Закончив курс, мы должны были какое-то время поработать на производстве. Я получил назначение в «Рочестер гэс энд электрик». Потом прошел второй этап обучения, на котором нам преподавали технику торговли. По результатам я и там оказался тринадцатым. Во время занятий нам не раз приходилось проводить презентацию продукции перед классом, что было непросто, зато впоследствии этот опыт мне пригодился.
В апреле 1955 года я закончил полный курс подготовки и был назначен в Рочестер. Я был уверен – и у меня были основания так считать, – что торговля мое призвание. По иронии судьбы одним из первых моих заданий стал крошечный «Галоид». Но у них было все, что нужно. И вообще я ни разу ничего им не продал.
Я проработал в Рочестере два с половиной года и, кажется, был в фирме одним из лучших работников. Должен признаться, меня отмечали. По соседству с моей работой был бар, самый длинный в городе – он растянулся на целый квартал. Наши ребята любили заходить туда после работы пропустить пару кружек пива, не раз заглядывал туда и я. Однажды мой начальник Билл Эллис сказал мне: «Послушай, вон тот корабль возле нас скоро пойдет ко дну, и на твоем месте я держался бы от него подальше. Если ты все сделал, то, чем болтаться по барам, сидел бы лучше дома с семьей». Этот нехитрый совет я запомнил надолго, и он не раз удерживал меня от неверных шагов.
Очевидно, я неплохо справился с первым этапом, и мне предложили стать менеджером небольшого подразделения «Ай-Би-Эм» в Джеймстауне, штат Нью-Йорк, одновременно возглавив его торговую сеть. Территория была не совсем обычной – в округе Джеймстаун находилось немало индейских резерваций, куда мы порой заглядывали, но торговля там шла плохо. Я пробовал себя в менеджменте впервые, под моим началом работало тридцать пять человек. Региональным менеджером был Джон Рейне, вероятно, лучший из всех моих учителей. Это был серьезный, не допускавший никакого легкомыслия человек, который регулярно присылал мне записки с довольно резкими замечаниями. Разворачивал я их со страхом. Моя секретарша однажды даже сказала, что никак не поймет, хочет он меня выучить или сломать.
Случилось так, что уже через год мне предложили пройти курс администрирования. Это была отличная возможность продвинуться, потому что окончившие курс сразу начинали работать на исполнительную дирекцию. Ни для кого не было секретом, что именно так «Ай-Би-Эм» находит и выращивает таланты. Но это вовсе не значило, что я считал себя талантом. Я отнюдь не переоценивал свои способности, и каждое предложение новой работы оказывалось для меня полной неожиданностью. 15естно-говоря, всякий раз, когда меня вызывали объявить о повышении, я думал, что получу сейчас выговор.
На время учебы на этих курсах меня определили в помощники менеджера восточного региона в Нью-Йорке, что ни в какое сравнение не шло с посещениями резерваций. Мы с женой купили в Чаппакуа дом, и я приступил к новой работе под началом Элмера Дормана, одновременно посещая занятия, которые проводились тогда в Слипи-Холлоу. Я впервые начал играть в игру под названием «менеджмент», и она мне понравилась.
Через несколько лет я уже был региональным менеджером в Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк, причем под моим началом оказался и Рочестер. Мне было двадцать девять лет, многим из моих коллег того же ранга уже стукнуло сорок, а то и пятьдесят, и я был счастлив. Как-то я заглянул в «Галоид-Ксерокс» – который начал стремительно разрастаться – проверить, каким образом они собираются использовать поставляемое нами оборудование. Возможно, мне хотелось увидеть не только это. Просматривая длинный список заказанной аппаратуры вместе с одним из администраторов, я сказал: «Я очень рад вашему заказу, но мне хотелось бы убедиться, что мы поставляем именно то, что требуется, а для этого мне нужно знать, как вы используете наше оборудование». Администратор посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Сынок, я заказал, а ты привез. Всего хорошего».
В «Ай-Би-Эм» любили тогда частые перемещения, и вскоре я попал в Нью-Йорк в качестве менеджера по торговле в отдел, занимавшийся офисным оборудованием, а после него – в Вашингтон, в федеральную группу. Потом я стал вице-президентом регионального подразделения в Нью-Йорке, а это означало, что я окончательно вырвался вперед. Еще через пару лет я был вице-президентом отдела, занимавшегося исследованием рынка точной вычислительной техники.
Таким образом, продвигался я по меркам «Ай-Би-Эм» довольно быстро, и едва ли не половину своего успеха отношу за счет того, что был хорошим продавцом. Какое-то время я считался лучшим исполнительным директором своего филиала. Я относился к работе с усердием и энтузиазмом и, естественно, имел привычку советоваться с коллегами. Вместе с тем я любил принимать самостоятельные решения. Мне не раз приходилось сталкиваться в «Ай-Би-Эм» с людьми, которые заучивали все намертво и усваивали только готовое. Я таким человеком никогда не был.
Ко всему прочему мне еще и здорово везло. Лучшего времени для поступления на работу нельзя было и придумать. «Ай-Би-Эм» разрасталась со стремительностью взрыва. У нее было отличное местоположение, прекрасные подготовительные программы, хорошие менеджеры и замечательные люди. Это была великолепная компания.
Никто не знает, сколько я еще проработал бы в «Ай-Би-Эм», если бы в 1970-м и 1971 годах дело не застопорилось и я не стал проводить на работе почти все время, бесконечно огорчая жену. В те годы в экономике возникло немало проблем, и в корпоративном бизнесе обозначился заметный спад. В довершение ко всему моего начальника отстранили от дел и заменили кем-то со стороны. Я был несколько разочарован тем, что не мной, хотя и понимал, насколько это правильно. Если действительно хочешь что-то всерьез изменить, недостаточно просто поменять «номер первый» на «номер второй». И если бы подобное решение пришлось принимать мне, я поступил бы точно так же. Именно в это время я и решил принять приглашение «Ксерокса».
Раз уж я собрался перейти в «Ксерокс», следовало заранее уладить кое-какие вопросы. Ширли очень обрадовалась моему решению, но и у нее были на этот счет свои соображения, так что мы все с ней как следует обсудили. В течение нескольких лет она страдала от переездов, которые представляют собой неотъемлемую часть карьеры любого бизнесмена, служащего в корпорации вроде нашей, и от того, что шестеро наших детей растут практически без моего надзора. Поэтому она заявила, что с радостью поддержит меня, но лишь в том случае, если я соглашусь на два ее условия. Первое заключалось в том, что переезжать мы будем не больше двух раз. Она полагала, что поначалу меня отправят в какую-нибудь глушь, и готова была следовать за мной, куда бы меня ни послали, а потом, когда я переберусь в штаб-квартиру компании, согласна была переехать во второй раз. Больше она с места не двинется. Второе условие было тоже вполне справедливым, хотя и посложнее. Ширли сказала, что, не считая тех дней, когда я буду в отъезде или занят действительно срочной работой, я должен являться домой не позднее половины седьмого, чтобы дети встречались со мной хотя бы за обедом. Мне не пришлось долго обдумывать ее условия – это было меньшее из того, что могла попросить семья. И до сих пор, с легкой руки Ширли, я держу свое обещание.
Должен сказать, Ширли всегда помогала мне наилучшим образом разделить время между работой и домом. Она – замечательный координатор, главным образом потому, что не испытывает передо мной ни малейшего трепета или благоговения – как, впрочем, и должно быть в семье. Однажды, не подумав, я отпустил дома какую-то резкость, и Ширли тут же спросила: «Ты позволил бы себе что-либо подобное на службе?» Я ответил: «Нет».– «В таком случае и здесь не надо»,– отозвалась Ширли. Мне и самому нравится замечание Гарри Тру-мена: «Как президент Соединенных Штатов Америки я могу все. Как Гарри Трумен – не больше любого другого». Думаю, среди людей, занимающихся бизнесом, не все поймут эту фразу, но в нашем доме никому не позволено считать себя важнее других.
Таким образом, когда я встретился с Арчи Маккарделлом и Питером Макколоу, возглавлявшим исполнительную дирекцию «Ксерокса», я еще раз четко обозначил свои намерения – чтобы у них возникло ясное представление о причинах, побудивших меня принять предложение о переходе на новую работу. Я сказал, что мне сорок лет и я вполне отдаю себе отчет, насколько маловероятно то, что я когда-нибудь возглавлю «Ай-Би-Эм». Что карьера моя была многообещающей, но, оставшись в фирме, мне вряд ли удастся дойти до верха. Что когда я чертил себе плюсы и минусы перехода на листке желтой бумаги, я прикинул, что шансов стать исполнительным директором «Ай-Би-Эм» у меня не больше двух из ста. В «Ксероксе» же они равны примерно одному из двадцати. Я считаю себя очень честолюбивым человеком, сказал я, и хотел бы рассчитывать на то, что в один прекрасный день смогу возглавить компанию. С другой стороны, их это может особо не волновать, ибо даже если этого не случится, искать еще какую-то фирму я не стану. И недвусмысленно дал понять, насколько не люблю переходить с работы на работу. Они выслушали мои соображения и практически оставили мое маленькое выступление без ответа. Требовать от них обещания сделать меня когда-нибудь исполнительным директором я не стал, а они промолчали.
«Ксерокс» мне нравился. Никаких серьезных проблем у него я тогда не видел, и мне казалось, что работать будет несложно. Одно из моих правил гласит: «Никогда не делай чужую работу». Работая в «Ай-Би-Эм», я не раз повторял своим сотрудникам: «Мы не разрабатываем стратегию для всей фирмы. Мы отвечаем только за свое поле деятельности». Этого же правила я готов был придерживаться в «Ксероксе». Я собирался сосредоточить все свои усилия на задании, которое получил, и не лезть в чужие дела.
После этой короткой беседы с Арчи и Питером я впервые в жизни официально сменил место службы. Я был абсолютно уверен, что делаю это в первый и в последний раз, и даже представить себе не мог, какая причина заставила бы меня сделать это еще раз, и предполагал, что работать мне придется много, однако рассчитывал получить от этого определенное удовлетворение. Но насколько много придется работать и насколько нескоро придет удовлетворение, об этом я тогда не догадывался.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ненужное изобретение
В наше время все воспринимают фотокопию как нечто само собой разумеющееся, удивляясь скорее тому, что всего несколько десятилетий тому назад ее не существовало и единственными множительными средствами служили копировальная бумага и мимеограф. История создания копировального аппарата и фирмы «Ксерокс» напоминает старую-престарую сказку о настойчивом и трудолюбивом простаке. Фундамент фирмы, закладывавшийся на многие годы, сам покоился на благородных порывах пополам со случайностями.
Нередко говорят, что люди – и фирмы – становятся пленниками собственного прошлого, и теперь, оглядываясь на годы, проведенные мной в «Ксероксе», я понимаю, что причина происшедшего с ним во многом кроется в его истоках. Неспособность разобраться в прошлом предопределяет нелегкое будущее. «Ксерокс» разросся до невероятных размеров, а способ ведения дел остался, у
Среди историй, связанных с «Ксероксом», пожалуй, самая замечательная – история Честера Карлсона. В начале жизни удача ему не улыбалась. Он родился в Сиэтле в 1906 году. Мать умерла от туберкулеза, когда Честеру исполнилось семнадцать. Отец – вечно переезжавший с места на место парикмахер – был болен туберкулезом и артритом и был обречен. В доме Карлсонов денег всегда не хватало. Семья то и дело путешествовала – меняла климат, чтобы облегчить болезнь отца, и наконец осела на маленькой, взятой в аренду ферме в Сан-Бернардино, штат Калифорния. Юный Карлсон, в те времена болезненно робкий, ездил на разболтанном велосипеде в местную школу, где порой оказывался единственным учеником. На переменах он гонял в одиночестве мух. Играть было не с кем. На уроках учитель смотрел мимо него, тупо уставившись в пространство.
Двенадцатилетним мальчишкой Карлсон начал подрабатывать, а к четырнадцати годам его жалкие заработки превратились в главный источник существования семьи. Он поднимался в пять часов утра и до начала уроков отправлялся мыть витрины. После школы подметал полы в двух конторах – в банке и в газетной редакции. В старших классах Карлсон работал помощником печатника и по совместительству дворником. В выпускном классе все выходные проводил в химической лаборатории. Потом, несмотря на скудные доходы, ухитрился посещать колледж в Риверсайде и Калифорнийский политехнический институт, где получил степень бакалавра в области физики.
Но произошло это в 1930 году, когда найти работу было невозможно. Карлсон разослал письма в восемьдесят две компании и не получил ни одного ответа. Наконец ему удалось найти место в патентном отделе «П. Р. Мэллори и К°», электрической компании Индианаполиса. Его обязанности заключались в основном в перепечатке рукописей и рассылке чертежей по фирмам, занимавшимся фотокопированием. Все это было дорого, долго и раздражало Карлсона. Говоря его собственными словами: «В ходе моей кропотливой работы мне то и дело требовались копии патентных спецификаций или чертежей, но в то время не существовало удобного способа копирования». Однажды Карлсон подумал, до чего было бы удобно, если бы в конторах стояли машины, на которых можно было бы делать копии одним нажатием кнопки. И он – близорукий двадцатидевятилетний мужчина – решил во что бы то ни стало такую машину изобрести.
Конечно, какая-то копировальная техника уже существовала, но она не имела ничего общего с тем, что задумал Карлсон. «А. Б. Дик компани» в 1887 году выпустила первый мимеограф, запомнившийся всем, кто имел с ним дело, сопровождавшим его работу чудовищным запахом. Хозяин компании Дик, бывший владелец лесопилки, стал делать мимеограф по тем же причинам, что вынудили взяться за работу Карлсона, – ему надоело переписывать расценки от руки. Поначалу Дик взялся изобретать сам, но у него ничего не получилось, и тогда он приобрел права на мимеограф у другого изобретателя, Томаса Эдисона. Далеко не все испытывали потребность в этом изобретении, многим казалось, что копировать документы в большом количестве ни к чему. Первыми мимеографами заинтересовались церкви, муниципальные конторы, школы и бойскаутские клубы.
К счастью, отношение к множительной технике довольно скоро переменилось, и она начала быстро развиваться. После 189.0 года повсюду появились печатные машинки и копировальная бумага. На протяжении следующего десятилетия широкое распространение получили мимеографы. А в 1930-х годах стала прокладывать себе дорогу офсетная печать, отличавшаяся очень высоким, по сравнению с мимеографами, качеством копирования.
Строго говоря, офсетный пресс, подобно мимеографу, не копирует, а дублирует оригинал. Для него требуется специальный образец – макет, подготовка которого поглощает немало времени и средств. Поэтому к офсетной печати прибегают обычно в тех случаях, когда необходимо большое количество копий. В начале века это был уже не единственный способ получить копию. В 1910-е годы появилось множество приспособлений, использовавших фотографический способ и не нуждавшихся в макетном образце. Самым известным среди них был «фотостат». Но вся эта техника была сложной и дорогой, и потому ее использовали в основном для копирования юридических документов. Таким образом, до 50-х годов для копирования письменных текстов существовал единственный надежный способ – взять копировальную бумагу и сесть за пишущую машинку.
Честер Карлсон жил в тесной однокомнатной квартирке. Вечерами и по выходным дням он запирался в своей лаборатории, сооруженной в чулане. Три года подряд он изучал свойства света, так как постепенно пришел к решению использовать именно его. Он работал не покладая рук. Когда потребовались деньги, он пошел преподавать в юридический колледж, когда не на что было купить книги, читал их в нью-йоркской библиотеке. Он проштудировал в этой библиотеке едва ли не все книги по фотографии и печатанию. И усердие Карлсона было вознаграждено – однажды он наткнулся на книгу, в которой говорилось о светопроводимости. В ней же он узнал о том, что электропроводимость некоторых материалов (в том числе меди) под воздействием света меняется. После этого Карлсон занялся на кухонной плите опытами с медью, однако единственное, что ему удавалось раз от разу воспроизводить,– это довольно противный запах.
Намерения у Карлсона были самые благие, но жилец он был далеко не идеальный. Соседи давно усвоили, что от Карлсона можно ждать самых разных гадостей, и, проходя мимо его двери, привычно зажимали нос. А если в доме вдруг дрожали стекла и стены, понимали, что это не землетрясение, а просто у Честера Карлсона что-то в очередной раз взорвалось. Нет худа без добра, и именно благодаря неудачам Карлсон познакомился со своей будущей женой. Однажды к нему в дверь, потеряв всякое терпение, позвонила девушка, которая жила в том же доме. Она пришла ссориться. Карлсон, в резиновом переднике, открыл дверь с видом безропотного, ко всему готового человека. Не успела она сказать и двух слов, как его кроткий и по-собачьи виноватый взгляд ее покорил. Вскоре они поженились.
Чулан в квартирке Карлсона и прежде был далеко не лучшим местом для работы, а теперь, когда в доме появилась жена, надо было придумать что-то другое. Карлсон оставил себе для опытов половину горелок на кухонной плите, превратив тем самым приготовление обеда в довольно рискованное мероприятие. Однажды он высыпал на плиту серу, едва не отправив на тот свет и себя, и жену. В другой раз у него взорвались химикаты, и молодые супруги с трудом погасили вспыхнувший пожар. Это было уже слишком. Карлсон перевез свою лабораторию в крохотную каморку над баром в «Астории» в Квинсе, которую отдала ему теща.
Немного спустя Карлсон, плохо разбиравшийся в технике, решил, что одному ему не справиться. Он взял себе в помощники немецкого беженца, безработного физика Отто Корная, найдя его по объявлению в газете. Теперь они работали вдвоем. Они ставили опыт за опытом, позволяя себе покупать материалы на десять долларов в месяц.
И однажды холодным октябрьским вечером им повезло. Сначала они покрыли металлическую пластину серой, потом Карлсон печатными буквами написал на стеклянном слайде: «22.10.38. Астория». Чтобы металлическая пластина наэлектризовалась, он быстро потер ее куском хлопчатобумажной ткани (позднее он заменит ткань кроличьим мехом). Потом прижал слайд к пластине и на несколько секунд осветил ярким светом. После чего поднял слайд – металлическая пластина была покрыта желтоватой пылью. Когда он ее стряхнул, проступил нечеткий оттиск. Дрожа от волнения, Карлсон плотно прижал к пластине листок навощенной бумаги, и через мгновение держал в руках первую в мире копию, полученную электростатическим методом.
Карлсон долго не мог отвести взгляд от листка, пытаясь понять, что произошло. Потом повернулся к Корнаю. Чтобы убедиться, что это не случайность, они повторили эксперимент – результат оказался прежним. После чего отправились отметить успех скромным обедом.
В отличие от Карлсона Корнай особой радости не испытывал: копия была очень плохой, и Корнай не верил, что им удастся добиться лучшего качества. Вскоре Корнай, стремившийся к более прочному положению, нашел себе работу в «Ай-Би-Эм». (Карлсон тем не менее навсегда остался ему благодарен, и много лет спустя, когда цена на акции «Ксерокса» на Нью-йоркской бирже невероятно поднялась, послал сто штук в подарок своему бывшему помощнику.)
Метод Карлсона состоял из пяти частей. Во-первых, специальная светопроводящая поверхность получает электростатический заряд, который сохраняется только в темноте, а на свету исчезает. Во-вторых, листок с отпечатанным текстом располагается сверху так, чтобы под воздействием света его изображение спроецировалось на подготовленную поверхность. (Поверхность сохраняет заряд только в местах, защищенных от света темными чернилами.) В-третьих, пластину покрывают чернильным порошком, который пристает к ней только в сохранивших заряд местах, создавая таким образом зеркальное изображение текста. Затем это изображение переносится на чистый лист бумаги. И, наконец, чтобы закрепить полученный оттиск, порошок нагревают, он расплавляется и накрепко пристает к бумаге.
Карлсон запатентовал новое изобретение и попытался его продать. В течение шести лет, продолжая работать у Мэллори, он обращался по очереди во все крупные американские компании, но безрезультатно. Он предлагал права на новый процесс «Ремингтону», «Дженерал электрик», «Ай-Би-Эм». Во время его демонстрации специалистам Карлсона постоянно преследовали неудачи: то оттиск оказывался смазанный или бесцветный, то перегревшаяся бумага покрывалась пузырями.
Обычно не унывавший Карлсон пережил разочарование. Ко всему прочему стал мучительно напоминать о себе доставшийся по наследству от отца артрит. Боль не отпускала ни на минуту, но Карлсон не сдался. В 1944 году к Мэллори заглянул кто-то из «Бэттелл мемориал», института в Колумбии, штат Огайо, занимавшегося некоммерческими изысканиями, и совершенно случайно наткнулся на Карлсона. Карлсон рассказал о своем изобретении и показал несколько готовых копий. У гостя загорелись глаза, и он сказал, что в его институте наверняка захотят познакомиться с Карлсоном поближе. Прошло немного времени, и ему действительно выделили три тысячи долларов для продолжения разработок в обмен на три четверти будущих прибылей. Карлсон с радостью согласился. Из двадцати компаний, в которые обращался Карлсон, только в «Бэттелл мемориал» поняли, что из его затеи что-то выйдет.
Рочестерская компания «Галоид» была скромным, малозаметным производителем фотобумаги. Ее основали четыре предпринимателя в 1906 году (год рождения Честера Карлсона). Сначала компания арендовала мрачноватое помещение над обувной фабрикой К. П. Форда, где работало чуть больше десятка служащих. Название ее происходило от галоидных солей, входивших в состав эмульсии, которой покрывали фотобумагу. С годами компания медленно росла. К середине 40-х годов ее годовой доход составлял около пятнадцати миллионов долларов. Подобно большинству компаний, занимавшихся производством фотобумаги, «Галоид» жил в тени «Кодака» и не мог даже наскрести нужную сумму, чтобы снять помещение в более приличном районе.
Главой этой незаметной компании был выдающийся человек по имени Джозеф Чемберлен Уилсон. Если я когда-либо и встречал поистине мудрого человека, то им был Джо Уилсон. Его дед – тоже Джозеф К. Уилсон, владелец ломбарда и мэр Рочестера, – входил в число основателей «Галоида», а отец, которого все звали Дж. Р., был его президентом. Уилсон-младший окончил Рочестерский университет, потом школу бизнеса в Гарварде и вовсе не собирался посвятить свою жизнь крохотному, почти семейному предприятию, где детям на пикнике дарили футболки с надписью «Мой папа работает в „Галоиде"». Но отец уговорил его попробовать, ибо, несмотря на свои скромные масштабы, фирма обладала немалыми возможностями. В 1945 году он взошел на борт этого суденышка в качестве помощника менеджера по торговле, а в тридцать шесть лет сменил на президентском посту отца. Первым делом он велел украсить свой новый кабинет обоями в цветочек и водворился там за письменным столом, за которым то и дело подкреплялся бутербродами с арахисовым маслом и джемом.
Уилсон был бизнесмен-неортодокс. Распространение гуманистических ценностей заботило его ничуть не меньше, чем увеличение прибылей. Энергичный, всегда с улыбкой на лице, он был убежден в том, что новые предприниматели должны что-либо совершить во имя общего блага и укрепления экономики.
Уилсон получил хорошее образование и с легкостью цитировал Браунинга и Китса. Он был не из тех, кто утром просматривает цитаты, что ловко вставить из потом в свою речь. Он любил стихи этих поэтов (как, впрочем, и романы о Джеймсе Бонде). Как-то рекламируя свой товар, он процитировал по-латыни одно из наставлений Монтеня: «Fortis imaginatio generat casum» (Могучее воображение порождает событие).
Уилсон руководствовался очень простой философией. Он считал, что люди, как правило, переоценивают то, что они способны совершить в обозримом будущем. Большинство людей не в состоянии выполнить в ближайшее время основную часть запланированного. Но все дело в том, что они же недооценивают свои возможности в целом. Если бы люди чаще над этим задумывались, они гораздо чаще добивались бы заметных результатов. Сам Уилсон и Питер Макколоу жили исключительно в соответствии с этим правилом.
Когда в 1971 году во время ланча с Нельсоном Рокфеллером, тогдашним губернатором Нью-Йорка, Уилсон умер от сердечного приступа, в его жилете нашли старую, потрепанную библиографическую карточку. Много лет назад он записал на ней свои главные задачи: «Быть цельным человеком; обеспечить спокойствие, достигнуть высокого уровня семейного благополучия; руководить своей фирмой так, чтобы она приносила радость тем, кто в ней работает, служила во имя благополучия покупателей и обеспечивала процветание своих хозяев; помогать обществу, которому грозят братоубийственные распри, в достижении единства»,
От природы Джо Уилсон не был общительным, а наоборот, на удивление застенчивым. Первое время в «Галоиде» он до того стеснялся, что краснел, когда с ним в коридоре заговаривала какая-нибудь женщина. Но он прекрасно понимал: чтобы стать удачливым руководителем и бизнесменом, с этим необходимо бороться. Это было трудное решение, но он от него не отступил и часами тренировался перед зеркалом, вырабатывая естественную манеру речи.
После второй мировой войны «Галоиду» пришлось пережить трудности, связанные с усилившейся конкуренцией и, соответственно, с повышением стоимости труда. Правительство резко сократило военные заказы, что также отразилось на «Галоиде». Беспокоил его руководителей и сосед – «Истмен Кодак». В «Галоиде» прекрасно понимали, что «Кодак» в любой момент может пустить их по миру, и если он этого еще не сделал, то лишь потому, что «Галоид» – слишком незначительный конкурент для этого всемирно известного гиганта.
Пытаясь как-то обеспечить себе будущее, компания решила обновить производство. Уилсон поручил главе исследовательского отдела Джону Г. Десауэру не пропускать ни одного нового патента, ни одной технической публикации. Ведь никогда не знаешь, где что найдешь. И Десауэр отнесся к поставленной ему задаче всерьез. С таким же интересом, с каким другие читают «Сэтерди ивнинг пост», он изучил более тысячи патентов и около ста толстых научных журналов. И в один прекрасный день, просматривая выпускавшийся «Кодаком» ежемесячный бюллетень «Мансли эбстрэкт» за апрель 1945 года, наткнулся на тезисы, излагавшие суть процесса электрофотографии, открытого Честером Карлсоном и разрабатывавшегося в тот момент в Колумбии. «Гм, – хмыкнул про себя Десауэр. – Кажется, это то, что нам надо».
Десауэр уговорил Уилсона съездить вместе с ним в Колумбию и посмотреть все своими глазами. Уилсон загорелся. Он прикинул, что если, используя новый метод, удастся получить небольшое, простое в употреблении и дешевое устройство для копирования производственной документации, то это устройство; отлично будет продаваться. Он поделился этими соображениями со своим новым приятелем Солом М. Линовицем, молодым юристом, собиравшимся открыть новый радиовещательный канал для людей либеральных взглядов, чтобы таким образом противостоять крайне консервативной местной газете «Ганнетт». Уилсон попросил Линовица также заглянуть в «Бэттелл». После нескольких поездок в начале 1947 года «Галоид» подписал соглашение, согласно которому получал право на производство копировального устройства по методу Честера Карлсона за соответствующие отчисления Карлсону и «Бэттелл мемориал». При этом предполагалось, что «Галоид» оплатит расходы по доработке устройства.
Много лет спустя Уилсон так говорил о своем решении: «Если 'бы мне пришлось пойти на такого рода риск еще раз, я бы сначала отправился к психоаналитику. Только молодым и нахватает смелости принимать верные решения». Одной из первых задач, которые были предложены «Бэт-теллу», было дать процессу Карлсона какое-нибудь удобоваримое название, ибо слово «электрофотография» звучало не слишком ново и увлекательно. В 1948 году к делу привлекли преподавателя классических языков университета штата Огайо. Сложив два греческих слова (xeros – сухой и graphein – писать), он получил слово «ксерография», что означает «сухое письмо».
В 1949 году «Галоид» выпустил первый коммерческий ксерографический аппарат, огромный металлический ящик, так называемую «модель А» (в «Галоиде» его прозвали «саркофаг»), состоявшую из трех отдельных устройств. Модель была не автоматизирована и настолько сложна в употреблении, что даже квалифицированному оператору для получения одной копии требовалось не менее трех минут. Работа оператора требовала буквально героических усилий. Каждый раз ему приходилось перетаскивать тяжелую пластину с одного устройства на другое. А выучить инструкцию для получения копий, насчитывающую 39 пунктов, было не легче, чем латынь.
Продали всего несколько штук «модели А», которые вернулись едва ли не на следующий день. Все понимали, что механизмы необходимо упростить. На этом история изобретения могла бы и окончиться, если бы не оказалось, что «саркофаг» прекрасно подходит для изготовления макетных образцов для офсетной печати, благодаря чему возник небольшой рынок сбыта. Одним из постоянных покупателей «Галоида» стала автомобильная компания «Форд мотор».
В течение десяти лет «Галоид» произвел еще несколько ксерографических устройств. Это были «Фото-фло, модель С», «Ксерокс Лито-мастер» и «Копи-фло». Для производства «Копи-фло» «Галоид» даже привлек дедушкину «Тодд компани». Что касается торговли, то толку от всех этих устройств было не больше, чем от «саркофага». Они были такими же сложными и неуклюжими. Мир по-прежнему ждал простую и удобную машину, обещанную Честером Карлсоном.