– Володя, Володя, – забормотала она со стоном, почти валясь на него.
И всё это произошло так стремительно, неожиданно и нелепо, с такой головокружительной быстротою и с такой дикой непоследовательностью, что Володя сначала подумал, что Зоя Ипатьевна сошла с ума. И, выпучив глаза, он глядел на неё, крепко зажимая в своей руке деньги, в то время как она со сдавленными стонами тормошила эту его руку, трясла, мяла и даже больно царапала ногтями. Однако, несмотря на всё это, рука его крепко зажимала деньги и, видимо, не имела ни малейшей охоты дать их даже и обезумевшей женщине. Между тем Зоя Ипатьевна простонала вновь и, наваливаясь на Володю всею грудью, стала вывертывать его руку с такой силой и решительностью, что пальцы Володи будто размякли, теряя свою первоначальную упругость и силу. Володя задохнулся, забарахтался, откидываясь назад, а Зоя Ипатьевна заработала ещё бешенее, обжигая своим дыханием щёки Володи. Теперь он тоже задышал часто-часто, напрягая изо всех сил свои мышцы. Но вдруг он простонал и разжал кисть руки.
Прямо над собой он увидел горящие сухим пламенем глаза и яркие, крепко стиснутые губы.
IV.
– Вот, – возбуждённо срывающимся голосом выговорила Зоя Ипатьевна, зажимая Володины деньги в своей руке, отваливаясь к стволу дуба и шаря рукой вдоль юбок, очевидно, ища карман, чтобы спрятать туда деньги.
Её щёки стали ярко розовыми, глаза блестели и ноздри раздувались от тяжелого дыхания.
– Вот... Вы можете обо мне подумать что хотите... Но я не отдам их вам назад ни за какие кары! Думайте, что я потерянная женщина. Думайте, что я воровка! Нищенка! Что хотите думайте, – говорила она, с трудом переводя дыхание.
Влажно лоснились её виски и чуть шевелились возбуждённо прекрасные брови над прекрасными лучистыми глазами, теперь похожими на глаза сумасшедшей или бредящей в жару. Володя не сводил с неё глаз и сидел, точно весь опустошённый, будучи не в силах ещё прийти в себя, ещё не находя правдоподобной оценки всему происшедшему.
– Вот, – повторяла Зоя Ипатьевна, – вот, вот... Думайте, что хотите обо мне, как хотите...
Её рука уже нашла карман и готова была исчезнуть там вместе с деньгами, но в эту минуту в Володе, который, как автомат глядел на это деревянными глазами, вдруг проснулся немецкий мужик, бережливый скопидомок, очень высоко ценящий каждый медный пятак. Сейчас он точно потерял из виду женщину и видел только деньги, которые вот-вот могли исчезнуть от него навсегда. Кто смеет взять их у него? Его собственные деньги? Кто смеет?
Володя тупо и глухо вскрикнул и вновь с дикою злобой бросился на женщину. Левой рукою он уцепил её у кисти правой, той, которая зажимала ещё деньги, а правой он схватил её вокруг талии и, сипя от бешенства, пытался примять её к земле, одолеть, скрутить, вырвать свою собственность.
– Володя, Володя, Володя, – забормотала женщина, сопротивляясь изо всех сил, переваливаясь на живот и пряча под собою руку, зажимавшую деньги.
– Вот, вот, вот, – выдыхал теперь и Володя бешено, беспощадно одолевая женщину. – Отдай, – закричал он, слышишь? Отдай! Отдай деньги!
Он задохнулся, потряс женщину за локоть, больно толкнул её оземь, надавил в её спину коленом, и опять дважды, стискивая зубы, толкнул её о землю.
– Отдай деньги, – сказал он.
Женщина простонала, но это теперь только удесятерило грубую злобу Володи. Как-то вывернув губу, он опять неистово засипел, как исходящее от злобы животное, и вдруг, совсем потеряв от ярости голову, он схватил молодую женщину за волосы.
– Отдай, – уже завизжал он, как зарезанный, брызжа слюной.
И потянул её за волосы к себе. И тут же он услышал сквозь душный угар, как эта женщина жалко и беспомощно разрыдалась. Ярость тотчас же погасла в его сердце, и немецкий мужик умер в нём. Ему стало совестно самого себя до слёз, до колотий в горле. В его глазах точно рассветало.
– Грубый немецкий мужик, – плакала, между тем, потрясая плечами, Зоя Ипатьевна, – возьми свои деньги, грубый немецкий мужлан, посмотри, ты ведь до крови ободрал мне руку! Дикий, грубый зверь!
И она опять припадала лицом к высохшей прошлогодней листве.
Володя стал на колени и на коленях придвинулся к плакавшей женщине.
– Простите меня, Зоя Ипатьевна, простите меня, миленькая, ненаглядная, красавица моя, – забормотал он, прижимая обе руки к сердцу, со слезами в глазах. – Простите меня, ненаглядная моя...
– Грубый немецкий мужик, ты до крови ободрал мне руку, –плакала Зоя Ипатьевна. – Посмотри!
– Ненаглядная, простите, – вопил Володя, потрясая руками, между тем, как слёзы беспрерывно падали из его глаз. – Простите, ненаглядная, красавица, вы, которая лучше всех... вы...
Он обнял её руками около колен и припал губами к её чулкам, изнемогая от мучений.
Зоя Ипатьевна оборвала свой плач, восторженно оглядывая его.
– Ты? – выговорила она, ещё сотрясаясь от рыданий, – ты? Ты так больно мне тогда...
Володя плакал и целовал её ноги, пока его голову не наполнило красным, горячим туманом, закрывшим от него весь мир.
А потом он очнулся, точно вновь возвращаясь на землю.
Зоя Ипатьевна сидела возле него, ласкала рукой его волосы и монотонно говорила:
– Теперь эти деньги мои?
– Да, – выговорил Володя.
– А если хочешь, я могу их отдать тебе обратно.
– Не надо.
– А то отдам?
– Не надо.
– Как хочешь. Отцу ты можешь сказать, что выронил их по дороге в Сильвачёво. Так? А он ведь очень богат...
– Да. Скажу, выронил...
– Бедный. Всё-таки мне тебя жалко. Вдруг тебе достанется от отца? Из-за меня…
– Не достанется...
– Поклянись, что ты не жалеешь о деньгах.
– Не жалею! Клянусь!
– Милый! Ты очень милый!
Володя припоминал, как сквозь сон, блуждающий, полный тоски и счастья взор женщины и раздвинутые, такие жаркие губы. Он сидел понуро, не смея поднять глаз, сладко опустошённый, с податливой, как оттаявший воск, волей. Зоя Ипатьевна вновь стала нежно ерошить его волосы, но эти её прикосновения казались лишними и ненужными теперь.
Когда они возвращались, наконец, к часовенке, Григорий уже сидел на козлах. А Марочка и Авва лукаво переглянулись при их приближении, и оба сразу тихо рассмеялись, гримасничая.
– Они уже подглядывали! – шепнула Зоя Ипатьевна на ухо Володе. – О-о, вот он, мой крест! Они всегда подглядывают!
Обратную дорогу Володя сидел у колен Зои Ипатьевны и покорно, собачьим взором глядел ей в ноги... А та порой дружелюбно подталкивала его коленом в плечо и озорковато, шёпотом выкликала ему на ухо:
– Володька! Гофманка! Завтра приедешь? Ты мой хороший, сладкий? Да?
А Марочка и Авва всё переглядывались и тихо смеялись. Когда показалась усадьба, Авва запел: «Солдатушки, браво ребятушки, где же ваши тётки?..»
– Тоже воображает себя певцом – гримасничала Марочка, – фи, резиновый живот!
– А ты – косой заяц, нанёс яиц, – отгрызнулся Авва, – вывел зайчат, косых чертят!
И зевласто, как отец, загорланил во всю глотку:
«Наши тётки – полштоф водки, вот вам наши тётки!..»
Смеркалось в поле.
У крыльца пегаш остановился как вкопанный, сразу же, по-собачьи, развесил уши. Пока Марочка и Авва, сердито переругиваясь, взбегали на крыльцо. Зоя Ипатьевна, толкнув Володю в затылок, успела-таки прошептать ему на ухо:
– Прости, что я нажгла тебя на такую уйму! Ты простишь? Ты ведь не злой? Правда?
Володя молча глядел в её глаза.
Протурьев расхаживал по балкону, махал им обеими руками и, самоуслаждая себя, зевал, перекашивая бритые губы: «В вашем до-ме, в вашем до-о-ме уз-з-нал я впер-р-рвые...»
Володя вошёл на балкон, но тут же застенчиво откланялся мужу и жене.
– Домой пора, – говорил он им обоим, пряча от обоих глаза.
– А то бы в картишки? – орал Протурьев, вращая красными белками. – На самом деле, если бы, в картишки?
– Правда, в картишки бы? – тянула и Зоя Ипатьевна, лениво и грустно.
Но Володя откланялся и, придерживаясь за перила, сошёл с рассохшегося балкона. И торопливо стал заседлывать своего бурого иноходца.
V.
В усадьбе совсем смеркалось.
Небеса делались серыми. Кое-где просвечивая сквозь тучи, загорались звёзды. И, приветствуя просыпавшуюся прохладу, громко кричали коростели.
Володя уже поставил было ногу в стремя, но внезапно передумал и быстро пошёл к балкону. Ему мучительно захотелось ещё раз увидеть прекрасные глаза Зои Ипатьевны и, улучив минуту, сказать ей, что он завтра же непременно приедет к ней. Но в нескольких шагах от балкона он вдруг остановился, услышав хриплый хохот Протурьева.
Володю точно обдало холодным душем. Тот громко, прыская и давясь, хохотал и спрашивал сквозь смех:
– Неужто ты, правда, его на целую тысячу рублей? Не ходи по лавкам, не гляди в окно! Да? За это за самое. Ой, я лопну от хохота! Ой, умру, клянусь Мельпоменой! Ой, нет, ей-Богу же!
Володя понуро стоял и слушал.
Хохот Протурьева утих, и на балконе о чём-то запищала Марочка нудным выпрашивающим голосом.
– Ну и тебе шляпку новую куплю, только ради Бога, не канючь, – прикрикнул голос Зои Ипатьевны.
– А мне, Зоечка, – сдержанно и сладким шёпотом заговорил вновь Протурьев, – купи завтра же, съезди в Сильвачёво, – коробку сардин, фунта два настоящего швейцарского сыру и бутылочку лафитика, дорогая, милая Зоенька...
– Вообще, год ещё как-нибудь проживём, – точно подвела итог Зоя Ипатьевна, и громко зевнула.
Володя безнадёжно махнул рукой и быстро пошёл к иноходцу.
Впотьмах, где, перекликаясь, теперь пели соловьи, наполняя всю долину звездоносными всплесками, Володе невыносимо живо припомнились глаза женщины, полные чёрной тайны и такой прелести. И он вздохнул.
Отец встретил Володю за воротами. Уже было темно, и о чём-то, как женщина, волхвовала ночь, зажигая звёзды. Володя слез с иноходца и грубым голосом, насупясь, сказал отцу:
– Я потерял ту тысячу рублей за Сильвачёвской мельницей... Что хочешь со мной делай...
– Как? – переспросил отец, поднимая брови и бледнея.
– Потерял... искал... искал, где же по кустам найти, – повторил Володя, ещё ниже насупливая брови.
– Как? – опять переспросил отец, точно не веря ушам.
– Как ты плохо стал слышать! – поморщился Володя сердито и капризно.
Отец всплеснул руками и, видимо, хотел ещё разговоров и пояснений. Но Володя лёг спать без ужина, уклоняясь от расспросов и запершись в своей комнате с угрюмым видом.
На другой день, однако, за утренним чаем, сурово поджимая губы и как-то особенно сухо блистая глазами, отец подошёл к Володе и также сухо спросил его:
– Вчера ты заезжал к Протурьевым? Ответь, без лишних увёрток.
Володя кивнул головою.
– И видел эту... Зою? Да? – опять спросил отец.
Володя вновь кивнул головой.
– Да, – глухо выговорил он.
– Так это ты ей отдал ту тысячу рублей? – сердито и звонко закричал отец, сухо блистая светлыми, точно металлическими глазами. – Фуй, фуй, как это нерасчётливо! Как глупо! Что ты, племянник Ротшильда, что ли? Все платят ей за такие же точно услуги всего по двадцать пять рублей и никак не больше! Спроси всех в уезде! Фуй, какая опрометчивость! – опять закричал старик.
Володя сел к окну, закрыл глаза руками и заплакал...
СОДЕРЖАНИЕ
| Автор одного романса (Л.Л. Чиркова) Стихи разных лет «Росой горит слеза…» Затишье «В тихий сад…» «Тихо я садом иду…» Весна «Словно в саване…» Буря После битвы «Темнеет; закат в позолоте…» Кошмар Триумфатор Ночью «Роща дремлет…» «Ты как тень…» Монах На Родине Калитка Калитка (ноты) Стрекоза и одуванчик Проза разных лет Голубые чулки Всё к лучшему Сыч Тень Уголёк Хам Человек, которому 1900 лет Экспро!.. Агашка Алая зыбь Астра Без оружия Белая акация Благодатное небо Бред зеркал Бред озера В грозном пламени Вешний вечер Винт с выходящим Горькая правда Дикарь Женихи Западня Наследственность Разбойники Совокупными усилиями Бедный паж |
Литературно-художественное издание