— Что я пропустила? — спросила я. Ричард только смотрел на вампира, и я тоже повернулась к Жан-Клоду. Секунду подумала и сказала: — Любовник Смерти не питается сексом.
— Ты видела Иветту, она была его миньоном, — напомнил Жан-Клод.
— Она была садисткой и очень любила начинать гнить как раз во время секса.
Он кивнул:
— Она хотела так поступить с Джейсоном, потому что он этого боится.
— Но ты ей не дал. Мы не дали. Мы защитили его от нее.
Он наконец посмотрел на меня, и лицо его было пустым. Не чарующим, а просто пустым.
— Когда я вернулся к Белль спасать Ашера, она на время перестала меня защищать от чего бы то ни было.
Я уставилась на него, понимая, что мои мысли можно прочесть у меня на лице.
— Она тебя отдала...
— Да. Не то чтобы он любит секс, но он вполне функционирует, а страх его радует.
Я подошла к нему на цыпочках, обняла за плечи, притянула к себе его голову. В этот момент мне наплевать было, что у него там на волосах засохло сбоку. Ничего, что мы делали, не было так ужасно, как то, что он перенес.
— Мне тебя очень жаль, — сказала я шепотом.
Тут нас обняли другие руки, сперва робко, а потом Ричард прижал нас к себе:
— Я не рад тому, что сейчас случилось, и это мне напоминает о том, почему я от вас держался подальше, но ничего из того, что делали мы, в том числе сегодня, не сравнится с тем, что ты сейчас вспомнил, а я увидел только тени воспоминаний. — Ричард поднял голову, и я посмотрела ему в лицо. — Худшее, что с тобой случалось — это было, как правило, то, что делал с тобой совет?
— В основном, — ответил он тихо.
— И сейчас они хотят захватить нас всех, — сказал Ричард.
— Похоже на то.
— Нет, — сказал Ричард. — Любой ценой — нет.
Жан-Клод посмотрел на него. Лица их были сдвинуты вплотную, и я вспомнила их поцелуй — не внутренней памятью, а просто памятью.
— Ты не знаешь, чего может потребовать битва с ними, Ричард.
— Пусть ты иногда хитроумный сукин сын, но ты наш хитроумный сукин сын.
Жан-Клод в ответ на это улыбнулся:
— Такой лестью можно мужчине голову вскружить, mon lupe.
Ричард тоже улыбнулся, но глаза у него остались серьезными.
— Морт д'Амур — зло, Жан-Клод. Я его ощутил в голове, почувствовал, что он хочет заставить нас расправиться с Ноэлем, а после этого его уже было бы не остановить. Он бы заставил нас убивать друг друга, питаясь каждой смертью.
— Таков был его план, — ответил Жан-Клод.
— Так секс не хуже этого.
— Как мы можем не подпустить их к себе? — спросила я.
— Это мы можем, я думаю, но меня тревожит наша бедная страна. Есть мастера городов и послабее, ma petite. Я с беспокойством думаю, как они пережили эту ночь.
— В том смысле, что когда мы оказались ему не по зубам, он пошел охотиться на другую дичь?
— Матери нужны мы, но у него есть дети его линии, властвующие в других городах. Не очень много, но есть, и больше в Европе.
— Ты хочешь защитить от совета вампиров всю территорию Соединенных Штатов?
— Если сможем — oui.
Мы с Ричардом переглянулись и снова уставились на Жан-Клода. Красавец вампир, щеголь и франт, стоял голый, измазанный черте чем, как жертва из сериала «Расследование на месте». То, что он — мы — воображаем, будто можем оградить всю территорию США от самых сильных вампиров Европы, могло бы показаться бравадой, но мы уже троих прогнали, плюс еще то, что осталось от Тьмы.
Мы снова посмотрели в карие глаза друг друга и повернулись к темно-синим глазам Жан-Клода.
— Запиши меня в команду, — сказала я.
— Что будем делать? — спросил Ричард.
— Пока что мы освободили от влияния Матери Белль, так что им остались только смерть, террор и насилие. Если мы попытаемся отвечать им их же оружием, то проиграем.
— Ты хочешь сказать, что надо заниматься любовью, а не войной? — спросила я.
Он кивнул.
— Я бы предпочла их убить. Но тогда Тьма просто перескочит в другое тело, так ведь?
— Боюсь, что так.
— Мы действительно можем не пустить ее в США? — спросил Ричард.
— Если другие мастера городов этого желают, то шанс есть.
— А отчего бы им этого не хотеть? — спросила я.
— Они захотят, ma petite, но им не понравится мой план.
— Почему? — спросил Ричард.
— Он потребует от них сильно ограничить свою автономию и создать в Америке иерархию, более похожую на европейскую.
— А чем это поможет? — спросил Ричард.
— Им не только от политической автономии придется отказаться? — спросила я.
— Non. Им придется передать нам часть своей силы.
— Ты говоришь о создании в Америке совета с тобой во главе, — понял Ричард.
Жан-Клод кивнул.
— Не пожелают ли некоторые члены совета нас убить, если узнают, что мы такое задумали? — спросила я.
— Они в любом случае хотят нас убить, ma petite, неужто ты еще не поняла? — Он смотрел на нас, и я видела то, что не часто вижу в его глазах: страх. — Если нас нельзя завоевать, значит, надо уничтожить.
— Из страха, что мы действительно сделаем именно то, что ты собираешься, — уточнил Ричард.
Жан-Клод снова кивнул.
— Это будет гонка — сумеют ли они нас убить до того, как мы наберем достаточно силы, — сказала я.
— Да, — ответил Жан-Клод.
— Мастера других городов не захотят добровольно делиться с тобой властью, — сказала я. — Если они еще не почувствовали силу совета, то тебе они не поверят. Решат, что это повод их ослабить.
— Exactment, — ответил он.
— Некоторые будут драться, чтобы не отдать тебе власть, — сказал Ричард.
— Некоторые — да.
— Мы собираемся начать вампирскую гражданскую войну? — спросила я.
— Non, ma petite. Несогласные, оказавшись между нами и нашими союзниками, не смогут организовать такую мощную оборону, да и сплотиться не смогут. Большинство будут жить или умирать на своих территориях.
— Ты собираешься заставить их отдать власть, даже если они откажутся?
— Чтобы не дать Морт д'Амуру и Матери Всей Тьмы захватить эту страну? О да!
— Это тебя превратит во всеобщего врага, — сказал Ричард.
— Я это понимаю.
— Ты рассчитываешь на нас, чтобы метафизически изнасиловать нежелающих мастеров?
— Если будет необходимо.
— Не для того ли мы деремся, чтобы не дать совету этого сделать? — спросил Ричард.
— Да, но мы это будет делать не ради зла.
— То есть им придется нам поверить, что мы желаем добра?
— Нет, — ответил Жан-Клод. — Им придется делать то, что я им говорю.
— Если творить зло ради добрых намерений, оно не станет добром, — сказала я.
— Ты хочешь, чтобы Марми Нуар завладела другими мастерами этой страны?
— Сам знаешь, что нет.
— Что для одного зло, для другого — необходимость, ma petite. Мы должны быть беспощадны, как ты в свои лучшие моменты, и убедительны, как в свои лучшие моменты — я.
— А что делать мне? — спросил Ричард.
— Будь честен с собой и с нами. Помоги нам не стать монстрами — которыми, как опасаются многие мастера Америки, мы уже стали.
Ричард протянул руку, и Жан-Клод после колебания взял ее. Я положила свою сверху, и только одна мысль у меня была в этот момент: «Значит, вот так начинаются революции? » Не с прокламаций или бунта, но собираются двое-трое где-то и соединяют руки для какой-то цели. Мы пытаемся спасти свою страну. Я готова была ручаться, что мастера других городов не поверят, будто мы спасаем кого-то, кроме себя, и патриотами нас не назовут. А вот суками гребанными — вполне могут.
Глава девятнадцатая
Гостевая ванная была вся очень белая, модерновая и голая, но я стояла на белых плитках душа, и мне было все равно. Лилась горячая вода, и это было и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что она помогала распарить мышцы, окостеневшие от нескольких часов на холодных камнях пола, плохо — потому что болели все царапины и ушибы. Из видимых ран были только следы укусов, но по ощущениям должны были быть еще и синяки все-таки. Или нет. Может быть, быстрое исцеление их скрыло, как вампирские укусы скрывает. Кровоподтеки — это просто лопнувшие капилляры под кожей, так что такие ли у меня мощные синяки, как бывали до всех вампирских меток? Я стояла под горячим душем и не могла припомнить.
Почему-то это меня беспокоило — что я не могу вспомнить, какие бывали у меня раньше синяки. Глупо, но правда.
Я почувствовала, как по коже струится сила. Вода вдруг стала слишком горячей, я ее привернула, чтобы пошла холодная. Жар был не в воде — от силы. Я по вкусу поняла, кто это, — Хэвен. Моя львица уставилась на меня, и я увидела, как она подняла морду от озерца, из которого пила. Как будто, раз мое тело находится в воде, то и львица мне тоже видится у воды. Это странное двойное зрение заставило меня протянуть руку — она коснулась гладкой плитки, и это привело меня в чувство. Я в душе. Я человек. Я не львица, пьющая из лужи посреди выжженной саванны. Блин, мир львов будто был более натуральным, чем реальный мир, и это сделал не Хэвен, это львы, и исцеление, которое мы выполнили с ними. Что-то сделало мою львицу более «реальной».
Она издала низкий грудной рев. Нам он уже нравился не так сильно, как раньше. Но «нравится» и «хотим» — вещи разные. Его сила теплой рукой гладила меня по обнаженной коже, и все холодные души мира не могли сделать эту силу не восхитительной. Практически любой другой мужчина моей жизни постучал бы, но тут я услышала, как дергается ручка двери. Он хотел просто войти, но я дверь заперла. Старые привычки долго держатся.
Он позвал с той стороны:
— Анита, это я, Хэвен! Открой!
Одна из причин, по которым я в душе была одна, состояла в том, что, когда очнулись Натэниел, Мика и Дамиан, я не знала, с кем из них идти в душ, так что в порядке какой-то честности пошла одна. Сейчас это казалось не слишком удачным решением. Не думала я, что Хэвен проснется так скоро. А могла догадаться, ощутив вчера его силу. Вот блин.
— Открой, Анита!
— Сейчас волосы промою и закончу. Дай мне минуту, потом я тебе освобожу душ.
— Можем помыться вместе.
Мне предложение не показалось заманчивым.
В рекордный срок прополоскав волосы, я выключила воду. Тишина казалась громче, чем должна была быть. Я схватила белое мягкое полотенце, обернула им волосы, другим стала вытираться сама. Мне действительно хотелось одеться, и я мысленно дала себе пинка, что не нашла свое оружие в гостиной, но там был жуткий бардак. Столько нас было вооруженных, что кобуры и пистолеты валялись посреди бесчувственных тел, как призы для героя компьютерной игры.
Дверь дрогнула — он прислонился к ней.
— Я так понимаю, ты не хочешь вместе.
— Честно говоря, нет.
Я уже достаточно вытерлась и потянулась за одеждой, которую сложила на краю умывальника, и снова выругала себя, что одежду взяла, а запасное оружие — нет. Я боюсь Хэвена? Вообще-то нет, но я меньше его и не столь сильна. Между «бояться» и «остерегаться» есть разница. По крайней мере так я себе говорила, влезая, еще не досохнув, в белье и джинсы.
В голове у меня звучало предупреждение Огги: надо сделать Хэвена своим львом. Сделать его своим, как своим для меня стал Мика, но заставит ли это его вести себя прилично? Мне трудно было представить себе Хэвена таким же рассудительным, как мой Нимир-Радж. С Микой все лучше, проще. С Хэвеном — строго наоборот. И если он будет метафизически сильнее ко мне привязан, это ничего не изменит. Можно бы привязать так, как Никки, и тогда он станет моим в том смысле, который не даст ему фордыбачить. Но я считала, что сделанное мною с Никки — зло.
Хэвен считал себя моим королем, но король у меня в жизни уже есть. Хэвен потяжелее Мики фунтов на сто и в кулачной драке победил бы, но завоевать девушку—это не всегда делается кулаками.
Я подумала о том, что сделал он с Ноэлем и Тревисом. Подумала о том, что пытался он сделать с Натэниелом и Микой после того, как ночевал у меня дома, или в какую-то ночь, когда мы все были здесь. Подумала, что когда била его вчера ножом, метила насмерть — решила, что он слишком опасен, чтобы ограничиться ранением. Кажется, не надо бы с ним спать, раз я так считаю. Но секс — единственный для меня способ его контролировать. Единственный мой козырь в метафизической игре за власть. Вот тут и вертись.
— Если бы я хотел войти, мог бы просто высадить дверь, — сказал он.
Я надела лифчик, повернула его, чтобы застегнуть крючки, повернула обратно и продела руки в бретельки.
— Ага, я тоже. Внутренние двери, на силу они не рассчитаны.
Он так шлепнул по двери, что она задребезжала:
— Ты мне даже этого не хочешь дать?
Я уже успела надеть футболку. Только сапоги зашнуровать, и я одета.
— Не понимаю, о чем ты.
Он еще раз хлопнул по двери, и на этот раз я почувствовала, что он уходит. На миг я подумала, не хочет ли он высадить дверь, но нет. Было тихо. Как говорят в старом кино — слишком тихо.
Я могла бы подумать, что он ушел, но ощущала его за дверью. Ощущала как гудящую в воздухе энергию. Он не ушел, придется разговаривать. И никакой приятной темы для разговора у меня не придумывалось.
Блин и еще раз блин!..
Глава двадцатая
К тому времени, как я вышла из ванной, его энергия несколько успокоилась. Он сидел на краю кровати, ближайшей к двери, причесав синие шипы волос, но без геля шипы рассыпались, и стало видно, что в волосах есть естественный косой пробор. Слишком длинные были волосы, чтобы хорошо видеть, но он был. Плечи он ссутулил, потому что сидел на краю, но когда выпрямился, я увидела, что он свой пистолет в кобуре нашел, и оружие лежит рядом с ним на кровати. Нехорошо. Хотя ему, чтобы со мной справиться, пистолет не нужен.
— Ты мне никогда не простишь, что я так отделал твоих любимчиков львов? — спросил он.
— Ты имеешь в виду, что избил их до смерти?
— Да, это.
Голос у него был усталый.
— Ты мне когда-то говорил, будто думаешь: «А что подумает обо мне Анита, если я сделаю то или это?» Ты волновался, что из-за плохих поступков я буду о тебе думать хуже. И какой же ты ждал от меня реакции на то, что сделал ты с Тревисом и Ноэлем?
— Не знаю.
— Ты думал, что я буду довольна?
— Я злился. И далеко вперед не загадывал. Просто хотел тебе сделать больно, Анита, так, как было больно мне. Вот я и обработал тех, кто тебе небезразличен.
— Ага, и это сильно улучшило ситуацию, — сказала я и почувствовала, как разгорается во мне первый жар гнева. Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула. У меня было право злиться, но я не знала, что сделает моя львица, если я разозлюсь на Хэвена. Других зверей, чтобы ее отвлечь, с нами сейчас не было. А уж чего я точно не хотела — это прямо сейчас становиться настоящим оборотнем.
— Ты меня заставляешь звереть, Анита.
— Ничего я тебя не заставляю, Хэвен. Ты сам решил сорваться на других. Решил это сделать мне назло и потому чуть не убил Ноэля. А срываться на непричастных — это действия бандита, а не командира. Короли владеют своим гневом, а не он ими.
— Ты вчера почувствовала между нами силу, Анита. Ты знаешь, что в этом городе я самый сильный лев.
— Дело не всегда в том, кто самый сильный, Хэвен.
— Так в чем же дело?
— В самообладании.
— Это как? Как у твоего мягкосердечного Ульфрика?
— Ричард сегодня встал вместе с нами.
— И всего лишь за это ты все ему простила? Вся херня, что он наворотил, заглажена одной попыткой?
— Я начисляю очки за попытку.
— Ты его простила, потому что любишь его.
— Не знаю, люблю ли я Ричарда, но когда-то любила.
— А меня — никогда?
На это я не знала, что ответить, и промолчала слишком долго, так что он сам сказал:
— Отсутствие ответа — тоже ответ.
— Мне выразить сожаление? — спросила я.
— Зря ты мне дала убить прежнего Рекса, Анита. И зря позволила сюда переехать.
Я на него посмотрела, на эту мужскую гордость, уязвленную и грустную, и сказала единственное, что мне осталось: правду.
— Да, ты прав. Не надо было.
Он поднял голову при этих словах. На лице у него выразилось удивление, и оно стало более естественным. До меня дошло, что почти все время он носит маску «мне на все наплевать», а сейчас этой маски не было — было искреннее страдание, и у меня сердце сжалось.
— Ты вообще когда-нибудь меня хотела? — спросил он.
— Да.
— Но сейчас не хочешь.
— Прямо сейчас — нет.
— А почему? — спросил он, глядя невероятно злыми глазами.
Я перестала продвигаться вперед.
— А ничего не поменялось, что ли? Прилив силы в эту ночь, появление вампира такого страшного, какие за нами еще не охотились, — это ничего для тебя не значит?
— А что мне за дело? — спросил он, сжимая крупные руки в кулаки.
— То, что ты — один из вождей в этом городе. Ты — Рекс, царь, ты не можешь быть равнодушным к тем, кто может обидеть или уничтожить твоих львов.
— Плевать мне на львов. На все плевать, кроме тебя. Я ради тебя пытался хорошо себя вести. Пытался быть таким мужчиной, какой тебе нужен, но какой бы я ни был хороший, тебе все было мало. Ничего я не могу сделать, чтобы больше значить в твоей жизни.
— Можешь, но не сделаешь.
— Что именно, скажи? Что меня передвинет вверх в твоем списке?
— Не быть собственником, — ответила я.
Он посмотрел злобно, и горячая трепещущая энергия загудела тоном выше, ощущаясь как напирающая волна. Дышать стало трудно.
Хэвен встал, дыша жаром как летний асфальт. Воздух вокруг него заклубился.
— Я — Рекс, и делиться я не буду, потому что мне этого не надо. Прайд мой, я правлю им так, как считаю нужным править, и свою Регину ни с кем делить не буду.
— Найди тогда себе покорную львицу, заведи с ней семью и будешь единоличным хозяином своего царства. Со мной не получится.
Он резко засмеялся.
— Я думал, что я — дар божий для любой женщины, пока не попал в Сент-Луис, к тебе. Но, значит, я и близко не так хорош, как полагал, иначе ты не могла бы вышибить меня из своей постели почти на год.
— Ты бросился с ножом на Натэниела и Мику, Хэвен. Чего ты ожидал от меня?
— Я хотел внести ясность.
— И какова же она?
— Такова, что я могу каждого из них одной левой. Ты знаешь, что я мог бы всех вас троих положить, но не хотел тебя трогать.
— Я знаю, что ты стал драться не так жестко, когда в драку включилась я. Я это оценила, но хорошо бы и ты оценил, что я не достала пистолет и не пристрелила тебя, когда ты стал резать людей, которых я люблю.
— Они не люди, Анита. Они — оборотни, а у нас, если ты не можешь поставить на своем в драке, ты не вожак, не победитель, и трахать королеву тебе не дают.
— Отчего же тогда все прочие вожаки прислушиваются к Мике?
Я теперь тоже разозлилась — или была раздражена до такой степени, когда уже ничего другого не можешь сказать, кроме правды.
У него руки сжались в кулаки.
— А не надо бы.
— Но прислушиваются. Почему, Хэвен?
Вся энергия, вся жажда боя будто сразу его оставили, он сел на кровать.
— Потому что все, чему меня учили — что значит быть мужчиной и что значит быть львом — здесь не действует. Рафаэль со своими крысами мог бы твоих леопардов на завтрак схарчить, но склоняется перед Микой и перед тобой. Черт побери, все вожаки пробиваются наверх с боем, кроме Мики.
— Кто тебе рассказал, как Мика стал предводителем леопардов?
— Мерль, который был вожаком до Мики. Он побольше меня и дерется он без правил. К нему я бы в бою спиной не повернулся.
В устах Хэвена это была высокая похвала.
— Мерль здорово умеет драться, но ему куда больше нравилась возможность вернуться к нормальной работе, чем быть бойцом у нового Нимир-Раджа, — сказала я.
— Ага, любит работать с мотоциклами.
— С «Харлеями». Он всегда напоминает, что он механик «Харлея».
Хэвен слегка улыбнулся.
— Ага. — Улыбка исчезла. Он посмотрел на меня: — Оборотни из группы, которую привел в Сент-Луис Химера, все еще о нем говорят. Я плохой человек, Анита, и я много делал плохого, но про такое, что делал он, я даже не слыхал.
— Сумасшедший и злой он был.
— И ты лично его убила и всех спасла.
Я пожала плечами:
— Кто-то же должен был.
— Да, но мало кто смог бы.
Он смотрел на меня так, будто ни разу в жизни не видел, что совсем не так. Много раз бывало.
— Чего уставился? — спросила я.
— Я сильно злился на Мику, потому что не мог понять, с чего это все идут за ним. Это было против всего, что я знал про оборотней, пока мне Мерль не рассказал.
— Мика мне говорил, — ответила я.
Хэвен будто не слышал, будто повторял что-то себе, а не ко мне обращался.
— Химера любил заставить оборотня принять звериный облик и так остаться. Он одного из самых слабых леопардов Мерля хотел надолго обратить в зверя. Иногда у нас слабейшие не могут вернуться потом в человеческий вид — застревают в животной форме. Не как волкочеловек, что Джину обрюхатил, но полностью животное. Не может ничего ни сказать, ни написать, бессловесный зверь. Я это видел дважды. Видно, как он сходит с ума. Через какое-то время наступает полный срыв, и приходится их убивать, чтобы никого не покусали.
— Я думала, только Химера так поступал, — сказала я.
Он покачал головой:
— Нет, не только. Но другие предводители, которых я знал, делали такие вещи в наказание. А Химера, если верить Мерлю, нет. Просто чтобы оттоптаться. Он предложил, чтобы Мерль принял наказание за другого леопарда. Стал позорить его перед ними всеми, потому что Мерль себя не предложил. Предложил Мика. Он вызвался принять наказание, которого не заслужил.
Я знала. Мика рассказал про это мне и Натэниелу в ту самую ночь, пока мы его обнимали, а он переживал этот эпизод снова. Но еще он говорил нам, как испугался, когда стал уходить от него человеческий разум. Когда мы слушали его, было куда страшнее.
— Я знаю этот случай.
Хэвен посмотрел на меня. Глаза его были полны какого-то чувства, которое я не распознала.
— Но ты не понимаешь, чем он рисковал, Анита. Мика не знал, не продержит ли его Химера в образе леопарда так долго, что он никогда не станет снова человеком. Он рискнул всем — ради слабейшего из своих леопардов. — Он снова опустил глаза к сцепленным пальцам. — Когда он вернулся с глазами, навсегда леопардовыми, Мерль отрекся от места, уступил прайд Мике, и все прочие, кто был с Химерой, увидели в нем вожака. Народ Химеры ты поделила после его смерти, разослала кого куда по группам зверей Сент-Луиса. Они уже шли за Микой и идут до сих пор.
— Я не думала об этом в таких терминах, но ты прав, я думаю. Однако Рафаэль и вождь лебедей Рис не пошли бы за ним, если бы он того не стоил — они не входили в группу Химеры. Одной храбрости и самопожертвования им было бы мало.
— Нет, Мика — отличный лидер в общепринятом смысле. Он хорошо принимает решения и отлично разбирается в людской политике.
Он говорил очень разумно, и это внушало надежду.
— Да, это так.
— Я совсем не такой хороший человек, Анита.
— Таких вообще мало, — ответила я.
— В постели он так же хорош?
— Что?
— Он лучше, чем я?
Я просто заморгала.
— Хэвен, не надо.
— Он лучше?
— Хэвен...
— Лучше или нет?! — заорал он.
Мне так не хотелось этого делать, но...
— Да.
— Потому что у него больше.
— Не в размере дело. Не настолько больше, чем у тебя. Дело в том, что он слушает. Когда я тебя прошу что-то поменять, ты реагируешь так, будто я тебя критикую. А это не так. Просто иногда мне хочется нежнее, иногда грубее. Не хочется каждый раз одного и того же.
— Я никогда не был с женщиной, которая столько разного хочет в постели.
Я пожала плечами:
— Секс — мое единственное хобби. По крайней мере друзья мне так говорят.
— Не хобби это у тебя, Анита, а страсть. Ты любишь секс, любишь по-настоящему, больше, чем любая женщина, с которой мне приходилось бывать. Вспоминая, я теперь вижу, сколько стриптизерш и прочих женщин со мной притворялись, как притворяются на сцене. Они все от меня чего-то хотели: заплатить за квартиру, купить им платье или колье, а ты от меня ничего не хочешь. Ничего я не могу купить тебе, что ты не могла бы купить сама.
— Не в том дело, Хэвен.
— Жан-Клод тебе каждую неделю посылает розы. {
— Я тоже ему покупаю подарки.
— Ты почти всем своим мужчинам даришь цветы, украшения. Ведешь себя в любви как парень.
Я подумала об этом и снова пожала плечами:
— Наверное, не знаю. Никогда не понимала, почему все подарки должны быть в одну сторону.
— Ты не даешь мужику быть мужиком, Анита. Лишаешь нас этого.
— Я даже не понимаю, что это значит, — сказала я совершенно искренне.
— Я могу смириться с другими мужчинами, но не с другими львами, Анита. Ты понимаешь, каким слабаком я предстаю перед другими самцами? Черт с ним, когда ты трахаешься с Пейном, но Тревис с Ноэлем?
Он встал, и его сила плеснула по комнате, будто кто-то вывернул рычаг термостата на максимум.
— Вчера я с Ноэлем была первый раз, Хэвен, клянусь.
— Не верю.
— Ты должен бы уметь отличать ложь от правды.
Он замотал головой:
— Не получается. Меня слепит собственная злость.
— Единственный лев, кроме тебя, с которым я сплю, — это Никки.
— Отчего ты не дашь нам подраться? Боишься, что я его убью?
— Боюсь, что один из вас убьет другого, а вина будет моя.
— Мы не люди, мы львы, Анита. И ты должна позволить нам быть львами.
— Что это значит?
— Это значит, что у любого прайда только один Рекс и только одна Регина. Нельзя держать у себя одновременно Ника и меня. Нельзя давать слабейшему льву моего прайда, а мне не давать совсем.
Я бросила попытки убедить, что не трогала до этой ночи ни Тревиса, ни Ноэля. Давно уже я поняла, что почти невозможно доказать, будто ты чего-то не делала, особенно если твой собеседник убежден в обратном. Невиновен, пока не доказана вина, — это в судах действует, и даже там присяжные бывают предубеждены. Все мы судим.
— Что нужно, чтобы я снова оказался в твоей постели?
Слишком быстрой для меня была смена темы.
— Я думала, мы в ссоре.
— Да, но ты не занимаешься сексом для примирения. Если ты на кого-то злишься, то продолжаешь злиться. Все, что я знаю о женщинах и о том, как с ними обращаться, с тобой не работает. Так скажи мне, что будет работать. Как завоевать этот приз.
Я набрала очень много воздуху и выпустила его очень медленно.
— Дело не в завоевании, Хэвен. Я не приз, который надо выиграть. Я не принцесса, которую надо спасать от дракона. Я сама себе принц и сама убиваю своих драконов. И тебе надо с этим примириться.
— Я это понял в тот день, когда ты сражалась против меня рядом с другими. И вчера ночью, когда ты ударила меня серебряным клинком. Если бы вы с Жан-Клодом не выпустили столько энергии наружу, болело бы до сих пор. — Он всмотрелся мне в лицо, и такая была боль в его взгляде, что мне хотелось отвернуться, хотя я этого не сделала. Если он может такое переживать, я могу смотреть, не отворачиваясь. — И ты правда готова была меня убить вчера, чтобы сохранить жизнь Ноэлю?
— Мы должны защищать тех, кто слабее нас.
— Это значит «да»? Убила бы?
— Ладно, да.
— Он лучше в постели, чем я?
— Еще в последний раз повторю: не знаю. Не былому меня с ним сношения до вчерашней ночи, так что все равно не знаю. Вряд ли он настолько хорош — слишком зеленый. Я предпочитаю мужчин с большим жизненным опытом.
— Я слыхал, у Натэниела опыта достаточно.
— Ты меня хочешь мордой ткнуть в его прошлое?
— Если бы ты была мужиком, я бы тебе сказал, что любовь твоей жизни — проститутка.
— Я знаю, кем он был и как зарабатывал деньги, когда мы познакомились.
— Вот, видишь? Мужик бы разозлился, даже если бы знал. Ты мне не даешь быть мужиком, но и сама в конечном счете им не становишься.
— Ну тебя на хрен с этими разговорами, — сказала я и двинулась к двери. Спиной я не стала поворачиваться, но разговор закончила.
Вдруг Хэвен двинулся ко мне. У меня хватило времени или быстроты почти уклониться от него, но он поймал меня за руку. Я от него отпрянула, становясь в стойку, а он держал меня за запястье. Сила его дрожала у меня на коже, горячий прилив перекрывал глотку и заставил мою львицу поднять темные янтарные глаза. Она зарычала, и рычание вылилось у меня из горла, из губ.
Он закрыл глаза, дрожь пробрала его снизу доверху. Когда глаза открылись, они были янтарными, львиными.
— Дай мне, — сказал он.
Я мотнула головой:
— Нет.
Он чуть сжал пальцы — показывал, насколько он силен.
— Без оружия, без охраны, без друзей. Ты мне не сможешь помешать.
Я ждала, что пульс у меня заскачет, что я испугаюсь. Потому что он, вероятно, был прав. Я буду сопротивляться, но даже в честном бою ничего не будет честного, потому что он меня тяжелее фунтов на сто мышц и нависает надо мной на фут как минимум. Я видела его в драке, и один на один он победит, разве что мне очень, ну очень повезет. Но моя львица опять зарычала — она его не боялась. Почему?
И тут я сообразила.
Перестав вырываться из его руки, я встала спокойно. Он отступил на шаг, будто этого не ждал.