Впервые упоминается о судебном представительстве в законодательных сборниках XV века. По Псковской Судной Грамоте (1397- 1467) употреблять поверенных могли не все, а только женщины, дети, монахи и монахини, дряхлые старики и глухие *(928), т. е., другими словами, только те лица, которые по физической невозможности или по обычаю не могли являться в суд лично. Напротив, Новгородская Судная Грамота дозволяет иметь поверенных всякому.
Обязанности поверенных исполняли, во-первых, родственники тяжущихся, а вовторых, все правоспособные граждане за исключением тех, которые, состоя на службе, были облечены властью,несомненно, во избежание влияния с их стороны на судей.
Первый класс лиц составляли естественные представители, а второй наемные. Из последних мало-помалу выработался институт профессиональных поверенных.
Первоначально господствующей формой судебного представительства было родственное, в широких размерах развившееся у всех славянских, а равным образом и германских народов в средние века *(929). Дети, братья, племянники, дворовые люди, а затем друзья - вот лица, которые в старых памятниках чаще всего являются в роли представителей *(930).
Но наряду с ними действуют иногда и наемные поверенные. Еще в Псковской Судной Грамоте встречается запрещение поверенным вести более одного дела в день *(931). Это постановление несомненно относится к наемным поверенным и свидетельствует, что правительство желало поставить преграду начавшему развиваться профессиональному ходатайству по чужим делам *(932). В позднейших памятниках, именно в Судебниках и Уложении Алексея Михайловича постоянно упоминается о наемных поверенных, как о существующем институте *(933). Такие же упоминания можно встретить в многочисленных указах, вошедших в состав Полного Собрания Законов *(934). Но напрасно было бы искать в них какой бы то ни было организации профессии поверенных. Кроме нескольких мелких постановлений, касающихся запрещения ходатайствовать по чужим делам чиновникам, как служащим *(935), так и отставным *(936), или требующих совершения письменной доверенности *(937), наше законодательство вплоть до издания Свода законов не содержит в себе ничего относящегося к организации института поверенных. Впервые Свод Законов, предоставив право всякому, "кто может по закону быть истцом и ответчиком, производить тяжбу и иск через поверенного" и определив, что "поверенный, действуя в суде вместо верителя, представляет его лицо" *(938), точно обозначил круг лиц, которым запрещалось заниматься судебным представительством.
Именно поверенными не могли быть: 1) малолетние; 2) удельные крестьяне по делам крестьян их ведомства (по остальным делам с разрешения удельного начальства; 3) духовные особы; 4) монахи и монахини; 5) чиновники; 6) лица всякого сословия, которые, быв преданы суду за преступления, наказуемые лишением прав состояния или отдачей в солдаты, или ссылкой в Сибирь и публичными работами, освобождены от этого наказания по всемилостивейшим манифестам, или же остались неоправданными за прекращением дел вследствие этих манифестов; 7) лица, лишенные по суду доброго имени, хотя бы они и не были лишены всех прав состояния; 8) лица, подвергшиеся по суду за уголовные преступления телесному наказанию, хотя бы они и не были исключены из городских и сельских обществ; 9) чиновники и канцелярские служители, исключенные из службы за преступления или дурное поведение и 10) состоящие под надзором полиции и все те, коим за противозаконные поступки запрещено ходатайство по делам *(939). Все остальные граждане, не вошедшие в этот список, имели право быть поверенными *(940).
Но на этом и оканчиваются постановления Свода Законов относительно судебного представительства. Никаких положительных требований, вроде образовательного и нравственного ценза, к поверенным не предъявлялось; никакой внутренней организации их установлено не было. До издания Судебных Уставов 1864 года судебное представительство продолжало оставаться абсолютно свободной профессией.
Обращаясь к вопросу о сфере деятельности поверенных, мы замечаем, что в разные эпохи она была различна. В древнейшее время, когда уголовный процесс еще не отделился от гражданского, участие поверенных допускалось в делах обоего рода. Но по мере того, как судопроизводство, начиная с Судебников, стало распадаться на две формы: состязательную ("суд") и следственную ("розыск"), роль поверенных подвергалась изменениям. Оставаясь в полной силе для состязательного процесса, судебное представительство не допускалось в следственном. С течением времени границы "розыска" все более расширялись: появившись в виде изъятия для тяжких уголовных преступлений, он постепенно приобрел значение общего порядка производства и оттеснил обвинительный процесс на задний план. Со времен Петра Великого розыск становится господствующей формой *(941) и вплоть до 1864 г. применяется как в уголовных, так и в гражданских делах *(942). Не бесполезно будет рассмотреть, в чем выражалась деятельность поверенных в дореформенном процессе.
Уголовные дела разбирались в порядке следственного и тайного производства. Один из членов суда рассматривал акты предварительного следствия и делал из них извлечение или выписку, которая представлялась другим членам и служила единственным материалом для постановления приговора *(943). Та часть процесса, которая носит название судебного следствия и считается самым важным моментом для отыскания материальной истины, совершенно отсутствовала. Ни о допросе свидетелей на суде, ни о разработке доказательств не было и речи. Само собой разумеется, что адвокатуре здесь нечего делать. Участие поверенного выражалось только в том, что они могли быть уполномочиваемы совершать вместо подсудимых "руководство под записками" в маловажных делах, оканчивавшихся в первой инстанции *(944). Тем не менее, сознание необходимости уголовной защиты побудило законодателей допустить если не защиту, то хоть тень ее или, вернее, пародию на нее. Дело в том, что прокуроры и стряпчие, возбуждавшие преследование за преступления, должны были в то же время заботиться, чтобы обвиняемый, пользовался всеми способами защиты, предоставленными ему законом *(945).
Такая же обязанность наблюдения за интересами подсудимого возлагалась и на "депутатов", которые избирались из того сословия или ведомства, к которому он принадлежал *(946). Депутаты присутствовали при следствии, наблюдали за правильным производством его и по окончании удостоверяли его рукоприкладством, а в случае несогласия могли предъявлять свое мнение *(947). Прокуроры и стряпчие имели право предлагать свои заключения на суде.
Гражданский процесс основывался на тех же принципах, как и уголовный. Предварительная подготовка состояла в том, что тяжущиеся обменивались четырьмя состязательными бумагами: прошением, ответом, возражением и опровержением. Эта процедура занимала не менее 4 месяцев и могла в некоторых случаях продолжаться до двух лет. Затем, из всего производства делалась "выписка" или докладная записка, которая сообщалась тяжущимся для прочтения и подписи, причем они могли просить о дополнении и изменении ее. При докладе дела в заседании суда, до начала "суждения об оном", т. е. при чтении записки, могли присутствовать тяжущиеся или их поверенные. Но обсуждение дела и постановление решения происходили при закрытых дверях *(948).
Деятельность поверенных в таком процессе заключалась в "хождении по делу", т. е. в сочинении состязательных бумаг, подачах их, явках в суд, представлении доказательств, присутствии при докладе дела,- словом, их обязанности приблизительно совпадали с обязанностями французских авуэ и английских атторнеев. Разница заключалась только в том, что им не к кому было обращаться за юридическими советами, и что, поэтому, волей-неволей они должны были исполнять роль правозаступников.
Институт поверенных оставил после себя печальную память. Законодатели всегда косо смотрели на их деятельность. Петр Великий упрекал их в том, что они "своими непотребными пространными приводами судью более утруждают и дело к вящему пространству, нежели скорому приводят окончанию" и назвал их "ябедниками, составщиками воров и душевредцов" *(949). Название "ябедников" удержалось за ними и в последующее время. Многочисленность законов, относящихся к ябедничеству, и строгость положенных в них наказаний свидетельствуют, что это явление было очень распространено и требовало суровых репрессивных мер *(950). По Уложению 1649 года ябедники подвергались телесному наказанию и тюремному заключению *(951), а после троекратного осуждения лишались права ходатайствовать по чужим делам *(952). Позднейший указ грозил ябедникам лишением чести и отнятием всего имения *(953) - Елисавета писала в одном указе 1752 г. "к крайнему неудовольствию нашему слышим разорение и притеснение наших подданных от ябедников" *(954). В Полном Собрании законов упоминаются даже фамилии некоторых ходатаев по делам, уличенных в ябедничестве. В одном указе запрещается ходатайство отставному прапорщику князю Никите Андреевичу Хованскому *(955), в другом отставному подпоручику Кригеру *(956), а в третьем приведен целый список "живущих праздно в городе Казани без должностей чиновников и другого звания людей, снискивающих пропитание от писания разным людям просьб" и за ябедничество лишенных права заниматься этим делом *(957). Словом, без преувеличения можно сказать, что история нашей древней адвокатуры - в сущности истории ябедничества.
В XIX веке внутреннее состояние института поверенных было не лучше, чем прежде. Проф. Лохвицкий следующим образом охарактеризовал их в 1860 г.: "поверенные, для которых стряпчество составляет профессию, у нас двух родов: одни - прямые наследники подъячих старого времени; они берутпо двугривенному и штофу водки за сочинение просьбы, по пяти и десяти целковых за фальшивый паспорт; есть у них и такса за фальшивое свидетельство, за фальшивую подпись и проч. Что ни делало наше законодательство со времен Петра Великого против них, все осталось бесплодным, потому что они - естественное следствие закрытого и письменного судопроизводства, суда по одной букве закона, отсутствия всякой гласности в судопроизводстве, отсутствия установления правильной адвокатуры. Есть и другой род частных поверенных,- аристократический. Это люди с приличными манерами, хорошо одевающиеся, берущие за составление бумаг по нескольку сот рублей; - они бывают большей частью из кончивших курс в высших учебных заведениях. Они презирают дешевых подъячих, хотя часто обращаются к ним для кое-каких проделок; они украшают себя громким именем адвокатов, неизвестно, по какому праву и на каком основании. В Бессарабии, например, в одной из цветущих сторон наших адвокатов, есть лица, пользующиеся громкой известностью, нажившие себе большое состояние, и самый невинный недостаток которых состоит в том, что они в одно и то же время пишут бумаги и истцу, и ответчику, и, конечно, с обоих берут деньги" *(958).
Характеристика, сделанная Лохвицким, подтверждается и другими авторами. Так, г. Денн говорил о поверенных, что они берутся "а всякое дело, не рассуждая о том, правое ли оно или неправое, тем более, что они не отвечают перед законом за ведение неправого дела... Ходатай по делам, влекомый личным интересом, вступает в услужение к своему доверителю, подчиняет свою волю его воле. От успеха или неуспеха исхода дела зависит интерес их обоих, и ходатай, разумеется, должен всеми мерами стараться, что называется, выиграть дело, и тот ходатай искуснее, который, несмотря на всю видимую неправду, выигрывает дело. Он не преследует право своего доверителя, он защищает только его интерес, его желание, он становится слепым, по большей части, опасным его оружием, и часто бывает поборником несправедливости, притеснителем невинного, врагом права, тем более опасным, что он действует именем другого, и потому отклоняет от себя всякую законную и нравственную ответственность. Такое отношение ходатая к своему доверителю унижает достоинство человека, но унижает не потому, что он служит у клиента своего по найму, а потому, что он подчиняется совершенно его воле и часто бывает защитником неправды, лжи, обмана, ложно истолковывая законы для того, чтобы дать господство неправде. В этом заключается причина, почему редко порядочный человек возьмется за ходатайство по делам. Он знает, что ввиду огромной выгоды трудно устроять против соблазна взяться за неправое дело, особенно когда предвидит, что, все равно, другой возьмется его защищать и получать эту выгоду. Ему трудно идти против всеобщего убеждения, что это не предосудительно, он никогда не составит себе ни имени, ни славы, а значит и не увеличит своего состояния, разве бы случай его вывез. Таково положение ходатаев по делам. Поэтому большая часть их люди необразованные, незнающие ни законов, ни порядка судопроизводства, между тем к защите их должны прибегать тяжущиеся, потому что им нужны защитники" *(959).
Ходатаи по делам подлежали наравне с другими лицами, служащими по личному найму, как-то учителями, гувернерами, камердинерами и так далее вплоть до чернорабочих, записке в конторе адресов и уплате адресного сбора *(960). В этом, собственно говоря, еще не было ничего унизительного. Но вот что происходило отсюда. Ходатай получил из указанной конторы билет, который должен был предъявлять всякому лицу, которое "нанимало" его, как предъявляет прислуга своему хозяину. "Но этим", говорит г. Репинский: "Еще не ограничивается унижение. Оно доходит до крайних пределов. Адвокат выпивает всю чашу его. Так, если он выигрывает процесс или вообще расстается со своим клиентом-хозяином миролюбиво, без неприятных столкновений, то последний имеет право оскорбить его нравственное чувство, затронуть его достоинство самым жестоким образом, а именно: он имеет право, в знак особой своей хозяйской милости, сделать в адресном билете адвоката отметку, что остался доволен его службой". Если клиент не делал такой отметки, то "каждый новый клиент имел право заключить, как он делает это нанимая, например, лакея, что предъявляющий ему билет неспособен, негоден или нечестен, или даже, что он был выгнан первым хозяином из дому, как выгоняется пьяная, негодная прислуга.
Как не удивляться после того, что профессия адвокатов находится у нас по большей части в руках лиц сомнительной нравственности, небезукоризненной честности, малосведущих даже по своей части *(961)?"
Наша изящная литература не раз изображала типы дореформенных ходатаев. В известной комедии Канниста "Ябеда" поверенный Наумыч следующим образом описывает свою профессию слуге Архипу:
"О если б стряпчим был ты хотя полгодка,
То б верно проклинать не стал твою судьбину,
Когда б был принужден нагнуть сто раз в день спину,
Верст тридцать обежать по городу пешком
В дождь, слякоть иль мороз и зной с бумаг мешком;
Пред солнцем на поклон не опоздать до члена;
Ждать часик у ворот, хоть грязь и по колена;
И как ни гнали б прочь, а доступ получить;
Указов наизусть сто сотен затвердить;
Иль просидеть с пером тут ночи без засыпу,
А до удушья там в архивну врыться кипу;
Того ласкать, кого душой нельзя терпеть;
От всякого спросить, ко всякому поспеть;
А что несноснее, так целы дни поститься,
И всех перепоить, а самому трезвиться!
Со всем тем, после всех докук, трудов, хлопот
Как дело иногда бывает в черный год
В непользу барина свихнется сатаною,
То придет тут еще отдуться и спиною" *(962).
Гоголь в "Мертвых душах" описывает одного из дореформенных ходатаев под именем "юрисконсульта", к которому в трудную минуту обратился за советом Павел Иванович Чичиков. "Этот юрисконсульт", пишет Гоголь: "был опытности необыкновенной. Уже пятнадцать лет, как он находился под судом, и так умел распорядиться, что никаким образом нельзя было отрешить его от должности. Все знали, что за подвиги его следовало бы шесть раз послать на поселение. Кругом и со всех сторон был он в подозрениях, но никаких нельзя было возвести явных и доказательных улик. Тут было действительно что-то таинственное, и его бы можно было смело признать колдуном, если бы история, нами описанная, принадлежала временам невежества". Известно, на какие средства пустился этот "колдун", чтобы выгородить Чичикова. "Юрисконсульт произвел чудеса на гражданском поприще: губернатору дал знать стороной, что прокурор на него пишет донесения; жандармскому чиновнику дал знать, что секретно проживающий чиновник пишет на него доносы: секретно проживающего чиновника уверил, что есть еще секретнейший чиновник, который на него доносит, и всех привел в такое положение, что к нему должны были обратиться за советами. Произошла такая бестолковщина: донос сел верхом на донос, и пошли открываться такие дела, которых налицо не видно, и такие, которых и не было... Когда стали, наконец, поступать бумаги к генералпрокурору, бедный князь ничего не мог понять. Весьма умный и расторопный чиновник, которому поручено было сделать экстракт, чуть не сошел с ума. Никаким образом нельзя было поймать нити дела". В комедиях Островского - тоже выведено несколько ходатаев старого типа. Таковы, Сысой Псоич Расположенский ("Свои люди сочтемся"), мелкий кляузник, и Петрович, побывавший, по его собственным словам, в "каменном мешке, что острогом зовут, по одному казусному делу, по прикосновенности" ("Не было ни гроша, а вдруг алтын"). В противоположность этим дельцам в комедии "Поздняя любовь" фигурирует честный и добросовестный поверенный по делам Маргаритов. Можно найти портреты ходатаев и у Щедрина. Для примера укажем на Могильцева, "необыкновенно", по словам сатирика, "деятельного и увертливого человека, проникшего в самую глубь кляузы", к которому все обращались за советами, "хотя и знали, что совесть у него и направо и налево глядит, и что он готов одновременно служить и вашим, и нашим ("Пошехонская старина").
Недостатки дореформенной адвокатуры были засвидетельствованы официально органами правительства. Так, государственный совет в 1861 г. писал в своем журнале: "одна из причин бедственного положения нашего судопроизводства заключается в том, что лица, имеющие хождения по делам, большей частью, люди, очень сомнительной нравственности, неимеющие никаких сведений юридических ни теоретических, ни практических". На этом основании государственный совет признал необходимым создание организованной адвокатуры, без которой, по его мнению, "невозможно будет введение состязания в гражданском и судебных прений в уголовном судопроизводстве, с целью раскрытия истины и предоставления полной защиты тяжущимся и обвиняемых пред судом" *(963).
Эта идея была осуществлена судебными уставами 1864 года. Но прежде, чем обратиться к изложению заключающихся в них постановлений, нам нужно коснуться двух вопросов: во-первых, положения адвокатуры в Западном Крае, а во-вторых, организаций института стряпчих в коммерческих судах.
В прибалтийских губерниях издавна существовали "присяжные" адвокаты, называвшиеся так потому, что перед вступлением в профессию должны были приносить присягу. До 1790 г. их участие в процессе считалось обязательным: согласно шведскому закону 1695 г. на бумагах, подаваемых в суд, должны были быть их подписи наряду с подписями тяжущихся, "дабы", как сказано в законе, "тяжущиеся стороны пронырством и обманом неизвестного сочинителя не могли введены быть в убытки". Но указ 1790 г. отменил это постановление на том основании, что "было бы крайнее притеснение, чтобы без подписи и одобрения присяжного адвоката ни от кого никаких бумаг в суде не принимать, хотя кто не меньше и самого адвоката в законах имеет сведение" *(964).
В Курляндии число адвокатов ограничивалось комплектом, именно 8 лицами. В 1797 г. комплект был уничтожен, и было приказано "число адвокатов определять по просьбе жителей, и по рассмотрению тамошних Главных Присутственных мест, соразмерно количеству дел и надобности в них по каждому городу" *(965).
По закону 1840 г. адвокатами остзейских губерний могли быть лица, имеющие степень кандидата прав или действительного студента, выдержавшие практический экзамен и принесшие присягу. С 1846 г. стала требоваться степень магистра или доктора прав" *(966).
По "Своду местных узаконений губернских остейских" 1845 г., лица, имеющие диплом на ученую степень, подвергались практическому экзамену и получали от суда аттестат на звание адвоката. Число адвокатов определялось комплектом; дисциплинарная власть принадлежала судам; отказ от принятия дела допускали только по законным причинам; дисциплинарные наказания состояли из замечания, выговора, ареста и "отрешения от должности"; счеты судебных издержек и гонорара проверялись судом *(967).
В таком виде находилась остзейская адвокатура до 1890 г.
Весьма стройную организацию получила адвокатура Литвы вскоре после присоединения последней к России. В 1797 г. литовский губернатор прислал донесение, в котором указал на то, что адвокаты, "употребляя во зло знание законов и прав тамошних, вместо того, чтобы помогать тяжущимся в получении, а судам в отдании справедливости, наичаще умножаются только ябеды, распри, ссоры и бывают причиной вражды и разорения фамилий", и предложил организовать адвокатуру следующим образом. Каждый желающий стать адвокатом должен удовлетворять трем условиям: 1) иметь свидетельство о "науке в школах", 2) "обучаться прилежно в течении нескольких лет под смотрением искусного человека или в канцелярии, под смотрением Регента" и 3) быть дворянином и обладать именем ("деревнями"). Из кандидатов, совмещавших в себе эти условия, суд должен избирать наиболее достойного и назначать его на открывшуюся вакансию. Дисциплинарная власть принадлежит суду, который может отрешить адвоката от места за следующие проступки: 1) подговор к начатию несправедливой тяжбы, 2) нерадение к хождению по делам; 3) измену клиенту; 4) подговор к тяжбе с условием получить в случае выигрыша ее часть прибыли; 5) приобретение чужой тяжбы; 6) надоедание суду "напрасными речами" или безграничное оскорбление противника; 7) появление на суде в пьяном виде; 8) изобличение в "картежной заповедной игре" или в какихнибудь "распутствах"; 9) взяточничество или требование "излишней и несоразмерной с важностью для награды"; 10) осуждение за уголовное преступление ("криминальный проступок") *(968); 11) отлучка "во время каденции без ведома суда", 12) отказ или небрежное ведение дела сирот и неимущих по назначению суда.
Адвокаты должны были, по мысли губернатора, отличаться бескорыстием "Ежели кто станет требовать излишней платы и по сей причине не возьмется за производство дела, то суд должен ему оное приказать, а ежели сие часто с ним случится, отрешить от места". Проект губернатора был принят и утвержден правительством *(969).
В губерниях Царства Польского русское правительство организовало адвокатуру в 1808 году. Адвокаты были разделены на три разряда: патронов, состоящих при судах первой инстанции, адвокатов - при апелляционных судах и меценатов или, иначе, защитников - при кассационном суде. Деятельность их вначале была локализована, но с течением времени патроны получили право вести дела во второй инстанции каждый раз с разрешения "директора правительственной комиссии юстиции" и при участии ("ассистенции") адвоката, который должен был контролировать их действия, и, равным образом, адвокатам дано было право выступать в кассационном суде под условием такого же разрешения и при "ассистенции" мецената. Допущение к профессии зависело от высшей судебно-административной власти Царства Польского. Дисциплинарный надзор принадлежал судам. Сословная организация, несмотря на неоднократные попытки, не была установлена *(970).
Таким образом, во всем Западном Крае существовала с начала XIX века официальная адвокатура, организованная по германскому образцу того времени.
Ввиду этого, возникает интересный вопрос: почему правительство не распространило такой организации на все русские губернии? Объяснения нужно искать в личных взглядах наших государей на адвокатуру. Так, Екатерина II писала Грамму в 1790 г.: "против ябедников во всех странах придумывают законы и даже очень строгие, а во Франции (ябедники) возведены в роль законодателей... Адвокаты, соображаясь с тем, когда и как им заплатили, поддерживают то правду, то ложь, то справедливое, то несправедливое. Я бы прежде всего удалила этих людей и не стала бы бороться по частичкам с тем, что они натворили или творят: это пришло бы после". В таком же смысле выражалась она в другом письме: "главная тому причина, что адвокаты и прокураторы у меня не законодательствуют и никогда законодательствовать не будут, пока я жива, а после меня будут следовать моим началам" *(971).
Опасения Екатерины разделял и ее внук император Николай I. Г. Колмаков разыскивает в своих воспоминаниях, что когда однажды князь Дм. Вл. Голицын указал Государю на необходимость адвокатуры, Государь нахмурился и ответил: "Ты, я вижу, долго жил во Франции и еще во время революции, а потому и неудивительно, что ты усвоил себе тамошние порядки. А кто погубил Францию, как не адвокаты, вспомни хорошенько! Кто были Мирабо, Марат, Робеспьер *(972) и другие? Нет, князь, пока я буду царствовать, России не нужны адвокаты, проживем и без них" *(973).
Из этих примеров видно, что как Екатерина II, так и Николай I не желали введения адвокатуры потому, что опасались ее вредного политического влияния. Едва ли нужно подробно доказывать неосновательность такого опасения. Адвокатура - институт юридический, а не политический. Она преследует те же задачи, что и суд: защиту права, осуществление закона. Поэтому, ее политическое значение не больше того, какое имеет правильно организованный, беспристрастный и независимый суд. Единственное преимущество, которым пользуются адвокаты в парламентарных сравнительно с другими гражданами, это их привычка к прениям, благодаря которой они имеют больше шансов выдвинуться и занять первые места в представительном направлении. Пример той самой Франции, на которую ссылались оба государя, как нельзя лучше доказывает нашу мысль. Разве адвокатура не процветала там в течение целых веков наряду с господством феодализма и абсолютного монархизма? Не адвокаты были виновниками революции 1789 года, и если они принимали участие в ней, то не в большей степени, чем представители других сословий и профессий. И кто в эту эпоху безначалия, произвола и смут оставался верным принципам права и справедливости, кто во имя закона и гуманности осмеливался с опасностью для собственной жизни подавать руку помощи несчастным жертвам террора как не те же самые адвокаты?
Перейдем к адвокатуре в коммерческих судах.
Она была организована законом 14 мая 1832 года, и установленная им организация продолжает существовать по настоящее время.
Заниматься практикой в коммерческом суде могут только те лица, которые внесены в список присяжных стряпчих, существующий в каждом таком суде. Желающие быть внесенными в него должны представить суду "аттестаты, послужные списки и прочие свидетельства о звании их и поведении, какие сами признают нужными". Суд рассматривает эти документы и, "по личном осведомлении о свойствах просителя" или вносит его в список или "объявляет словесно отказ" без всякого объяснения причин. Стряпчий, внесенный в список, тоже может быть исключен по усмотрению суда "без всяких дальнейших объяснений, с означением только в протоколе причин исключения". По внесении в список, стряпчий присягает и получает право заниматься ходатайством по делам. Число стряпчих не определено, по суду вменяется в обязанность иметь "попечение, чтобы оно было достаточно, и чтобы тяжущиеся стороны не затруднялись в выборе их" *(974).
Из этих постановлений видно, что судьба присяжных стряпчих всецело находится в руках суда: по его благоусмотрению они допускаются к практике, по его желанию могут быть исключены из списка даже без объяснения причин. Такая неограниченная власть судов приносила на практике до реформы 1864 г. весьма печальные результаты: в присяжные стряпчие поступали только лица, угодные председателю и членам суда, причем, находясь в полной зависимости от судей, они не могли обнаруживать необходимой свободы действий и мужества при защите чужих прав *(975). С изданием судебных уставов 1864 г. положение вещей изменилось к лучшему, так как в число стряпчих стали поступать присяжные поверенные, т. е. лица, обладающие определенным общественным положением, а также умственным и нравственным цензором *(976).
Таковы были формы адвокатуры в России до введения уставов 1864 года.
_ 2. Судебная реформа 1864 г. и современная организация адвокатуры
Цель издания новых судебных уставов заключалась, как писал Император Александр II в Указе Правительствующему Сенату, в том, чтобы "водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние, и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого от высшего до низшего" *(977). Судебные Уставы вполне соответствовали этой великой цели. Они даровали полную самостоятельность судебной власти, отделив ее от административной. Они создали стройную и прочную систему судебных инстанций, обеспечивающую быстроту и единство в отправлении правосудия. Они позаботились о надлежащем составе судебного персонала, об умственном и нравственном цензе, об обеспеченном материальном положении и несменяемости его. Далее, они привлекли к участию в отправлении правосудия народный элемент в лице присяжных заседателей, сословных представителей и мировых судей. Наконец, они преобразовали судопроизводство, обратив его из тайного, следственного и письменного в гласное, состязательное и устное, и создали официальный институт судебной защиты в лице присяжных поверенных.