Данникин раскинул руки, поднял глаза к небу и блаженно улыбнулся, показывая, что такая находка была ниспослана ему как божественная благодать. Затем он коснулся лба и изобразил на лице гримасу огорчения: лишиться такого великолепного трупа – горькая доля.
Старина Бейли достал из кармана шариковый дезодорант, наполовину использованный, и протянул его Данникину. Тот прищурился, лизнул дезодорант и вернул – не пойдет. Старина Бейли убрал дезодорант в карман и снова поглядел на маркиза: босого, без плаща, распухшего в канализационной воде. На серой коже, сморщенной, как чернослив, было множество ран – глубоких и не очень.
Старина Бейли вытащил из кармана флакон, на три четверти заполненный желтой жидкостью, и протянул Данникину, который принялся подозрительно его разглядывать. Жители канализации отлично знали, что такое «Chanel № 5», и с любопытством обступили Данникина. Медленно, с чувством собственного достоинства, он вытащил пробку, уронил одну каплю себе на запястье и принюхался с таким серьезным и важным видом, будто он – знаменитый парижский парфюмер. Покивал, подошел к старине Бейли и обнял его, подтверждая сделку. Старик отвернулся и задержал дыхание.
Потом старина Бейли поднял палец и постарался объяснить жестами, что он уже не молод, а маркиз Карабас – живой или мертвый, неважно, – весит немало. Данникин озадаченно поковырял в носу, а потом махнул рукой, давая понять, что его великодушие, его неразумная и неуместная расточительность когда‑нибудь непременно приведут его самого и его людей в богадельню. И велел мальчишке привязать труп к раме детской коляски.
Старина Бейли прикрыл тело маркиза тряпкой и повез его по забитой народом палубе прочь от жителей канализации.
|
|
* * *
– Вегетарианский карри, пожалуйста, – сказал Ричард торговке. – Скажите, а вот у вас тут карри с мясом… Что там за мясо? – Женщина ответила. – О‑о! – протянул Ричард. – Понятно. Тогда два вегетарианских.
Вдруг у него за спиной послышался глубокий чувственный голос:
– Давно не виделись.
Он обернулся. Это была бледная девушка с фиалковыми глазами в черном бархатном платье – та самая, которая встретилась им в известняковых туннелях.
Ричард улыбнулся.
– Привет… Ой, и пападам, пожалуйста, – сказал он торговке. – За карри пришла?
Она подняла на него свои фиалковые глаза и проговорила, подражая Беле Лугоши:[49]
– Я не ем… карри, – и залилась звонким, радостным смехом.
Ричард вдруг подумал, что уже очень давно ни одна девушка не пыталась его развеселить.
– Э‑э… Ричард. Ричард Мэхью, – представился он и протянул руку. Она легонько ее пожала. Ричард отметил, что пальцы у нее ледяные. Впрочем, кто не замерзнет осенней ночью на палубе крейсера, продуваемой сырым ветром Темзы?
– Ламия, – сказала девушка. – Я из детей ночи.
– А‑а… И много вас?
– Не очень.
Ричард забрал коробочки с карри.
– И чем ты занимаешься? – поинтересовался он.
– Когда не ищу себе пропитание, – с улыбкой проговорила она, – предлагаю услуги проводника. Я знаю все уголки Нижнего Лондона.
Вдруг за спиной Ламии выросла Охотница, хотя Ричард готов был поклясться, что она только что стояла у дальнего конца прилавка.
– Он тебе не достанется, – прошипела Охотница.
– Это мне решать, – с милой улыбкой ответила Ламия.
|
|
– Охотница, познакомься, – сказал Ричард, – это Ламия. Она из ночных детей.
– Детей ночи, – поправила девушка.
– Она проводник.
– Я отведу тебя, куда хочешь.
Охотница забрала у Ричарда пакет с карри в картонных коробочках.
– Нам пора, – сказала она.
– Погоди, – остановил ее Ричард. – Если мы хотим попасть к сама‑знаешь‑кому, нам понадобится помощь.
Охотница промолчала и выразительно посмотрела на Ричарда. Еще вчера такого взгляда было бы достаточно – он бы не осмелился возражать. Но то вчера.
– Давай спросим Дверь, – сказал он. – Маркиза не видать?
– Нет.
* * *
Старина Бейли стащил по трапу труп, привязанный к раме коляски и похожий на безобразное чучело Гая Фокса из тех, какие до недавнего времени дети таскали в начале ноября по всему Лондону, показывая прохожим, прежде чем сжечь пятого числа в День Гая Фокса. Бейли, чертыхаясь, проволок труп через Тауэрский мост, а потом вверх по склону, мимо Тауэра. Затем он направился на запад в сторону метро «Тауэр‑хилл». И наконец остановился, немного не дойдя до входа на станцию, у широкой стены из серого камня. «Сойдет, – решил старина Бейли. – Хотя на крыше было бы лучше».
Это был один из немногих фрагментов лондонской стены, сохранившийся до наших дней. По легенде, стену вокруг Лондона приказал построить римский император Константин Великий в третьем веке нашей эры. Сделал он это по просьбе своей матери Елены, которая была родом из Лондона и всю жизнь чувствовала себя униженной, когда наместники провинций хвастали стенами своих родных городов и, как бы между прочим, интересовались, высоки ли стены ее родного города. В конце концов стена тридцати футов высотой и восьми футов шириной опоясала весь Лондон (в ту пору совсем небольшой городок), не оставляя повода для насмешек.
|
|
Сегодня стена уже не так высока, как во времена Константина и его матери, – уровень грунта сильно поднялся (большая часть стены на пятнадцать футов ушла под землю), – и, уж конечно, она не опоясывает весь город. Но тот фрагмент, у которого остановился старина Бейли, все же внушает уважение. Старик кивнул сам себе, привязал веревку к раме коляски, взобрался на стену сам и, ворча и отдуваясь, втащил труп. Отвязав маркиза, Бейли бережно уложил его на спину и вытянул руки вдоль тела. Некоторые раны на теле маркиза кровоточили, но маркиз безусловно был мертв.
– Ах ты, болван, – печально прошептал старина Бейли. – Вот скажи, чего ради ты умер?
В темно‑синем небе ярко сияла далекая круглая луна, а осенние звезды рассыпались по нему бриллиантовой крошкой. К стене слетел соловей, поглядел на труп маркиза и что‑то нежно прощебетал.
– Не суй свой клюв, куда не просят, – проворчал старик. – Вы, птицы, тоже не розами пахнете.
Соловей мелодично выругался и исчез в ночи.
Старина Бейли вытащил из кармана черную крысу, которая успела заснуть. Она сонно огляделась, зевнула, показав тонкий длинный язычок, заморгала.
– Лично я, – сообщил ей старик, – был бы счастлив, если бы у меня вообще нюх отшибло.
Он выпустил крысу на стену, и она возмущенно запищала, размахивая перед мордочкой передними лапами. Старик вздохнул, бережно вытащил из кармана серебряную шкатулку и достал из‑под пальто вилку на длинной ручке. Положил шкатулку маркизу на грудь и опасливо откинул крышку вилкой. Внутри, на красном бархате, лежало крупное утиное яйцо, в лунном свете казавшееся голубовато‑зеленым. Старина Бейли зажмурился, размахнулся и ударил вилкой по яйцу.
Оно разбилось с тихим треском.
На несколько секунд все замерло, а потом поднялся ветер. Он дул будто бы со всех сторон – закручиваясь в вихрь, рождая бурю. Ветер поднял в воздух и помчал куда‑то сухие листья, обрывки газеты, городской мусор. Скользнул по поверхности Темзы и поднял к небесам фонтан мелких брызг. Это был безумный ветер, неестественный, страшный. На палубе «Белфаста» торговцы завопили и принялись цепляться за свои товары, боясь, что их унесет в воду.
А потом, как раз тогда, когда уже казалось, что начнется ураган, который уничтожит весь мир, унесет с небосвода звезды, подхватит и закружит людей, как опавшие листья, – тогда и только тогда ветер вдруг стих. Листья, газеты, полиэтиленовые пакеты плавно опустились на тротуары, траву, воду.
Тишина, воцарившаяся над стеной, на которой лежал распростертый маркиз, в некотором роде была страшнее бури. Но вот тишину нарушил кашель – надсадный, мокрый кашель. Послышался легкий шорох: кто‑то перевернулся, а потом звук неудержимой, мучительной рвоты.
Маркиза Карабаса рвало канализационной водой. Коричневая рвота стекала по серому камню стены. Рвало его долго – в желудок попало слишком много жидкости. Наконец он проговорил хриплым, скрипучим шепотом:
– Кажется, мне перерезали горло. Надо перевязать.
Старина Бейли порылся в карманах и извлек длинную, не особенно чистую тряпку. Маркиз несколько раз обмотал ее вокруг шеи и завязал концы. Старина Бейли невольно вспомнились воротники лондонских денди эпохи Регентства, которые ввел в обиход Красавчик Браммел.[50]
– Пить, – прохрипел маркиз.
Бейли достал плоскую фляжку, отвинтил крышку и передал фляжку маркизу. Тот, морщась от боли, сделал глоток и снова закашлялся. Черная крыса, с любопытством наблюдавшая за воскрешением маркиза, спустилась со стены и растворилась во тьме. Теперь она может сказать золотой крысе, что все долги уплачены.
Маркиз вернул старине Бейли фляжку, и старик убрал ее в карман.
– Как себя чувствуешь? – спросил он.
– Бывало и лучше.
Маркиз сел. Его била дрожь, из носа текло. Он огляделся так, будто видел этот мир впервые.
– Скажи, ради чего такого важного ты решил умереть?
– Ради информации, – прошептал маркиз. – Люди говорят тебе гораздо больше, если знают, что ты вот‑вот умрешь. И еще больше, когда ты уже умер.
– Значит, ты узнал то, что хотел?
Маркиз ощупал раны на руках и ногах.
– О да. Более чем. Теперь мне очень многое известно об этом деле.
Он снова закрыл глаза, обхватил себя руками и принялся раскачиваться вперед‑назад.
– И какая она, – спросил старина Бейли, – смерть?
Маркиз вздохнул. А потом его губы вдруг изогнулись в кривой ухмылке, и на секунду он снова стал похож на того маркиза, которого помнил старина Бейли.
– Когда доживешь до своей, сам узнаешь.
Старина Бейли разочарованно поморщился.
– Мерзавец. После всего, что я сделал, чтобы вернуть тебя оттуда, откуда не возвращаются… Гм… Как правило не возвращаются.
Маркиз Карабас посмотрел на старика, и его белки ярко сверкнули в лунном свете.
– Хочешь знать, каково это, быть мертвым? – прошептал он. – Холодно, друг мой. Темно и холодно.
* * *
Дверь покачала в руке цепочку. Висевший на ней ключ поблескивал в свете горна красным и оранжевым. Она улыбнулась.
– Отличная работа, Хэммерсмит.
– Спасибо, леди.
Девушка надела цепочку на шею и спрятала ключ под одежду.
– Чем я могу тебе отплатить?
Кузнец смутился.
– Я бы не хотел злоупотреблять вашей добротой… – пробормотал он.
Дверь скорчила рожицу – мол, да ладно тебе. Кузнец нагнулся и вытащил из‑под груды инструментов черный ящичек размером с толстый словарь. Он был сделан из темного дерева, инкрустированного жемчугом и слоновой костью.
Кузнец повертел ящик в руках.
– Эта шкатулка с секретом, – объяснил он. – Ею со мной расплатились за одну работу много лет назад. Но я никак не могу ее открыть.
Дверь взяла шкатулку и провела пальцами по гладкой поверхности.
– Неудивительно. Механизм заржавел. Его заклинило намертво.
Хэммерсмит сник.
– Значит, я никогда не узнаю, что внутри.
В глазах Двери сверкнули лукавые искорки. Она еще раз ощупала шкатулку. С одной стороны торчал небольшой штырек. Дверь нажала на него и повернула. Раздался щелчок, и сбоку открылась дверца.
– На, держи, – сказала Дверь.
– Спасибо, леди, – прошептал Хэммерсмит, взял у нее шкатулку и открыл дверцу. За ней был ящичек. Кузнец осторожно выдвинул его… В ящичке сидела небольшая жаба и тихо поквакивала, равнодушно глядя вокруг медно‑желтыми глазками. На лице Хэммерсмита отразилось разочарование.
– А я‑то думал, там будут алмазы и жемчуга, – протянул он.
Дверь погладила жабу по головке.
– У нее хорошие глазки, – сказала девушка. – Не отдавай ее никому, Хэммерсмит. Она принесет тебе удачу. Еще раз спасибо. Не сомневаюсь, что ты умеешь хранить тайны.
– Я умею хранить тайны, леди, – важно ответил кузнец.
* * *
Они сидели на стене и молчали. Старина Бейли осторожно спустил на землю коляску.
– Где рынок? – спросил маркиз.
– Там, – старик махнул в сторону крейсера.
– Меня ждет Дверь.
– Ты не в том состоянии, чтобы куда‑нибудь идти.
Маркиз мучительно закашлялся. Старина Бейли подумал, что в легких маркиза, должно быть, еще немало воды.
– Я сегодня проделал длинный путь, – прошептал маркиз. – Осилю и еще немного.
Он поглядел на свои руки, осторожно пошевелил пальцами, словно проверяя, будут они его слушаться или нет. А потом развернулся и стал неловко сползать со стены. На полпути он проговорил хрипло и как будто с досадой:
– Знаешь, старина Бейли, кажется, я теперь твой должник.
* * *
Когда Ричард вернулся с карри, Дверь подлетела к нему, обхватила руками за шею, крепко прижала к себе и даже хлопнула по заднице. Потом она забрала у него пакет и, открыв картонную коробку, с жадностью принялась за карри.
– Спасибо, – сказала она с набитым ртом. – Маркиза не нашли?
– Нет, – ответила Охотница.
– Крупа и Вандемара не видно?
– Нет.
– Какая вкуснятина! Отличное карри.
– Ну что, кузнец сделал тебе цепочку? – поинтересовался Ричард.
Дверь приподняла цепочку, показывая, что вот она, на месте, и тут же отпустила. Под весом ключа цепочка снова натянулась.
– Дверь, познакомься, это Ламия, – сказал Ричард. – Она проводник. Говорит, что знает все уголки Нижнего мира.
– Все‑все? – переспросила Дверь, откусывая кусочек пападама.
– Все‑все, – подтвердила Ламия.
– Ты покажешь нам дорогу к ангелу Ислингтону? – спросила Дверь, склонив голову набок.
Ламия медленно прикрыла свои фиалковые глаза.
– К Ислингтону? Туда лучше не…
– Как к нему попасть?
– По Даун‑стрит, – ответила Ламия. – Надо дойти до самого конца Даун‑стрит. Но это не безопасно.
Охотница стояла, скрестив руки на груди, и со скептическим видом слушала разговор.
– Нам не нужен проводник, – объявила она.
– А мне кажется, нужен, – возразил Ричард. – Маркиза нет. И мы знаем, что нас ждет опасный путь. Но мы должны отнести Ислингтону… то, что я раздобыл. И тогда он расскажет Двери про ее родных и поможет мне вернуться домой.
Ламия с улыбкой поглядела на Охотницу:
– И он может дать тебе мозги, а мне – сердце.
Дверь выгребла рукой остатки карри из коробочки и облизала пальцы.
– Ричард, мы сами справимся, – проговорила она. – Все равно нам нечем расплатиться с проводником.
Ламия оскорбилась.
– С вас я ничего не возьму! – объявила она. – Со мной расплатится он.
– И чем же он с тобой расплатится? – спросила Охотница.
– Вас это не касается, – с обворожительной улыбкой проговорила Ламия. – Это знаю я, а ему остается только гадать.
Дверь покачала головой.
– Нет, мне кажется, это неправильно.
Ричард фыркнул.
– Просто тебе больше нравилось, когда я таскался за вами, как глупый щенок! Тебя бесит, что я сам что‑то решаю, вот и все!
– Ричард, это совсем не так.
Он повернулся к Охотнице.
– Вот скажи, ты знаешь, как найти Ислингтона?
Охотница мотнула головой.
Дверь вздохнула.
– Ладно, идемте. На Даун‑стрит, так?
Сливового цвета губы Ламии растянулись в улыбке.
– Да, леди.
* * *
Когда маркиз добрался до рынка, их там уже не было.
Глава XV
Они спустились с корабля по длинному деревянному трапу, потом перешли дорогу по подземному переходу и зашагали по улице. Ламия уверенно шла впереди. Через некоторое время они свернули в узкий, мощеный брусчаткой переулок. На стенах домов горели газовые рожки.
– Третий дом отсюда, – сказала Ламия.
Они подошли к нужному дому. На двери висела медная табличка:
КОРОЛЕВСКОЕ ОБЩЕСТВО
ПО ЗАЩИТЕ ДОМОВ
ОТ ЖЕСТОКОГО ОБРАЩЕНИЯ
Снизу мелкими буквами было выгравировано:
ДАУН‑СТРИТ. СТУЧИТЕ
– Чтобы выйти на улицу, нужно пройти через дом? – удивленно спросил Ричард.
– Нет, – ответила Ламия. – Улица внутри дома.
Ричард постучал. Никто не ответил. Они решили немного подождать, хотя утро выдалось сырое и холодное. Ричард снова постучал, потом позвонил. Дверь тут же открылась. На пороге показался заспанный лакей в старом напудренном парике и алой ливрее. Он уныло оглядел пеструю компанию и явно пришел к выводу, что это не те люди, ради которых стоило вставать в такую рань.
– Чем могу служить? – спросил лакей, и Ричард подумал, что некоторые говорят: «Сдохни, ублюдок!» с гораздо большей теплотой и дружелюбием.
– Нам нужна Даун‑стрит, – надменно ответила Ламия.
– Следуйте за мной, – со вздохом сказал лакей. – Только не забудьте вытереть ноги.
Они прошли в холл и подождали, пока лакей зажжет все свечи в своем подсвечнике, – такие подсвечники часто рисуют на обложках дешевых книг, только там подсвечник обычно держит запуганная до смерти девушка в развевающемся пеньюаре, а за ее спиной на фоне темного неба вырисовываются очертания огромного особняка, в котором свет горит лишь в мансарде.
Они спустились по массивной лестнице, устеленной дорогим ковром, потом – по другой лестнице, не такой массивной, устеленной гораздо более дешевым ковром, потом – по еще одной лестнице, довольно узкой, устеленной мешковиной, потом – по деревянной, ничем не устеленной лесенке.
В самом низу был старинный лифт, на котором висела табличка:
ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ
Не обратив никакого внимания на табличку, лакей открыл сетчатую наружную дверь лифта и пригласил гостей внутрь. Ламия вежливо поблагодарила его и вошла, остальные последовали за ней. Сквозь густую сетку двери Ричард увидел, как лакей развернулся, поднял подсвечник и стал подниматься по деревянной лестнице.
На одной стене были черные кнопки. Ламия нажала на самую нижнюю. Дверь с лязгом захлопнулась, заработал мотор, и лифт медленно, с протяжным скрипом, поехал вниз. Было очень тесно, и все четверо стояли, прижавшись друг к другу вплотную. Ричард вдруг почувствовал, что от каждой из трех женщин пахнет совершенно по‑разному: от Двери пахло карри, от Охотницы – потом (Ричард с удивлением отметил, что это довольно приятный запах, а еще – что так обычно пахнет от пантер, тигров и пум в зоопарках), от Ламии пахло дурманяще – жимолостью, ландышем и мускусом.
Лифт все опускался и опускался. У Ричарда на лбу выступил холодный пот. Крепко сжав кулаки, так что ногти впились в ладони, он спросил притворно‑веселым тоном:
– Наверно, сейчас уж точно не стоит говорить, что у меня клаустрофобия, верно?
– Верно, не стоит, – отозвалась Дверь.
– Тогда я не буду, – сказал Ричард.
Лифт продолжал опускаться.
Наконец кабина дернулась и с громким скрежетом остановилась. Открыв дверь, Охотница осторожно огляделась, потом шагнула вперед – на узкую деревянную площадку.
Ричард выглянул наружу. Кабина зависла в воздухе над странным сооружением, которое напомнило ему Вавилонскую башню, – по крайней мере такой он ее видел на одном рисунке. Только там она была изображена снаружи, а сейчас Ричард видел ее словно вывернутой наизнанку – высоченная каменная башня с винтовой лестницей, вырубленной прямо в камне. На стенах кое‑где висели фонари. В их тусклом свете невозможно было разобрать, что находится в самом низу. Сверху видна была лишь лестница, уходившая в темноту, да крохотные огоньки фонарей. Кабина лифта висела на самом верху башенного колодца, в нескольких тысячах футов от земли. И слегка раскачивалась из стороны в сторону.
Глубоко вздохнув, Ричард шагнул вслед за остальными на деревянную площадку и посмотрел вниз, хотя знал, что лучше этого не делать. Дно каменного колодца было очень‑очень далеко. Площадка тут же показалась Ричарду невероятно узкой и непрочной. В двадцати футах от нее начиналась лестница. Между верхней площадкой лестницы и деревянной площадкой была перекинута длинная, неширокая доска.
– И о том, что я страшно боюсь высоты, тоже, скорее всего, говорить не стоит, – сказал он совсем не так беззаботно, как ему хотелось.
– Не бойся, доска прочная, – успокоила Ламия. – По крайней мере в прошлый раз я не упала. Гляди.
Она пошла по доске. Бархатный подол платья заколыхался на ветру. Ламия шла спокойно и уверенно. Даже если бы у нее на голове была стопка книг – она ни одной бы не уронила. Добравшись до лестницы, она повернулась к остальным и улыбнулась. Охотница быстро прошла по доске и встала рядом с Ламией.
– Видишь? – сказала Дверь и сжала Ричарду руку. – Совсем не страшно.
Ричард кивнул и сглотнул слюну.
Конечно, подумал он.
Дверь медленно прошла по доске. Видно было, что она немного волнуется, но это не помешало ей благополучно добраться до лестницы.
Девушки стояли и ждали Ричарда. Он изо всех сил уговаривал себя ступить на доску и страшно огорчился, обнаружив через пару минут, что так и стоит на площадке.
Внезапно наверху кто‑то вызвал лифт. Ричард услышал громкий стук, потом шум старого мотора. Дверь лифта у него за спиной закрылась, а он остался стоять на деревянной площадке, почти такой же узкой, как и доска.
– Ричард! – крикнула Дверь. – Ну давай же!
Лифт поехал вверх. Ричард ступил с шаткой площадки на доску. В ту же минуту ноги у него затряслись, и он плюхнулся на четвереньки, изо всех сил вцепившись в доску. Где‑то в глубине сознания возник разумный вопрос: «Кто вызвал лифт? И зачем?» Однако у него не было сил задаваться ненужными вопросами, он думал только о том, что рано или поздно руки устанут, и он полетит вниз. В горле застыл истошный крик: «Я не хочу умирать!» Ричард крепко зажмурился – он был уверен, что если еще раз посмотрит вниз, то наверняка разожмет руки и…
«Падать не страшно, – уверял он себя. – Страшно долететь до дна и разбиться».
Но он отлично знал, что врет. Он боялся падения. С ужасом представлял себе, как летит в сумраке башни, беспомощно размахивая руками и ногами, пытаясь за что‑нибудь ухватиться и понимая, что ухватиться не за что, что ему никто не в силах помочь и спастись не удастся….
Внезапно Ричард услышал, как кто‑то говорит ему:
– Ричард, ползи вперед.
– Я… не могу, – прошептал он в ответ.
– Ты и не через такое прошел, Ричард, – сказал кто‑то, и он понял, что это говорит Дверь.
– Я же предупреждал, что боюсь высоты, – упрямо сказал Ричард, прижимаясь щекой к доске. Зубы у него стучали. – Я хочу домой.
Он чувствовал под щекой шершавую поверхность доски. А потом доска вдруг зашаталась.
– Не знаю, выдержит ли она двоих, – послышался голос Охотницы. – Встаньте вот здесь, тогда, может, и получится.
Доска зашаталась еще сильнее, будто кто‑то полз по ней. По‑прежнему не открывая глаз, Ричард еще сильнее сжал пальцы. Через несколько секунд Охотница тихо и уверенно сказала ему прямо в ухо:
– Ричард!
– Ммм…
– Ползи вперед, Ричард. По чуть‑чуть. Давай же… – Она дотронулась своей золотисто‑коричневой рукой до побелевших от натуги костяшек его пальцев. – Ну же.
Глубоко вздохнув, Ричард продвинулся вперед и снова застыл на месте.
– Молодец! – сказала Охотница. – Все хорошо. Давай еще.
Так она раз за разом уговаривала его проползти еще немного. Наконец он уже почти добрался до лестницы, и тут она подхватила его подмышки и поставила на каменную площадку.
– Спасибо, – выдохнул Ричард.
Он понимал, что этого недостаточно, чтобы отблагодарить Охотницу за то, что она для него сделала, но не знал, что еще сказать. Немного подумав, он повторил:
– Спасибо, – а потом повернулся к остальным: – Простите.
– Ничего страшного, – сказала Дверь. – Главное, что теперь ты в безопасности.
Ричард глянул на винтовую лестницу, уходящую во тьму – все вниз и вниз, до самого дна, – потом на Охотницу, Дверь и Ламию, и неожиданно для себя рассмеялся. Он хохотал так, что слезы выступили у него на глазах, и никак не мог остановиться.
Когда Ричард наконец успокоился, Дверь строго спросила:
– Что тут смешного?
– Что я в безопасности, – ответил он.
Дверь пристально посмотрела на него и улыбнулась.
– Куда теперь? – спросил он.
– Вниз, – ответила Ламия.
И они стали спускаться вниз по Даун‑стрит.[51]Охотница впереди, за ней Дверь, потом, на некотором расстоянии, Ричард и Ламия. Ричард глубоко вдохнул аромат ландыша и жимолости и вдруг подумал: «Как хорошо, что Ламия согласилась пойти с нами».
– Как хорошо, что ты с нами, – повторил он вслух, – что показала нам дорогу. Надеюсь, ты об этом не пожалеешь.
Она пристально посмотрела на него своими фиалковыми глазами.
– А почему я должна об этом пожалеть?
– Ты слышала о крыситах?
– Разумеется.
– Я знал одну крыситку. Девушку по имени Анестезия. Она… В общем, мы с ней подружились. Она должна была отвести меня в одно место. И по пути ее… Она исчезла. В Найтсбридже, на мосту. Я так и не знаю, что с ней случилось.
Ламия сочувственно улыбнулась.
– У нас, детей ночи, есть легенды о тех, кто пропал на мосту. Кто знает, может, это не просто легенды.
– Расскажи! – попросил Ричард. В башне было очень холодно. Дыхание вырывалось у него изо рта облачками пара.
– Расскажу, но не сейчас, – сказала Ламия. Ее дыхание почему‑то не превращалось в пар. – Я рада, что ты согласился принять меня в вашу компанию.
– Что нам оставалось делать?
Дверь с Охотницей скрылись из виду.
– Кажется, мы сильно отстали, – заметил Ричард. – Надо бы прибавить шагу.
– Зачем? Пусть идут, – отозвалась Ламия. – Мы их потом догоним.
Ричарду вдруг показалось, что он снова стал подростком и идет с девушкой в кино. Вернее, возвращается домой после сеанса. И они то и дело прячутся на автобусных остановках и в тени стен, страстно торопливо целуются, а потом нагоняют своих друзей, которые уже успели свернуть за угол…
Ламия провела холодным как лед пальцем по его щеке.
– Ты такой теплый! – восхищенно заметила она. – Как, должно быть, чудесно быть теплым!
Ричард скромно потупился.
– Честно говоря, я об этом не думал, – признался он и вдруг услышал знакомый скрежет: где‑то вдалеке у него над головой открылась дверь лифта.
Ламия посмотрела на него так, будто очень хотела о чем‑то попросить.
– Пожалуйста, Ричард, поделись со мной своим теплом, – сказала она. – Согрей меня. Я так замерзла!
Наверное, надо было ее поцеловать.
– Что? Я… – неуверенно начал Ричард.
– Неужели я тебе не нравлюсь? – разочарованно протянула она.
«Хоть бы она не обиделась!» – в отчаянии подумал Ричард.
– Нет‑нет, конечно нравишься! – почему‑то сказал он. – Ты такая милая.
– Зачем тебе столько тепла, Ричард? Тебе ведь столько не нужно, – проговорила Ламия.
– Наверное, ты права…
– Помнишь, ты обещал расплатиться со мной за то, что я покажу вам дорогу? Вот что мне нужно. Тепло. Поделись им со мной, пожалуйста.
Ричард готов был отдать ей все что угодно. Все, что она пожелает. Он смотрел на ее бледную кожу, сизые, как сливы, губы, иссиня‑черные волосы. У него кружилась голова от аромата ландыша и жимолости. Ричард кивнул. Внутренний голос что‑то кричал ему, но Ричарду казалось, что это может подождать. Ламия притянула его к себе и поцеловала, долго и страстно. Он удивился, какие холодные у нее губы и какой ледяной язык, но тут же расслабился и ответил на поцелуй.
Через несколько секунд Ламия отпустила его.
Ричард почувствовал у себя на губах лед. Он шагнул назад и уперся спиной в стену. Попытался моргнуть, но глаза как будто тоже замерзли. Ламия посмотрела на него и довольно улыбнулась. Кожа у нее стала светло‑розовой, губы – алыми, язык – ярко красным. Ее дыхание теперь превращалось в пар. Перед глазами у Ричарда поплыли черные круги. На секунду ему показалось, что позади Ламии кто‑то стоит.
– Еще, – сказала Ламия и снова потянулась к Ричарду.
* * *
Он видел, как она притянула Ричарда к себе и поцеловала, видел, как кожа Ричарда начала покрываться коркой льда, а волосы – инеем. Видел, как Ламия радостно отпустила его. А когда она наклонилась к Ричарду, чтобы довести до конца то, что начала, он тихо подошел к ней со спины, схватил за шею и приподнял над землей.
– Верни ему то, что взяла! – рявкнул он ей в ухо. – Верни ему жизнь!
Она стала похожа на котенка, которого пытаются сунуть в ванну с водой: извивалась всем телом, пытаясь вырваться, шипела, плевалась и царапалась. Бесполезно, он крепко сжимал ей шею.
– Попробуй меня заставить! – визгливо крикнула она.
Он сильнее сжал пальцы.
– Верни ему жизнь! – прохрипел он. – Или я сломаю тебе шею!
Ламия поморщилась от боли. Он толкнул ее к Ричарду, который стоял у стены, покрытый коркой льда.