Глава 6
Госпиталь
Моросит мелкий, осенним дождик. У ворот школы останавливается грузовик, доверху наполненный железными койками. Двое рабочих торопливо сбрасывают койки на землю, прыгают в кузов и отъезжают.
– Живо убирайте! Сейчас матрацы привезём! – кричат они двум девушкам-санитаркам, выбегающим со двора.
Койки, выкрашенные зелёной краской, штабелями лежат у забора.
– Сбросили у ворот и уехали! Хоть бы во двор внесли! – сердятся санитарки, хватаясь за липкие спинки кроватей.
С крыльца быстрыми шагами сходит Грозный, затягивая ремешком старое, порыжевшее пальто. Опережая Грозного, прыгает со ступенек Васёк Трубачёв.
– Ребята, сюда! Койки привезли! Живо! – кричит он на бегу. – Коля! Саша!.. Койки!..
Из глубины двора, где кучей свалены брёвна, выбегают ребята. Около ворот закипает работа.
– Поднимай! Поднимай!
– Боком, боком поворачивай! За ножки придерживай!
– Куда нести?
– В зал?
– Иван Васильевич, в зале шестнадцать коек станет – мы высчитали!
– Ребята, по двое берись!.. Куда тащите? – кричат санитарки.
Грозный, кряхтя, суетится вокруг коек, потом бежит к крыльцу.
– Ноги вытирайте! Весь коридор затопчете! Зачем половик положен? – ворчит он на санитарок.
– Ладно, дедушка! Сами затопчем – сами и вымоем. Не видишь – матрацы везут, а мы ещё с койками возимся!
– Эх вы, санитары! У меня все ребята ноги вытирали, я их без этого ни одного в класс не пускал, – ворчит Грозный.
– Сашка, бегом, бегом!.. Девочки, в зал идите! – командует Трубачёв.
– Васёк, матрацы везут!
Ребята тащат койки. Лила ч Нюра расставляют их в зале.
– Лида, здесь тумбочки нет. Возьми в классе, там лишняя. Ставь между кроватями!
Сева бегает с тряпкой, вытирает мокрые железные сетки.
|
|
У ворот буксует машина. На ней возвышается гора красных полосатых матрацев, покрытых сверху брезентом.
– Толку у вас нет! Куда в дождь матрацы везёте? Где их сушить? – ругается Грозный.
– Приказано, отец… Бери, бери! Не ругайся зря! Спешка, ничего не поделаешь… А ну, а ну, ребята! На плечи кладите… Вот это молодцы!
Ребята, согнувшись под матрацами, один за другим бегут по двору. Сильные девушки-санитарки берут по два матраца и медленно шагают к крыльцу.
– Живо, красавицы! Гляди, дождь промочит! – подгоняют их рабочие.
Васёк хлопает себя по лбу:
– Эх, не догадались сразу!.. Сашка, за мной! Мазин!
Он бросается в раскрытый сарай, вместе с Сашей вытаскивает приготовленные для раненых носилки:
– Дядя, клади! Больше клади!
– Вот это голова! Вот это стахановец! – шумно одобряют рабочие. – Стой! Хватит с них – тяжело будет.
Санитарки тоже хватают носилки. Машина быстро пустеет и, пятясь задом, отъезжает от ворот.
В зале между койками ходит Грозный, ощупывает матрацы:
– Затопить надо… Беги, Малютин, за спичками – на столе у меня возьми, а я дров принесу.
Сева бежит за спичками. Иван Васильевич тащит дрова, гремит заслонками и, присаживаясь на корточки перед печкой, тихонько ворчит:
– Эх, на охоту ехать – собак кормить! Раньше бы затопить надо!
Лида подкладывает ему сухие щепки.
Васёк Трубачёв, Мазин, Саша и Одинцов в боевой готовности стоят у ворот.
– Везут! Везут! – громко кричат они, завидев на улице грузовую машину.
Машина подъезжает к воротам.
Ребята носят одеяла, подушки, сложенное столбиком бельё. Во дворе появляется строгая высокая сестра в чёрном пальто, накинутом на халат. Она обходит классы, зал, на ходу бегло здоровается со школьным сторожем, спускается в раздевалку, делает замечания санитаркам.
|
|
– Это что ж за птица такая? – неодобрительно оглядывает её Грозный.
– Это старшая сестра Нина Игнатьевна, – на ходу поясняет ему санитарка.
– Почему здесь ребята? Зачем они здесь? – доносится из коридора голос старшей сестры.
Ребята тихонько шмыгают на крыльцо.
– Пойдёмте дрова колоть, – хмуро говорит товарищам Васёк, – дров мало.
Старшая сестра смотрит в окно. По стеклу бьются мелкие капли дождя.
Около сарая возятся мальчики. Одинцов и Саша пилят мокрое бревно, Васёк колет дрова, Лида и Сева носят в сарай поленья, Нюра собирает щепки, Петя и Мазин тащат брёвна.
– Это чьи ребята? – спрашивает Нина Игнатьевна.
– Это школьники, воспитанники этой школы, – вырастая за её плечом, с достоинством говорит Грозный и, заложив руки назад, важно шествует в свою каморку.
Под вечер в тёплой, уютной школе появляются первые раненые. Ребята со страхом и сочувствием смотрят, как из санитарной машины выносят на носилках закутанных в одеяла людей, видят на подушках изжелта-бледные лица, лихорадочно блестящие глаза, слышат стоны… Хромая и опираясь на санитарок, идут по двору молодые, безусые, и пожилые, бородатые, бойцы. Нина Игнатьевна стоит на крыльце, молоденькая сестричка осторожно ведёт раненого красноармейца.
– Ничего, ничего, голубчик, сейчас мы вас уложим, перевязку сделаем, – мягко говорит старшая сестра.
Врачи в белых халатах, накинутых поверх военных гимнастёрок, принимают раненых в бывшей учительской. Запах йода и ещё каких-то лекарств распространяется по коридорам.
|
|
– Ребята, завтра чуть свет опять сюда. Работа найдётся! – говорит товарищам Васёк.
* * *
Время шло. Васёк и его товарищи работали в госпитале. Старшая сестра уже не спрашивала, чьи это ребята: она знала их всех по именам и, смеясь, называла «скорой помощью».
– Сестричка, пошлите ребят, пускай газетку почитают, – просили раненые.
– Васёк, отряди кого-нибудь в пятую палату письмо писать.
– Нюра, посиди около Петрова. Он очень по своей дочке тоскует, поговори с ним, – напоминала Нина Игнатьевна.
Вечерами ребята читали раненым книги из школьной библиотеки. Смешные фигурки в длинных белых халатах вызывали у красноармейцев добродушные улыбки.
– Сюда, сюда, профессор! Посерединке садись, чтобы никому не обидно было…
Ребята возвращались из госпиталя только поздно вечером.
Вместе с ними в госпитале работала и тётя Дуня. В раздевалке, оборудованной под кухню, на громадной плите сияли начищенные до блеска котлы. Ранним утром в котлах уже весело булькала вода, тётя Дуня сыпала в котлы крупу и, вооружившись длинной деревянной ложкой, помешивала кашу.
Санитарки, гремя подносами, уносили из кухни завтрак и в полдень прибегали за обедом. Тётя Дуня, в белом халате, раскрасневшаяся от горячей плиты, пробовала на вкус каждое кушанье и доверху наливала тарелки.
– Ты спроси, вкусно ли. Может, не нравится моя стряпня? – беспокоилась она.
Но «стряпня» нравилась. Нина Игнатьевна хвалила повариху, а раненые почтительно называли тётю Дуню «мамашей» и запросто обращались к ней с просьбой сделать хлебный квас или побаловать их солёными огурчиками. Тётя Дуня ставила квас, посылала судомойку в погреб за огурчиками и, натоптавшись за день, спешила домой, чтобы наутро снова стать у плиты.
* * *
Саша по-прежнему жил у Васька. Вечерами они забирались на широкую кровать Павла Васильевича, говорили о госпитале, о Сашиных родных, о Мите и обо всех, кто остался в партизанском лагере. Потом, уткнувшись в подушку, оба замолкали.
– Васёк, о ком ты сейчас думаешь? – приподняв голову, спрашивал Саша.
– О папе, – шёпотом отвечал Васёк. – А ты?
– О маме.
– Спите, спите! – откликалась из кухни тётя Дуня. – Завтра рано вставать! В котлах у меня вода не налита, дрова сырые… Ох ты, господи!
Но Ваську не спалось. Мысли его подолгу останавливались то на одном, то на другом близком человеке. Давно не было Тани…
Васёк виделся с ней только один раз. Забежав на одну минутку, Таня крепко прижала к себе его голову, сбросила с ресниц быстрые слезинки, тихо шепнула на ухо:
– Золотой ты мой, сколько ж я поплакала из-за тебя!..
Васёк начал рассказывать ей что-то, но она торопилась, не слушала:
– Потом, потом расскажешь! Некогда сейчас…
С тех пор она больше не появлялась.
– Тётя, а где наша Таня? – тоскливо спрашивал Васёк. – Почему она не приходит?
– Мало ли дел-то у ней… Она ведь комсомолка. Может, послали куда, – отвечала тётя Дуня.
Глава 7
Подруги
Быстро надвигаются сумерки. В комнате чуть белеет застланная белым одеялом кровать и смутно отсвечивает на стене зеркало.
Девочки зашторивают окна и зажигают свет. Лидина мама на работе, соседи – тоже. Квартира кажется пустой и тихой. Лида и Нюра сидят рядышком в большом папином кресле и перечитывают письмо тёти Ани, воспитательницы детского дома, где жила Валя:
«…Спасибо вам, девочки, за хорошее письмо. Много в детском доме дорогих мне детей, но сколько бы ни было детей у матери, никогда один не заменит другого. Тяжело мне без Вали. Как только можно будет, поеду в Макаровку, посмотрю, где она жила, посижу на вашей полянке. Пишите мне чаще. Всё, что вспомните о Вале… Говорила ли обо мне моя дорогая девочка, вспоминала ли свою тётю Аню?..»
– Говорила, всегда говорила… Помнишь, Нюра?
Перед девочками встаёт лесная поляна. Яркое солнце заливает широкий пень. Золотыми тонкими ниточками разлетаются пушистые волосы Вали, на губах её светлая улыбка.
«…Тётя Аня всегда знала, что кому хочется. И как это она всегда знала?» – удивлённо сказала тогда Валя.
Воспоминания обрываются слезами.
Лида крепко обнимает за шею Нюру.
– Валя не хотела бы, чтобы мы столько плакали, – говорит она, сморкаясь в мокрый платок.
– Я никогда не забываю её, что бы ни делала, что бы ни говорила… – тихо отвечает Нюра.
Лида достаёт конверт и бумагу. Девочки пишут письмо в детский дом:
«Мы всё плачем, тётя Анечка. Нам так тяжело. И вы нам как родная, потому что вы тоже любили Валю. Вы были для неё самой дорогой, она всегда вспоминала вас».
Лида задумывается.
– Почему мальчики никогда не напишут тёте Ане? Они как будто совсем забыли Валю, – грустно говорит она. – Я даже обижаюсь на них за это.
– Мальчики – совсем другие люди, – мягко оправдывает товарищей Нюра. – Они хорошие, только скрытные. При них если вспомнишь что-нибудь и заплачешь, то сразу они надуются и замолчат, а нам поговорить хочется. Вот и тётю Ульяну они редко вспоминают, и Марусю, и Павлика. А ведь мы у них жили, как в своей семье. Тётя Ульяна была смелая и добрая, жалела нас. Маруся тоже как родная. А без Павлика как скучно! Помнишь, в лесу мы его закутали в одеяло и все по очереди на руки брали, чтобы он спал?.. Ну, да что вспоминать! Пиши, Лида!
Девочки снова принимаются за письмо:
«Милая тётя Анечка, мы так хорошо жили раньше, а война всё у нас отняла. А нашу Валю… Мы так мечтали вместе о школе…»
Быстрая слезинка сбегает по Лидиной щеке и капает на листок. Лида поспешно стирает кончиком платка мокрое пятнышко.
– Не пиши тут, а то чернила расползутся, – серьёзно предупреждает её Нюра. – И вообще не надо больше про Валю. Давай про других детей что-нибудь напишем.
Девочки долго сидят над письмом.
– Нехорошо всё-таки, что мальчики ей ни разу не написали. Всё у них какие-то другие дела находятся… – говорит Лида. – Как ты думаешь, плачут они, когда вспоминают всё, что было на Украине?
– Плачут, наверно, только так, чтобы никто не видел, – вздыхает Нюра. – Они ведь тоже всех любили, только они мужчины…
– Да, мужчины! – живо подхватывает Лида. – А помнишь, как они пришли на поляну в первый раз к нам? Чёрные, худые… И такие испуганные стояли, даже ничего не говорили сначала. Как маленькие… Мне их потом так жалко стало!
Нюра обхватила руками коленки и грустно задумалась. Потом лицо её посветлело.
– А помнишь, как мы прощались с тётей Ульяной? И с Павликом? Павлик меня за шею так крепко-крепко обнял – испугался, что мы уходим… – Голос у Нюры задрожал.
– А Маруся не плакала, – вспомнила Лида. – Она крепкая… Она только сказала: «Побьём Гитлера – назад приходите, будем одной семьёй жить».
– Вот если б кто-нибудь подарки наши им передал!
Нюра вытащила из-под кровати заветный ящичек. Там были сложены все сокровища девочек, приготовленные для посылки в Макаровку: тёплая шапка с ушами и блестящий новенький паровозик для Павлика; лента и общая тетрадь для Маруси; леденцы и книжки с картинками для других ребят; тёплый платок Лидиной мамы для Миронихи. В ящике было ещё много места.
– Вот мне твоя мама разные тряпочки дала – может, носовых платочков Павлику нашить? Только ведь он их потеряет. Прямо не знаю, что с ним делать, такой рассеянный мальчик! – озабоченно сказала Нюра.
– Надо ему сумочку сшить через плечо. Вот из этого! – Лида вытащила из кучи тряпок кусок зелёного сукна.
Девочки разворошили по всей кровати разноцветные тряпочки.
– Это можно Марусе на воротничок, а это – Фене… Смотри, хорошо?
Примеряли, советовались, решали.
– Всё пригодится. У них там сейчас ничего нет. Помнишь, как мы Павлику тюбетейку шили?..
Снова начались воспоминания.
Глава 8
Дорогие вести
Саша получил письмо от матери. Когда из конверта выпала карточка и Саша увидел свою мать с Витюшкой на руках и всех своих мал мала меньше, слёзы градом брызнули из его глаз.
Ребята испугались:
– Что там, Саша? Что случилось?
– Ничего… ничего не случилось… Вот они… все тут… с мамой… – всхлипывал Саша и, стесняясь своих слёз, оправдывался: – Вы не думайте, что я кислый какой-нибудь или шляпа… я просто от радости…
– Ну что ты, Саша! Мы не думаем, мы знаем. – заверили его товарищи. – Это ведь твои родные.
– Ясно. Плачь себе сколько хочешь, кто тебе мешает, – добродушно разрешил Мазин и тут же, взглянув на карточку, серьёзно добавил: – Я бы сам заплакал, если б у меня их столько было.
Сашина мама писала, что они надеются скоро вернуться домой, благодарила тётю Дуню и Васька за гостеприимство, оказанное её сыну.
Тётя Дуня была тронута и велела Саше написать родителям, что она его за чужого не считает и во всём ставит наравне с Васьком.
Карточка переходила из рук в руки, товарищи подробно разбирали, кто на кого похож, какого характера и как трудно их воспитывать.
– А что трудного? Девчонок всегда уговорить можно, а мальчишкам и шлепка иногда надо дать!
– Я буду, буду!.. Только не больно, а так себе, – радостно соглашался Саша.
После письма матери Булгакова на школу со случайной оказией пришло письмо от Мити. Ребята разволновались, по очереди держали его в руках, вглядываясь в Митин почерк, и глубоко вздыхали.
– Подумать только, откуда это письмо! Из самого лагеря, из лесу! Мне кажется, оно даже пахнет хвоей! – прикладывая письмо к щеке, сказала Лида.
– Не хвоей, а самым обыкновенным порохом, – потянув носом, заявил Мазин.
– Конечно! Вот так Митя сидел, а так на столе винтовка лежала. А может, и порох… Очень даже просто! – подхватил Петя.
– Замолчите вы! Давайте скорей читать… – торопил Васёк. – Одинцов, читай!
Письмо читали в госпитальном сарае, примостившись на брёвнах.
«Здравствуйте, дорогие мои ребята! – писал Митя. – Часто хочется мне поговорить с вами, пишу длинные письма, долго ношу их в кармане, жду случайной оказии, чтобы отправить. Что поделаешь, письмо не птица. По сегодня уж случай верный – письмо это вы получите. Так и вижу ваши вихрастые головы, склонённые над моими листочками… В горле першит даже… Иногда так потянет к родному огоньку, домой… Стыдно мне, взрослому дяденьке, а скажу вам по секрету, что многое дал бы я, чтобы хоть на одну минуточку забежать в свой домишко к матери. Небось морщинок-то новых сколько у неё прибавилось из-за меня! Ну ладно! Передайте ей – шибко бью я фашистов.
Недавно посланы мы были в село Макаровку с заданием. Кой-кого из своих нужно было выручить. Вот идём. Ночь, тишина… Под ногами скользкая земля. Дорогу плохо знаем. Я один раз только с Яковом за вами приходил, и то тоже ночью. Ну, как-никак, задание выполнили, выручили товарищей, только «втихую» не удалось – пришлось в ход гранаты пустить. Одним словом, потревожили логово, поднялся шум. Уходить надо… А куда? Вышли за село, сбежали в овраг – вдруг смотрю: за дубами что-то светлеет в темноте. Огляделся – а это под берёзкой большой букет белых бессмертников лежит. Сразу узнал место – Валина полянка. Лес рядом – значит, дорога найдена. И на душе, ребята, так стало светло, словно ещё разок довелось мне встретиться с вашей подружкой.
Ну, обо мне довольно, хочется поговорить о вас. Учитесь ли вы, помогаете ли взрослым? Генка учится. Он не хочет пропустить год. И теперь, когда выдаётся свободный вечерок, сидит в землянке за книгой и, стиснув зубы, старательно выписывает слова под диктовку тёти Оксаны или занимается с Коноплянко.
Вам тоже надо обязательно учиться. Если в этом году в школе нет занятий, беритесь за книги сами. Разбалтывается человек без учёбы, трудно будет потом себя в руки взять. Конечно, сейчас в тылу жизнь тоже тяжёлая… Как вы живёте, я плохо представляю, а учёба – это ваше главное дело. Учёба и труд. Плечи у вас крепкие, головы умные, совесть пионерская. Нельзя сам сидеть сложа руки. Вы не обижайтесь – я в вас, как в самом себе, уверен. На всякий случай пишу.
А вот если вам нужна помощь взрослых, ступайте в райком комсомола, посоветуйтесь. Помните всегда, что комсомольцы – ваши старшие братья, с ними нужно говорить попросту и с полной откровенностью. Не теряйте времени. Деритесь, ребята, за учёбу, не бойтесь никакого труда, чтобы в это тяжёлое время не было на вашей совести ни единого пятнышка.
Ну, а теперь давайте мне свои загорелые лапы. Когда-то ещё доведётся послать весточку! Обнимемся на всякий случай!
Ваш Митя».
Одинцов достал платок и громко высморкался.
– Всё, – тихо сказал он, опуская на колени письмо.
– Митя пишет, что он плохо знает сейчас нашу жизнь, а совсем наоборот, – неясно сказала Лида.
Нюра, отойдя в сторонку с письмом, тихо перечитывала какие-то строчки. Васёк о чём-то думал, хмуря лоб и покусывая большой палец.
– Генка в партизанской землянке за книгой сидит, а мы что? – неожиданно громко сказал Одинцов.
– А мы работаем… – неуверенно ответил Петя.
– «Работаем»! Можно и учиться и работать! – буркнул Мазин, искоса взглянув на Васька. – Разболтаемся без учёбы, тогда кто виноват будет?
– Надо вообще подумать. У нас год пропадает… Все ребята, которые уехали, учатся, а мы что же, второгодниками будем? – с грустью спросил Сева.
Ребята вскочили:
– Ещё чего не хватало!
Васёк быстро поднял голову:
– Второгодниками? Ни за что! Надо сейчас же браться за учёбу!
– Чудак! В нашем городке всего-то две школы – наша да начальная. И вообще школы закрыты. Многие учителя в ополчение ушли, а другие с ребятами на Урал уехали. Когда ещё школа откроется! – сказала Нюра.
Васёк вскочил на бревно:
– Сами будем заниматься! Любыми способами! Говорите прямо, кто как решил, чтобы потом не отступать. Будем драться за учёбу или останемся на второй год?
– Будем драться!
– Ну, смотрите! Чтобы потом не говорили… Мы ещё не знаем, что в пятом классе проходят, может, очень трудно будет. Тогда, чур, не жаловаться!.. Одинцов, ты как?
– Я второгодником не буду!
– Ладно. Нюра Синицына?
– Я не буду! – испуганно замотала головой Нюра.
– Что не будешь?
– Второгодницей не буду!
– Хорошо. Петя Русаков, Саша, Малютин, Лида?
– Мы второгодниками не будем!
– Мазин?
– Я из кожи вылезу, а перейду в шестой класс!
– Мазин без кожи влезет в шестой класс! – хмыкнул Петя.
Но Васёк сердито блеснул на него глазами:
– Значит, решили?
– Решили!
– Как на фронте: драться до победы, – улыбнулся Коля Одинцов. – Только с чего начнём?
– Пойдёмте сейчас в райком комсомола, – расхрабрился Васёк.
– Куда, куда?.. Ты с ума сошёл! У них там своего дела много! Да зачем мы пойдём?
– Как – зачем? Посоветоваться!
– Подожди! Нельзя так, сразу – надо сговориться, – забеспокоился Одинцов.
– Конечно, куда это мы так с бухты-барахты?
– Какие ещё бухты-барахты? Нам учиться нужно!
– Мало ли что нам нужно! Сейчас война, все заняты, а мы придём как дурачки: здравствуйте, открывайте для нас школу! – Петя скорчил гримасу.
Товарищи засмеялись. Васёк махнул рукой:
– У нас всегда так: ни одно дело решить нельзя – вечно какие-то дурацкие шутки начинаются…
– Да ведь ты сам засмеялся! – напали на него ребята.
– А я что, не такой же человек?
Ребята снова рассмеялись.
– Нет, правда, идёмте лучше по домам и всё обдумаем, а то мы сейчас такие расстроенные, – примирительно сказал Петя, с трудом сдерживая смех.
– Верно, пойдёмте.
Ребята вышли из ворот госпиталя. На улице снова перечитали письмо Мити.
Подходя к дому, Васёк остановил товарищей и серьёзно сказал:
– Я сегодня подумаю, где и как нам учиться, а вы не разбалтывайтесь больше. Хватит!
Вечером он долго ходил по комнате. Что делать, с кем занижаться? Улёгшись в постель, достал из-под подушки заветные письма отца. Павел Васильевич уже знал, что его Рыжик нашёлся. Письма были полны радостных надежд на будущее.
«…Когда мы победим. Рыжик, счастливей нас никого на свете не будет. Вот только учёбу, сынок, не забывай…»
На другой день Васёк собрал ребят:
– Вот что: попросим Екатерину Алексеевну с нами заниматься. Утром будем учиться, после обеда работать в госпитале, а вечером делать уроки.
– А кому же собирать лом и бутылки? – усмехнулся Мазин.
Ребята задумались.
– Вот сразу сколько дела набралось! Даже времени на всё не хватает, – с удовольствием сказал Одинцов. – А мы не знали, за что браться!
* * *
Заниматься с ребятами Екатерина Алексеевна согласилась охотно, но, узнав, что они хотят пройти всю программу за пятый класс, решительно запротестовала:
– Что вы, ребята! Ведь в пятом классе много предметов. Не стоит и браться за такое трудное дело. Давайте лучше повторим пройденное, попишем диктанты, изложения, порешаем задачки.
Ребята молчали.
– Мы не хотим потерять год, мама, – пояснил Петя.
– Надо достать программу пятого класса, – сказал Васёк, обращаясь к товарищам.
Екатерина Алексеевна пожала плечами:
– Ну что ж, достаньте программу, посмотрим вместе.
Глава 9
Начало положено
Ребята сбегали в школу, с помощью Грозного разыскали программу пятого класса, учебники. Притащили к Екатерине Алексеевне классную доску и целый пакет мела.
Екатерина Алексеевна разложила на столе учебники, наклонилась над программой.
– «География»… «Ботаника»… «История древнего мира»… «Русский язык и литературное чтение»… «Арифметика», – медленно читала она, слыша за своей спиной дружное посапывание. – Арифметика! – Она подняла голову. – Ну, вы сами видите, сколько предметов!
Лица у ребят вытянулись, посерели.
– Ничего такого особенного… – начал Петя.
– Мы будем стараться изо всех сил! – умоляюще складывая руки, прошептала Лида.
Мазин ткнулся носом в учебники, задумчиво взвесил их на ладони. Ребята расхохотались.
– Ну вот! – с облегчением сказала Екатерина Алексеевна. – Убедились?
– Нет, – быстро ответил Васёк, – мы ничуть не убедились. Мы будем драться за учёбу.
– У нас ведь ещё много времени, правда, ребята? – сказала Лида.
– Конечно! Неужели не пройдём? Мы всё пройдём! – зашумели вокруг ребята.
– Мамочка, ты только согласись с нами заниматься! – попросил Петя.
Екатерина Алексеевна досадливо сдвинула брови:
– Да поймите вы наконец, что одному человеку невозможно с этим справиться! Ну, предположим, я пройду с вами курс пятого класса по русскому языку… я сама очень люблю этот предмет… Ну, скажем, я ещё могу взять на себя историю, но ведь я же не специалист. Ведь есть и другие предметы. Арифметика, например, мне очень трудна. И что за упрямство такое, не понимаю! Как только откроются школы, вы спокойно пройдёте всё это в пятом классе… Я, конечно, понимаю, что вам очень жаль терять год, но что же делать! – Она поглядела на притихших ребят и покачала головой. – Бросьте об этом думать! Давайте пока повторять пройденное. Только приходите каждый день аккуратно к десяти часам утра.
– Придём! Мы ещё раньше будем приходить, – пообещали обрадованные ребята.
Выйдя на улицу, Васёк весело потёр руки:
– Ну, начало положено! Остальное обдумаем потом. Завтра собирайте книжечки, тетрадочки, карандашики – начнём учиться! – Он похлопал по плечу сияющего Петьку; – Молодец твоя мама! Хорошая женщина!
– Очень хорошая! – дружно подтвердили ребята.
Глава 10
Дом Пети Русакова
После приезда с Украины Петя Русаков особенно ясно ощутил себя в своём собственном родительском доме. Он хорошо помнил, как ещё в прошлом году осторожно подходил к дому, как из тёмного палисадника недружелюбно смотрели на него четыре окна их квартиры. Вспомнил хмурого отца, вспомнил холодный обед, который он наскоро съедал один в пустой комнате. Вспомнил вечный страх одиночества и единственную радость, которую ему давала дружба Мазина. Вспомнил, как перед зимними каникулами товарищи приглашали друг друга в гости, а он никогда никого не мог пригласить к себе, потому что у него не было дома. Дом принадлежал отцу, а у него, у Пети, были там только неуютная конка за ширмами и закапанный чернилами стол, за которым он учил уроки, тревожно прислушиваясь к тяжёлым шагам отца.
Петя очень любил Мазина, он был благодарен ему за дружбу, никто но мог бы Пете заменить Мазина, но сейчас Петя Русаков уже не был одинок. С приходом новой матери в его жизни совершилось радостное чудо: у него появился настоящий родительский дом, где каждый уголок напоминал ему теперь, что он, Петя, здесь хозяин. Дом, в который он мог приглашать своих товарищей, и не только приглашать в гости – нет, в этот самый трудный момент их жизни Петин дом становился для ребят как бы школой, а его, Петина, мама – их учительницей. Ведь это впервые он мог что-то сделать для своих товарищей. Впервые! Пете казалось, что он как-то вырос, распрямился, стал человеком…
Петя долго не мог заснуть в эту ночь. Он думал о том, что вот сейчас его мама работает где-то в редакции, что она придёт домой только ранним утром. И всё-таки она согласилась каждый день заниматься с ними. Перед Петей вставало милое, утомлённое лицо матери. В этом лице ему была дорога каждая чёрточка. Тёмные брови, чуть-чуть запавшие щёки, тёмные круги под глазами… Мать! Мама!..
Как она встретила его, когда, запыхавшись, он вбежал в эту комнату и, уткнувшись ей в колени, бессвязно бормотал: «Ты жива, жива, мама…» Она только молча обнимала его так крепко, будто кто-то хотел его отнять, и руки у неё дрожали, когда она вытирала его слёзы, не замечая, что у неё у самой всё лицо мокрое. И, плача, беспомощно повторяла: «Не плачь, не плачь же…»
Петя не спал…
Она сделала для него всё, что могла бы сделать родная мать. Она захотела помочь его товарищам, она сделала его равноправным и независимым, и то уважение и благодарность, которые чувствовали к ней его товарищи – к ней, к его матери, – наполняли Петю гордостью и счастьем.
Он хотел бы сказать ей всё это, но боялся, что не сумеет.
…Утром, когда мать пришла с работы, Петя бросился к ней навстречу, помог ей снять пальто и, заглянув в её усталые глаза, с волнением сказал:
– Спасибо тебе за всё, мама… за меня… за моих товарищей…
Она обняла его, прижалась прохладной щекой к его щеке.
– Спасибо и тебе, Петя. Когда я пришла, ты был маленьким мальчиком, а теперь ты – большой сын… – И, как бы удивляясь чему-то, радостно засмеялась и повторила: – Мой сын!..
А потом они вместе захлопотали, устраивая комнату для занятий. Поставили большой стол, пристроили доску. Петя принёс из сарая скамейку. Свои кровати и швейную машину вытащили в маленькую комнату.
Чай пили наспех. И смеялись, откусывая от одного куска сахар.
– Вот удивятся ребята! Настоящая классная комната у нас стала!
Ребята действительно удивились и обрадовались. Они осторожно клали на стол свои учебники, смущённо улыбались, оглядывая комнату.
И Пете показалось – даже здоровались они как-то по-особенному:
– Здравствуйте, Екатерина Алексеевна! Здравствуй, Петя!..
А Мазин долго не садился на своё место, глядел на Екатерину Алексеевну ласковыми карими глазами. И лицо у него было такое размягчённое и умильное, что Одинцов не выдержал и сострил:
– Мазин, ты совсем как жаворонок из теста!
Занятия начались с повторения курса четвёртого класса. Ребята громко радовались каждому удачному ответу, быстро вспоминали пройденное и всё, что хранила их крепкая память, принимали как драгоценную находку. Они чувствовали себя как на большом празднике и, с радостью ощущая в руке кусок мела, писали слова и цифры на знакомой школьной доске. Пройденное знали хорошо.
– На повторение положим две недели, – сказала Екатерина Алексеевна. – А потом будем потихоньку двигаться вперёд, просто чтобы вам было легче учиться в пятом классе и чтобы вы не отвыкли заниматься. Главные предметы, конечно, арифметика и русский язык.
– Ты хотела ещё по истории с нами позаниматься, – осторожно напомнил Петя.