Сила вливалась в меня, переплескивала на Жан-Клода там, где он ко мне прикасался, и этот поток энергии и жизни, самой сути Джемиля, наполнял нас, и будто все жилки моего тела заполняла эта суть, а я переливала ее в Жан-Клода, и наконец возникло ощущение, будто мы светимся как звезды от нее. Жан-Клод открыл во мне, в нас окно, и я внезапно оказалась в машине, и половина торса не действовала, и легкое ощущалось внутри болезненной пустотой. Я слышала, как какие-то люди, как минимум двое, ломятся к моей машине по кустам.
Жан-Клод помог мне влить силу в Ричарда. Он дернулся на сиденье, раненое тело с трудом могло воспринять столько энергии сразу. Ричард закашлял кровью, и я тоже, заплевав сморщенную кожу Джемиля. Искра, которая была зверем Джемиля, встрепенулась от свежей крови и выдала взрыв жара. Я могла сейчас высосать всю его жизнь или оставить немного на потом, и я заколебалась.
Ричард открыл пассажирскую дверцу и выпал в кусты. Нам надо было убраться от машины, пока они не дошли до нее. Я почувствовала, как он ползет в подлеске, изо всех сил стараясь добраться подальше, и теперь он уже мог действовать обеими руками. А я поняла, что боюсь взять у Джемиля все, что могу. Я знала, как потом это вернуть, но только в теории, делать этого никогда не приходилось.
Вдруг Джемиля передо мной не стало — на его месте оказался Шанг-Да, положивший руки на мои. У меня не было времени подумать, какой он храбрец, — я просто стала пожирать его, без колебаний поглощать его энергию, его силу, тепло и жизнь, — и Ричард поднялся на колени, потом встал на ноги и пошел дальше в лес. Если отойти достаточно далеко, он сможет перекинуться и исцелиться, но в процессе превращения есть момент, когда он становится беспомощен, и этого мы допустить не могли.
Силу надо было куда-то девать, и я нашла все еще лежащего в кровати Натэниела, прижавшегося к Стивену, и вложила энергию в него. Влила так, что тело его покрылось мехом, остатки ранения смыло потоком шкуры, мышц, леопарда. Столько было силы, такой мощной, будто оба они создали ту же энергию, что я взяла в тот первый раз. И ее было достаточно, чтобы исцелить многих. Я нашла лежащих в постели львов — Розамонд лежала неподвижно, возле нее свернулся Джесс. Келли сидела в кровати, рядом с ней голый Пейн. Рука у нее была в гипсе, что означало серьезный перелом. Я влила в нее энергию, увидела, как она становится львицей, той, что я видела раньше мысленно, и здоровенная лапа срывает ненужный более гипс.
Я подумала о Клодии — и сила ее нашла. В нее я тоже втолкнула, энергию, и кожа побежала черным мехом, и Клодия вскрикнула, когда сила заставила искалеченное тело слишком быстро исцеляться. Я знала, что хотя ощущение приятное, но все-таки болезненное, но я утратила способность действовать осторожно. Очень много было силы, колоссальный избыток энергии.
Жан-Клод помог мне снова дотянуться до Ричарда — он уже ушел далеко в лес. Так далеко, что уже не слышал их и не чуял. Предложенную нами энергию он принял — превратился в огромного косматого волка. Я всегда видела его в виде волкочеловека, а таким не видела никогда, и ощутила его мысль, что в таком виде о нем вряд ли сообщат в полицию как о диком вервольфе. Можно будет поохотиться в лесу, никого не пугая. Все это он не сказал, подумал, и я подумала вместе с ним.
Только что я ступала по листьям на четырех мощных лапах, мир ожил запахами, которые я уже забыла, — и вдруг оказалась в объятиях Жан-Клода. Он прижимал меня к себе, укачивал.
— Ma petite, ma petite...
И по одному только уровню эмоций я поняла, что то, что мы сделали, было очень не лишено риска, и был момент, может быть, не один, когда он чувствовал, что нас обоих теряет.
Я уперлась в него, чтобы повернуться у него в руках и посмотреть, что сделала я с Джемилем и Шанг-Да. Они были похожи на мумии, трупы, высушенные в безводной пустыне, но они не были мертвы. Джемиль высоко и пронзительно стонал.
— Господи! — ахнул Никки. — Они живы!
Он стоял, прижавшись к дальней стене, будто сомневаясь, хочет ли он быть сейчас рядом со мной. Может быть, произошло такое ужасное, что даже его подчиненность мне не могла его заставить этого не видеть. Каким-то странным образом меня это успокоило.
— Да, — ответила я. — Они живы.
И поползла к Джемилю.
— Ma petite, ты приобрела очень много силы, но мы не можем себе позволить еще терять витальность, иначе ты убьешь одного из нас.
— Есть сила в поднятии мертвых, Жан-Клод. Ты уже должен был бы это знать.
Обсидиановая Бабочка — вампирша, от которой я и узнала эти мерзкие и полезные сведения, всерьез считала себя богиней, и отчасти — потому что приобретала силу, отнимая жизнь и отдавая ее обратно. Высохшие глаза Джемиля ничего не видели, но когда я над ним склонилась, он закричал — высоко, прерывисто, но громче, чем прежде. Может быть, учуял мой запах, а теперь он меня боялся. Его можно понять, потому что я могла его этим вторым прикосновением так же легко убить, как и помочь ему. И то, и другое даст мне энергию и будет мне приятно.
Я взмолилась. Взмолилась, чтобы у меня получилось отдать его жизнь обратно и набрать на этом энергию. Я такое только однажды видела, сама никогда не обращала процесс.
Рукой я коснулась его лица — оно было как высохшая кожаная одежда. Мощные когда-то кости стали ломцими, как палочки. Казалось, что они хрустнут, если слишком сильно сжать лицо ладонью. Как можно нежнее, со всей доступной мне нежностью я воззвала к своей силе некроманта. Есть такой тип энергии, и Обсидиановая Бабочка была первым встреченным мною вампиром, который умел с этой энергией работать. Но тогда я этого не поняла.
Вдруг ниоткуда прилетел теплый июньский ветер, наполнил мою кожу и мужчину у меня под руками. Это было похоже на замедленную съемку, когда прямо на экране расцветает цветок, только сейчас это был Джемиль, его кожа, плоть, самые кости снова наполнялись жизнью, расцветали в того силача и красавца, которого я знала. Он возвращался в себя, вытаращив глаза и вопя. Когда он смог двигаться, то оттолкнул меня и попятился прочь на четвереньках, пока не уперся в стену, и тогда снова вскрикнул. Выставив перед собой руки, он будто запрещал мне подходить к нему.
Мне должно было стать обидно, что он от меня шарахается, но слишком радостно ощущалась энергия, чтобы оставалось место для других чувств. Я возложила руки на Шанг-Да, на его сморщенное лицо, на потускневшие черные волосы. Теплый ветер заклубился вокруг меня, вливаясь в него. Энергия его заполнила, пропитала, как вода, вернувшаяся после страшной засухи. Он ахнул, возвращаясь в прежний облик, закашлялся, уставился на меня в паническом ужасе. Никогда не видела его в страхе, ни по какому поводу.
— У тебя глаза, — прошептал он, — черные. И полны звезд.
Это были не мои глаза, это были глаза Обсидиановой Бабочки. У любой силы есть своя цена. Повернувшись к Жан-Клоду, я увидела, что глаза у него полны ночного неба, раскинувшегося над Южной Америкой еще в те времена, когда конкистадоры завоевывали Новый Свет. Я почувствовала за много миль отсюда волка Ричарда в лесу, и я знала, что глаза у него не янтарные, волчьи, а черные, как ночное небо.
Из-за угла вышел Дамиан, отирая рот после недавнего жора. И его глаза были полны чернотой и звездами.
Глава тридцатая
Другие оборотни увели Джемиля и Шанг-Да и уложили в какой-то комнате. Джемиль старался на меня не смотреть. Шанг-Да смотрел, но недобрым взглядом. Смотрел так, будто прикидывал, как будет меня убивать, если придется, и первый раз задумался, что может и не получиться. Один из них реагировал на страх испугом, другой — оценивая свои шансы. Как ты там ни было, а отношения с этими вервольфами я испортила. Можно было бы напомнить, что они сами вызвались, что это спасло Ричарда, но мне самой было так нехорошо от того, что я сейчас сделала, что не до логики.
Их увели, как уводят потерявшихся в торговом центре детей, когда их наконец найдет охрана, чтобы отвести к маме с папой.
Черные звезды в глазах сделали на этот раз то, чего в прошлый раз не было: они мне помогли яснее взглянуть на вещи, будто все стало резко очерченным, как бывает в момент опасности. Все видишь, замечаешь то, что в ином случае бы не заметила. Например, я знала, что у Никки в ботинке справа нож — джинсы чуть оттопыривались. Обычно я бы такой малой неровности и не заметила.
Я встала заглянуть ему в лицо — сейчас он не был испуган. Но и спокойным лицо тоже не стало: оно было задумчивым.
— Что такое? — спросила я.
— Энергия, которую ты раздавала, ощущалась поразительно. А тебе она была еще лучше?
— Не знаю.
— Знаешь. Это было хорошо, как бывает хорошо убивать зубами и когтями. И жрать.
Жан-Клод встал между нами, взял меня за плечи, повернул к себе:
— Ma petite, ты спасла нашего Ульфрика. Спасла Ричарда. И не сделала тем двум волкам ничего, что имело бы необратимые последствия.
Я посмотрела на него, думая, увижу ли я что-то новое сквозь иллюзии. Нет, он выглядел, как всегда: восхитительно.
— Ты и правда без вампирских фокусов выглядишь таким красивым, — сказала я.
Он улыбнулся:
— Я тебе давно говорил, ma petite, что не пытаюсь перед тобой предстать не таким, каков я есть.
Я кивнула.
К нам подошел Дамиан и встал рядом. У него волосы не черные, и потому глаза на его лице смотрелись еще более резким контрастом. Озера темноты на фоне белой кожи и красных волос.
— Чуть ли не лучше крови, — сказал он отстраненным голосом.
Что в подобных силах по-настоящему опасно — это то, что ощущение от них приятное. Настолько приятное, что, если потерять осторожность, можно впасть в зависимость от приливов силы. Если бы я испытала жажду такой силы и поддалась бы ей, я стала бы монстром. А монстром я быть не хотела. Я не хотела, чтобы Джемиль и Шанг-Да меня боялись — вот так, как сейчас. Но если выбирать, погибнуть Ричарду, или испугаться им, так пусть путаются. Это чудовищно? Нет, пока нет, но я начинала понимать, что единственная разница между монстром и носителем силы — это сознательный выбор не быть монстром. Сегодня не быть. Но ведь будет и завтра, будет еще не один случай выбрать.
Зазвонил мой сотовый. На этот раз — перезвоном колоколов, так что я поняла: это не постоянный мой абонент, иначе бы Натэниел нашел для него свой рингтон. Я протянула руку, не думая. Жан-Клод и Дамиан смотрели, как я беру трубку. Я думаю, они были осторожны, а я уже соскучилась по обыденности.
— Блейк слушает.
— Это маршал Анита Блейк? — осведомился мужской голос.
— Да, а вы?
— Маршал Финнеган.
Я села прямее. Блин, только бы я сейчас не понадобилась на службе маршалов. Черные светящиеся глаза и идущие по моему следу наемные убийцы — как я это объясню?
— Чем могу быть полезной, маршал Финнеган?
Голос прозвучал ровно и по-деловому. Молодец я.
— Я бы хотел, чтобы вы взглянули на одну видеосъемку с места преступления.
Это было некоторое облегчение. Обычно я такое могу делать дистанционно, что меня сейчас вполне устраивало.
— Буду рада помочь. Вы мне ее по почте перешлете или дадите мне адрес и пароль на сайт?
— Ручка и бумага есть? — спросил он.
Значит, хочет дать мне пароль на свой сайт.
— Сейчас возьму, подождите секунду.
Я изобразила в воздухе, что записываю, и Никки протянул мне свой айфон с экраном в режиме блокнота. Все забываю, что прибор это умеет. Плечом я прижала телефон к уху и приставила пальцы к экранной клавиатуре.
— Готова, записываю.
Он продиктовал мне адрес и пароль.
— По этому паролю можно будет смотреть сегодня, к вечеру его сменят. Стандартная процедура.
— Нормально, Финнеган. Я бы тоже не хотела Человеку, лично мне не известному, открывать доступ к своим персональным материалам.
— Да, но это я вас прошу помочь, а не вы меня.
Тоже верно.
— Ладно, прекращаю попытки командной игры.
— Говорят, что вы, маршалы противоестественного отдела, вообще не командные игроки.
— Быть Одиноким Рейнджером — навыков командной игры не вырабатывает.
— Он был техасским рейнджером, а не федеральным маршалом, — заметил Финнеган.
— Я знаю. Просто я к тому, что работа в одиночку не способствует умению сыгрываться с другими.
— Усвоил.
— Когда вам нужен будет мой отзыв? — спросила я.
— Чем раньше, тем лучше.
— Финнеган, так все говорят. Мне бы какие-то сроки.
— Посмотрите видео, а тогда решите, насколько быстро вы должны со мной связаться. Я думаю, вы позвоните сразу же.
— Так все серьезно?
— Именно так. Маршал Картер хорошо о вас отзывается.
— Я только смотрела для него ленты видеонаблюдения.
— Да, но он говорит, что вы увидели такое, чего не видели все его люди.
— Не так. Я видела то, что видели все, просто я поняла, что это значит.
— Никто из нас не знал достаточно о вампирах, чтобы это уловить.
— Да, зато я в делах о подделках — ноль. У каждого своя область знаний.
— Знаете что, Блейк? Мне кажется, вы отлично умеете играть в команде.
— Спасибо, Финнеган, но вы мне не сказали, что я должна высматривать.
— Мы ищем причины, Блейк.
— Причины?
— Посмотрите видео — поймете. Нам главное понять, что там за херня случилась, пардон за выражение.
— Я сама ругаюсь, как матрос, Финнеган.
—Я про это слышал, но мама меня приучила не ругаться в присутствии леди.
Я была польщена, что он назвал меня леди, но подумала, не считает ли он меня из-за этого в меньшей степени маршалом. Когда женщин считают леди или шлюхами — это проблемы. Просто разные проблемы.
— Я ценю, но просто хотела дать вам знать, что это не обязательно.
— Я думаю, что обязательно, но постараюсь больше не извиняться.
— Меня устраивает в любом случае. — И тут мне пришла мысль, которую я высказала вслух — очень уж меня выбил из колеи необычный день. — А знаете, никогда не приходило в голову, что моя ругань оскорбляет других женщин. Старых — да, но я как-то никогда об этом не думала.
Он засмеялся:
— Не знаю, оскорбляет ли женщин ругань других женщин.
— Я тоже не знаю, но подумать стоит.
— Именно, Блейк. Именно.
— Я посмотрю видео и вам перезвоню.
— Ждем любых соображений, которые вы нам сможете сообщить.
— Финнеган! — вдруг сообразила я. — Я же не спросила вас, где вы? В смысле, где совершено преступление?
— Простите, Блейк, я думал, что сказал. Атланта. Атланта в Джорджии.
— О'кей, доберусь до компьютера и взгляну.
— Я звоню по стационарному, но вот мой сотовый. Звоните в любое время.
Я записала номер в айфон Никки.
— Записала.
— Надеюсь, вы что-нибудь найдете.
— Я тоже.
Закончив разговор, я протянула телефон Никки:
— Перенеси эти записи на мой телефон, а на своем удали.
Он взял телефон и стал делать, что я сказала. Жан-Клод тронул меня за руку, повернул меня к себе и Дамиану.
— Ты и правда хочешь сейчас потратить время на это видео, ma petite?
— Да.
— Наши гости из Лас-Вегаса были очень терпеливы.
— Послушай, я не хочу, чтобы они нас видели, пока у нас в глазах ночное небо и звезды.
— А почему? — спросил Дамиан.
Я много о чем подумала, но сказала в конце концов правду:
— Приятно было пожирать энергию Джемиля и ШангДа?
Дамиан кивнул.
— Я не хочу быть среди оборотней, к которым меня тянет, пока меня еще несет эта сила.
— Ты опасаешься, что твои виды голода не остановятся на ardeur'e, — сказал Жан-Клод.
Я посмотрела на него — у него глаза еще были бездонным морем ночи.
— Да.
— Я думаю, что твое самообладание намного сильнее, ma petite.
— Может быть. Но давай я посмотрю видео, заодно и буду готова встретить наших гостей.
Он всмотрелся мне в лицо, и я подумала, видит ли он во мне что-то иное, пока его тоже несет эта сила. Я чуть не спросила, но передумала. Хватит мне на сегодня потрясений организма, незачем искать новых.
— Пусть мне кто-нибудь запустит компьютер и оставит смотреть одну.
— Я не хотел бы, чтобы кто-либо из нас, членов триумвиратов, оставался один, ma petite.
— Ты боишься, что совет или Милая Мамочка еще что-нибудь попробуют?
— А ты не боишься?
Я подумала и могла только кивнуть. Он улыбнулся и прикоснулся к моей щеке:
— Тогда я буду смотреть с тобой вместе.
Я покачала головой:
— Нет, ведется полицейское расследование. Я не могу раскрывать материалы гражданским.
Он глянул на меня:
— Вряд ли меня можно квалифицировать как гражданского.
— Но ты не коп.
— Я могу призвать нашего полезнейшего Мику и тигров, но одна ты остаться не можешь. Если совет попытается что-то сделать, когда тебе не к кому будет притронуться, не знаю, что может случиться.
Мы еще поспорили — не то чтобы горячо, правда, — и пришли к компромиссу. Со мной оставался Никки, потому что, если я ему прикажу никому ничего не рассказывать, он и не расскажет. Дамиан тоже должен был остаться со мной по той же причине. То, что он был слугой-вампиром, делало для него почти невозможным ослушаться моего прямого приказа. Я пытаюсь не особенно отдавать ему приказы, но управляю им намного в большей степени, чем Натэниелом, и, кстати, чем Жан-Клод — Ричардом или мною. Поскольку я — первый в истории некромант, имеющий слугу-вампира, никто не знает, почему Дамиан должен мне повиноваться, когда никто из нас, остальных, не повинуется никому. Те же, кто мог знать на это ответ, как раз сейчас либо пытаются нас убить, либо спасаются от Матери Всей Тьмы. Ладно, разберемся потом, сейчас мне надо смотреть запись с места преступления.
Я заметила, что обрадовалась отвлечению от наших личных и метафизических проблем. Полицейская работа не всегда проста, но зато цели у нее всегда определенные. Надо понять, кто это сделал, потом поймать его или убить. Проблема решена.
Если раскрытие преступлений для тебя проще твоей личной жизни, то что-то в ней не совсем правильно.
Тот факт, что в подземелье «Цирка Проклятых» имеется компьютер, все еще меня удивлял. Большинство вампиров не ладит с современной техникой или с изобретениями, которых не было при их «жизни», но Жан-Клод очень легко адаптируется, и он настоял, чтобы все его подчиненные овладели основами. Он, черт побери, даже заставляет танцоров блоги вести. Они у него на фейсбуке, в майспейсе и даже в твиттере — уж не знаю, что это такое. Так, глядишь, я тут окажусь самой технически безграмотной. И это тоже странно воспринимается. Я — человек. Ну, до некоторой степени. Так не должна ли я лучше с этой механикой управляться, чем вампиры?
Единственным освещением в компьютерной был тихий свет мониторов. Валентина сидела за терминалом, подняв кресло как можно выше, чтобы при своем пятилетнем росте доставать до клавиш. Она была одета в розовое платьице с кружевами и бантами до самых белых трико и кожаных туфель. Никто ее не заставлял одеваться как девочку с картинки, но это был шаг вперед по сравнению с теми столетней давности туалетами, с которыми она приехала. Нежный треугольник лица окрашивался в призрачные тона освещением от монитора. Она так интенсивно всматривалась в экран, что нас будто не слышала.
У меня мелькнула жуткая мысль. Она и Бартоломе, застрявший в двенадцатилетнем возрасте, были в подземелье, когда по всем ударил ardeur. Что с ними сталось?
— Валентина! — позвала я.
Она заметно вздрогнула, нажала какие-то клавиши. Экран замигал, по нему поплыли зверушки из мультиков. Валентина задвигала мышкой, будто сосредоточенная на детской игре. Может, игра ей и правда нравилась, но что бы там она ни делала секунду назад, это не был экран из мультиков. Пять лет ей только с виду, на самом деле она старше Жан-Клода. И она, и Бартоломе — двое из самых старых вампиров Сент-Луиса. Они заключены в телах детей, но они не дети.
Она оглянулась, улыбаясь. Сосредоточенность, которая была у нее на лице, когда мы вошли, исчезла. Ко мне обратилось идеальное лицо пятилетней девочки. Валентина умела наполнять глаза светом наивности, но это была ложь. Вампиром она стала, будучи слишком мала для секса, но у нее были некоторые взрослые побуждения, и они трансформировались в связанные с болью. Она стала садисткой и несколько веков была профессиональным палачом — одновременно и призвание, и хобби. Интересно, во что у нее транслировался ardeur.
Она сладко мне улыбнулась:
— Анита, поиграешь со мной в игру?
— Прости, у меня тут полицейская работа.
Она надула губки:
— Никто никогда не хочет со мной играть.
Я не хотела задавать этот вопрос, но сама мысль о том, что я о ней забыла во всем этом хаосе, заставила спросить:
— Что происходило с тобой и с Бартоломе в эту ночь?
Она скрестила руки на детской груди и еще сильнее надулась:
— Он меня запер в гробу на несколько часов.
Я выдохнула, только сейчас заметив, что задержала дыхание, постаралась только не выражать облегчение слишком явно. Но она заметила — несколько веков она училась понимать взрослых и ими манипулировать.
— Мне очень жаль, — сказала я.
— Неправду говоришь.
— Я не о том жалею, что тебя заперли, когда нас всех поразил ardeur. Не о том.
— А вот при дворе Белль Морт, когда спускали ardeur с цепи, мне давали кого-нибудь поиграть, пока у остальных был секс.
Я заморгала, не очень понимая, о чем речь.
— Она не игру имеет в виду, Анита, — пояснил Дамиан.
Я обернулась к нему:
— А что она имеет в виду?
— Ей выделяли кого-нибудь для пытки в уединенном месте, где никто не мог потревожить ни ее, ни ее жертву.
— Я думала, ты только раз был при ее дворе.
— Одного раза хватило, — ответил он.
Он смотрел на маленькую вампиршу, и даже за чернотой глаз и той непроницаемостью, что свойственна очень старым вампирам, что-то угадывалось.
— Ты не был ее жертвой, — сказала я.
— Нет, я не был.
—А его друг был, — вставила Валентина. — Я слыхала, что ваш мастер его потом выставил на солнце и сжег.
Дамиан рядом со мной напрягся, и я тронула его за руку. Смерть его лучшего друга и брата по оружию была для него среди самых кошмарных воспоминаний.
— Нам нужна эта комната, Валентина.
Она спрыгнула с кресла, раздув юбки розового платья. Подошла к нам; вечную красоту лица обрамляли темные локоны. Остановилась, глядя вверх на Дамиана.
— Мне твой друг нравился. Убить его таким образом — зряшная трата материала. Я бы его предпочла оставить.
Дамиан стиснул мне руку.
— А что делал Бартоломе, когда запер тебя в гробу?
Она всмотрелась в меня, прищурившись:
— Отчего у тебя глаза такие темные?
— Новая сила, — ответила я.
Либо ответ ее устроил, либо было не интересно.
— Бартоломе сделал то, что всегда делает. Пошел и нашел себе женщину. — Она возвела глаза к потолку, что было более отроческим жестом, чем все предыдущее представление. — Он сейчас с ней, она от него без ума.
— Кто это? — спросила я.
— Не знаю я, как ее зовут, и не интересуюсь. Она со мной играть не хочет. — Она ручкой схватила Никки за палец. — И ты больше не хочешь со мной играть.
— А потому что ты жульничаешь, — ответил он.
— А могли бы так хорошо позабавиться, — настаивала она, таща его за руку и немножко дергая в стороны, как делают дети.
— Я что-то не поняла? — спросила я.
— Ты знала правила, и ты их нарушила.
Он держал ее за плечо так, чтобы она не могла выпустить его руку, не упав.
Она топнула ножкой, подбоченившись. Это могло быть до умиления смешно, если бы глаза не залило карим пламенем — как бывает у вампиров, когда на них нахлынет сила и они потеряют самообладание.
— Очень много есть оборотней, которых радует боль. Ты бы мог мне помочь ее причинять.
— Их радует боль, когда приносит удовольствие, а тебе этого мало. Тебе надо, чтобы они страдали, иначе ты не удовлетворишься.
Я перевела взгляд с одного на другую. Наверное, что-то было написано у меня на лице, потому что она сказала:
— Знала бы я, что ты мамочке не разболтал, я бы вообще ничего не говорила.
— Теперь мне придется ей сказать, — ответил
— Расскажите-ка, в чем тут дело, — велела я.
— Ты знаешь, что она была палачом у Белль Морт, — сказал Никки.
— Знаю.
— Она выяснила, что я, пока сюда не попал, был допросчиком. И хотела сравнить опыт.
— «Допросчик» — эвфемизм для палача?
— Да, но для меня это было прежде всего работой. А для маленькой В. это страсть. Единственная ее страсть.
По этим словам стало ясно, что он ее понимал куда лучше многих других. Ее истинную изломанность.
— Да, — сказала я.
— Она хотела, чтобы я ей помог соблазнить каких-нибудь оборотней на бондаж, чтобы она с ними поиграла.
Но ее представления об игре таковы, что даже последняя мазохистская шлюха не получит удовольствия.
— Они выздоравливают, Никки. Если не использовать серебра—выздоравливают, — сказала она, все еще держа ручки скрещенными. Обиженное личико маленькой девочки.
— Когда она поняла, что я не буду ей помогать заманивать оборотней на пытку, она попыталась замылить мне мозги.
— Я так понимаю, контролировать тебя у нее не получилось?
— В нем слишком много от тебя, — сказала она и снова топнула ножкой. — В его разуме ни для кого другого уже нет места, как и у большинства из них. Ты как Белль Морт, Анита. Ты их так заполняешь, что они думают только о тебе, но она мне их давала, если они ее ослушались или вызвали ее гнев. Там веселее было.
— Я тебя не заставляла здесь оставаться.
— Нет, но мы должны были помочь Стивену и Грегори. Искупить, что мы их испугали.
Надутая гримаска сменилась серьезным выражением. Они с Бартоломе пытались взять кровь у этих близнецов, но в линии Белль питание всегда есть род секса, и мысль о том, чтобы питать вампира-дитя, вызывала у Стивена и Грегори ужас. Слишком это напоминало их прошлое, когда их насиловал собственный отец. Когда выяснилось, что близнецы их так боятся, маленькие вампиры перестали их мучить и остались в Сент-Луисе, чтобы как-то загладить свою вину. Это продолжается уже два года, но дети-вампиры все еще пытаются найти способ очистить свою честь перед братьями. Теперь, конечно, они не могли бы вернуться ко двору Белль, потому что она сама сбежала со своим двором.
— Если бы ты нам просто позволила убить их отца, — сказала она.
— Психотерапевт Стивена говорит, что он должен самостоятельно разобраться с отцом. Если вы его убьете, это может нанести еще худшую травму.
— Я знаю, — вздохнула она, — и получается, что мы тут застряли. Но у Бартоломе хотя бы есть любовница, а у меня ничего.
— Я не знаю, что тебе сказать, Валентина. Но отдавать тебе жертвы на пытку я не могу.
— Можешь, но не хочешь, — возразила она, взметнула в воздух ручки жестом куда как не подходящим ей по росту и затопала к двери. Руки у нее были маловаты для дверной ручки, но отворила она дверь так, что та в стену впечаталась.
— Никки, выясни, что она скрывает на компьютере.
Он подошел и начал нажимать клавиши. По экрану плавала мультяшная овца.
Дамиан обнял меня, зарылся лицом в волосы. Я обняла его в ответ, прижавшись лицом к его груди. Никки тихо присвистнул. Я обернулась в руках Дамиана, чтобы видеть экран.
— Что это? — спросила я.
— Продолжай смотреть, глаза сами сложат картинку.
Дамиан поставил руку мне перед лицом, чтобы я не видела.
— И потом уже никогда не смогут ее забыть.
— Дамиан, убери руку.
— Я должен это сделать, потому что ты приказала, но не смотри, Анита.
Он убрал руку, и я посмотрела.
Никки был прав. В конце концов мозг это увидел. И Дамиан был прав. Изображение было из тех, что, раз увидев, запомнишь. Я видала расчлененные тела, но это было омерзительно даже по моим меркам.
— У нее файл с такими штуками? — спросила я.
Он еще постучал по клавишам и начал открывать файлы — все картинки были этого рода. Изображения настоящих жертв войны, попавшие в сеть фотографии с места преступления, кадры бондажа, но только такие, что понравились бы серийному убийце. Кадр за кадром мелькали на экране.
— Все такое, — объявил Никки. — Даже у меня есть что-то другое: женщины, оружие, мультики. А тут — только это.
— Тебе следует ее убить, — сказал Дамиан.
Мы оба стояли за спиной у Никки, глядя на экран. Я заметила, что глаза у Дамиана снова стали зелеными. Мои, судя по ощущениям, тоже вернулись к норме.
— Она ничего не сделала, чтобы заслужить смертную казнь, Дамиан.
— Я же не сказал, что ее надо казнить. Я сказал — убей ее. Младенцы-вампиры всегда кончают безумием, Анита. Никого не знаю такого молодого, как она, кого не пришлось бы усыплять.
— Усыплять? Ты о ней как о бешеной собаке. Она не животное.
Он показал на экран:
— Животное, Анита. Выглядит, как дитя, но в голове у нее вот это. И больше ничего. В конце концов она найдет способ вытащить это изнутри наружу, и тогда кто-то пострадает.
— Я люблю маленькую В., но он прав, Анита. То, что она так долго сдерживается, впечатляет, но давление в ней растет. И в конце концов она не сможет с собой справиться.
— Так ты согласен с Дамианом, что ее надо убить?
Он кивнул:
— Можно сделать это сейчас, а можно, когда она кого-нибудь порежет, но в конце концов кто-то из нас должен будет это сделать. Она мне говорила, что она хочет делать с жертвами, и можешь мне поверить, она не шутит. Я думаю, чем дольше она не удовлетворяет свою потребность по мелочам, тем сильнее потребность растет, тем более крупные нужны будут действия, чтобы залить эту... кровавую похоть.