Ганноверцы (схема 35) задержались сначала в Геттингене, чтобы сколько-нибудь привести себя в порядок после поспешного отступления. Но так как 19 июня надвигалась дивизия Гебена, то приходилось торопиться, чтобы наверстать потерянное. Несмотря на то, что со всех сторон подходили резервы и в течение 17 июня из Ганновера следовали поезда со всевозможным военным имуществом, войска оставались в совершенно «неготовом» состоянии. Наличных боевых припасов могло хватить, пожалуй, только на два дня боя. Если бы ганноверцы, пока они были предоставлены самим себе, начали кампанию в северной Германии, то они могли бы одержать отдельные успехи над еще сильно разбросанным противником, но в конце концов должны были бы сдаться перед превосходством неприятеля и вследствие недостатка боевых припасов. Мнения в главной квартире сначала колебались между: «сражением при Геттингене», «завязыванием переговоров» и промежуточными решениями. Но сказывались все трудности ведения войны без надежды на пополнения, подвоз и поддержку. Утрата главного города и большей части страны вызывала необходимость искать опоры у союзников, что привело к решению: без промедления отойти к баварцам, избегая при этом серьезных боев». Выполнение этого было ускорено боязью подвергнуться атакам Гебена с фронта и Бейера с тыла. Дорога через Кассель была уже перерезана, путь через Эшвеге находился под угрозой.
Вследствие этого решили идти по третьему пути — через Гейлигенштадт, Ванфрид, Треффурт на Эйзенах. 21-го начался марш — выступили 20 батальонов, 24 эскадрона, 42 орудия, всего около 17000 солдат и 3 000 невооруженных. Это движение настолько вытекало из сложившихся условий, что не могло не быть предусмотрено в Берлине. Надо было начать преследование. По примеру Наполеона одна часть должна была следовать за противником «L'epee dans les reins», а другая должна была обогнать его по более короткой дороге. 20-го числа Гебен достиг линии Альфельд — Боденбург. Одна бригада Мантейфеля находилась у Ганновера, другая — у Целле. Бейер с главными силами вошел в Кассель и находился там на более близком расстоянии от Эйзенаха, чем противник в Геттингене. Другим кратчайшим путем туда была железная дорога на Брауншвейг, Магдебург, Галле.
Простой план Мольтке заключался в следующем: Бейер отправляется в Эйзенах через Этмансгаузен, дивизия Мантейфеля перебрасывается туда же по железной дороге, а затем обе следуют навстречу противнику, где бы он ни находился; Гебен держится своего первоначального направления и атакует противника с тыла. Однако, этот план был выполнен только частично: Бейер продолжал в течение 20-го числа удерживать за собой Кассель и, заняв Мюнден, дошел в направлении на Этмансгаузен до Вальдкаппеля, а Гебен продолжал марш в направлении на Геттингсн. Фалькенштейн воспротивился перевозке дивизии Мантейфеля через Магдебург. Он хотел избежать «представлявшегося ему опасным раздробления боевых сил и не хотел часть их выпускать из рук, теряя с ней всякую связь».
Но избежать раздробления было невозможно — оно шло уже полным ходом: 20-го числа последний батальон Бейера находился еще у Фрицлара, а Мантейфеля — у Лютенбурга. Между этими двумя крайними пунктами прусские боевые силы, разделенные ганноверцами, были разбросаны на большом протяжении. Задача состояла не и том, чтобы избегать такого раздробления, а в том, чтобы его обезвредить. Но этого нельзя было достигнуть скорее и проще, чем действуя по плану, выработанному Мольтке. Окружение ганноверцев и соединение трех дивизий совпадали. К 24-му эта операция могла бы быть закончена, и армия была бы сосредоточена для начала другой. Но так как Фалькенштейн приказал, чтобы дивизия Мантейфеля из Ганновера и Целле не перебрасывалась через Магдебург против неприятеля, а постепенно, батальон за батальоном, следовала через Брауншвейг и Зеезен за 13-й дивизией, то раздробление осталось, дивизия Мантейфеля на ближайшее время вышла из игры, и окружение ганноверцев было поставлено под вопрос.
Мольтке старался по возможности возместить отпавшую дивизию. Кобург-Готский полк, три батальона, немного кавалерии и два вылазочных орудия из Эрфурта были объединены под командой полковника фон-Фабека и перевезены в Эйзенах. Если бы только Бейер продолжил туда же марш из Вальдкаппеля, а Гебен следовал бы за ганноверцами, то можно было бы обойтись и без Мантейфеля.
21 июня все шло хорошо. Фабек прибыл в Эйзенах, Бейep, тоже поставленный под начальство Фалькенштейна, занимал Кассель, выдвинул отряд в Мюнден и Аллендорф и главными силами достиг Грос-Гейхенсаксена и Лихтенау; Гебен достиг линии Эйнбек — Оперсгаузен; два ландверных батальона ген. фон-Зекендорфа из Магдебурга дошли до Блейхероде (схема 36). Ганноверская пехотная колонна двигалась внутри этого широкого обложения, на, пространстве между Дингельштэдтом и Зимероде. Все развивалось бы планомерно, если бы Фалькенштейн не надумал, несмотря на противоречившие этому донения и сведения, что ганноверцы окажут сопротивление на хорошей позиции на полпути между Нэртеном и Геттингеном, и не решил бы 23 июня атаковать их здесь. Гебену было приказано в предстоящем бою направиться против фронта: это не нанесло вреда, а скорее понудило 13-ю дивизию 22-го усиленным маршем достигнуть Геттингена (схема 37). Но более сомнительным был приказ, отданный Бейеру, — отрезать противнику путь отступления.
По совокупности донесений и сведений этот генерал должен был считать выступление ганноверцев из Геттингена, по крайней мере, весьма вероятным. Поэтому он мог самым простым образом выполнить возложенное на него поручение, продолжая марш на Эйзенах. Но буква приказа точно указывала на атаку в тыл «ганноверцев, которые должны были находиться между Геттингеном и Нэртеном». Ввиду этого Бейер, продолжая занимать Кассель и Аллендорф, выдвинул авангард из Мюндена в Дрансфельд, главные силы из Рейхенсаксена и Лихтенау в Виценгаузен и резерв в Кауфунген. Таким образом, было взято направление, противоположное первоначальному. Противник, освобожденный от всякой угрозы с фланга, казалось, мог беспрепятственно продолжать марш в южную Германию.
Появление 21 июня частей Бейера у Аллендорфа и дозоров на правом берегу реки Верры указало на возможность захвата пруссаками уже 22-го переправ через реку Гайних, восточнее Ванфрида, Треффурта и Милы. Это заставило командира ганноверского корпуса фон-Арентшильда уже 22-го отказаться от намеченного марша из Гейлигенштадта на Ванфрид, а затем и от марша из Мюльгаузена через Лангулу на Эйзенах и двинуться через Лангензальцу. По этому кружному пути ганноверцы, находившиеся в вечеру 22-го числа между Дингельштэдтом и пунктом южнее Мюльгаузена, не могли достигнуть Эйзенаха многим скорее, чем Гебен, находившийся в это время в Геттиигене, и главные силы и резерв Бейера, стоявшие у Аллендорфа, Виценгаузена и Кауфунгена. Если бы в дефиле у Эйзенаха было оказано некоторое сопротивление, то Бейер имел бы возможность своевременно подойти через Этмансгаузен, а Гебен через Эшвеге, и всякая попытка ускользнуть становилась бы невозможной. Но даже если бы Гебен следовал за противником через Мюльгаузен, выигрыш его во времени был бы все-таки не слишком велик. В тот час, когда 22-го числа Гебен вошел в Геттинген, ганноверский арьергард оставил Гейлигенштадт, чтобы вновь остановиться у Дингельштэдта. Однодневная остановка преследуемого дала бы преследующему возможность его нагнать. Мольтке всемерно старался вызвать эту задержку на день.
Так как благодаря движению на Мюльгаузен ганноверцы стали угрожать и Готе (схема 38), то пяти батальонов, находившихся у Эйзенаха, оказалось недостаточно. Пришлось подтянуть другие части. Два ландверных батальона Зекендорфа были направлены изБлейхероде в Готу; два батальона 4-го гвардейского полка были по непосредственному приказу короля погружены на поезда; две батареи из Дрездена и от двух до трех запасных и ландверных батальонов были вызваны из Магдебурга; Фабек с пятью батальонами был оттянут в Готу. Когда 23-го числа у ганноверцев бригада Бюлова достигла Берингена, резервная кавалерия — Рейхенбаха, бригады Кнезебека и де-Во — местности, расположенной к югу и к северу от Лангензальцы, бригада Ботмера — Грос-Готтерна и арьергард — Мюльгаузена, то они нашли перед собой у Готы Фабека, а с левого фланга у Урлебена — Зекендорфа, тогда как по всем предыдущим сведениям им приходилось считать Эйзенах занятым противноком. Ганноверцы не имели возможности продвигаться далее без боя, хотя бы и против незначительных сил. Казалось, что они решились на бой. Рано утром 24-го войска изготовились для атаки Готы. Фабеку грозила гибель.
Но исполнения не последовало. Мольтке побудил послать парламентера, который предъявил категорическое требование, чтобы окруженный со всех сторон противник немедленно положил оружие. Ганноверцы действительно были обложены, но весьма слабыми отрядами и на значительном удалении. Они тоже были довольно точно осведомлены об обстановке и, следовательно, знали о незначительности войск Фабека. Но требование, выраженное с такой твердостью и спокойной уверенностью, возымело свое действие. Ганноверцы пошли на переговоры в надежде добиться беспрепятственного отхода, ценою обещания не принимать продолжительное время участия в войне. Так как поездка парламентеров туда и назад, запросы в Берлин и выжидание ответа оттуда требовали продолжительного времени, то войска были распущены по их стоянкам. Но едва они их достигли, как один решительный флигель-адъютант по своей инициативе убедил короля отдать приказ о занятии оказавшегося свободным Эйзенаха. Выдвинутая в Беринген бригада Белова должна была произвести разведку и, буде город окажется свободным от противника, занять его и тем самым дать возможность прорваться всей армии. Между тем, полковник Остен-Сакен достиг угрожаемого пункта с пятью ротами 4-го гвардейского полка {25} и не оставил ни малейшего сомнения у посланного к нему парламентера в том, что он будет до последней возможности защищать своим маленьким отрядом вверенный ему пост. Неизвестность результата при действиях против вооруженной игольчатым ружьем пехоты, хотя бы и в три раза слабейшей по численности, нежелание обстреливать мирный, не участвующий в войне город, перспектива оказаться предоставленными самим себе и непрошенное вмешательство ганноверского парламентера, который не хотел видеть помеху начатым переговорам, склонили и военный совет, и командира бригады отказаться от атаки и заключить перемирие до следующего утра. Этим самым ганноверцы как бы отказались от всякой попытки прорыва; армия их была остановлена; во времени был выигран день и даже более. Преследующие должны были быть совсем близко. На другой день могло быть начато разоружение.
Но преследование, которое надо было вести, по Наполеону, «L’epee dans les reins», а по Гнейзенау, «до последнего вздоха человека и коня», было прервано: на 23-е, после четырех дней марша, Гебен назначил дневку. Только слабый авангард Врангеля был выслан в Зимероде и прислал оттуда никого не поразившее донесение, что противник продолжает отход. Во всяком случае Бейер получил приказ идти на Этмансгаузен. Но туда дошел он один со слабым резервом. Главные силы и авангард, не получившие точного приказа и ориентировки в обстановке, продолжали искать решения в «бою при Геттингене», двигались на Фридланд и к вечеру, после устранения всех недоразумений, находились в Хоэнгандерне, Виценгаузене и Аллендорфе.
Но так как ганноверцы не вступили в бой там, где то было желательно, а также не давали себя нагнать, то Фалькенштейн и решил предоставить их своей судьбе, самому сосредоточиться к Франкфурту, рассеять 8-й союзный корпус и прикрыть угрожаемую Рейнскую провинцию. Для этого 24-го Гебен должен был достигнуть Мюндена, Мантейфель — Геттингена, а Бейер — собраться у Этмансгаузена. Этим самым Фалькенштейн оставлял в покое ганноверцев в своем тылу, развязывая руки баварцам, которые, таким образом, могли принять участие в предстоящих в ближайшее время решительных действиях в Богемии, и обращался против неприятеля, который был совершенно не готов к операциям и которого можно было без ущерба игнорировать. Как Силезия лучше всего охранялась вторжением в Богемию, так и Рейнская провинция лучше всего обеспечивалась разоружением ганноверцев. После такого успеха ни один южно-германец не отважился бы переправиться через реку Наэ. Гессен и Нассау знали бы, что им надо думать не о нападении на чужие страны, а стремиться сохранить собственную шкуру. Марша во Франкфурт никак нельзя было допускать. Король должен был вмешаться, чтобы не все пошло прахом и не пришлось начинать войну с неизбежной неудачи. На первый приказ — перебросить Кассель на Эйзенах возможно большее количество войск — последовал холодный ответ, что выполне «невозможно»: железная дорога у Мюндена слишком сильно разрушена. Второй приказ, отданный рано утром 24-го, — направить через Зеезен и Магдебург в Готу бригаду Мантейфеля — заставил признать серьезность королевского повеления, и невозможное стало возможным.
Гебен совершил форсированный марш к Касселю и погрузил там шесть батальонов с соответствующей кавалерией и артиллерией. Бейер получил приказ двинуться туда же (схема 39). Бригада генерала Флиса из дивизии Мантейфеля отправилась по железной дороге через Магдербург в Готу. Уже в ночь на 25-е часть войск достигла своей цели. Остальная ожидалась в течение следующего дня у Эйзенаха и у Готы. Теперь, несмотря на потерю двух дней, все-таки казалось, что первоначальный план Мольтке приводится до некоторой степени в исполнение. Помимо войск Фабека и Сакена, против неприятеля на линии Эйзенах — Гота сосредоточивались две смешанные дивизии. Но третья дивизия, которая должна была следовать через Геттинген, отсутствовала. Из бригад, которые могли ее составить, одна (Гебена) была в Касселе, а другая (Мантейфеля) была эшелонирована между Мюнденом и Геттингеном. Сосредоточение всех боевых частей против ганноверцев было, очевидно, недостижимо. Третью часть все-таки оставляли наготове для ожидавшегося похода против 8-го корпуса союзников. Гебену, к которому перешло командование над войсками, собиравшимися у Эйзенаха и Готы, представлялось, что 25-го числа он еще не в состоянии перейти в наступление. Лишь часть батальонов была на месте. Многие батальоны из дивизии Бейера находились еще далеко в пути. Последние батальоны отряда Флиса ожидались только к утру 26-го, а прибывшие уже в оба пункта были переутомлены усиленным маршем. Ввиду этого перемирие, заключенное посланным в ганноверскую главную квартиру генерал-адъютантом фон-Альвенслебеном, было встречено с одобрением. Но оно представляло еще более выгод для ганноверцев. После того, как они отказались от прорыва, и шансы на свободное отступление все больше и больше уменьшались, главные их упования направлялись на освобождение их баварцами. Однако, для этого надо было выиграть время. При этом очень кстати не установлены были ни начало, ни конец перемирия и не оговорен был срок предупреждения о его прекращении. Только с трудом удалось разобраться в обстановке; было объявлено о прекращении перемирия, и прусская атака отложена на 10 часов утра 20-го числа. 25-го числа ганноверцы оставались еще в принятом два дня назад расположении вдоль дороги Грос-Лупниц, Беринген, Лангензальца, Грос-Готтерн, Мюльгаузен. Так как в занятых селениях, после двух дней пребывания, местных средств оказалось недостаточно, то ганноверцы, уповая на заключенное перемирие, начали расширять районы квартирования в направлении на Мюльгаузен. Благодаря этому произошли передвижения войск, которые были бы невозможны, если бы 24 и 25 июля Мантейфель вместо того, чтобы стать между Касселем и Геттингеном, продвинулся через Гейлигенштадт на Мюльгаузен. Лица, принадлежавшие к. населению, извещали Берлин об этих перемещениях в таких выражениях: «ганноверские войска проходят через Мюльгаузен», затем «ганноверская армия проходит через Мюльгаузен» и, наконец, «ганноверская армия прошла через Мюльгаузен».
На противоположном конце растянутого ганноверского расположения Гебен имел перед собой передовые части у Грос-Лупница и Штокгаузена, отряд у Мехтерштэдта и имел сведения о сильных частях у Берингена, которые он принимал за всю ганноверскую армию. Он предполагал на следующий день ее атаковать. Эту атаку он не преставлял себе, как Ганнибал, в виде прямого движения на противника, удержания его на фронте и последующего охвата флангов при помощи задержанных позади эшелонов. Он не намеревался также, подобно Фридриху или Наполеону, со всей армией обойти одно из крыльев противника. Наоборот, уже к вечеру 25-го он подготовлял бригаду Куммера из 13-й дивизии у Вальтерсгаузена, Лангенгайна и Зондры для фланговой атаки, в то время как Бейер должен был направиться для фронтовой атаки из Гецельроды. Конечно, противник не стал выжидать, пока затянется петля, образованная превосходными силами по всем правилам искусства, Бюлов еще до полуночи отвел назад свои передовые части из Грос-Лупница и Мехтерштэдта и приготовился в случае наступления противника к дальнейшему отходу. Донесение об отступлении ганноверских передовых частей пришло в ночь на 26-e приблизительно в одно время с известием ландрата фон-Винцингероде, переданным через Берлин,что ганноверская армия уже отошла через Мюльгаузен. Бессмыслица этого известия была ясна, как на ладони, и все-таки едва ли кто-нибудь в нем усомнился. Никто даже не дал себе труда выслать дозор, чтобы проверить его достоверность.
Верил или не верил Мольтке этому известию, но во всяком случае он усмотрел в нем освобождение от тормозящих условий перемирия. Теперь можно было немедленно преследовать и атаковать. Ввиду этого он телеграфировал Фалькенштейну, прибывшему тем временем в Эйзенах:
«Следуйте немедленно за ганноверцами и доведите до сведения генерала Мантейфеля в Геттингене, чтобы он одновременно наступал. Часть войск, находящихся в Готе, вероятно, может быть переброшена в Нордгаузен по железной дороге. Генерал Флис получает копию этой телеграммы. Рекомендуется при вашем превосходстве сил излишние части оставить в Эйзенахе — для наблюдения за баварцами и пр., а также имея в виду предстоящие операции».
Последняя фраза телеграммы была истолкована не так, как ее понимал автор. Мольтке хотел оставить в Эйзенахе лишь небольшой отряд. Фалькенштейн, до которого дошел какой-то слух, что баварцы продвинулись уже до Ваха, решил половину своих боевых сил считать излишней против ганноверцев и вознамерился обратить ее против баварцев. Бейер с резервом был двинут в Берка — Герстунген, Глюмер в Зальмансгаузен — Гершель, Куммер в Эйзенах (схема 40). Шахтмайер должен был остаться в Эшвеге и вновь занять Аллендорф. Атаки баварцев выжидали на растянутой позиции Берка — Эйзенах. Только 26 июня двенадцать батальонов Мантейфеля должны были собраться у Геттингена. Одному Флису была поставлена задача — немедленно следовать за противником. Мольтке имел в виду одновременное действие всех сил против одного пункта. Фалькенштейн твердо стоял на разделении сил на три части. Этим был найден способ нигде не достигнуть успеха и, может быть, потерпеть несколько неудач. Предписанные приказом передвижения были на полном ходу, когда вскоре после полудня были получены следующие известия: из Берлина — «ганноверцы находятся еще у Лангензальцы», из Ваха — «баварцев еще не видно». Отданные приказания оказались нецелесообразными. Но 26-го уже ничего нельзя было в них изменить. Только Мантейфель по собственной инициативе отправил находившийся в Геттингене отряд Корта в Дудерштадт, а части, постепенно прибывавшие по железной дороге из Мюндена, Касселя и Эйзенаха {26} в Бейенроде и Зимероде.
Ясно, что ганноверцы были далеки от отступления через Мюльгаузен в «королевство». После объявления о прекращении перемирия, казалось, предстояла атака неприятеля со стороны Готы, Вальтерсгаузена и Эйзенаха, а та к как выжидать ее на позиции у Лангензальцы, подверженной охвату, было нежелательно, то командир корпуса фон-Арентшильдт отдал следующий приказ: «Прусские войска продвигаются вперед, им должно быть оказано сопротивление, каждая бригада должна с боем отходить в направлении на Зондерсгаузен». При этом должны были сосредоточиться: бригады Ботмера у Грефентоны, де-Во — южнее Лангензальцы, Бюлов — у Шенштэдта. Кнезебек и резервная кавалерия — между Зундгаузеном и Тамсбрюком. Передвижение этих двух последних частей из Лангензальцы на высоты левого берега реки Унштрут наблюдалось одним из многих прусских парламентеров и уполномоченных, которые в этот день циркулировали между Готой и Лангензальцой, и было истолковано как отход на Кирххейлиген. Этот «отход на Кирххейлиген» дошел до Фалькенштейна как «отход на Зондерсгаузен» и считался вероятным до тех пор, пока президент города Эрфурта не сообщил об «отходе через Тенштед на Зёммерду», что показалось еще более достоверным. Фалькенштейн твердо считался с этим, представлявшим простой слух, отходом на Зёммерду, несмотря на донесения донесения Флиса, продвинувшегося до Геннингслебена, что ганноверцы как раньше, так и теперь находятся у Лангензальцы. Также твердо считался Фалькенштейн с продвижением баварских войск по долине реки Верры, несмотря на то, что слухи гласили первоначально о баварцах у Мейнингена, а затем о продвижении баварцев не далее Вернсгаузена. На основании этого мнимого положения вещей (отход ганноверцев на Зёммерду, продвижение баварцев по долине реки Верры) Фалькенштейн решил, что Гебен должен выжидать баварцев на позиции Берка — Герстунген — Эйзенах, протяжением в 20 км; Флис должен был воздержаться от атаки ганноверского арьергарда у Лангензальцы, но сохранить с ним соприкосновение на тот случай, если он начнет отходить. Мантейфель обязан был при всех комбинациях оставаться в Геттингене. Генерал Фалькенштейн остановился на этом решении, несмотря на то, что король еще вечером отдал приказ по телеграфу «coute que coute» {27} ликвидировать ганноверский вопрос. Несомненно, что Фалькенштейн имел право и даже был обязан, в зависимости от местных условий, изменять отданные издалека королевские приказы. При этом, конечно, предполагается, что отвергнутый приказ заменяется чем-нибудь лучшим. Но имея перед собой двух настоящих или мнимых противников, оставаться на месте в трех отдельных группах — это не могло быть «чем-нибудь лучшим» ни при каких условиях. Так как Фалькенштейн пренебрег королевским приказом, то вполне понятно, что, подражая ему, и командиры дивизии стали пренебрегать приказами Фалькенштейна. Они получали из Берлина копии телеграммы короля и тоже начали перетолковывать обстановку на свой лад, по местным условиям, как и их начальник Мантейфель, который уже 26-ю числа, по собственному усмотрению продвинулся до Дудерштадта и Бейенроде, хотел 27-го числа, также по собственной инициативе, продолжать марш на Ворбис и Дингельштэдт. Флис, также основываясь на королевском приказе, решил «coute que coute» {27} ликвидировать вопрос и атаковать ганноверцев, несмотря на их более чем двойное превосходство. К тому же он предполагал, что на основании имеющегося приказа Фалькенштейн поспешит к нему на поддержку.
Вечером 26-го на противной стороне в Лангензальце был поднят вопрос, не надлежит ли на следующий день атаковать изолированного Флиса. Но положенное с самого начала в основу стремление уйти без серьезных столкновений в южную Германию, а также непоколебимая уверенность в баварской поддержке удержали от мероприятия, которое одно только могло привести операцию к сносному концу. Было решено за рекой Унштрут, по обе стороны дороги из Лангензальцы и Нондерсгаузена, выжидать атаки пруссаков и подхода баварцев. Позицию должны были занять (схема 41): Бюлов и резервная артиллерия у Тамсбрюка, де-Во у Меркслебена и за ним Кнезебек, Ботмер у Негельштэдта, резервная кавалерия у Зундгаузена.
Флис, который на ночь отошел на линию Вестгаузен — Варца, мог бы при двойном превосходстве сил противника атаковать эту позицию, только переправившись через реку Унштрут где-либо ниже, например, у Грефентонны, и повернувшись затем против неприятельского левого фланга. Но 27-го он начал наступление на центр фронта и вытеснил из Лангензальцы оставленные там передовые части, подошедшие для подкрепления через Меркслебен; два батальона Кнезебека были также атакованы, и Еврейская гора занята. Но этот успех не дал особенного преимущества для дальнейшей атаки. Перед пруссаками находились длинная теснина, образованная дамбой и мостом, деревня, высота Кирхберг и река, заключенная в дамбы. Все было густо занято противником. Правда, вершина Еврейской горы командовала над противоположной высотой Кирхберг. Но она была обращена к противнику самой узкой стороной, так что немногие имевшиеся батареи могли расположиться на ней только уступами. Разгромить превосходную неприятельскую армию и затем пробиться через теснину, а, может быть, и через реку, казалось совершенно невозможным. Для того же, чтобы здесь только удержаться, а переправу предпринять в другом месте, пруссаки были слишком слабы. Невольно пришлось перейти к обороне. Шесть нарезных четырехфунтовых и четырнадцать гладкоствольных недостаточно дальнобойных орудии боролись с прусской стороны против двенадцати нарезных шестифунтовых и трех гладкоствольных, расположенных на высоте Кирхберг, нарезных шестифунтовых, расположенных севернее Меркслебена, и четырех таких же орудий, расположенных южнее Таубенгорна, около реки Унштрут, которые били во фланг и в тыл позиции на Еврейской горе. Для борьбы с последним, столь опасным, противником нарезная батарея была передвинута с Еврейской горы на Эрбсберг, так что на главной высоте осталось только четырнадцать гладкоствольных орудий. Несмотря на значительное превосходство противника, прусская артиллерия смогла все-таки удержаться на своей позиции. Прусская пехота первоначально заняла Бад, Калленбергскую мельницу и правый берег реки Зальцы, через фабрику Грезера до кирпичного завода, а позднее также и высоту Эрбсберг. Так стояли друг против друга две обороняющиеся стороны: слабейшая к югу, а сильнейшая к северу от реки Унштрут. Сильнейшая невольно перешла к атаке. Казалось, что выполнение атаки не представляло трудностей. Де-Во атакует от Меркслебена, Бюлов — из Тамсбрюка, Ботмер, за которым следуют Кнезебек и резервная кавалерия, — из Негельштэдта. Простейшим способом могло выйти повторение сражения при Каннах. Но Бюлов и Ботмер слева и справа подошли к Меркслебену и тем самым затруднили себе дальнейшее продвижение. Тем временем Бюлову удалось переправиться у Калькберга через реку. Кнезебек последовал за ним. Но, несмотря на большое превосходство сил, атака на Зальцу до кирпичного завода не могла удастся. Однако, когда они правым крылом ворвались в Лангензальцу, удержать Еврейскую гору уже не было возможности. Так как наступление велось и со стороны Меркслебена, то обороняющиеся, а в особенности те, которые засели в занимаемых пунктах для упорного сопротивления, попали в сильные тиски. Поражение было бы полное, если бы Ботмер также переправился через реку Унштрут и атаковал противника с тыла. Но после неудачной попытки переправиться южнее Таубенгорна он отказался от переправы. Резервная кавалерия, собранная по методу Наполеона позади центра, с трудом перебралась через мост и через дамбу, чтобы преследовать отступающего противника. Предпринятые атаки разбились о стойкость линейной пехоты и ландвера и вскоре были прекращены.
Победитель удовлетворился занятием неприятельской позиции. Дорога через Геннингслебен оставалась свободой, и к вечеру Флис смог вновь водвориться в оставленном им утром лагере у Вестгаузена и Варцы (схема 42). За исключением понесенных обеими сторонами потерь, положение за последние 24 часа мало изменилось. Ганноверцы стояли у Лангензальцы, Флис у Вестгаузена, Мантейфель подошел несколько ближе, но все-таки не мог непосредственно вступить в дело. Существенно было то, что после поражения Флиса Гебен не мог уже долее оставаться спокойно у Эйзенаха, На 27 июня на него было возложено высшее командование (Фалькенштейн уехал в Кассель по административным делам), и он простоял целый день на линии Эйзенах — Герстунген в ожидании атаки баварцев. Пушечный гром, доносившийся от Лангензальцы, мало его беспокоил и говорил ему только о незначительном арьергардном бое. Действительный противник занимал его меньше, чем воображаемый. В тот же вечер он телеграфировал Бейеру в Герстунген:
«Я поднимаю войска по тревоге. Неприятельские колонны двигаются на противолежащие высоты и спускаются вниз. Если противник силен, то я буду оборонять Эйзенах».
Неприятельские колонны оказались привидениями. Если бы эти привидения были из плоти и крови, а у ганноверцев был полководец вроде Наполеона, то 27-го был бы уничтожен Флис, а 28-го Гебен, так как атакой баварцев с фронта и ганноверцев с тыла ему могли быть уготованны Канны. И это было бы доказательством того, что отнюдь не следует вести оборонительный бой против одного противника, когда другой стоит за спиной.
Гебен только ночью был пробужден из своего гипноза королевской телеграммой, адресованной Фалькенштейну, в которой значилось:
«Я приказываю вам со всеми находящимися в вашем распоряжении боевыми силами прямо и без промедления наступать на ганноверцев. На баварцев и южных германцев в данный момент не следует обращать внимания, а, согласно уже ранее высказанному мною волеизъявлению, следует осуществить полное разоружение ганповерцев».
По железной дороге были вытребованы в Готу батальоны для непосредственного подкрепления Флиса, и, наконец, 28-го в 3 часа дня было приступлено к движению на Лангензальцу. Гебен еще не успел далеко продвинуться, когда навстречу ему появился парламентер с известием, что ганноверцы хотят капитулировать.
С раннего утра в главной квартире в Лангензальце держали военный совет. Перед ними находился накануне разбитый противник. Другой шел на Мюльгаузен. Третий расположился у Эйзенаха. На то, что один из двух последних подойдет ранее позднего вечера, можно было рассчитывать так же мало, как и на поддержку баварцев к тому же времени. Таким образом, в течение 28-го числа, по крайней мере, в течение большей части этого дня, ганноверцы могли иметь дело только с побежденным накануне противником. Если бы они атаковали его без замедления, то они, наверно, принудили бы его отступить до Готы. Но этим достигалось немногое. Израсходован остаток боевого запаса, ганноверцы безоружными попали бы в руки противника, надвигавшегося со всех сторон. Чтобы избежать этой участи, следовало разбить Флиса. Случай к этому они упустили из рук 27 июня. Было неправдоподобно, чтобы они сумели 28-го нагнать упущенное. Если бы они сумели, то этим был бы проложен свободный путь в южную Германию. Но без боевых припасов, без возможности драться, будучи вооружен и немногим лучше, чем палками и дубинами, ганноверцы едва ли могли оказать поддержку своим союзникам, а только легли бы на них бременем в виде 20 000 чел., которых надо было бы довольствовать и расквартировать. Куда бы они ни явились, они находили бы ружья, орудия и боевые припасы чуждого образца. Чтобы привести их в боеспособное состояние, потребовалось бы много недель — больше времени, чем, как можно было предполагать, продлится война. Ничего другого не оставалось бы сделать, как расформировать ганноверскую армию и распределить людей по другим частям. С солдатской точки зрения, несмотря на все, 28 июня новое сражение было все-таки желательным. Король требовал того же. Генералы противились. Они, очевидно, считали, что давать последний отчаянный бой значит пренебрегать совершенно изменившейся политической обстановкой.