал на топчан, на котором полулежал Глан.
– Заживет как на собаке. Извини, Эзоп, другого сравнения не подберу. – Доктор накрыл одеялом ногу Глана.
– Эзоп иногда лижет мне рану, и я чувствую, как стихает боль, – признался Глан.
– А все‑таки я сделаю вам еще порцию своей болтанки, – сказал доктор, присаживаясь к столу.
Он высыпал в плошку порошки и, подливая воду, начал помешивать состав.
– Да, а что же вы не уехали, доктор? – как будто невзначай вспомнил Глан.
– Уехал? Куда? Впрочем, я давно уже собираюсь по делам в Гельсингфорс, да все никак… А почему вы спрашиваете?
– А скажите, доктор, какого вы мнения о госпоже Эдварде? Мне это интересно.
– Какого я о ней мнения?
– Да. Может быть, случилось что‑нибудь новенькое, ну, например, вы посватались и получили согласие? Вас поздравить? Нет? Ну да, так я вам и поверил, ха‑ха‑ха.
– Ах, так вот чего вы боялись!
– Боялся? Доктор…
– Нет, я не сватался и не получал согласия, – серьезно начал доктор. – К Эдварде не сватаются, она сама берет, кого захочет. Семнадцатилетняя девчонка, не правда ли? А вот вы попробуйте только повлиять на эту девчонку, так она у вас всякую охоту отобьет. Вот, к примеру, она говорит, что у вас взгляд зверя…
– Тут вы ошибаетесь, это другая так говорит, – легко перебил его Глан.
– Другая? Кто?
– Н‑не знаю. – Глан смутился.
– Так вот, и, когда вы на нее смотрите, это‑де так‑то и эдак‑то на нее действует… Но, думаете, это хоть на волосок вас к ней приближает? Ни чуточки. Как только она почувствует себя в вашей власти, она тотчас же взглядом или словом отшвырнет вас за тридевять земель. Я ее хорошо изучил. Как по‑вашему, сколько ей все же лет?
– Вы же сами сказали – семнадцать. И она так говорила.
– Враки. Я, забавы ради, проверил. Ей двадцать лет, ее это тревожит. Когда она стоит и смотрит на море, на скалы, у нее такой скорбный рот. Видно, как она несчастна. Но она слишком горда и упряма и ни за что не расплачется.
– Неужели никому с ней не сладить? – насмешливо спросил Глан.
– Ее нужно воспитывать, – ответил доктор уклончиво. – Она избалована, окружена вниманием. Всегда под рукой есть кто‑то, на ком можно проверять свое могущество. Я взял с ней тон учителя. До того как появились вы, я почти год ее воспитывал, наметились кое‑какие перемены, она стала плакать, когда ей больно, стала похожа на человека. Но вот появились вы, и все пошло насмарку. Вот так. Один теряет терпение, тогда за нее принимается другой, после вас, очень может быть, появится третий…
– Ого! Должен ли я помочь вам в воспитании Эдварды? – в прежнем тоне сказал Глан.
Но доктор как будто и не услышал его.
– Вот вы говорите – неужели никто с ней не сладит? Отчего же? Она ждет своего принца, его все нет, она ошибается вновь и вновь. Она и вас приняла за принца, у вас ведь взгляд зверя, ха‑ха! Эх, вам бы захватить сюда мундир, он бы пригодился. Нет, отчего же никто с ней не сладит? Я видел, как она мучается в ожидании того, кто бы пришел, взял ее, увез, владел бы ее душой и телом. Да. Но он должен появиться неизвестно откуда и быть непременно не как все люди. Вот я и полагаю, что господин Мак снарядил экспедицию. Это его путешествие неспроста! Господин Мак однажды уже отправлялся в подобное путешествие и вернулся в сопровождении некоего господина…
– Вот как… – заинтересовался Глан.
– Да, но он оказался непригодным, – горько усмехнулся доктор. – Это был человек средних лет и хромой вроде меня.
– И куда же он уехал? – глядя на доктора, спросил Глан.
– Уехал? Не знаю. Да это и не важно. – Доктор встал. – Через неделю вы уже сможете ступать на больную ногу.
– Простите мой нескромный вопрос, доктор: а что с вашей ногой?
– Меня ранили во время Крымской кампании.
Он поклонился и вышел.
Глан сидел на скамье и чистил ружье. Мягкий утренний свет втекал через открытую дверь сторожки, в дальнем углу которой прачка, плотная женщина с круглым добрым лицом, выгребала из очага угли. Закончив, она взяла ведра и вышла.
– Лейтенант Глан болен? – послышался взволнованный голос Эдварды.
– Да он уже почти поправился, – ответила прачка.
Глан замер.
Она вбежала и встала в дверном проеме, неотрывно глядя на Глана. Он тоже встал, бестолково сжимая ружье. Вдруг все сделалось как прежде.
– Что же ты встал, сядь! Ведь у тебя ранена нога, ты ее прострелил? Господи боже, как же это ты? А я только сейчас узнала. Я все думала: что это с ним, он совсем пропал. Вы ранены, а мне никто и слова не сказал! И доктор молчал… До чего же ты бледный, тебя просто не узнать! А нога? Ты будешь хромать? Доктор говорит, ты не будешь хромать. Какой же ты милый, что не будешь хромать, слава богу! Прости, что я так ворвалась, я волновалась за тебя… – Она стояла против света, и Глан плохо видел ее лицо.
– Это вот как получилось, – взволнованно бормотал он, – я ставил ружье в угол, я неправильно его держал, вот так, дулом вниз, и вдруг выстрел… Несчастный случай.
– Да‑да, несчастный случай. И прямо в ногу. Ведь это левая нога? – вдруг спросила она.
– Ну да, понятно, левая, – смутился Глан. – Раз я держал ружье вот так, значит, никак не мог попасть в правую.
– Бедный, бедный Глан, мне так жаль тебя…
Звеня ведрами, показалась прачка. Пропуская ее, Эдварда ступила внутрь сторожки, и Глан увидел ее лицо: в глазах еще стояли слезы.
Он весь подался к ней.
– Эдварда… – только и сказал он.
Прачка шумно поставила воду.
– Спасибо, Марта, приходи завтра.
– Хорошо, я вот только белье возьму. – Она взяла узел и вышла, попрощавшись.
Эдварда огляделась.
– А здесь все так же, – не то с грустью, не то разочарованно сказала она.
– Да, все по‑прежнему, – еще ожидая чего‑то, ответил Глан.
– А вам идет эта куртка. И эта взъерошенность. Вы как Робинзон. Так, значит, вы поправляетесь? Отчего же вы не послали к нам за едой? – Эдварда говорила уже вполне спокойно, светски. – Как же вы жили?
– Я жив, как видите, – холодно сказал Глан.
– Вот вы и рассердились. – Она повернулась к окну и смотрела на далекую черту горизонта. – Один дает мало, но и это для него много, другой отдает все, и это ему нисколько не трудно: кто же дал больше? А вы приуныли за время болезни, – она повернулась к нему. – Ну, выздоравливайте же поскорее. Всего доброго.
Глан поклонился и сказал:
– Простите, что не могу вас проводить.
Яркими цветами встретила Глана природа. Он бежал по лесу, слегка припадая на левую ногу, и восторженно кричал. Ему вторило эхо.
Радостно лаял Эзоп.
Они плыли на лодке вдоль прибрежных скал. Глан смотрел по сторонам и улыбался. Кричали чайки.
Они вышли на поляну, и Глан, раскинув руки, повалился в высокую траву. Эзоп лизнул его в лицо. Глан засмеялся.
Он открыл глаза. Радом, почти склонившись над ним, сидела Ева.
Неподалеку лежала вязанка дров.
– Я собирала дрова… Вы только не подумайте… – Она запнулась.
– Что не подумать, Ева? – Глан улыбнулся.
– Просто я шла мимо… – Она смутилась и опустила глаза.
Глан привлек ее к себе, и она зажмурилась от счастья.
Глан стоял на скале и смотрел на маленький черный пароход, одиноко пыхтящий далеко внизу, потом повернулся и неторопливо начал спускаться.
Когда пароход пришвартовался, Глан уже стоял на пристани в толпе встречающих и зевак.
– Господин лейтенант, вам письмо, – радостно сообщил почтарь.
Глан взял его и, не глядя, сунул в карман.
– Вот, возьмите. Я пишу здесь, чтобы мне выслали мундир. – Глан протянул почтарю конверт. – Как вы думаете, поспеет к следующему рейсу?
– Очень может быть, что и поспеет, а не поспеет, так уж следующим обязательно доставим, – весело ответил почтарь.
Окруженный кучкой встречавших его приказчиков, на пристань сошел господин Мак в неизменных остроносых башмаках и манишке с булавкой. Рядом с ним шел невысокий, но с хорошей осанкой человек лет сорока, с выдающимися скулами и черной бородкой на длинном узком лице и острым взглядом за сильными очками. Господин Мак был весьма предупредителен со своим спутником, и часть этого радушия досталась Глану.
– А, господин лейтенант! – воскликнул господин Мак.
– С благополучным возвращением, господин Мак, – поклонился Глан.
– Благодарю, благодарю, господин лейтенант. Позвольте представить, лейтенант Глан. Барон Радлов.
– Весьма польщен, господин лейтенант. – Голос барона был глуховат, но приятен.
Вниманием господина Мака завладел приказчик: он что‑то докладывал хозяину на ухо.
– Моя дочь просит извинить ее за то, что не может встретить нас. Она слегка нездорова, – сказал господин Мак. – Извините меня, господа, я распоряжусь багажом.
И он оставил Глана с бароном. Они сошли с пристани и прогулочным шагом пошли вдоль берега. Оба молчали, как будто были давно знакомы. В этом была странность, но барон, похоже, ее не замечал, а Глан не мог ни уйти, ни заставить себя начать разговор.
Вдруг барон резко, как под пулей, нырнул вниз. Глан опешил. Барон медленно распрямился – в руке он держал камень.
– Очень, очень интересный экземпляр, – пробормотал он.
– Этот камень упал с горы. Здесь иногда бывают такие неприятности, – сказал Глан, с интересом глядя на барона.
Барон закинул голову и внимательно посмотрел вверх:
– Вот видите как, господин лейтенант, – для всех неприятности, а для меня находка.
– Поздравляю, господин барон. Надеюсь, эта находка не будет единственной.
– Вот это было бы действительно неприятностью, – рассмеялся барон.
– Господин барон! – раздался голос господина Мака. Он энергично, почти бегом, но не теряя достоинства, догонял их. – Господин барон, все готово. Оцените внимание моей дочери: несмотря на недомогание, она все же пришла встретить нас. Очень легкомысленный поступок, но сердечный. – Он перевел дух.
Глан оглянулся. Эдварда стояла у кареты, кутаясь в шаль. Барон тоже внимательно посмотрел на нее.
– Прощайте, господа! – сказал Глан.
– Всего доброго, господин лейтенант.
Господин Мак взял барона под руку и повел. Глан услышал:
– Не помню, рассказывал ли я уже господину барону, что вот эта самая булавка досталась моему деду от самого Фридриха Вильгельма Третьего…
Глан услышал голоса и подошел к окну. По тропинке мимо сторожки шли Эдварда и барон и оживленно беседовали. Поравнявшись со сторожкой, Эдварда вдруг порывисто обняла барона и поцеловала в губы. Барон смутился и поправил шляпу.
Глан отошел от окна и сел. Подошел Эзоп и ткнулся мордой в колени.
– Ничего, Эзоп, ничего, – сказал Глан и положил руку ему на голову.
По дороге к мельнице, что тянулась вдоль реки, медленно двигалась телега, груженная зерном. На телеге сидела Ева и держала вожжи. Господин Мак шел рядом и что‑то говорил, а потом взял Еву за руку. Она опустила глаза, но руки не отняла. Господин Мак молодецки запрыгнул на телегу и обнял ее за плечи. Ева вся сжалась и молчала, опустив голову. Мельник заранее вышел навстречу и кланялся, держа шапку в руке. Глан стоял за деревьями и смотрел.
Он стоял высоко на скале, держась за выступ. Фигура его отчетливо вырисовывалась на фоне неба.
Далеко внизу медленно правила к острову одинокая лодка.
Погода испортилась, и накрапывал дождь. Глан спустился к пустынной пристани.
Из лавки с большой черной вывеской «Мак. Торговля солью и бочонками» вышел приказчик. Он куда‑то спешил.
– Когда ждут почтового парохода? – крикнул Глан.
– Недели через две, не раньше – ответил приказчик и поспешил было дальше.
– Мне выслали мундир! – крикнул Глан.
Приказчик замедлил шаг и почтительно улыбнулся.
– Как торговля у господина Мака?
– Разрастается. Вот, еще один склад будем строить. – Приказчик остановился.
– А что господин барон? Все живет у вас?
– Да, каждое утро выходит в море, изучает морские окаменелости.
Глан кивнул. Поняв, что разговор окончен, довольный приказчик повернулся и поспешил по своему делу.
Раздался выстрел, и птица упала в траву. Глан поднял ее и пошел к лодке. Еще одна висела у него на поясе. Глан оттолкнул ялик и сел на весла.
– Эзоп, – крикнул он.
На дне было полно рыбы.
На пристани он встретил кузнеца. Уже темнело. Кузнец снял шапку.
– Ты домой, Арво? – спросил Глан.
– Я в кузню. Господин Мак задал мне работу до позднего вечера.
Глан кивнул и, забросив на плечо мешок с рыбой, быстро пошел в гору.
Ева была одна. Когда вошел Глан, лицо ее просияло.
– Я пришел только одним глазком на тебя взглянуть, – сказал Глан. – Ты знаешь, у меня последнее время душа была не на месте, и вдруг я понял, что скучаю по тебе.
Он прислонил ружье к стенке и сбросил с плеча мешок.
– Ты слыхала, как я звал тебя ночью?
– Нет, – испугалась Ева и отложила шитье.
– Господи, до чего же ты у меня хорошая, Ева! – Глан опустился на колени перед скамейкой и взял ее руки в свои. – У тебя такой красный рот, сегодня особенно. И ножки твои красивее, чем у Эдварды. Сама погляди.
Глан приподнял ей юбку, чтобы она посмотрела на свои ноги. Радость ударила ей в лицо. Она обхватила руками голову Глана и прижала к себе. Они замерли.
– Отчего ты дрожишь? Тебе холодно? – шепотом спросила Ева.
– Я день и ночь думаю о тебе, Ева, день и ночь, день и ночь, радость ты моя… Ты знаешь, на днях я видел приезжего барона с одной дамой… я все думал, на кого же он похож… и вдруг понял – на морскую окаменелость. Я, как понял это, тут же расхохотался… Тебе не смешно?
– Нет, это, верно, и правда весело, – Ева старательно засмеялась, – только я ведь не могу понять этого так, как ты.
Глан замолчал, взгляд его блуждал где‑то в себе.