– У тебя чар для цвета лица нет? – спросила она.
– На красные глаза они не действуют, – ушла я от прямого ответа. Черт побери. Что же со мной такое?
Айви прищурилась от солнца и сильного ветра, потом лицо ее прояснилось.
– Знаю… – Она вернулась и закрыла за собой дверь, чтобы оставить снаружи холод. Я видела, как она откидывает переднюю занавеску и шарит в бардачке. Глаза у нее стали опять нормальными – тут и свежий воздух, и смена темы. – Наверняка у Кистена тут есть, – бормотала она себе под нос, потом обернулась с чем-то вроде трубочки губной помады: – Та-да!
Та-да так та-да.
Я выпрямилась, Айви пробралась среди коробок и села рядом.
– Помада? – удивилась я, не привычная, чтобы она была так близко.
– Нет. Эту штуку наносишь под глазами, и пары не дают зрачку расширяться. Красноту тоже снимает. Кист эту штуку использует, в числе прочего, с похмелья.
– Во как.
И вдруг мне стало вдвойне неспокойно – я не знала, что существует и такая штука. Всегда думала, что зрачки вампира выдают его настроение.
Положив ногу на ногу, Айви открыла тюбик и повернула, высунув столбик матового геля.
– Закрой глаза и подними голову.
Я раскрыла рот:
– Вообще-то я и сама могу.
Едва заметная досада прозвучала в ее ответе:
– Если положить слишком много или слишком близко к глазам, зрение нарушится, пока эта штука не выветрится.
Я себе сказала, что не надо быть дурой. У Айви был вполне приличный вид, да и не вернулась бы она обратно, если бы не так. Ей хочется что-то для меня сделать, а обнять меня она не может, чтобы не проснулась жажда крови, так видит Бог, я могу дать ей намазать этой дрянью у меня под глазами.
– О'кей, – сказала я, меняя позу и поднимая голову. «Тебе нужна щекочущая нервы опасность», – мелькнула мысль, и я подавила ее.
Айви придвинулась ближе, я почувствовала легкое прикосновение под правым глазом.
– Закрой глаза, – тихо сказала она, и ее дыхание шевельнуло волосы.
У меня зачастил пульс, но я закрыла глаза, а все остальные чувства насторожились. От геля пахло чистым бельем, и я постаралась не вздрогнуть, ощутив под глазом холодок.
– Вы это не часто используете? – спросила я, чуть ежась от прикосновения пальца к носу.
– Кистен часто, когда работает. – Голос ее прозвучал правильно – чем-то занята и спокойна. – А я нет. Мне кажется, так нечестно.
– Ага.
Что-то я сегодня очень красноречива.
Постель шевельнулась – Айви отодвинулась от меня. Я опустила голову и несколько раз моргнула. От паров ощущалось жжение, и я не могла себе представить, чтобы так можно было уменьшить красноту глаз.
– Получается, – сказала Айви с довольной легкой улыбкой, отвечая на вопрос раньше, чем я успела его задать. – Я так и думала, что на ведьм тоже подействует, но уверенности не было.
Она жестом велела мне смотреть на потолок, чтобы она закончила работу, и я задрала подбородок и закрыла глаза.
– Спасибо, – тихо сказала я, но мысли у меня спутались и стали еще более противоречивыми. Айви только что сказала, что вампиров интересуют только люди, которые не слабее их. Как-то одиноко звучит, и опасно. И вполне осмысленно. Она как раз искала смесь опасности и надежности. И поэтому она мирится с моими капризами? Ищет ее во мне?
Меня пронзила тонкая ленточка страха, и я задержала дыхание, чтобы Айви не учуяла его у меня на выдохе. То, что мне опасность нужна для страсти, – смешно. И неправда. Но, а если Айви права?
Когда-то она сказала, что делиться кровью – это способ выразить глубокую привязанность, верность, дружбу. Я все это к ней чувствовала, но то, чего она от меня хочет, настолько далеко от всего доступного моему пониманию, что мне страшно. Она хочет разделить со мной нечто столь сложное и нематериальное, что скудного эмоционального словаря человеческого языка мало, не выразить, а в культуре ведьм тоже таких слов нет. Она ждала, чтобы я сообразила сама, а я все списала на секс, потому что не понимала.
Мне так жалко стало Айви с ее одиночеством, ее жаждой эмоциональной поддержки, ее отчаянием, так стало жаль, что я не могу понять ее желаний, что слеза скатилась у меня из-под века; я боялась броситься ей навстречу, поверить ей. И у меня перехватило дыхание, когда она осторожно вытерла эту слезинку пальцем, не зная, что слеза – о ней.
Сердце стучало. Под глазом кожа похолодела, Айви отодвинулась. Стараясь не дышать глубоко от звенящих во мне мыслей, я посмотрела вниз, энергично моргая. Айви со щелчком надела на тюбик наконечник и улыбнулась мне осторожно и настороженно. Я пошутила, что передо мной шанс сделать так, чтобы завтра было совсем не похоже на сегодня, и всплеск эмоций всколыхнул меня, неожиданный и пьянящий. Может, стоит слушать тех, кто мне роднее всего душевно, – подумала я. – Может, надо начать верить тем, кто сам мне доверяет.
– Вот и готово, – сказала Айви, не зная, что у меня в мыслях бушует гроза, расставляя их по-новому и освобождая место для новой мысли.
Я посмотрела на нее – нога на ногу, она приподняла занавеску бросить гель на переднее сиденье. Машинальным движением она протянула руку и размазала гель на пропущенное розовое пятнышко у меня под глазом. Снова запахло чистым бельем.
– Бог ты мой, – шепнула она, разглядывая карими глазами свою работу. – Какая у тебя идеальная кожа, Рэйчел. По-настоящему красивая.
Она уронила руку, и у меня в груди стеснило дыхание. Она собралась и встала, и я услышала свои слова:
– Не уходи.
Айви резко остановилась. Повернулась ко мне подчеркнуто медленно, напряженная, как натянутая проволока.
– Прошу прощения, – сказала она голосом таким же оцепенелым, каким было ее лицо. – Я не должна была этого говорить.
Я облизнула губы, чтобы их смочить. Сердце колотилось.
– Я больше не хочу бояться.
У нее глаза вспыхнули черным.
Выброс адреналина пронизал меня, сердце понеслось вскачь. Айви нашаривала за собой ручку двери, лицо ее побледнело – она оказалась на незнакомой территории.
– Мне нужно уйти, – сказала она, будто убеждая себя. Будто во сне, я протянула руку, закрыла окно, задернула занавеску.
– Я не хочу, чтобы ты уходила.
Сама не могла поверить, что я это делаю, но я хотела знать. Я жизнь прожила, не зная, почему никак в нее не встраиваюсь, а с простым объяснением Айви нашелся и ответ, и средство. Я заблудилась, а Айви хотела убрать камни, мешающие мне идти. Я не могла прочесть слов, и Айви хотела провести моими пальцами по буквам, чтобы я заново определила свой мир. Если она права, то таящаяся во мне угроза превращает меня в парию среди тех, кого я люблю, но я могу найти понимание среди таких же изуродованных силой, как я. Если это значит, что я должна найти новый способ показать дорогому мне человеку, что он мне дорог, то надо бы мне затаить свои страхи, пока Айви не заставит их молчать. Она мне верит – может быть, настало время мне поверить ей.
Она увидела мое решение, и заставила себя ничего не выразить на лице, когда ее инстинкты налетели на нее бурей.
– Это неправильно, – сказала она. – Не заставляй меня говорить «нет». Потому что я не смогу.
– Так и не надо.
Ниточка страха заструилась во мне, превращаясь в ленту восхитительного напряжения в паху, в покалывание кожи. Господи, что же я творю?
Я чувствовала, как она бьется со своими желаниями, я смотрела ей в глаза и не видела страха в этой абсолютной черноте. Я была покрыта ее ароматом, а мой собственный шелковыми кружевами расходился по салону, смешиваясь с запахом Айви, дразня, маня, обещая. Пискари был слишком далеко и вмешаться не мог, такой шанс может никогда и не повториться.
– Ты в смятении, – сказала она, тщательно сдерживаясь, недвижная, застывшая.
Я облизнула губы и ощутила в них покалывание.
– Я в смятении. Но не в страхе.
– А я в страхе, – выдохнула она, и черные ресницы упали на бледные щеки. – Я знаю, чем это кончается, слишком много раз видела. Рэйчел, ты в обиде, ты не можешь ясно мыслить. Когда это случится, ты увидишь, что ошиблась. – Она открыла глаза. – Меня все устраивает и так. Я почти весь год убеждала себя, что, лучше ты мне будешь подругой, которая не разрешает до себя дотронуться, чем разрешишь – и убежишь от страха. Прошу тебя, скажи, чтобы я ушла.
Адреналин волнами уходил все глубже, я стояла, не в силах дышать. Мысли вернулись к руководству для свиданий, которое она мне давала, к ощущениям, невероятно манящим и пугающим темным ужасом одновременно – тем, что она внушала мне, пока я не запомнила, чего не надо делать. Мелькнула мысль, что я прямо сейчас ею манипулирую, зная, что она не в силах подавить свои инстинкты, когда есть доброволец. Я могу ее повернуть сейчас в любую сторону, и от этой мысли предвкушение ужаса плеснуло в меня волной.
Стоя перед ней, я покачала головой.
– Скажи, почему, – прошептала она, и лицо ее прорезали морщины глубокого страдания, будто она почувствовала, как сползает куда-то, куда ее влечет и отпугивает одновременно.
– Потому что ты мой друг, – сказала я дрогнувшим голосом. – И потому что тебе это нужно, – добавила я.
В глубине ее глаз, черных в тусклом свете, мелькнуло облегчение.
– Этого мало. Я так хочу тебе показать, что это такое… До боли хочу. – Голос ее вился серой лентой. – Но не стану, если ты не признаешь, что тебе это нужно не меньше, чем мне. Если нет, то оно того не стоит.
Почти в панике я попыталась понять: что она хочет, чтобы я признала? Я даже не знала, как назвать те эмоции, от которых у меня глаза увлажнились непролитыми слезами, а тело жаждет чего-то, мне непонятного.
Увидев мое испуганное молчание, она отвернулась. Длинные пальцы взялись за ручку двери, я застыла, увидев, как все это превращается в неприятный инцидент, который навеки раскроет между нами пропасть. В панике я быстро выговорила:
– Потому что я хочу тебе, верить. Потому что я уже тебе верю. Потому что я этого хочу.
Она уронила руку с дверцы, у меня пульс забился громом, а у нее задрожали пальцы. Я знала: она услышала в моем голосе правду в тот же миг, как я ее осознала. Она почувствовала. Она почуяла ее в воздухе своими неимоверно изощренными чувствами и еще более изощренным мозгом, который умел их понимать.
– Зачем ты со мной это делаешь? – спросила она, не оборачиваясь. – И почему сейчас?
Она обернулась – и ее страдающие глаза меня потрясли. Едва дыша, я шагнула ближе, протянула руки – но остановилась нерешительно.
– Я не знаю, что надо делать, – сказала я. – Терпеть не могу чувствовать себя дурой. Делай что-нибудь, прошу тебя.
Она не шелохнулась. Слеза выкатилась из ее глаза, и я потянулась ее стереть. Айви дернулась, поймав меня за кисть. Ее пальцы сияли белизной рядом с черным золотом Кистенова браслета, их бледная удлиненность закрыла метку демона. Я подавила инстинктивное желание выдернуть руку, подчинилась, когда она подтянула меня ближе, положила мою руку себе на поясницу.
– Так неправильно, – прошептала она. Наши тела не касались друг друга, но ее волосы переплелись с моими, и моя рука обнимала ее за талию, а она держала меня за запястье.
– Так сделай правильно, – сказала я, и карее кольцо вокруг ее зрачка сузилось.
Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза, на запах определяя, на что я пойду и на что нет. Когда ее глаза открылись, карего там не было – сплошь чернота.
– Ты боишься, – сказала она.
– Я не тебя боюсь. Я боюсь, что не смогу забыть. Боюсь, что это меня изменит.
Она приоткрыла губы:
– Изменит, – выдохнула она в дюйме от меня.
Я задрожала и закрыла глаза:
– Тогда помоги мне не бояться, пока я не пойму.
Она легонько тронула меня за плечо – и я вздрогнула, широко распахнула глаза. Что-то во мне сместилось. Я глубоко вздохнула и ахнула, когда Айви скользнула ко мне. Я невольно попятилась, а она одной рукой придержала меня за плечо – другая все еще держала мое запястье у нее за спиной – и подалась за мной, пока я не уперлась спиной в стену. Не сводя с нее пристальных глаз, я задержала дыхание, не собираясь сопротивляться. Пробовала уже как-то раз. Живой осталась, слава Богу.
Глаза у Айви горели; выпущенная на волю жажда крови задела во мне струну, от которой забился пульс. Пальцы Айви вдавились тверже, она задышала быстрее. Я сказала себе, что это то, чего я хочу. Я верила в это. Принимала.
– Не бойся, – шепнула она, нацеливаясь.
– Я не боюсь, – соврала я, подавляя мелкую дрожь. О Боже, сейчас это случится…
– Если будешь бояться, включишь парализацию. Мне это не подконтрольно, реакция запускается от твоего страха.
Она отвела от меня взгляд, и восхитительное чувство падения пронизало меня, когда она посмотрела мне на шею. Я закрыла глаза, а во мне боролись, бушуя и переплетаясь, блаженство и страх. Я ощутила чувство ее близости, приняла его в себя. Мне и правда нужно ощущение опасности, чтобы помнить, что я жива? А это плохо? И какая разница, если никому, кроме меня, дела нет?
Айви придвинулась, наклонив голову.
– Пожалуйста, не бойся. – Ее слова покалывали кожу, проникали глубже. – Я хочу, чтобы ты могла обнять меня в ответ… если хочешь.
Последние ее слова прозвучали потерянно и одиноко – она боялась снова сделать мне больно. У меня распахнулись веки:
– Айви, – сказала я с оттенком мольбы в голосе. – Я же тебе говорила: это все, что я могу тебе…
Она подняла руку, и слова замерли у меня на губах, когда она приложила к ним палец.
– Этого достаточно.
Ее легкое, как пух, прикосновение послало через меня искру адреналина. Айви убрала палец, и я с наслаждением вдохнула воздух, выдохнула, и свободная рука Айви скользнула в узкий просвет между моей поясницей и стенкой микрика. Пальцы Айви вдавились в меня, потянули вперед, и я закрыла глаза, дыша прерывисто, стиснула колени, сообразив, что от неожиданного рывка могу рухнуть. Эмоции поднимались во мне, и я знала, что Айви испытывает то же самое.
– Айви?
Мой голос прозвучал испуганно, а Айви отвела мне волосы с шеи, шепча:
– Как же я этого ждала!
Губы ее ласкали гладкую кожу у меня под ухом, теплая влага ее дыхания заставляла дрожать от смеси знакомого чувства и незнакомого. Тихонько вздохнув, она сдвинула голову, губы попали на ключицу, в дразнящей близости от старого шрама. Ниточки возбуждения затрепетали в такт с сердцем, побежали, навиваясь друг на друга до необозримой высоты…
Боже, спаси меня от себя самой.
От напряжения я раскрыла глаза, когда ее пальцы побежали по моей шее вниз, ощущение захватывало меня, я запрокинула голову, втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Рука Айви подхватила меня сзади за талию, не давая упасть.
– Рэйчел, я… Господи, как хорошо ты пахнешь! – сказала она, и поток тепла хлынул в меня от ее губ, говоривших эти слова прямо мне в шею. Гладкость зубов на коже заставила пульс забиться так, будто я задыхалась. – Ты не уйдешь? Обещай, что не уйдешь!
Она не просила меня быть ее наследницей, она только просила меня не уходить.
– Я не уйду.
– Ты мне позволяешь?
Вся внутренне дрожа, я прошептала:
– Да.
Айвы вздохнула – вздохнула так, будто ее освободили. У меня кровь прилила к коже, смешиваясь со страхом неизвестности и доводя Айви до лихорадки. Губы ее коснулись моей шеи у основания, и все утонуло в головокружении, желание прожигало в теле дорожки – глубоко-глубоко вниз. Я вздохнула навстречу обещанию большего, призывая это большее к себе. Дышала этим обещанием как дымом, и растущая страсть взывала к давнему внутреннему чувству одиночества, и мне уже было все равно, хорошо это или плохо. Это есть – и все.
Она сильнее сжала мне плечо, на коже почувствовалось нежное давление, и без предисловий ее зубы вошли в меня.
Я застонала от прилива страха и желания, колени подкосились, Айви перехватила меня по-другому. Она касалась меня едва-едва, только держа на ногах, не давая упасть моему расшибленному телу, оглушенному перегрузкой, но рот ее у меня на шее сводило судорогой бешеной страсти. И она присосалась ко мне.
Я резко втянула воздух, ахнула, взметнула руки схватиться за нее, вцепилась пальцами, когда мне показалось, что сейчас она отодвинется, испуганная тем, что сделала мне больно.
– Нет! – простонала я, чувствуя, как бежит огонь по жилам. – Нет, не прекращай! О Господи…
Мои слова дошли, и она сильнее всадила в меня зубы – дыхание вырвалось из меня взрывом. На миг я повисла на ней, не в силах даже думать, все тело жило и жаждало. Сексуальная эйфория подхватила меня и понесла в потоке обещания.
Как-то мне удалось сделать вдох, потом еще один. Быстро-быстро, они мешали друг другу. Я ухватилась за Айви, желая, чтобы она не переставала, но не зная, как это сказать. Она оторвала от меня губы, и в вихре ощущений мир завертелся обратно, свился во что-то узнаваемое.
Мы отодвинулись от стенки машины и стояли сейчас у закрытой дверцы. Айви держала меня и прижимала к себе с дикой яростью обладания. Хотя губы она от меня оторвала, дыхание ее обдавало проколотую кожу почти изысканной пыткой. А страха не было.
– Айви, – сказала я, почти всхлипнула.
Получив это слабое одобрение, что, дескать, все в порядке, она снова наклонила ко мне голову, и губы ее, найдя меня, стали высасывать из меня и кровь, и волю.
Я попыталась дышать – не получилось. Прижала к себе Айви, роняя слезы из-под закрытых век. Как будто ее душа была жидким огнем, я ощущала ее ауру, клубящуюся вокруг моей. Она не только мою кровь брала, а еще и ауру, но мне не жалко было, и я хотела ей отдать, укрыть ее какой-то долей самой себя, защитить. От этой неутоленной своей жажды она казалась такой уязвимой.
Вампирские феромоны действовали как наркотик, превращая ее зубы в пики возбуждения. У меня пальцы свело судорогой, мое грубое прикосновение пролетело через нее искрой, она снова вонзилась в меня, и от ее зубов я выгнулась в судороге. Мысли исчезли, я только прижимала к себе Айви, в страхе, что она уйдет.
Сквозь смешение наших аур я ощущала отчаянность ее голода, голода по защищенности, желание удовлетворения, неземную жажду моей крови, и знала, что если даже я дам ее свободно, она будет сгорать от вины и стыда.
Посреди эйфории, где я затерялась, вдруг возникло сочувствие. Я нужна ей, ей нужно, чтобы я принимала ее такую, как она есть, и когда я поняла, что могу, что мне легко хотя бы эту малость от себя ей отдать, рассеялся последний мой страх. У меня открылись глаза, не видя, посмотрели в стенку машины. Я верю ей, подумала я, и края наших аур слились в одну, и последние из моих барьеров стали рушиться. И Айви узнала об этом в ту же секунду. Она тихо застонала от восторга и удивления. Держа мою голову неподвижно и теребя губами мне шею, она сместила руку ниже, мне на талию. Длинные пальцы замерли на миг, а потом она притянула меня чуть ближе, отчего меня пронзило серебряной иглой, прохладная ладонь скользнула мне под футболку, ищущие пальцы побежали по животу… Я отдернулась – она за мной.
– Айви! – выдохнула я, и новый страх прорезал мой восторг. – Погоди…
– Но я думала… – шепнула она, и голос ее был темным жаром, но рука остановилась.
– Ты говорила, что крови будет достаточно, – сказала я, близкая к панике, стараясь сосредоточиться – но трудно было открыть глаза. Сердце стучало, не хватало воздуха, и я не могла найти в себе желание ее оттолкнуть. Я заморгала, покачнулась, когда поняла, что она фактически держит меня на весу. – Я… я не могу…
– Я не так тебя поняла, – сказала она, прижимая мою голову между плечом и шеей. И прикосновение ее руки к моей шее стало тверже, доминантнее. – Прости. Мне совсем перестать?
Тысячи мыслей пронеслись вихрем – какая же я дура, какой уязвимой себя сделала, на какой риск пошла, какое будущее себе готовлю, и какой восхитительный прилив адреналина она мне устроила.
– Нет, – выдохнула я, потерявшись в мысли о том, как оно было бы – ткнуться лицом между ухом и шеей и вернуть ей услугу.
Тихий вздох облегчения, почти не слышный – и рука Айви скользнула с моего плеча на спину. Прижав меня к себе теснее, она снова присосалась. Я ахнула, руки цеплялись за Айви, я представляла себе, как заполняет ее моя теплая кровь, я знала ее вкус, знала, как заливает она страшную яму уготованного ей будущего вампира-нежити.
Зубы снова вошли в меня, я напряглась, как резко натянутая проволока. Желание ответить тем же и необходимость сдержаться жгли огнем каждую клеточку тела. О Господи, эти близнецы-эмоции, желание и отказ убивали меня, пылали так, что непонятно было, мука они или радость.
Дыхание Айви у меня на коже стало прерывистым, мышцы мои ослабели, когда меня покинул последний страх, рассеялся, как теряется в воздухе удар прозвеневшего колокола. Айви держала меня на ногах, в ее хватке уже никакой нежности не было, зубы вошли глубже и голод разливался в ней, заполняя старые пропасти, требуя у меня крови, и я с готовностью ее отдавала.
Я сделала прерывистый вдох, ощущая, как впитываются в меня вампирские феромоны, успокаивая, заманивая, обещая такой восторг, какого я в жизни не знала. Они вызывали зависимость, но я была вне беспокойства. Это я могу Айви дать. Я могу принять то, что дает она взамен. И пока она держала меня и наполняла свое тело моей кровью, свою душу – моей аурой, у меня полились слезы.
– Айви! – позвала я шепотом, потому что все вокруг вертелось колесом. – Прости, что я так долго не слушала.
Она не ответила, и я застонала, когда она дернула меня к себе, рот ее стал восхитительно диким, искры наслаждения исходили от него, когда она впивалась все глубже, и обе мы плыли в тумане исполненных желаний… но где-то в глубине мозга у меня брезжило предупреждение: что-то переменилось. Ее прикосновение перестало быть бережным, стало… суровым.
Глаза у меня открылись и уставились, не видя, на стенку машины. Пульс сделался нитевидным, трудно было думать – мысли туманил опьяняющий восторг. Дыхание стало прерывистым уже не от страсти – от тяжелого забытья. Айви взяла слишком много, и я шевельнула рукой, ласково держащей ее за плечо – бережно ее отодвинуть и посмотреть в глаза.
Едва-едва шевельнула, но Айви ощутила движение.
Она стиснула пальцы, ее хватка стала болезненной даже на фоне вампирских феромонов. У меня мысли метнулись к воспоминанию о ее нежности до той минуты, как я сказала, что мы делимся только кровью – и ужас поразил меня как молния.
Боже ты мой! Я попросила ее убрать нежные эмоции любви. Я попросила ее отделить себя от заботы и любви, которые она – по словам Кистена – примешала к жажде крови. И остался один только голод. Теперь она не остановится. Она себя не помнит.
Меня обожгло страхом, она учуяла его в воздухе и без единого звука дернула меня, сбив с ног. Я вскрикнула, упала, Айви на меня, и мы рухнули на маленький столик.
– Айви, пусти! – крикнула я, но она только впилась глубже, и я застонала от боли.
Хлынул адреналин, я стала вырываться, разорвала хватку Айви. Она отвалилась, и я, тяжело дыша, уставилась на нее, зажав рукой пульсирующую кровью шею.
Она смотрела знающим взглядом хищника, и экстаз пульсировал во мне с каждым ударом сердца, ноги подкосились, и я беспомощно сползла на пол.
Айви встала надо мной, и у нее во рту краснела моя кровь, и она казалась богиней, стоящей над всеми законами ума и души. Глаза ее почернели, она улыбалась бездумно, зная, что я принадлежу ей, и она что хочет, то и может со мной сделать, ибо нет понятий добра и зла. Айви исчезла, поглощенная голодом, который я заставила ее ощутить без буфера любви. Боже мой, я сама себя убила.
Ее решение закончить дело я увидела на миг раньше, чем она шевельнулась.
– Айви, нет! – крикнула я, выставляя руку, чтобы оттолкнуть ее.
Бесполезно.
Она рухнула на меня, я взвизгнула. Все кошмары вдруг стали явью: я лежала, беспомощная, припечатанная к полу машины, пыталась вскрикнуть – но Айви нашла мою шею, и крик сменился стоном страсти. Ощущение ледяного серебра раскололо меня пополам, экстаз всколыхнул, заставил выгнуться дугою, и тут же я свалилась, ловя ртом воздух.
Мы вместе свалились снова на пол, ее волосы упали вокруг моего горла шелковой лаской, а она еще раз погрузила зубы, еще раз потянула в себя мою кровь, я стонала, подвешенная в тумане боли, страха и восторга, и зубы ее во мне были огнем и льдом одновременно.
Я смотрела на потолок невидящими глазами в тяжелой летаргии паралича, заполнившей жилы, и одновременно в иступленном экстазе; охватившем меня, пусть даже я утратила волю к движению.
Айви сделала то, что я просила. Она отбросила чувство любви – и уже не владела собой. И когда она отпустила мои руки, чтобы притянуть за шею к своему рту, пришло позднее прозрение. Я просила ее измениться ради меня – и теперь умираю из-за собственной опрометчивости и глупости.
Меня охватывало сонное онемение, пульс исчезал, конечности холодели. Я умирала. Умирала, потому что испугалась признать, что могу любить Айви.
Рука, держащая Айви, с глухим стуком упала на затоптанный половик, и эхо отдалось во мне, снова и снова, нарастая силе, будто это и было биение моего отказывающего сердца. Кто-то кричал что-то где-то далеко, но это была ерунда, а вот вспышки света на краю поля зрения были заметны, они вторили искрам наслаждения в уме и в теле. Я вздохнула, когда Айви взяла все, задрожала, когда аура ускользнула от меня вместе с кровью. Единственным источником тепла в мире осталась Айви, и я хотела бы, чтобы она прижалась теснее, и я не умерла в холоде.
Стук сердца будто замер нерешительно в ответ на скрежет раздираемого металла. Нас залило холодом и светом, я застонала, когда Айви от меня отстранилась.
– Айви! – вскрикнул Дженкс, и я поняла, что это не сердце у меня стучало, а Дженкс барабанил в заднюю дверь. – Ты что делаешь?!
– Она моя! – зарычала Айви, нездешняя и дикая.
Я не могла шевельнуться. Машина наполнилась грохотом, закачалась, воздух обжег холодом, я захныкала, скорчилась, подтянув колени к животу. Пальцы согрелись, когда я нащупала вытекающую кровь на шее, потом стали мерзнуть. Я была одна, Айви не было. И кто-то кричал.
– Идиотка вампирская, сука такая! – кричал он. – Ты же обещала, ты обещала мне!
Я сжалась в комочек, меня терзал холод, трясло как в лихорадке. Что-то случилось. Холодно. И светло. И Айви нет.
Щелчок стрекозиных крыльев.
– Дженкс, – выдохнула я, не в силах держать глаза открытыми.
– Это я, мисс Морган, – ответил высокий голос Джакса, и пальцы, держащие шею, омыло теплой волной пыльцы пикси. – Тинкины подштанники, вы же кровью истекаете!
Но донесся плач Айви, вернувший мои мысли из темноты к свету.
– Рэйчел! – кричала она, и голос был полон панического страха. – Боже мой, Рэйчел!
Звон скрежещущего металла, шарканье ног.
– Отойди! – потребовал Дженкс, и я услышала от Айви крик боли. – Ты ее не получишь. Я тебе говорил, что убью тебя, если ты ее тронешь!
– Она истекает кровью! – молила Айви. – Дай мне помочь ей!
Мне удалось приоткрыть глаза. Я лежала на полу микрика, от измятого зеленого половика остро воняло плесенью. Еще пахло кровью и какао. Вся трясясь, я попыталась разглядеть что-нибудь против солнца.
– Мисс Морган, не шевелитесь, – сказал Джакс настойчиво, и я пожала плечами в знак понимания. Пальцы от крови были и холодны, и теплы. Еще раз послышался скрежет металла о камень, и я посмотрела туда, стараясь навести глаза на фокус.
Задняя дверь кузова была распахнута, Дженкс стоял между мной и Айви, держа в руке длинный меч. Айви стояла, сгорбившись, прижимая к груди окровавленную руку, и слезы отчаянной скорби текли по ее щекам. Я увидела ее исполненные паники глаза – и она бросилась ко мне.
Дженкс мелькнул как вспышка, блеснула катана Айви. Она свалилась, покатилась по мостовой, стараясь держаться там, где Дженкс не достанет. У меня пульс зачастил от страха, когда он бросился за ней, и меч три раза звякнул о мостовую – каждый раз через миг после того, как Айви шевелилась. Боже ты мой, он был быстр – и я думаю, только желание оставаться между нею и мной удерживало его от того, чтобы броситься следом и добить.
– Дженкс, уйди с дороги! – крикнула она, перекатываясь на ноги и успокаивающе подняв руки. – Я ей нужна!
– Обойдется она без тебя, – буркнул он. – Ты ее чуть не убила, дура вампирская! Не могла подождать, пока избавишься от влияния Пискари, да? Ты ее соблазнила и чуть не убила. И убила бы, если бы не я!
– Все было не так! – взмолилась плачущая Айви. – Пусти меня к ней, я могу помочь!
– А чего ты теперь заботишься?
Снова лязг металла о камень, и я заставила себя дышать, хотя у меня стало темнеть в глазах.
– Рэйчел, прости меня! – крикнула Айви, привлекая мой взгляд. – Прости, я не знала, что так будет! Я думала, лучше собой владею, честно. Прости меня. Мне жаль, мне очень жаль!
Дженкс яростно вскрикнул, сделал выпад, и Айви отпрянула, отчаянно размахивая руками. Он бросился за ней, оба застыли, когда она рухнула на мостовую. Кровь сочилась у нее между пальцев, схватившихся за плечо, и у меня сердце замерло, когда Дженкс остановил взмах меча в дюйме от ее горла. Борясь с оцепенением, я подтащила себя к двери. Он ее убьет. Ему случалось убивать, чтобы спасти меня. Он убьет Айви.
Дженкс стоял, широко расставив ноги, в угрожающей стойке.
– Дура себялюбивая, шлюха вампирская! – говорил он сурово. – Ты сказала, что не будешь. Ты обещала. Ты все испортила. Не могла принять то, что она давала, и решила взять все!