Итоговый результат составил 40%, что (с учётом множества выигранных мажоритарных округов, в том числе сателлитов-самовыдвиженцев, а также ряда малых партий, в парламент из-за заградительного барьера не прошедших, а потому искрививших представительство) обеспечило простое, но не конституционное большинство. Даже будучи проведенными при новой администрации, выборы лишний раз подтвердили, что голосовали не столько за Малколма, сколько против его предшественника.
Он был вне себя от ярости, но выступил перед народом и сказал, что уважает выбор, добавив:
«В следующий раз – и я это знаю совершенно точно! – свой голос вы отдадите мне. Но закон есть закон».
Тем самым он нарушил собственное же инаугурационное обещание – нарушать все неудобные для него законы. Хотя когда-то он обещал, что если нарушит любое своё обещание, то незамедлительно подаст в отставку.
Главным открытием Малколма на посту было то, что политика – это не власть, а договорняки, чтобы этой властью пользоваться. Тут же начались коалиционные торги: каждая из оппозиционных фракций пыталась продать «ключ» к Основному закону, но выдвигала неадекватные требования. И когда определённые договорённости с одной из них уже почти были достигнуты, случился натуральный «чёрный лебедь», или, как это называют, «беда не приходит одна». Группа из тридцати новоизбранных депутатов-списочников от королевской партии на радостях поехала кататься на пароходе, и кто-то из них додумался заказать погромче песню «My heart will go on» из знаменитой кинокартины. Разумеется, история – штука циничная, и аккурат под эту композицию зазевался экипаж, в результате чего корабль напоролся на торчащий из-под воды фрагмент опоры недостроенного моста (который обычно оплывали стороной) и все, скорее всего, утонули – живым никого не нашли, но и мёртвыми тоже. В результате чего фракция оказалась на грани необходимых «50% + 1» парламентариев, учитывая, что всегда кто-то прогуливает и болеет.
Возникшую коллизию оказалось непросто исправить. Будь это мажоритарщики, можно было бы как-то назначить досрочные выборы на округах. А чтобы «поднять» списочников на «освободившиеся» позиции, нужно для начала признать ушедших не способными выполнять свои обязанности. Так как не доказано, что они умерли, свидетельств о смерти нет, а, согласно действующему законодательству, бесследно исчезнувшим может считаться человек, о месте пребывания которого никто не знает уже по меньшей мере три года. Малколм хотел инициировать закон, который сокращает этот срок до месяца, но идею «зарубил» Визирь при поддержке экономического блока, потому как это открывало простор для злоупотребления недобросовестными налогоплательщиками. Что в итоге несколько подпортило отношение между Королём и чиновником, хотя в глубине души он понимал, что тот прав.
Сложившийся эквилибриум (когда и монарх, и оппозиция не могли заполучить достаточно власти, чтобы гарантировать свою безопасность) никому добра не делал, и Король явно ждал реванша. Всеми доступными ему способами Малколм проклинал «предшественников», «олигархов» и «иностранных агентов», добавив к этому также непривычный для специалистов политический маркер – «зануды»[1]. Улицы заполнили билборды со зловеще ухмыляющейся физиономией клоуна и подписью: «Ты чё такой серьёзный?». В общем, веселился шут как только мог. И это веселье принесло свои плоды. Если до начала президентства будущий Малколм клялся в приверженности ценностям демократии, то всего за год государство по своему духу стало больше напоминать диктатуры Третьего мира (то есть оказалось примерно таким же, как и при предшественнике). И, возможно, если бы выборы случились прямо сейчас, то нужное число сторонников мобилизовать удалось бы, а врагов – деморализовать.
Вот только была эта дедемократизация слишком ползучей. Спустя почти год Малколма сдерживала неуверенность в том, что повторный трюк с расстрелом парламента сработает. Единожды рассказанная шутка во второй раз может не «выстрелить» даже для верного электората. Внутренние враги могут или объединиться перед страхом быть убитыми, или вообще развалить страну на составляющие, договорившись с баронами. В Киммерии свои выборы не за горами, и там политический истеблишмент жёстко проехался по президенту, который не только допустил, а и поддержал такую акцию; в ФСБфии и вовсе махнут рукой и заявят, что страна подтверждает свою политическую и историческую несостоятельность. Всё в этом краю будто трещало по швам, и образовывавшиеся лоскуты больше напоминали раздробленные феодальные земли, того и гляди рискующие стать жертвой геополитических интересов соседей.
Да и возведённая им властная вертикаль иногда давала сбой. Как выяснилось, префектов даже под охраной полиции могут кошмарить, угрожать расправой, либо подкупать. А в одной из приморских областей тридцатилетнюю женщину-префекта и вовсе нашли голой на берегу со следами соития, алкоголя в крови и с водой в лёгких. В царстве упорядоченного хаоса, которое построил Малколм, было решительно невозможно разобраться, чья же вина. В местной прессе и политической аналитике конспирологические теории цвели одна за одной: и что это разборки местных элит за право выдвигать своего барона, и что некие тёмные силы злобно гнетут всех слуг Короля, и что (хотя за такие слова могли и посадить, в лучшем случае) сам Король таким циничным образом отстранил её от выполнения обязанностей, и что в этом замешаны её родные, положившие глаз на стремительно приросшее за месяц исполнения должностных обязанностей имущество, и что имел место обычный вооружённый налёт, переросший в нечто более приятное для налётчика. Привлечение федеральных (в смысле делегированных из центра, формально государство оставалось унитарным) следователей лишь запутало процесс, потому как в условиях захлестнувшего страну кадрового голода в систему приходило слишком много лиц некомпетентных, их лояльность играла бóльшую роль, чем профессиональные заслуги.
Правда же заключалась в том, что пьяная префект со своим великовозрастным любовником полезла купаться в неспокойное море, да там и утонула. Любовник же поступил как настоящий мужчина и навсегда сбежал из города к родственникам в другую область. Но в общем и целом на национальном уровне вся история с префектом прошла почти незамеченной, поскольку, накануне трагедии, восемнадцатым апрельским утром в порту этого же города ушёл на дно готовящийся к запуску долгострой-крейсер К-37 «Елена Войнаровская», на котором – вот ирония! – следующим днём готовился выступать с речью перед моряками Малколм. Вместо этого ему пришлось вечером выступать с речью перед всем народом сразу, заявив о террористической атаке и введении чрезвычайного положения – но парламент провалил голосование, аргументируя это тем, что режим ЧП дестабилизирует ситуацию в стране. Это был первый случай, когда бы саботировала решение в том числе партия Короля, хотя отчасти это объяснялось надвигающимся сезоном отпусков, испортить себе который усложнённым пересечением границы никто не хотел. А один оппозиционно настроенный журналист и вовсе заявил, что к затоплению К-37 причастны власти, чтобы дестабилизировать ситуацию в стране. Через несколько дней журналист был найден голым с алкоголем в крови и водой в лёгких на берегу моря, что в очередной раз свидетельствовало о своеобразном чувстве юмора у Малколма. Хотя сам он заявил, что к убийству журналиста причастны враги власти, желающие дестабилизировать ситуацию в стране.
Назвали крейсер, кстати, в честь знаменитой воздухо- и мореплавательницы начала ушедшего века, однажды даже выжившей после кораблекрушения, по совместительству – художницы, поэтессы и даже немного актрисы. Разносторонне талантливой женщины, и это в те времена, когда многие другие ей подобные претендовали разве что на звание прачки у разбитого корыта.
Разбили же это корыто наши герои. Не то чтобы оно им чем-то угрожало – лично Пятачок как инженер и изобретатель вовсе сомневался, что эта груда металлолома, которую пытались достроить пять президентов и один король, вообще сможет выплыть из доков. Но сложно было устоять перед соблазном потопить рейтинг Малколма вместе с кораблём, ставшим его гордостью.
Неизвестно, насколько пошатнулась его собственная гордость, но в течение нескольких часов после происшествия Малколм не решался появиться на публике, а на все вопросы о том, что случилось с крейсером, отвечал «вы знаете ли, он утонул».
***
– Что вы хотите от меня услышать? – наконец-таки нарушил тишину Крот.
Пятачок подумал-подумал, и ответил ёмко:
– ВСЁ.
Пух понял, что это очень общее требование, и решил сделать уточнение.
– Говорят, что Малколм очень переборчив в подборе союзников. Но вас же он максимально приблизил к себе. Это благодаря особенным заслугам и талантам?
Крот даже зарделся от таких слов, хотя внутренний голос подсказывал ему, что лесть здесь используют с нехорошим умыслом.
– О, да… Ему нужен был важный повод, чтобы доверять кому-то. А хотя бы даже «Пуля» и Агабеков ему давали присягу, но Триумвират состоит не из них…
– Триумвичто? – переспросил Винни.
Крот, начавший было петь себе оду, одёрнулся, поняв, что сболтнул лишнее. Но за язык его никто не тянул, а эти двое могли бы и подёргать его за «самую сильную мышцу»[2]…
– Вы… вы знаете обо мне и о моём местонахождении, но никогда не слышали о Триумвирате?
Пятачок насупился, а скорее даже наборщился.
– Здесь мы двое с медведем вправе негодовать, и никто более. Выкладывай, что за… Ви-триум-рат такой и с чем его едят.
– Триумвират – это трое. Трое советников, которым Малколм единственно доверяет. Каждый выполняет свою задачу. При этом мы никогда не собирались в его тронном зале, а связывались только в масках и через «Скайп»…
«…который при желании можно легко взломать», подумал Пятачок. Всего лишь три… Нашим ребятам казалось, что их не меньше двенадцати. Видит Йог-Сотот, если бы их всех с Малколмом действительно было бы 13, по одному на каждую главу, то и книга эта оказалась бы куда длиннее!
– …и поэтому я не до конца уверен, кем являются остальные два советника. Да и не хотел знать, на самом деле; мне всегда казалось, что если я буду знать слишком много, то доверие ко мне утратится.
– Но догадки были. – Не спросил, а утвердил Пятачок. Так твёрдо, будто собирался избивать бейсбольной битой.
– Но догадки были, – подтвердил Крот. – Советник по информационной и финансовой поддержке. В совещаниях его называли «Меценат»…
– Бенито, – перебил его Пятачок. – Впрочем, ничего удивительного.
Бенито был олигархом и медиамагнатом, с которым Малколма связывали ещё до анонса его похода в президенты. Политаналитический консенсус заключался в том, что Бенито желает обратить передел его собственности, случившийся при предыдущем президенте, и вообще метит в «серые кардиналы», формально оставаясь в стороне от власти. Впрочем, и Малколм, и Бенито всячески отрицали какие-либо реальные взаимные обязательства. Хотя веровавших в случайность их контактов было мало даже среди самых ярых поклонников Малколма. Именно телеканалы Бенито вели максимально жёсткую пропаганду режима Шута и Короля, и, по слухам, он денежно поддерживал перевооружение силовиков, дабы усложнить насильственное свержение удобного ему строя. В общем, сам этот преуспевающий делец был замечательной мишенью для врагов самозваного монарха… да только ситуация осложнялась тем, что он спокойно сидел себе в другой стране, где свои спецслужбы работали максимально жёстко, а Пятачку никогда не разрешили бы въезд из-за сомнительного происхождения.
– Да-да, Бенито. Я всегда думал именно так, но старался считать, что моя хата с краю, я просто выполняю доверенную мне работу…
– О вашей «работе» мы ещё поговорим, а вот кто в этой схеме был третий?
– Третий… я не могу сказать точно… но мне было понятно, какой его основной фронт – это работа в парламенте, его прозвище – «Попугай»…
– Молл.
– Что-что, простите?
– Молл. Пингвин, депутат, который позиционирует себя как представитель Малколма в сумасшедшем доме. – Такое гашековское название использовал и сам Малколм, когда в очередной раз что-то не поделил с парламентом. – Он один из тех, кто почему-то не оказался в день инаугурации на рабочем месте. Где-то на морях отдыхал, рыбу ловил. И он периодически имеет успехи в нахождении голосов в нынешнем расколотом парламенте, где уже который раз формируются ситуативные союзы – учитывая, что и королевская партия довольно рыхлая, несмотря на большинство. Как видите, нам известно достаточно, Крот, о вас троих, чем-то удивить нас очень сложно.
– А расскажите, о чём вы вчетвером совещались в последний раз? – встрял в разговор Пух, отчасти чтобы подать надежду потускневшему было Кроту, догадывавшемуся, чтó его ждёт, если он не поведает ничего эксклюзивного.
– Дайте мне сосредоточиться… – Крот дрожащими руками хлебнул заваренный им кофе, посмотрел в потолок, немного прищурил глаза, будто силясь что-то вспомнить, и с таким выражением морды принялся вещать. – Это было тридцатого апреля, то есть за два дня до моей отставки. Созвал его «Меценат»…
***
– Ваше Шутейшество и господа советники! Нужно дело перетереть. Вопрос государственной важности.
– Докладывайте, господин Меценат. Остальные советники, как слышно?
– Слышно хорошо.
– Слышу всё.
– Отлично. Мы вас внимательно слушаем во все наши многочисленные уши, о дорогой Меценат.
– Ну, в общем, вы же помните, что хряковского барона недавно на охоте подстрелили насмерть? Мы, конечно, все верим, что в том не было никакой политической подоплёки, просто неосторожное обращение с оружием «под мухой»…
Сам Король в это не верил, но решил считать, что как-то так оно всё и было. Разве имелись веские основания отметать трактовку Бенито… то есть Мецената?
– …и вот, значит, достопочтенный мэр Хрякова и по совместительству мой хороший (пусть и тайный) приятель, Гекс, заявил о готовности занять его место и служить нам верой и правдой. И это очень даже на руку, если вспомнить, какой тяжёлый нрав был у его предшественника... Но мы же все демократы, чтим закон, чтим баронов и их права. Коли Гекс изъявит волю стать бароном, ему понадобится пройти процедуру выборов. Зная регион, я могу гарантировать – он победит любого даже самого опытного тяжеловеса, которого смогут ему противопоставить. Он там авторитет ещё тот, практически что в законе. О том, какие преференции нам обеспечит его победа – не мне вам говорить.
– Вот только, – продолжал Меценат, – это означает, что Гекс перейдёт на новую работу, и кресло мэра освободится. А значит, одновременно надо провести ещё одни выборы, мэрские. Но ведь никто и не думал, что городничий сменит свой пост! Гекс вообще заявлял, было, что будет мэром, наверное, до самой смерти. Естественно, что власть свою градоначальник хочет передать кому-то из свиты; как и у нашего сиятельства, он окружил себя тремя последователями. Условно назовём их кандидатами «А», «Бэ» и «Цэ». Поддержка мэра означает кандидату почти гарантированную победу – я же говорю, таков регион. Но надо уже начинать кампанию, все эти билборды, реклама по ТВ. А на кого поставить – ни я, ни он пока что не знаем. Увы, ни один из троих мне не нравится: один – алкогольный магнат, один – табачный, а один – вообще наркоман, сука. Я-то буду работать с тем, с кем захочет народ, чтобы я работал, а чего хочет народ – нам пока что неведомо. И можно было бы забить вообще, но пускать всех троих или даже двоих на выборы – точно исключено, тогда ни один не выиграет. У реваншистов, которые и против Гекса, и против Вашего Превосходительства – один кандидат (назовём его «Икс») и один дрессированный электорат, а победа по новому законодательству достигается простым большинством, без второго тура. Плюс ещё вечно непроходные и авантюристы с рейтингом меньше процента подтянутся. То есть если условного «нашего» избирателя рассредоточить, он совсем растеряется. Это та ситуация, когда целое меньше суммы своих слагаемых. И что теперь делать-то? Как сделать нужный выбор?
– Давайте примем закон, чтобы предоставить городу коллегиальное управление, будут управлять втроём и друг друга балансировать… – предложил Попугай.
– Да щас, – перебил Меценат, – а потом все остальные города особый статус попросят, и начнётся чёрт знает что! Ещё один шаг к феодализации…
– А вы что скажете, Крот? – спросил Король.
– Ну, не знаю, может… выяснить, чего хочет народ?
– А в чём резон? – возразил основной бенефициар режима. – Они что, лучше знают, кто из трёх привлекательнее как мэр?
– Предложение, однако, не лишено логики, – вступился Попугай. – Можно провести социологическое исследование, и даже если за кем-то из троих незначительный перевес, опубликуете искажённую статистику, будто бы он далеко впереди. Нарисуете ему 146%... ну ладно, 73%. И прибавите – мэр одобряет. Вот пусть за него электорат мэра и голосует. Используем их мнения против них самих.
– Но зачем полноценную социологию проводить? – удивился Король. – Поспрашивайте в Интернете, я не знаю, или на улице на камеру, а потом удобные варианты нарежьте просто и выдайте полученный «материал» за исследование. Зачем ещё деньги тратить? У нас же все такие грамотные, опросы «социальными» называют, что уж там о методологии говорить…
– Да я бы и рад так сделать, – ответил Меценат, – я, право, и сам думал насчёт «царицы всех наук»… Не в затратах вопрос – «кидок» на деньги никто не отменял. У меня в этом опыт большой, многомиллиардный.
«Надеюсь, меня он не слишком сильно прокидал», подумал Малколм, но Крот, конечно, не мог об этом знать. Вместо этого Король спросил:
– А в чём вопрос тогда?
– Там в городском университете сильная социологическая школа, и при этом по большей части оппозиционная по духу. Это не столичные службы, которым мы сами столько раз правильные цифры заказывали. Они вмиг такие манипуляции раскусят, скажут – подход непрофессиональный. Даже если настоящий опрос провести, их самих в проект вовлекать чревато, ещё какой-нибудь компромат найдут о том, как мы всё это делаем и ради чего…
– Так вы сторонних людей задействуйте, их что, в стране мало? Из других университетов или хотя бы районов. Якобы для независимости мнений. Создайте уже реальную видимость исследования, соберите информацию, правильно её подайте.
– Но всё же представьте, мой Король: проходит мимо студент соцфака, увидит, что кто-то опрос проводит – неизменно подойдёт поинтересоваться, что это такое, где и когда результаты можно посмотреть, а потом ещё там захотят собственным исследованием перепроверить данные… Все эти назойливые активисты и антикоррупционеры, сами ничего не делают и другим не дают!
– Вы для начала организуйте подрядчиков, а там решим, что оно да как. Ох, говорил же я, надо взять всё и отменить… Выборы эти… Но закон есть закон, что ж мы, демократы, не люди, что ли? Господин Меценат, я целиком понимаю вашу обеспокоенность и рассмотрю, что могу со своей стороны сделать, ради столь нужного нам тринадцатого. Надеюсь, все услышали. Все свободны. До новых встреч в эфире.
***
– Социология, значит. Интересно… – задумчиво выдавил из себя Пятачок. Поскольку он замолчал, инициатива как волейбольный мячик перешла к Пуху.
– Пытаюсь понять: какая была ваша основная роль в этом всём действе? Триумвират, отношения с Малколмом, политическая система. Нам кое-что известно, но хочется услышать ваше собственное видение, возможно мы вас даже недооцениваем или что-то недосмотрели…
Опять эта лесть… Но Крот – забитый чекист и подкаблучник – снова повёлся. А ведь читай он Карнеги – точно знал бы, на какие психологические крючки нельзя ни в коем случае попадаться.
– Во-первых, мы с ***… Простите, с Малколмом знакомы весьма давно, и он всегда симпатизировал зверолюдам, иногда даже больше чем обычным людям… Я преподавал в его школе. И управдомом был в доме, где он жил. И уже тогда я был своим человеком в Службе Безопасности… вернее, своим кротом, что очень символично. – Он нервно хихикнул, но смех получился такой вымученный, будто Крота перед этим три дня пытали в подвалах пресловутой Службы. – У меня неплохо получалось проникать в различные организации, и оказываться своим человеком уже там, добывая тем самым необходимую развединформацию для правоохранителей.
– Донося, – поправил его Пятачок.
– Это оскорбительное слово. А если кто-то замышлял теракт, в котором погибли бы невинные жертвы, женщины и дети, будет ли считаться доносительством информирование СБ и полиции? Это гражданский долг, обязательство перед собственным народом. Я находил таких потенциально опасных людей и предавал их суду. Тем самым предотвращал различные беспорядки и…
– Невинные жертвы, значит, вас тревожили? Не лгите нам, Крот. Многие источники свидетельствовали, что вы накрыли «колпаком» оппозицию, собирая всякий компромат. А незадолго до вашего освобождения от занимаемой должности случился тот скандал, с «Piano». Учитывая резкую реакцию Короля, было бы странно, не будь это связано. Ведь после этого вас изгнали из Триумвирата?
Крота будто парализовало на полуслове, он так и стоял, не дыша, с приоткрытым ртом. То махнув рукой, то отворачиваясь, то извлекши из себя какое-то «но э….», он с четвёртой попытки вздохнул и, смирившись с услышанным, продолжил говорить.
– А вы что-то знаете, или хотя бы догадываетесь. Да, это была тотальная дискоммуникация и губительный человеческий фактор. Я говорил – не надо брать дворников в качестве филёров. Мы вели слежку за некоторыми подозрительными элементами, подозреваемыми в шпионаже и подготовке террористических актов. Но при этом лично я боялся их спугнуть, для меня важны были инкриминирующие факты и информация как таковая. А то ведь знаете, судей ещё не всех поменяли, и прецеденты когда обречённых Малколмом на разные меры наказания из-за слабой доказательной базы выпускали из зала заседания уже имелись. Так что я ждал до последнего, надеясь поймать на чём-то горячем.
– А получилось так как получилось, – продолжал он. – Пока мы расследовали потопление «Елены Войнаровской», несколько выживших моряков и сотрудников порта на вопрос о чём-то необычном в те дни единогласно отвечали – необычной была девочка. Странная милая девочка с плюшевым кроликом в руках. Она как победительница тендера за символическую сумму в одну копейку занималась художественным оформлением каких-то корабельных интерьеров, притом, как потом вспоминали, в самом её дизайн-проекте было какое-то нездоровое внимание к трюму и техническим помещениям… По её словам, ей хотелось разукрасить унылый быт, вот и рисовала повсюду кроликов. Якобы это любимое животное женщины-моряка согласно каким-то там её мемуарам… Совещались с кораблестроителями и пришли к выводу, что взрывы случились именно там, где она вела активную творческую работу. Тут мы поняли, что вышли на верный след, и хватились искать подозреваемую. Естественно, что имя-фамилия оказались вымышленными, и поскольку тендерное бюро работает небрежно, они даже не удосужились проверить исполнителя перед тем как доверить ей работы. Мы разослали ориентировку по своим каналам, и – какая удача! – после двух недель безуспешных поисков, буквально на днях, она или по крайней мере кто-то как две капли воды похожий на неё шёл себе как ни в чём не бывало по улицам столицы с кроликом в обнимку. Осведомитель вёл слежку и зафиксировал тот момент, как она заходила в один жилой двор. Мы быстро проверили, что там находится – а там оказалась фотостудия «Piano». Куда же ещё могла податься малышка, не в кабак же. И среднее руководство, чтобы угодить Малколму, решило действовать активно – накрыть эту лавочку. Но они сработали небрежно, они…
– Знаем мы их «небрежность». Они просто расстреляли и взорвали гранатой восемь беззащитных женщин, одна из них, между прочим, беременная (насколько можно судить по их фрагментированным останкам). Если по вашим меркам это «небрежно», я тогда не знаю, что означает «брутально»! – Пятачок сам почти взорвался как граната, пока говорил это. Пуха даже начало беспокоить, какая в «хрущах» звукоизоляция. Говорят – ужасная: через стену слышно, как мыши продолжают свой род.
Крот совсем раскис.
– Вы п…поймите меня правильно, я не отдавал команды прямо… Я же не убийца… Я просто шпик. Один из лучших в своём роде. Я вообще об этом узнал только… Что… Что это? ОТКУДА У ВАС ЭТО?!
Пока Крот бросался репликами, якобы доказывающими его несоответствие млекопитающим семейства верблюдовых, Пятачок достал из заднего кармана небольшую пачку фотографий, сделанных на фотоаппарат марки «Рубероид» (во всём мире таких почти не осталось из-за дороговизны плёнки и банкротства производителя, а у Пятачка был) и показывал их Кроту, одну за одной. На фотографиях – вот уж сюрприз! – фигурировал Крот перед входными дверьми «Piano». В одном кадре он «командовал парадом» – раздавал жестами поручения, кому и куда двигаться. А на другом он совершенно бледный и разбитый выходил из студии, отталкивая сотрудника, решившего к нему обратиться, Крот даже не смотрел при этом в его сторону.
– От верблюда, – саркастически ответил Пятачок. – Тебе надо было проверять не «Пьяно», а бар «Пьяная свинья» по соседству.
В глазах Крота читалось прозрение, но как-то комментировать услышанное он не стал, вернувшись к теме пресловутого инцидента:
– Он… я… вы просто не представляете, как он был зол… Мне хотелось реабилитироваться…
– Ваша хвалёная контрразведка упустила девочку, и тут ты такой приносишь её голову на блюдечке с голубой каёмочкой… Ведь этим ты рассчитывал его порадовать?
– Нет, по правде говоря, Малколма больше устроила бы живая девчонка, так что я ещё, можно сказать, проявил милосердие… Иначе она пошла бы на корм дракону.
– Какому дракону? – в один голос спросили ошарашенные друзья.
Тут уже настала пора удивляться Кроту.
– Как, вы не знали, что ли? Малколм умеет превращаться в дракона. Большого, зелёного.
– Ну, я видел, как недоброжелатели называют его «драконом», и меры его тоже «драконовскими», как и законы, – отвечал потрясённый Пятачок, – но я всегда думал, что это такая фигура речи; ну, как «древний змий, называемый диаволом и сатаною», его ещё Уильям Блейк…
– Вовсе нет. – Крот перебил его. – То есть до недавнего времени, конечно, никто не мог похвастаться, что видел дракона. Но это потому что все те, кто его видел, их самих больше никто не видел. Малколм ещё в детстве запугивал одноклассников, которые над ним подтрунивали, и один потом исчез. Нашли лишь обугленную ногу, её собака принесла. Его с тех пор дети побаивались, а он то и дело изображал всем напоказ, будто эту самую ногу обгладывает. А месяца с два назад он пригласил в тронный зал одного из своих сообщников по расстрелу парламента, когда тот начал плести интриги, надеясь занять пост начальника Опричнины. Как я понимаю, Король просто не оценил, что человек, на которого он однажды положился и с которым достигнуты определённые соглашения, решил заниматься какой-то самодеятельностью. Вызвал к себе на ковёр, а там обратился драконом. И сожрал, заживо. И тело не оставил. Те, кто видел, были просто в шоке, жаль, видео не записали. А в случае с девочкой, мне кажется, он сначала пообщался бы с ней в человеческой форме. А потом, замученную, проглотил бы.
Пух болезненно сглотнул. За свою оппозиционную карьеру он сталкивался с разной мистикой, но с драконами впервые. Как и с драконами-насильниками в королевском колпаке. Продолжать разговор снова пришлось Пятачку:
– Так или иначе, при вашем непосредственном содействии Служба Безопасности, то есть по-новому «Секьюрити», подтвердила свою роль убийц и воров. Вспомнить ещё вот подрыв авто журналиста Бориса Жуляны. Пока ваше ведомство шило теракт и вещало белиберду про почерк какой-то руки, небезразличные граждане на основании данных из ОТКРЫТЫХ источников выследили вашего же сотрудника, якобы бывшего, который вокруг машины погибшего ошивался в тот день. И который потом тоже исчез в неизвестном направлении. Вы к этому тоже не имеете никакого отношения?
– Нашли вы, что вспоминать. Погудели ото и замолкли.
– Замолкли… Пф! Просто становится страшновато говорить об этом вслух, когда тебя самого взорвать могут. Я более чем уверен, кого-то помалкивать заставили ваши же люди. И что характерно – а есть и те, кто одобряют. Кто-то даже согласен с тем, что «сейчас не время для критики», или вообще заявляют, что у журналиста были скучные тексты, по-дебильному написанные. А кому-то наплевать. Умер и умер, фиг с ним. Только мне не наплевать, понимаешь? – Разнервничавшийся Пятачок уже перешёл на «ты». – Что-то не так с этим клоунским режимом, если он панически боится всех недовольных и исподтишка норовит их взорвать-расстрелять-отравить, если на то есть сила и не ожидается никаких последствий. А то и вовсе слопать могут, как волк Красную шапочку, если твои рассказы верны. Ты не находишь, что это неправильно? И вообще, почему Малколм не пришил тебя? Разве у него какие-то проблемы с ликвидацией бывших сторонников, которые слишком много знают?
Гримаса ужаса снова промелькнула на морде Крота, но на сей раз он быстро собрался воедино.
– При…пришить? Нет, он сказал было, «хотел бы я казнить тебя… но не могу. Ты служил мне верой и правдой. Да и пока ещё закона такого нет!». И засмеялся что есть мочи. Своим жутким смехом. – Крота аж передёрнуло. – И с тех слов мы больше не виделись лично. Я, конечно, сам не очень верю в его умение прощать, скорее всего сыграли роль мои связи. В «Секьюрити» даже по его указке не смогли бы поднять на меня руку, и от полиции меня тоже отгородили. Слишком ценный я был сотрудник. Они и сейчас за мной присматривают… В смысле, присматривали, пока вы не пришли и…
Договаривать он не стал – всё и так было понятно. Но некоторые места для наших двух героев ещё оставались непрояснёнными. Как вы могли уже заметить, наиболее острые вопросы приходили в голову Пуху: