Эта стычка забрала у Пертурабо все силы. Он тяжело выдохнул и потер рукой голову; в глаза словно насыпали песка, и отчаянно хотелось выпить. Жестокость, которую излучали его триархи, сопровождалась дурманящим запахом боевых стимуляторов и феромонов агрессии – химические предвестники битвы, которая так и не произошла. Кроагер был разочарован, что не пролилось еще больше крови; кулаки Фалька были сжаты в предвкушении убийства. Один Форрикс, казалось, чувствовал себя неуютно и теперь собирал разбитые останки титана.
– Ты чем‑то обеспокоен, мой триарх? – спросил его Пертурабо.
– Не знаю почему, но я всегда ненавидел эту модель, – сказал Форрикс. – Хотя мне жаль, что она разбилась.
– Я не об этом. Ты думаешь, я поступил неправильно, избив Фулгрима?
– Нет.
– Ты не умеешь врать, Форрикс.
– Я не думаю, что вы поступили неправильно, ударив его. Но зачем было унижать его перед его же воинами?
– Фулгриму нужно было преподать урок, – сказал Кроагер.
– Это так, – согласился Форрикс, подбирая крохотное зубчатое колесо и медленно вертя его между большим и указательным пальцами. – Но не стоит держать в доме кошку, с которой собираешься содрать шкуру[11].
Книга III
CONIUNCTIO [12]
Теогонии – III
Разрушенный завод стал им убежищем на время проволочной бури, укрыв всех троих от взвеси бритвенно острых частиц, с воем метавшейся за стенами облученного здания. Птолея и Суллакс не хотели здесь задерживаться, но что еще им оставалось? Выходить под порывы бури, способной за минуту ободрать человека до кости? Да, счетчики радиации мигали красным, но Корин знал, что опасность минует прежде, чем они подвергнутся губительной дозе излучения.
Говорили, что подобные строения когда‑то были генераторными станциями, что они использовали забытые технологии и извлекали энергию из опасных материалов. Однако эта энергия явно обратились против своих создателей и опустошила планету, испустив яды, от которых сгорела атмосфера и выкипели океаны.
Здания испускали радиацию и будут испускать ее еще тысячи лет. Лишь по этой причине их не разобрали, чтобы использовать материалы повторно.
В Каллаксе – блеклой, окруженной железными стенами крепости, которую Корин называл своим домом, – повторно использовали все. В ней не было почти ничего нового, все когда‑то было чем‑то другим. Единственным на планете легкодоступным источником воды был воздух, из которого ее извлекали с помощью высоких конденсационных мельниц, а еду воспроизводили из вчерашних отходов жизнедеятельности. Корин не знал иной жизни, но в книжке, которую отец подарил ему на пятый день рожденья, рассказывалось о древних богах и их великолепных пирах, о столах, ломящихся под тяжестью бесконечных кубков с чистой водой и блюд с роскошной едой, которую не выскребали из утилизационных цистерн и не перерабатывали тысячу раз, чтобы избавить ее от вредных примесей.
Книга принадлежала еще пра‑прадеду Корина, и страницы ее стали хрупкими и тонкими, но чернильные рисунки сохранили яркость и живость. Они были единственными пятнами цвета в тусклой, серой жизни Корина. На них изображались сине‑золотые небеса с сотнями огней, которые его отец называл звездами. Отец говорил ему, что звезды все еще были наверху, за Тенью, но никто в это особо не верил. Его отец много чего говорил, но никто не придавал значения словам старика. Его дни все равно были сочтены, он стал слишком слаб, чтобы работать в кузнях, и слишком рассеян, чтобы его могли использовать в управлении логистикой.
Корин расстегнул молнию на стеганой куртке и вытащил книгу из кармана рубашки – осторожно, чтобы не повредить обложку и тонкие, готовые рассыпаться от дыхания страницы. И пока буря вымещала свою раздирающую ярость на фасаде здания, он читал истории, которые знал наизусть, но продолжал с удовольствием перечитывать, ибо они давали возможность на время забыть о тяжких трудах будней.
– Все читаешь свои детские сказки? – спросила Птолея, устало заходя в комнату и стряхивая блестящие стальные волокна с собственной стеганой куртки. Она села рядом с ним, прислонившись спиной к стене и подтянув колени к груди.
– Это не детские сказки, – ответил он.
– Не вижу в них смысла, – сказала Птолея, зажигая сигарету, состоявшую большей частью из сора с фабричных полов. Та ужасно воняла, но Корин не мог отказать подруге в одном из немногих еще доступных ей удовольствий. – Зачем читать о том, чего нет?
Корин развернул книгу и показал ей страницу, на которой был изображен воин в синих доспехах, борющийся с многоруким змееподобным чудовищем.
– Потому что это лучше того, что есть, – сказал он.
– Красиво, – сказала она и протянула к книге руку, но он вновь прижал ее к груди.
– Извини, – смущенно сказал он. – Она хрупкая. Что‑то вроде семейной реликвии. Я всегда надеялся, что передам ее своим детям – ну, знаешь, если получу разрешение.
Вошел Суллакс, громко топая, и тоже стряхнул с себя проволочную пыль.
– Пробудем здесь еще дольше – и о детях можно забыть, – сказал Суллакс, хватая себя за пах. – Тут все жужжит от радиации. Идти сюда было идиотизмом.
– Тебе идти было не обязательно, – заметил Корин.
– Еще как обязательно, – ответил Суллакс так, будто разговаривал с дураком. – Ты мой брат‑рабочий, я не могу дать тебе умереть.
– Как трогательно, – сказала Птолея.
– Ага… Если он помрет, мне придется и его план выполнять, – прорычал Суллакс, лишь отчасти в шутку.
Корин не ответил, прекрасно зная, что они предприняли опасную затею, но не желая признавать это перед напарниками‑скаутами. Очень сложно было убедить администрацию вообще разрешить ему выйти на патрулирование. Не хватало еще вернуться с трупами, изорванными проволочной бурей, или живыми, но получившими дозу радиации, от которой они станут бесплодными или, что еще хуже, неспособными работать.
Он не был уверен, что заставило его покинуть безопасный, герметичный Каллакс, но вид фиолетовой кометы задел в душе струну, еще способную звенеть жаждой действия. Корин должен был узнать, чем она была, и ему удалось донести свой пыл до облаченных в серое членов администрации. Возможно, она подтвердит, что какой‑то другой мир тоже выжил, станет связующей нитью с потерянной историей и другими планетами, которые, как говорили, раньше существовали за Тенью. А возможно, там окажутся обломки спутника, чья орбита опустилась слишком низко, позволив гравитации наконец увлечь его вниз.
Обе причины были достаточным основанием для отправки патруля, но в администрации сочли необходимым выделить ему только двух других скаутов. И настояли, чтобы оба были добровольцами. Он, разумеется, выбрал сестру‑соседа и брата‑рабочего. Им обоим не нравилась его идея, но им обоим не хотелось отпускать его в хим‑пустоши одного.
Комета упала всего в нескольких километрах от стен, но путешествие все равно предстояло сложное и опасное. Им не выделили никакого транспорта, поэтому по пеплу и камням, под вечно серым небом, пришлось идти пешком. Когда они почти добрались до подножия горы, вздымавшейся за Каллаксом, разразилась проволочная буря, вынудив их укрыться в разрушенной электростанции.
– Кажется, утихает, – заметила Птолея, приподнимаясь и заглядывая в трещину в стальной обшивке. – Будет мерзко и больновато, но мы сможем все успеть и вернуться до начала следующей смены.
– Тогда пойдем, – вздохнул Суллах. – Вздремнуть перед сменой не помешало бы.
Корин почувствовал укол вины, но постарался не подать вида. Смены на фабриках, перерабатывающих станциях и конденсационных мельницах были и так тяжелы, а человеку, не сумевшему отдохнуть, отработать их было еще сложнее.
Они натянули плащи химзащиты, надели маски, спустились обратно на нулевой уровень и подставились тупым зубам проволочной бури.
Птолея оказалась права: самый яростный период миновал, и вихрь в центре уже двигался дальше. Он чувствовал уколы острых частиц сквозь плотную материю штанов и стеганой куртки и знал, что когда он снимает слои защитной одежды, его кожа окажется усеянной небольшими кровоточащими ранками. Но чем дальше они уходили, тем слабее становились порывы ветра, пока в конце концов не стали видны горные хребты.
Несложно было понять, где пролетел метеорит.
В нижней части каменистого предгорья появилась дымящаяся борозда, с осевшими, будто расплавившимися краями. Горячим черным дождем падал вулканический пепел, пахнувший пережженным металлом. Корин подождал, пока несколько хлопьев не упадет на ладонь в перчатке, и продемонстрировал их остальным.
– Углеродный осадок от сгорания при входе в атмосферу? – спросил он. – От звездного корабля?
– Может быть, – сказала Птолея, но Корин понял по ее голосу, что она взволнована.
Они вступили в новообразованную лощину, стены которой из‑за пронесшегося объекта стали глянцевитыми, застекленевшими. Теперь, когда последние порывы бури больше не могли их достать, Корин снял маску и сделал вдох. Воздух был абсолютно неподвижен и пах чем‑то приятно‑сладким, как масло, которым натирали новорожденных – и ни следа ожидаемых им токсинов.
– Все еще считаешь, что мы зря сюда пришли? – спросил он Суллакса.
– Пока не знаю, – ответил Суллакс. – Зависит от того, что мы найдем на месте.
– Но это хотя бы лучше, чем смена у вентиляторов, – заметила Птолея, двинувшись вперед.
Корин и Суллакс последовали за ней, и они все вместе прошли глубже в расселину, вырезанную в камне. В дальнем конце борозды, примерно в сотне метров от них, что‑то светилось. Упавший предмет еще явно был раскален добела. Они начали осторожно приближаться, а когда сократили часть расстояния, Корин начал понимать, что перед ним были не обломки разбившегося спутника и не упавший космический корабль.
Он не знал, что это было.
Это был свет, облако цельного света, наполнявшее конец расселины ярким сиянием. Корин не сводил с него глаз, пытаясь разглядеть в нем что‑нибудь, но видел лишь обрывки образов и форм: глаза, золотые крылья, тысячи вращающихся колес, напоминавших сердце мощнейшего механизма, бессчетные генетические спирали с невозможными структурами, складывавшиеся в миллиарды различных сложнейших последовательностей.
– Что это, черт побери? – воскликнул Суллакс, доставая свою однострельную винтовку. – Оно опасно?
– Я не знаю, что это, – сказал Корин. – Но не думаю, что оно опасно.
– Почему? – спросила Птолея.
– Просто знаю, – ответил Корин, и это было действительно так. Он не знал, откуда это знание пришло, но чувствовал, что этот свет, чем бы он ни был, возник здесь не для того, чтобы причинить им вред. Он двинулся к свету, начавшему сжиматься, преобразовываться во что‑то чудесное, в существо, возрождающееся в самосожжении.
Он почувствовал, как что‑то коснулось его разума – какая‑то сущность, столь великая, что он не смог бы и вообразить ничего подобного. Она знала все, чем он был. Она знала все, что он знал. В этом не было грубого вмешательства, сущность была абсолютно благостной. Даже робкой – как рука, протянутая прекрасному незнакомцу в предложении дружбы.
По мере того, как свет сливался воедино, в нем начал вырисовываться силуэт, и Корин ахнул, увидев, что лежало в центре.
Маленький мальчик, столь совершенный, будто был порожден чистейшей генетической алхимией.
– Не верю, – сказал Суллакс.
– Это невозможно, – добавила Птолея.
– Нет, – сказал Корин, опускаясь на колени рядом с ребенком. – Это чудо, которое мы все ждали.
Кожа ребенка сияла, будто окружавший его свет каким‑то образом влился в плоть. При виде него ребенок счастливо гукнул и потянулся к нему с улыбкой, казавшейся слишком знающей для того, кто только возник.
– Не трогай, – предупредил их Суллакс. – Оно может быть опасно.
– Это просто малыш, – сказал Корин. – Малыши не опасны.
– Ты не знаешь, что это такое, – ответил Суллакс. – Убьем его, и все.
– Убьем? – воскликнул Корин. – Что ты такое говоришь?
Суллакс вытащил нож.
– Это сирота, а ты знаешь правила насчет сирот. Висеть на нас мертвым грузом они не будут.
– Мы не станем его убивать, – сказал Корин, беря малыша на руки. Кожа у ребенка была теплой, и это тепло волной омыло каждую клетку в теле Корина, наполняя яростным стремлением защищать.
– Убери нож, – сказала Птолея.
– Поверь, я окажу нам всем услугу, перерезав ему горло, – сказал Суллакс. – Кто его будет растить? Ты? Он? Тебе не нужна лишняя обуза, если в ней течет не твоя кровь.
– Я сказала, убери нож, – повторила Птолея, по лицу которой начал разливаться свет ребенка.
– Нет, – процедил Суллакс и протянул руку, намереваясь выхватить ребенка из рук Корина.
Пуля Птолеи вылетела из затылка Суллакса, он рухнул на колени, а потом повалился набок. У их ног начала собираться лужа крови, и хотя Корин знал, что убийство брата‑рабочего должно его потрясти, он ничего не чувствовал.
Смерть Суллакса его не тронула.
Он видел, что Птолея все поняла; на ее сияющем лице не было и следа вины за выстрел.
Суллакс стал угрозой совершенному ребенку и поплатился за это.
Корин посмотрел вниз, когда у его ног раздалось какое‑то бульканье, и увидел струйку воды, пробившейся из трещины в земле там, где лежал маленький мальчик. Струйка усиливалась, превращалась в непрерывный поток, и в конце концов кристально‑чистая вода хлынула из глубин земли рекой. Вода текла вокруг них, смывая кровь и химическую пыль с ботинок, наполняя воздух своей свежестью.
– Он принес воду, – сказал Корин, передавая маленького мальчика Птолее. Она принялась баюкать крохотное тельце с любовью матери, впервые взявшей своего ребенка на руки. Корин достал книжку из нагрудного кармана и начал перелистывать страницы, не замечая, что клочки бумаги выпадают из рассыпающегося корешка и растворяются в воде.
– Смотри, – сказал он, протягивая книгу Птолее, и слезы потекли по его лицу.
Страницы изображали древний миф о сотворении мира – пурпурного бога, выходящего из первичных вод, чтобы принести жизнь в бесплодный мир, в котором раньше ничего не росло, но который теперь превращался в плодородный рай.
– Кто это? – спросила Птолея.
– Приносящий Воду, – ответил Корин. – Фулгрим.
Глава 18
ВЫПОЛНЯЙ
СТАРЫЙ МИР
ГОРОД МЕРТВЫХ
Предельная внимательность к мелочам сослужила Пертурабо хорошую службу на протяжении вековой жизни. Он с радостью погружался в детали любого задания – в мире и в войне, требовалось ли сравнять с землей крепость ксеносов или установить золотые соотношения для всех элементов в чертеже. Ангрон ругался, что он тратит время на ненужные мелочи, а Жиллиман хвалил за скрупулезность.
Две совершенно разные личности, два совершенно разных мнения.
Оба были по‑своему правы, но оба не понимали в полной мере суть его методов и не видели, какое горькое стремление стоит за этой взыскательностью. Потребность быть лучше, желание доказать, что он способен на большее, чем дробить камни.
Пертурабо был творцом, но чтобы он был достоин этого звания, каждое творение, носящее его имя, должно было оцениваться так долго, пока существовало. После него не останется ни одного незавершенного дела – таким будет его наследие.
Над любым заданием он работал так, словно оно могло стать для него последним, и это исключением не являлось.
Тени укутывали его святилище, скрывая от глаз грандиозные эскизы и бесценные произведения искусства, развешенные на стенах. Автоматоны стояли на полках, поникшие и молчаливые, и только шелест вощеных листов с орудийными схемами, сложенных в стопку и все норовивших свернуться, нарушал тишину. Даже доносившаяся издалека пульсация корабельных двигателей не мешала его самосозерцательному уединению.
Кусочки сломанного «Пса Войны» были разложены перед ним, как детали затейливейшего из хронометров. Голова Фулгрима разбила механизм вдребезги, и теперь Пертурабо по крупицам его восстанавливал. Он поступил импульсивно, разрушив «Пса Войны» – рассчитывая таким образом донести свое мнение, но тем не менее импульсивно.
Согнувшись над верстаком, Пертурабо аккуратно выпрямлял покореженное зубчатое колесо, с помощью микроскопических губок штангенциркуля разгибая миниатюрные зубчики. Месяцы уйдут на то, чтобы полностью починить его, но Пертурабо всегда верил, что только ничтожный человек не доводит начатое до конца.
Десять дней прошло после его нападения на брата.
Пертурабо не жалел о содеянном, но слова Форрикса не выходили из головы. Глупо было доверять словам себялюбца. Трезубец уговаривал его повести флот Железных Воинов прочь из Ока Ужаса – новое имя уже начало распространяться – и вернуться к магистру войны, но он поклялся Фулгриму, что доведет это предприятие до конца, и на этом уговоры закончились.
Пертурабо знал, что брат предаст его. Он смирился с неизбежностью этого. От подобных личностей нельзя было ожидать ничего, кроме продвижения своих интересов, и Фулгрим не был исключением. Вопрос был лишь в том, когда предательство произойдет.
Нет смысла гадать. Это случится, и он будет к этому готов.
Часть его даже ждала этого.
Тогда он хотя бы освободится от своих обязательств перед Фулгримом.
Удовлетворенный, что зубчатое колесо вернулось в первоначальную форму, Пертурабо осторожно поместил его на нужное место и убрал инструмент в ячейку. Он выпрямился и потер лицо основаниями ладоней. В уставшие глаза словно насыпали песка – как будто он плохо спал или не отдыхал вовсе.
Пертурабо откинулся на спинку кресла и налил себе большой кубок из бронзового кувшина. Вино – горькое, приправленное миндалем и специями, восстановленными из генетических образцов на Терре, – сбродил сын Алого Короля. Оно было не таким насыщенным, как крепкие вина Олимпии, но интересным и полным любопытных контрастов.
Совсем как сам Алый Король.
Он закутался в подбитый мехом плащ, чувствуя холод и усталость во всем теле. Из всего, что Фулгрим привез с собой в этой миссии, подаренный плащ Пертурабо ценил больше всего. У него была теплая ткань, а череп‑пряжку отделали с нечеловечески прекрасным мастерством. Камень в центре был отполирован так гладко, как даже он не сумел бы в шлифовальной мастерской. Он был черным с тонкими как волос золотыми прожилками, когда Фулгрим только передал ему плащ, но теперь черный и желтый в нем смешались, и последний постепенно становился основным цветом.
Пертурабо повернул камень, дав свету от нависающих осветительных сфер заиграть на поверхности.
– Непостоянная вещица, – сказал он. – Идеальный подарок от моего брата.
Пертурабо вздохнул и вернулся к сломанному «Псу войны»: взял распределительный рычаг и начал выпрямлять погнутый металл с помощью миниатюрного молоточка и лазерного измерителя.
Сосредоточенные флоты Железных Воинов и Детей Императора еще шли сквозь бурные течения варпа под управлением Каручи Воры, но их путешествие уже подходило к концу. Трезубец жаждал боя, жаждал вновь отправить свои гранд‑батальоны на войну.
Одинокий боевой корабль с умелым навигатором мог использовать стремительные потоки варпа и прыгать от одного шквала к другому для лучшей скорости, но с большим флотом подобные маневры привели бы к катастрофе. Пертурабо ни за что бы не позволил себе такую рискованную поспешность – не здесь, в глубине Ока Ужаса, где любой шторм был способен в мгновение разорвать корабли на части.
Верхние пути были спокойным течением через варп, как Каручи Вора и обещал, но для того, чтобы провести по ним столько кораблей, требовалось время.
Он не доверял Вора, как и Фулгриму, но не знал точно, чего на самом деле хочет проводник. К чему мог стремиться одинокий эльдар‑ученый (если он действительно был ученым), обманывая их? Барбану Фальку был отдан приказ выпустить в голову проводника болтерный снаряд при первом признаке предательства, и тот уже надеялся, что ему доведется исполнить этот приказ.
И еще оставался вопрос о втором корабле, который он заметил, когда «Сизифей» по неосторожности себя выдал. Наблюдательная аппаратура корабля его не зарегистрировала, экипаж мостика его не видел, но Пертурабо верил своим глазам.
Кто еще мог охотиться за Ангелом Экстерминатусом?
Имперские силы? Маловероятно, поскольку все указывало на то, что второй корабль скрывался и от «Сизифея». Возможно, Каручи Вора был вовсе не так одинок, как утверждал, или, возможно, какие‑то другие расы знали об этой миссии и рассчитывали помешать ее успеху или извлечь из этого успеха выгоду.
Дальнейшие вопросы пришлось отложить: от входа в его святилище раздался тихий звонок. Пертурабо ответил, не поднимая головы:
– Войдите.
Дверь открылась, и силуэт Форрикса вырисовался в резком свете висящих позади газоразрядных ламп. В терминаторской броне он казался неуязвимым.
– Повелитель, – сказал Форрикс. – Простите, что беспокою.
– В чем дело, мой триарх?
– Эльдар говорит, что мы прибыли к месту назначения.
Пертурабо не ответил, пока не закончил работу над распределительным рычагом. Когда лазер показал, что он стал настолько прямым, насколько это было возможно, он убрал его и молоток на положенные места.
– Вам удалось его починить, повелитель? – спросил Форрикс. – Я про «Пса Войны».
Пертурабо поднялся и устало охнул, когда позвоночник прострелила резкая боль.
– Только несколько деталей из тысяч, – ответил он, потирая лицо. – Здесь где‑то кроется урок, но я слишком устал, чтобы его искать.
Никогда раньше Пертурабо не видел подобного мира.
Как жемчужина на забытой под дождем ткани, он был безупречной драгоценностью в кипящих миазмах варповских энергий. Другие скопления массы были адскими мирами: захлестываемые штормами, с невозможной физикой и кошмарными псевдо‑реальностями, но эта планета неведомым образом осталась нетронутой – круг света на фоне непроницаемо‑черного занавеса.
– Восхитительно, – сказал Фулгрим, чье голографическое изображение дергалось и прерывалось от статики. – Она как девственница в борделе, как полковой талисман на скотобойне.
Голографический Фулгрим был облачен в доспехи, и золотое крыло на наплечнике сияло даже сквозь помехи неустойчивого соединения. Следов от побоев, нанесенных ему Пертурабо, не было.
– У нее есть имя? – спросил Пертурабо.
Каручи Вора стоял рядом с командной кафедрой, а в шаге позади него неотступной тенью возвышался Барбан Фальк.
– Этот регион космоса когда‑то был домом для планеты, известной как «Йидрис», – сказал Вора. – Говорили, что ему покровительствует богиня Лилеат, но я не знаю, тот же это мир или нет.
– И ты уверен, что здесь находится оружие? – спросил Форрикс.
– Разумеется, он уверен, – огрызнулся Фулгрим. – Как по‑твоему, много существует подобных миров?
– Оно здесь, – сказал Вора. – Это говорит мне скорбь, которая охватывает меня, когда я просто смотрю на него.
– Что это значит? – спросил Кроагер.
– Это Старый мир, осколок давно исчезнувшей империи моего народа, – сказал Вора. – Здесь пала раса, миллиарды душ были навеки потеряны. Мне нелегко на него смотреть.
Пертурабо почувствовал ложь в ответе Воры, но сейчас с этим едва ли можно было что‑то сделать. Они были здесь, и предстояла работа. Он повернулся к механическому гибриду – капитану «Железной Крови».
– Капитан Ворт, сделай полное сканирование окружающего пространства, – приказал он. – Я хочу знать, есть ли рядом что‑либо еще.
– Ты думаешь, что здесь могут быть Железные Руки? – спросил Фулгрим.
– А ты нет? – парировал он.
– Я думаю, их крейсер был наверняка слишком сильно поврежден после того, как протаранил «Андроника», чтобы надолго пережить мой прекрасный корабль, – ответил Фулгрим.
– Тогда ты забываешь, как изобретательны сыны Ферруса, – сказал Пертурабо. – Они понесли такой урон, какой мог бы вывести из строя капитальный корабль, но все еще летают. Их корабль крепок, как коренные породы Олимпии, и столкновения недостаточно, чтобы лишить его способности сражаться.
– Допустим, ты прав; но брат, что может один корабль сделать против наших сосредоточенных сил? У нас два полных легионерских флота, сотни кораблей, десятки тысяч воинов.
– Ты слышал, что случилось на Двелле?
– Нет, – ответил Фулгрим.
– Ты лжешь, – сказал Пертурабо. – И тебе‑то следует знать, что воинов Железного Десятого нельзя игнорировать.
– На Исстване они умирали достаточно быстро, – ухмыльнулся Фулгрим.
– У тебя плохая память, брат, – сказал Пертурабо. – Они умирали долго и умирали сражаясь. И они где‑то тут.
Из зарешеченных воксов, установленных в потолке, раздался нежный напев – мелодия, без мотива и без слов выражавшая эмоции невообразимой силы. Звук проник в каждый уголок на мостике «Железной Крови», который, со своими резкими краями и строгими линиями, выглядел таким неподходящим местом для этой лиричной ноты. Казалось, он даже заставил стихнуть мягкий бинарный рокот от информационных устройств на мостике.
– Что это? – спросил Кроагер.
– Фоновая радиация и потоковое излучение от планеты, – отрапортовал капитан своим аугментическим голосом. – Ауспик воспринимает их как вокс‑сигналы. Отфильтровываю.
– Подожди, – сказал Пертурабо. – Не убирай его.
– Ты тоже слышишь? – спросил Фулгрим.
Пертурабо кивнул:
– Да. Это не помехи.
Он заметил растерянное выражение на лицах своих триархов и пояснил:
– Это погребальная песнь.
– И предупреждение, – добавил Фулгрим. – Я слышал подобное раньше, возле Убийцы.
– Предупреждение о чем? – спросил Форрикс.
Пертурабо сменил масштаб на обзорном экране, и они увидели то, что раньше было скрыто из‑за фокуса на жемчужной планете.
Сердце Ока, чудовищный гравитационный шторм со сверхмассивной черной дырой в центре – сферой из полированного оникса, на которой нефтяными завихрениями кружились цвета. Она казалась зияющей раной на теле галактики, изрыгающей в пустоту неестественную материю. Они не знали, что за катаклизм породил Око Ужаса, но его эпицентр находился здесь. Это был темный портал в неизвестное и невообразимо мощная сингулярность с гравитационным полем такой силы, что в ее разрушительном нутре исчезали свет, материя, пространство и время.
– Почему планету не затягивает внутрь? – удивился Форрикс. – Почему нас не затягивает внутрь?
– В легендах говорится, что Лилеат стремилась защитить свой мир и крепко прижимала его к груди, – ответил Вора. – Даже черный голод Морай‑хег не мог сорвать его с небосвода.
– Это не ответ, – прогудел Фальк.
– Другого у меня нет, – ответил эльдар‑проводник. – Верхние Пути подвели нас к Йидрис так, что неведомые силы, не дающие миру разрушиться и оберегающие его от губительного действия варпа, хранят и нас.
– Тогда нам следует приступать, прежде чем это изменится, – сказал Пертурабо, переключаясь на топографическое представление планеты. – Где цитадель Амон ни‑шак Каэлис? Покажи мне.
Каручи Вора кивнул и приблизил изображение поверхности. Ничто не указывало на то, какие у мира климат и среда, можно было увидеть только географическое состояние, но одну уникальную черту Пертурабо заметил сразу.
Фулгрим тоже это увидел:
– Это идеальная сфера.
– Какое значение имеет форма планеты? – спросил Кроагер.
– Такие идеальные геометрические фигуры просто невозможны в планетарных образованиях, – сказал Пертурабо. – Гравитационное притяжение от ближайших звезд и астрономические процессы растягивают и сжимают планеты. Большинство представляет собой приплюснутые эллипсоиды, но эта идеально сферична.
– Что могло это вызвать? – спросил Форрикс.
– Я не знаю, – ответил Пертурабо. – Кому известно, как на самом деле работают силы варпа?
– Здесь, – сказал Каручи Вора, и на гладкую поверхность Йидриса наложился поблескивающий слой – мутные изображения устремленных ввысь башен, роскошных дворцов и величественных храмов. Скомбинированное изображение продолжало получать информацию от многочисленных наблюдательных систем «Железной Крови», пока в конце концов строения не покрыли всю планету.
Мир‑гробница, вся поверхность которого была отдана скорби и памяти мертвых?
Нет, не так, но истинная природа этого мира ускользала от Пертурабо.
– Погибель Иши, гробница в центре Амон ни‑шак Каэлис, – сказал Вора, указывая на мерцающие ряды геометрических фигур на северном полюсе – если пользоваться определениями для миров терранского типа. – Она стоит над входом в тюрьму‑могилу Ангела Экстерминатуса.
– Как он защищен? – спросил Пертурабо.
– Говорили, что вихрь был лучшей защитой Азуриана от тех, кто мог бы найти последнее пристанище Ангела Экстерминатуса, – ответил Вора. – Хотя в некоторых легендах говорится об армии бессмертных, стоящих на страже у стен цитадели и охраняющих ее оружие, но это все, что я знаю.
– Бессмертных? – переспросил Кроагер. – Возможно, роботы?
– Маловероятно, – сказал Форрикс.
– Тогда кто?
Пертурабо прервал их спор, ткнув кулаком в сооружение, на которое указал Каручи Вора.