Васёк испугался:
– Сева, ты что? Заболел?
Сева поднял на него страдающие глаза и улыбнулся:
– Не-ет… Ни-чего…
– Что – ничего? Плохо ему! Я давно вижу, – расстроенным голосом сказал Саша.
– Он ещё на мельнице заболел, – вздохнул Одинцов. – У него сердце бьётся, наверно.
– Малютин, у тебя сердце, да?
Ребята окружили товарища, по очереди прикладывали ухо к худенькой груди Севы.
– Ой, как бьётся!
– Прямо как молотом стучит!
– Сева, давай мы понесём тебя!
– Нам это ничего не стоит!
– Честное слово. Севка!
– Нам это даже практика!
Ребята гладили Севу по спине. Саша грел его холодные руки и просил:
– Мы понесём тебя, а? Согласись, Сева!
– Да нет, что вы… Я сам пойду. Это ничего, пройдёт, – улыбался Сева.
– Да ведь трудно тебе идти! – беспокоились ребята.
Один Генка не принимал ни в чём участия. Пустыми глазами смотрел он вокруг, молча шёл вперёд, молча ждал, когда ребята выкладывали дорожные знаки. Петька озабоченно поглядывал на Генку и толкал Мазина.
– Иди ты ещё! Горе у человека – и всё! – огрызался Мазин.
Голод невыносимо мучил Мазина. В пустом желудке урчало, живот втянуло под рёбра, во рту набегала слюна. Мазин тихонько ощупывал в кармане сухую, заплесневелую горбушку, найденную на мельнице, ковырял её ногтем, но не осмеливался взять хоть крошку из драгоценного запаса.
«Не мне одному есть хочется», – оглядываясь на товарищей, думал Мазин.
Никто не жаловался, но по лицам, вытянутым и печальным, было видно, что ребята уже давно голодны.
Тоненький Коля Одинцов потуже затянул свой пояс; у Саши вытянулось лицо, и круглые глаза стали большими и грустными; Петька поминутно совался в кусты, искал в траве щавель и заячий лук. Генка молчал – никто не знал, сыт он или голоден. Бобик, свесив язык, уныло плёлся за ребятами.
Васёк не сдавался. Охваченный тревогой за себя и своих товарищей, он бодро шёл вперёд, стараясь подавить подступающую к горлу тошноту.
– Куда мы идём? Надо бы посоветоваться, – говорил Ваську Одинцов.
– Надо раньше уйти подальше в лес, сделать там привал… – отвечал Васёк. – Ты знаешь эти места? – спрашивал он Генку.
Генка, не разжимая губ, кивал головой.
– А тут партизаны есть?
– Может, и есть, – равнодушно говорил Генка.
– Ты веди нас в самое глухое место, чтобы мы там могли сделать привал и, может, переночевать. Понял?
Солнце уже бродило где-то за деревьями, когда ребята, пройдя редкое полесье, вступили в тёмную чащу. Потянуло сыростью, под ногами стелился мох, косматые ели преграждали путь. Генка грудью продирался вперёд, на ходу обламывая сухие, колючие ветки и мягко отводя рукой зелёные. Севе расчищали путь Одинцов и Саша. Где-то близко зажурчала вода. Генка остановился, прислушался и повернул влево.
– Подожди!.. Выкладывайте дорожные знаки – здесь поворот! – сказал Васёк.
Севу усадили на пень. Он жадно дышал свежим хвойным запахом леса. Ребята долго и озабоченно выкладывали знаки.
Сева подозвал Русакова:
– Здесь должны быть грибы… Ты посмотри, Петя!
Русаков радостно закивал головой и шмыгнул в кусты.
Генка привёл ребят к тихому ручью. Ручей монотонно булькал на дне оврага. По склону поднимались молодые сосёнки. Над сосёнками зелёной крышей переплелись ветви смешанного леса. Сквозь них жёлтыми бликами пробивалось солнце. Генка показал на вывороченное дерево. Глубокая сухая яма виднелась из-под узловатых корней, обросших коричневым мохом.
– Здесь!
Бобик бросился к ручью. Ребята огляделись:
– Знатное местечко!
– Спасибо, Генка!
Сбежали вниз. Жадно пили воду. Напоили Севу, разгребли под корнями яму. Саша постелил своё пальтишко. Сева с благодарностью смотрел, как хлопочут товарищи, но говорить ему было трудно. Он лёг и закрыл глаза.
Ребята сели около ручья. Голод тянул их к воде.
– У нас ничего нет… никакой еды, – с усилием сказал Васёк и посмотрел на товарищей.
– Это пустяки. Можно потерпеть.
– Человек может четырнадцать дней жить без еды.
– Ну, четырнадцать дней не проживёшь.
– В лесу не умирают от голода! – строго сказал Трубачёв.
– Здесь есть грибы! – буркнул Мазин.
– А у меня есть спички! – с торжеством сказал Петька.
– Где? Где? – Ребята оживились, полезли смотреть на измятую спичечную коробку.
– Я её на мельнице нашёл. Пошарил на окне, смотрю – спички!
– Я тоже кое-что нашёл! – Мазин вынул из кармана заплесневелую горбушку.
– Хлеб! Хлеб!
Глаза у ребят жадно заблестели. Бобик облизнулся, завилял хвостом. Васёк потрогал горбушку.
– Не клади на траву, а то муравьи растащат, – отворачиваясь, сказал он.
– На, спрячь. Мы сейчас грибов найдём и сделаем похлёбку, – сказал Мазин. Он тряхнул своим тощим вещевым мешком. Оттуда со звоном упало зелёное ведёрко. – Это я на пасеке взял, – нехотя пояснил Мазин.
Генка вытащил из кармана грязную тряпочку, развязал зубами узелок и положил рядом с горбушкой комок слипшейся соли.
– Всё! Всё! – кричали ребята. – Всё у нас теперь есть!
Саша побежал к Севе:
– Малютин! Севка! Мы похлёбку будем варить, мы тебя прямо до отвала накормим! Мы сейчас все за грибами пойдём… Пошли, ребята!
– Генка, где тут грибы? Лисички или маслята?
– Я найду, – вместо ответа сказал Генка.
Ребята побежали за ним.
– Не уходите далеко, – предупредил Васёк.
Он сел на берегу ручья и опустил голову. В глазах было зелено, колени дрожали. Одинцов вернулся, присел рядом с ним.
– Вот поедим, Трубачёв… ладно? А потом посоветуемся, ладно? – робко сказал он.
Васёк кивнул головой.
* * *
– Всё б тебе, Петька, есть да есть! Об одной еде ты только и думаешь, – ковыряя палкой землю, ворчал Мазин. – Уж ты мне и про сырую рыбу в землянке припомнил и про Макитрючкины вареники… Трепло ты, Петька!
– Да я же только так вспомнил… как мы ели когда-то… вообще…
– «Вообще, вообще»! Никто не жалуется, один ты скулишь! И тошнит тебя, и под рёбрами болит…
– Я этого не говорил даже! – вытаращил глаза Петька.
Мазин сплюнул голодную слюну:
– Не говорил, а всё понятно… всё на твоей физиономии написано!
Петька молча смотрел на Мазина. Пухлые щёки товарища опали, под глазами легли глубокие тени. У Петьки задрожали губы, он нащупал заветный кусочек завалявшегося в кармане сахару. Когда голод особенно мучил Петьку, он осторожно лизал языком этот сахар и, завернув в бумажку, прятал от самого себя. Теперь он вынул его и протянул Мазину:
– На, Мазин. Это правда – я просто нетерпеливый… Возьми, возьми! Я уже много съел… я ещё вчера ел…
Мазин хмуро посмотрел на Петькину ладонь.
– Почему не отдал Трубачёву? Сейчас всё общее, – сказал он, пряча в карман сахар. Потом увидел мокрые глаза Петьки и виновато сознался: – Я сам нетерпеливый… Сорвался на тебя зря…
Ребята принесли полные шапки грибов и весело принялись за стряпню. Чистили грибы. Перочинные ножи нашлись у всех. Костёр зажгли одной спичкой. Над ручьём потянулся дымок. Все сидели вокруг огонька. Бобик, положив на лапы голову, спал. Скоро в зелёном ведёрке забулькала похлёбка. Никто не говорил о страшных событиях, которые загнали их в лес. Но едва наступила тишина, как в памяти каждого вставала пасека, мёртвые лица Матвеича и дедушки Николая Григорьевича, пустая, брошенная мельница… А в глазах у Васька возникало детское удивлённое лицо Ничипора и бился захлёстнутый петлёй дед Михайло… Васёк вскакивал, с испугом глядел на Генку. Но Генка как будто омертвел. В тёмных глазах его, как в тёмной воде, отражалась зелень леса, матово переливались блёстки от огня. Похлёбку ели жадно, черпая из ведра самодельными ложками и обжигая рты.
– Сроду ничего вкуснее я не ел! – говорил Саша.
– Ещё бы! – подтверждали ребята.
Горбушку хлеба пилили перочинным ножом. Разделили поровну. Сахар, с общего согласия, решили отдать Севе.
– Да зачем, ребята! Я уже лучше себя чувствую, – сконфуженно отказывался Сева. Он съел размоченный в похлёбке хлеб и несколько варёных грибов.
– Вкусно тебе? – спрашивали ребята.
– Вкусно, – улыбался Сева.
– Заешь сахаром.
– Я завтра лучше…
Бобик долго гремел ведром, доедая остатки. Похлёбка подействовала на всех, как волшебное питьё. Щёки зарумянились, глаза заблестели, клонило ко сну. Не хотелось думать, что будет дальше; хотелось, разбросав усталые руки и ноги, спать, спать, спать… Даже Генка, свернувшись калачиком на земле, закрывал глаза.
– Спите! – махнул рукой Васёк.
– А кто будет ночью дежурить? – спросил Одинцов.
Васёк вспомнил, что в тревожную ночь, когда они были в походе, Митя дежурил сам.
– Я буду, – сказал он.
– Один?
– Если надо будет, разбужу кого-нибудь.
– Тогда ложись сейчас, а мы с Сашей посидим, – предложил Одинцов.
Васёк не стал отказываться, натянул на уши курточку и лёг около Севы. Мохнатые корни дерева скрыли его под своим навесом, покачали коричневой бородой, пощекотали ему шею. Васёк вздохнул и закрыл глаза.
Глава 52
Ночь командира
Снова кричат ночные птицы. Снова с нудным гудением пролетают куда-то вражеские самолёты. И так же полон таинственных шорохов лес, но теперь нет рядом Мити. Васёк сидит на поваленном дереве. Ухо его привыкло к гудению самолётов, ночные шорохи не пугают своей таинственностью. Не лес страшен Ваську Трубачёву, командиру пионерского отряда. Страшны люди в железных касках, с черепами на рукавах, страшна неизвестность и ещё страшнее ответственность, которая легла на его мальчишеские плечи. Что делать? Куда идти? Жив ли Митя и найдёт ли он своих ребят? Где партизаны? Как искать их в этом большом, незнакомом лесу?
Васёк вспоминает жалкую кучку своих товарищей, испуганных, голодных, в грязных куртках…
На глаза его навёртываются слёзы. Он встаёт и присаживается ближе к яме, где спят вповалку ребята. Тёплое дыхание их успокаивает его. Трудно дышит Сева, но он тоже спит, повернув к Саше бледное лицо. Не спит только Генка, его глаза широко открыты. Васёк боится заглянуть в Генкины глаза, боится окликнуть товарища. Он со вздохом отворачивается.
Что делать? Как поступил бы на его месте взрослый командир? Куда он повёл бы свой отряд? Какие-то смутные воспоминания проносятся в голове… обрывки рассказов о твёрдых, бесстрашных коммунистах, страницы прочитанных книг.
Возникает лицо Сергея Николаевича. Васёк видит учителя в классе, на сборе, мысленно представляет себе учителя и на фронте. Вот он стоит среди бойцов, такой спокойный, подтянутый, в военной форме. Васёк видит и бойцов, окружающих учителя, – они такие же спокойные и подтянутые, как их командир. Они пойдут за ним в бой, может быть, на смерть, они не растеряются перед любой опасностью.
Васёк машинально стирает с рукава прилипший комок глины. Почему он не заставил ребят вычистить курточки и привести себя в порядок? На что он похож сам! Ведь он командир! Разве было бы так при Мите или Сергее Николаевиче? Васёк потихоньку спускается к ручью, растягивает на траве одежду, трёт холодной водой щёки, приглаживает непокорный чуб. Потом застёгивается на все пуговицы, медленно поднимается назад и осторожно вытаскивает из-под головы Одинцова вещевой мешок. В нём хранится пионерское знамя. Когда-то вместе с Митей, собираясь уходить из села, они аккуратно завернули его в платок и спрятали на самое дно вещевого мешка. Васёк присаживается на корточки и осторожно вынимает сокровище отряда. Свет луны падает на шёлковое знамя, блестит и переливается в мягких складках.
Васёк с трепетом читает вышитые на знамени знакомые слова:
«К борьбе за дело Ленина будь готов!»
– Всегда готов! – шепчет Васёк.
Эти слова вливают в него новые силы. Мысли становятся ровнее, спокойнее.
Неожиданно приходит решение: «Я поведу ребят в Макаровку, от Миронихи узнаю о партизанах, может быть, о Мите, возьму девочек. Я должен привести свой отряд к Мите!»
Васёк срезает толстую ветку орешника и при свете луны обтачивает ножом древко. Бобик тихонько вылезает из ямы и, широко зевая, садится рядом с мальчиком. Тёплая шерсть собаки напоминает забытый домашний уют. Но Васёк не позволяет себе вспоминать ничего, что может вызвать на глаза слёзы. Он не должен плакать! Командиры не плачут!
Васёк надевает на древко знамя и встаёт.
Приложив древко к плечу и вытянувшись во весь рост, он неподвижно стоит под Красным знаменем, облитый лунным спетом. Завтра он поведёт свой отряд в полном боевом порядке! И, что бы ни ожидало их впереди, они не посрамят чести пионеров!
* * *
Солнце уже просвечивает сквозь листву, когда, сложив рупором ладонь, командир горнит утреннюю побудку. Ребята послушно вскакивают, протирают глаза и… бросаются к знамени.
– На зарядку становись! – останавливает их спокойный голос командира. – Назначаю кашеварами Мазина и Русакова! Варить грибную кашу!
– Есть варить кашу!
– Привести в порядок одежду!
– Есть привести в порядок одежду!
– Объявляю приказ по третьему отряду: через час выступить в полном боевом порядке! Направление – Макаровка.
– Есть! – радостно откликается отряд.
– Пионеры! К борьбе за дело Ленина будьте готовы!
– Всегда готовы!
Глава 53
В пути
Снова тёмные чащи, запутанные тропинки. В оврагах и в сырых, болотистых местах острая осока ранит ноги. На коротких привалах – грибная похлёбка, сине-пепельная ежевика. От ежевики губы у ребят синие, пальцы как будто испачканы чернилами.
Сева находит какие-то растения, годные для еды.
– Это паутинистый лопух, – говорит он. – Корни его похожи на спаржу, их едят.
– Ну тебя, Малютин! – обижается Мазин. – Всегда ты что-нибудь придумаешь! Если хочешь знать, это просто колючки; их называют собаками, потому что они цепляются за платье.
– Это верно, но корни молодого лопуха едят. Жаль, у меня нет книжки – я бы тебе доказал.
– Он правду говорит, – неожиданно вступает в разговор Генка. – Я сам читал про это. А кислицу варил и ел.
Мазин безнадёжно машет рукой:
– Как-нибудь без лопухов обойдёмся.
– Генка, сколько отсюда до Макаровки километров? – спрашивает Васёк.
Генка морщит лоб:
– Як бы по шоссе, то недалеко. А так – кто его знает… може, километров двадцать…
Трубачёв спешит. Грибная похлёбка без соли и хлеба плохо подкрепляет силы. Голод начинает одолевать ребят: щёки у них пожелтели, глаза ввалились, около губ обозначились глубокие складки. От долгой, непривычной ходьбы болят ноги. Тапочки прохудились – ребята идут босиком, пробираясь по глухим местам, заросшим крапивой и колючками. Но никто не жалуется.
«Вот дойдём до Макаровки – и всё будет хорошо!» – думает каждый.
На привалах подробно обсуждается встреча с девочками; ребята оживляются, радуются.
– Трубачёв! Трубачёв! Мы так тихонько подойдём к их дому и – рраз! – как выскочим!
– Ну, «выскочим»! Там ведь фашисты. Надо тихо, по одному как-нибудь… Можно даже просто вызвать Валю или Лиду.
– Нюру надо вызвать! – вставляет Одинцов.
– Эх, Макаровка! Ещё найдёт ли нас Митя!
Мальчики еле плетутся. Лес, лес и лес… Нигде не видно просвета.
– А не заблудимся мы, Генка?
– Ни.
Потянулись сухие, нагретые солнцем вырубки. Под пнями – редкие, почерневшие ягоды земляники. Нет воды. Воду, запасённую на последнем привале, потратили на похлёбку. Зелёное ведёрко пусто. Бобик, свесив на сторону сухой язык, уныло плетётся сзади.
– Генка, скоро вода будет? – облизывая потрескавшиеся губы, спрашивает Васёк.
Генка разгребает жёлтые листья, берёт горсть земли, рассыпает её на ладони:
– Далеко… Коло Жуковки под мостом вода… Ребята ещё острей ощущают сухость во рту.
– Около Жуковки так около Жуковки… Вперёд! – командует Трубачёв.
Жаркий полдень. В глазах красные, жёлтые, бурые листья. Лес наконец кончается.
Перед выходом на шоссе Васёк объявляет большой привал. Ребята без сил валятся на траву. Мазин и Русаков остаются на страже.
Петьку одолевает сон.
– Чего глаза закрываешь? – толкает его Мазин. – Здесь шоссе близко – того и гляди, на фашистов нарвёмся, а ты спишь!
– Я не сплю… Я просто сквозь ресницы смотрю… для интереса…
– Знаю я, какой у тебя интерес! А ещё хочешь разведчиком быть! – шёпотом говорит Мазин, поглядывая на спящих ребят.
Петька придвигается ближе:
– А если Митя нас не возьмёт?
– А куда ему нас девать?
– Мало ли куда! В село какое-нибудь…
– Я не пойду! – решительно заявляет Мазин. – Я бы сейчас ушёл, да Трубачёва не хочу подводить.
Петька задумывается, потом шепчет, показывая на Васька:
– Он и сам воевать захочет.
– Не захочет, если не позволят! Для него приказ – это вес!
– А для нас, Мазин? Мы ведь тоже пионеры…
– «Для нас, для нас»! – передразнивает его Мазин. – Что для других, то и для нас. Только ведь мы Р. М. З. С. Забыл? Мы должны на войне послужить Родине!
– Конечно! Мы для этого тренировались, – округлив глаза, шепчет Петька.
Но Мазин уже не слушает его. Странный, розовый свет ложится на траву. Словно освещённые изнутри, стоят на опушке прямые жёлтые сосны, за ними краснеет широкая полоса неба.
– Петька, зарево!
Генка беспокойно ворочается во сне, открывает глаза и сразу вскакивает:
– Горит!
– Петька, буди ребят!
Через минуту весь отряд собирается на опушке леса. Под высокой, обрывистой опушкой проходит шоссе. Отсюда далеко видны колхозные поля. Небо охвачено огнём; за полем, на расстоянии километра, бушует пламя.
– Село! Село горит! Эсэсовцы жгут село! – шёпотом говорят ребята.
– Проклятые! Проклятые!
В тишине прорывается гневный голос Генки:
– Жгите, жгите, гады! Попомнится вам моя земля!
* * *
На последней ночёвке перед Макаровкой снова стоит на посту Васёк. Неровный свет луны пробегает по худым, измождённым лицам его товарищей.
– Гена… моя мама будет любить тебя, как родного, – слышится в темноте шёпот Севы.
– Одна у меня матерь – Украина. Не сирота я, – угрюмо отвечает Генка. – Спи.
Глава 54
«Трубачёв пришёл!»
– Девочка! Девочка!..
Хроменькая Фенька прижимает к плетню острое личико и смотрит на дорогу.
– Девочка! Это свои, не бойся!
Из кустов осторожно поднимается рыжий мальчик. У него тёмные, запавшие щёки и синие глаза с лихорадочным, голодным блеском. Он протягивает через плетень худую руку:
– Послушай, девочка…
Фенька боязливо отступает назад.
– Нема хлиба, зараз картошки вынесу, – бормочет она, поворачиваясь, чтобы бежать в хату.
– Нет, нет! Подожди, подожди, девочка! Иди сюда!
Фенька останавливается. Мальчик оглядывается на дорогу и тихонько спрашивает:
– Знаешь Мирониху?
Фенька кивает головой.
– Послушай! У неё есть девочки. Это наши. Вызови их, скажи – Трубачёв пришёл.
– Московские? – шёпотом спрашивает Фенька.
– Да, да! Знаешь ты их?
– Знаю.
Фенька пытливо смотрит на мальчика и боком перелезает через плетень:
– Они тут, на поляне. До Вали пошли. Пойдём – покажу!
Она, прихрамывая, бежит по тропинке; Васёк едва поспевает за ней.
– Подожди немножко… Я не один, я с товарищами! – говорит Васёк.
Из кустов один за другим выходят ребята. Бобик рвётся из рук Пети Русакова и тихо рычит.
Фенька останавливается. В глазах её мелькает беспокойство.
– Вон они, за оврагом… на поляне, – быстро говорит она и, повернувшись, бежит назад.
– Девочка! Девочка! Не бойся! – кричит ей вслед Васёк. – Это свои!
Но Фенька не оглядывается.
– Испугалась нас! – вздыхают ребята. – Что же делать теперь?
– Ничего, сами найдём! Тут близко – на поляне где-то…
Мальчики спускаются в овраг, карабкаются наверх, потихоньку советуются:
– Может, лучше к Миронихе идти?
– Где тут поляна? Лес начинается уже…
– Жаль, испугалась девочка. Она бы показала.
– Эй, хлопцы, куда пошли? – вынырнув из густой травы, машет рукой Фенька. – Налево идите! За дубами тропинка будет. Чуете?
– Чуем! Чуем!.. Иди сюда!
– Не тронем мы тебя!
– Эх, ты, проводила бы!
Фенька мотает головой:
– Сами найдёте – за дубами!
– Пошли! – говорит Васёк.
На пригорке – широкостволые, старые дубы. Ребята насторожённо и радостно улыбаются. На их лицах – нетерпеливое ожидание встречи. За дубами неожиданно открывается светлая лесная поляна. Солнце косыми лучами падает на траву.
Под молодой берёзкой, у свежей насыпи, покрытой сорванными полевыми цветами, прижавшись друг к другу, сидят две девочки. Они сидят под одним платком, подобрав под себя босые ноги. Лёгкий ветер пробегает по поляне. На берёзе бьётся тонкая дощечка…
Васёк ещё издали видит двух девочек и свежую насыпь под берёзой. Сердце у него падает. Ребята в смятении останавливаются за его спиной.
– Кто-то умер… – хриплым шёпотом говорит Васёк, не двигаясь с места.
Лида Зорина быстро поднимает голову, платок скользит с её плеч; она вскакивает, в упор смотрит на Васька остановившимися чёрными глазами, потом с криком протягивает вперёд руки:
– Нюра! Нюра! Трубачёв пришёл!
Нюра бросается к подруге, обнимает её за шею, и обе они громко плачут. Мальчики, тяжело волоча ноги, боязливо подходят к насыпи. На берёзе сиротливо бьётся дощечка. На дощечке – короткая, скупая надпись:
ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНЫ