Ричард целовал внутреннюю сторону бедра, поднимаясь выше, все еще глядя мне в лицо, все еще осторожно. Я выдохнула — сама не заметила, что задержала дыхание, — напряжение частично меня отставило, и тогда Ричард тоже позволил себе расслабиться. Он мне улыбнулся, провел ладонями вверх по ногам, лаская их снаружи, завел руки под них, опустил глаза, целуя мне бедро. Вздрогнул, чуть сжав пальцы, но не нарочно.
Вдоль контуров моего тела он смотрел на меня.
— У тебя под платьем ничего нет, — сказал он чуть сдавленным голосом.
Выражение его лица вызвало у меня улыбку—не могла сдержаться. Очень уж он был поражен.
— Нет, — согласилась я.
Он тогда улыбнулся в ответ и опустил голову, больше не пытаясь на меня смотреть. Рядом со мной удовлетворенно шевельнулся Жан-Клод, будто тоже задерживал дыхание, которое ему вообще не нужно.
— Ты и правда боялся, что я все испорчу? — спросила я, повернув голову у него на бедре, чтобы видеть лицо. Оно было приветливо-непроницаемым, но он ответил:
— Да.
Ричард лизнул впадину на бедре и пошел дальше, дальше, дошел до середины. От этого ощущения глаза у меня закрылись, дыхание прервалось.
Жан-Клод у меня под головой шевельнулся — я открыла глаза и посмотрела на него. Он улыбнулся мне и подсунул мне под голову подушку:
— Не могу оставить нашего Ашера без внимания.
Он нагнулся, поцеловал меня и слез с кровати. Это движение привлекло мой взгляд к мужчине, привязанному так близко к нам и почти забытому. Мы с Ашером встретились взглядами, и он смотрел все так же хищно, но с большей злостью. Я забыла о нем, и это было правдой в большей степени, чем нам всем приятно было бы думать.
Все мое внимание сосредоточилось на Ричарде. Он поднял глаза и смотрел мне в лицо, пока меня ласкал. В этих глазах читалась тьма и свирепость — и собственничество, обладание. Ричард владел мной, и это было мужское удовольствие: «Я заставляю ее это делать, я ей приношу наслаждение, из-за меня она издает эти звуки». Все это читалось в его глазах, и он довел меня до грани почти невыносимого удовольствия, от которого выгибалась луком спина и голова зарывалась в подушку, руки скребли, ища, во что бы вцепиться, а ощущение его губ исторгало у меня невнятные выкрики.
А он продолжал ласкать, пока я не рухнула на кровать, обессиленная от наслаждения. Еще раз — и я не могла не вскрикнуть.
— Люблю я это, — сказал он хрипло.
Я заставила себя взглянуть ему в лицо, но мир качался и плыл. Слышались мягкие шлепки плети, и я знала, что это, наверное, Жан-Клод работает с Ашером, но не в силах была повернуть голову и посмотреть. Во время метания в оргазме по кровати, я оказалась сбоку от их груды подушек и не видела Ашера с Жан-Клодом. Едва шевеля языком, я все же смогла спросить:
— Что — это?
— Ты так наслаждаешься сексом, когда наконец себя отпускаешь. И я люблю это видеть.
Его лицо блестело под лампами. Палец вдавился мне в бедра, и это было слишком сильно, потому что я еще не отошла, и меня снова бросило на подушки. Ричард засмеялся тем темным глубоким смехом, каким смеются только мужчины и только в такие моменты. Приятный звук.
Он сильнее вдавил пальцы, развел мне ноги шире. Я вскрикнула, и снова он засмеялся тем же смехом. Сильнее защелкала плеть, послышались протестующие тихие стоны — не мои.
Ричард отпустил мои ноги, вынул руки из-под них. Кровать шевельнулась, и я ждала, что сейчас он придвинется, но он сказал:
— Жан-Клод, поменяемся.
Я уставилась на него. Он стоял на коленях между моими разведенными бедрами вполне готовый. Я протянула руку, приподнявшись с кровати, но он отодвинулся со смехом:
— Дотронешься — и я не смогу ничего сделать, кроме как тебя.
— Делай меня, — произнесла я голосом, сонным еще от оргазма.
Он покачал головой.
— В каком смысле поменяемся, Ричард? — спросил Жан-Клод.
— Я умею работать плетью.
— Я ему дал фору, которая нам нужна, mon ami. И не стану терять набранное даже ради такого заманчивого предложения.
Тут я вылезла из подушек посмотреть, что же там делается. Ашер был все еще связан, но лицо у него обмякло, губы приоткрылись, глаза смотрели в пустоту, не видя. Почти то выражение, которое я пыталась согнать со своего лица. Но еще не оргазм.
Жан-Клод обхватил его сзади рукой. Он все еще был в кожаных штанах, но у Ашера от его близости глаза на лоб закатились. Он долго ждал, пока снова притронется к нему Жан-Клод. По иронии судьбы, сила Ашера заставляла самых его близких и дорогих опасаться уединения с ним, но он однажды чуть не убил меня и чуть не завладел Жан-Клодом таким вот демоническим образом. У нас было право его опасаться, но я, видя его такую реакцию на столь невинное прикосновение Жан-Клода, не могла не подумать, как сильна была его нужда в том, в чем ему отказывали.
— Тут дело не только в боли, Ричард, — сказал Жан-Клод.
— Я знаю. — Ричард передвинулся по кровати на коленях, идеальный, голый, невероятно мужественный, подполз к Ашеру. Наклонился, ухватил его за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза. — Тебе нравилось смотреть, как я ее делал?
— Да, — ответил Ашер едва слышным шепотом.
— У меня есть некоторые воспоминания Жан-Клода. Я знаю, что ты наслаждался, глядя, как другие мужчины имеют твоих женщин.
И он, не отпуская подбородок Ашера, наклонился и поцеловал вампира. Нежно, почти невинно, сохраняя дистанцию между телами, но выражение лица Ашера, когда Ричард отодвинулся, невинным не было. Там было ожидание, удивление, счастье — и настороженность.
— Ты чувствуешь ее вкус у меня на губах?
— Да, — сказал Ашер тем же задыхающимся шепотом.
Ричард соскользнул с кровати, и Жан-Клод отодвинулся, давая ему место за спиной у Ашера. Я лежала, глядя на представление, потому что именно представлением это и было. Ричард понимал БДСМ: в самых лучших своих проявлениях это — спектакль, и он должен быть зрелищным. Встав за Ашером, он провел рукой по его спине.
— Отличный узор.
— Спасибо на добром слове, — ответил Жан-Клод, придвинулся к ним обоим ближе, и я увидела их всех троих, двое голые, Жан-Клод в кожаных штанах и сапогах, и на миг мне стало плевать на любовь, на то, устроена моя жизнь или нет, и одна только была мысль — о том, как они красивы.
Ричард снова погладил следы у Ашера на спине, и, наверное, хорошо, что ему не было видно лицо Ашера, потому что от одного этого легкого прикосновения глаза у вампира закрылись. Он старался не выдать слишком сильной реакции, но я понимала, чего ему это стоит.
Очевидно, не только я, потому что Ричард наклонился, прижавшись щекой к щеке Ашера.
— Тебе нравится, когда я к тебе прикасаюсь?
Ашер не ответил. Я думаю, он боялся того, что мог услышать в его голосе Ричард. Ему и так стоило трудов держать под контролем лицо и тело. То, что Ашеру это дается так тяжело, говорило, как много для него значит внимание Ричарда и Жан-Клода.
Рука Ричарда обняла Ашера за талию, другая легла на плечо. Я села, потому что, если Ричард оказался так близко к Ашеру, как я подумала, мне хотелось это видеть. Видеть, как прижаты друг к другу их тела. И я поползла по кровати, и плевать мне было, что это неизящно.
Полусойдя-полусвалившись на пол, я увидела, что загорелое мускулистое тело Ричарда прижато к бледной спине Ашера, и ничего нет, кроме линии их тел, будто собрали мозаику из идеальных темных и светлых кусочков.
Жан-Клод тоже смотрел на них, и лицо у него было пораженным — иначе не скажешь. Это была смесь желания, удивления и того, что ощутила я минуту назад — впечатления от невероятной, невозможной красоты.
И прозвучал голос Ричарда:
— Правда, Ашер, тебе нравится, когда я так прижимаюсь к тебе?
Ашер едва сумел выдохнуть — не слово, не дыхание, не вопль, но в этом выдохе было все, что только можно хотеть услышать в голосе любовника.
— Отлично, — сказал Ричард, отступив на шаг. — А теперь я буду тебя хлестать, пока ты будешь смотреть, как Жан-Клод дерет Аниту. Потом я буду ее драть, пока Жан-Клод будет хлестать тебя.
Я бы возразила, запротестовала... но, если честно, мне программа понравилась.
Глава десятая
Жан-Клод приподнялся надо мной, опираясь на руки, голый, идеально сложенный, входил в меня и выходил. Во-первых, он знал, как я люблю смотреть, как он входит и выходит. Во-вторых, он был слишком высок — или я слишком малоросла — для традиционной позы миссионера. Волосы массой густых черных локонов упали ему на одно плечо. Я посмотрела вниз вдоль наших тел, как входит и выходит это бледное совершенство, и от одного вида застонала, будто заранее переживая оргазм. Рядом эхом моего стона прозвучал вопль, и я повернулась посмотреть на Ашера — он закинул голову назад, судорожно выгнувшись в путах. Тело его дергалось с каждым ударом плети, потом удары стали чаще, пока вопли не слились в один и Ашер уже не мог реагировать на каждый удар, и тело его тряслось под их градом, и глаза закатились на лоб.
Жан-Клод заставил меня вскрикнуть и обернуться к нему, широко раскрыв глаза. Он поймал мой взгляд и заработал быстрее, глубже. Все мои мужчины хороши в постели, но только Жан-Клод умеет коснуться не одной точки, а всех сразу. Чудесной тяжестью стал наполняться низ живота, и я знала, что вот-вот. Удары плети стихли, и я снова повернулась посмотреть, хотя Жан-Клод уже почти довел меня до края. Ричард снова обнял Ашера за спину — темный загар казался черным на бледном фоне.
Ритм Жан-Клода потерял плавность, я подняла глаза и увидела, что он смотрит на тех двоих, и от этого зрелища пропустил такт. Потом он снова посмотрел на меня, на миг наши взгляды встретились — и тут меня забрал оргазм. Он прокатился надо мной, сквозь меня волной тепла и наслаждения, такого, что я вцепилась в руки Жан-Клода, наслаждаясь ощущением, исторгавшим вопль у меня из глотки, будто пыталась зацепиться за что-то прочное в разлетающемся и уплывающем мире наслаждения, и все мое тело стало одной сплошной свирепой радостью. Нет, я не потеряла сознания, но ничего не воспринимала окружающего, а когда снова стала видеть, когда ощутила себя опять, Жан-Клод улыбался мне сверху.
Я улыбнулась в ответ и отпустила его руки, в которые цеплялась ногтями. Остались красные полосы от середины плеча и до запястья. Когда-то я извинялась за такое, но я знала, что он этим следам радуется, что это боль-радость от сознания, что он может довести меня до такого. Мужчины моей жизни — почти все — считают такие полосы знаком высокой похвалы.
Когда снова ко мне вернулось зрение, Жан-Клода уже не было, а надо мной на четвереньках стоял Ричард, не трогая меня пока, но глядя пристально. Волосы его все так же лежали за спиной, увязанные в хвост, открытое лицо было так красиво, что сердце замирало. Я посмотрела вниз, вдоль его тела, но взгляд не дошел до туда, докуда обычно, потому что грудь и живот Ричарда были покрыты полосами крови. На миг я подумала, что кровь его, потом сообразила, что это кровь Ашера. Чтобы плетью пустить кровь, нужно много силы, или же эта плеть была с проволочным каркасом или металлическими бусинами. Я знала, что у нас всякие есть в рундуке с игрушками, но не поняла, что Ричард их пустил в игру.
Он наклонился лицом ко мне, не приближаясь телом. Поцеловал меня, но еще ощущался вкус других губ, и я знала, что мне не хватает еще одного или двух поцелуев между ним и Ашером. Мне стало немного жаль этого, и я понадеялась, что увижу такое еще раз. С Ричардом никогда нельзя знать наверняка, и я поцеловала его губами, зубами и языком, и он ответил тем же, наваливаясь на меня всей тяжестью, и рты у нас сцепились, жадно впиваясь друг в друга. От ощущения тяжести его тела я вскрикнула и стала извиваться под ним, но слишком велика была разница в росте, чтобы можно было все это делать в поцелуе, и единственное, что я могла, — вцепиться руками намного выше, чем мне хотелось.
Он отодвинулся, придерживая меня зубами за нижнюю губу, я замычала от удовольствия и в то же время в знак протеста, и так переплелось «хорошо» и «плохо», что непонятно было, чем из них кончился этот поцелуй. А потом теплый вал силы прокатился по мне, гладя глубже, чем кости и мышцы. Гладя живущую во мне волчицу, и я ощутила-увидела, как она, зверь из моих зверей, открывает глаза. Она почти вся светло-желтая, с черными подпалинами на морде и вздыбленной шерстю, очень похожа на лайку хаски, но посмотреть в желтые, янтарные глаза — и видно, что это не собака.
— Ричард... — начала я, но увидела, что глаза у него по-волчьи желтые. С человеческого лица Ричарда смотрели на меня глаза его волка. Может быть, я слишком долго глядела в леопардовые глаза Мики на человеческом лице, но волчьи глаза не напугали меня, как было в прошлый раз, когда я их над собой видела.
Моя волчица потрусила по длинной метафизической тропе, которая есть в моей сущности, но я знала, что это так мой человеческий разум трактует поведение зверя. На самом деле нет ни этой тропы, ни деревьев над головой у волчицы, но такая иллюзия сохраняет мне здравый рассудок.
— Ты пробудишь мою волчицу, Ричард.
— Нет, — ответил он. — Обещаю, что я этого делать не буду, но я хочу, чтобы ты пробудила волка во мне.
— Что? — заморгала я.
Мы оба оглянулись на звук с края кровати. Жан-Клод стоял за спиной у Ашера, и я знала, что у них нет сейчас секса, не под тем углом были тела, но что он делает такого, от чего Ашер закрывает глаза и плывет от удовольствия, мне не было видно.
Волчица перешла на рысь, ту пожирающую расстояние волчью рысь, которой они могут бежать мили и мили. Волки, как первобытные люди, загоняют дичь до тех пор, пока она не устанет настолько, что убить ее станет легко. Беда была в том, что эта волчица захочет прогрызть себе путь через мое тело. Перекидываться я не умею, и если кто-то из моих зверей хочет вырваться, он считает тело капканом, из которого нужно проложить себе путь клыками и когтями.
— Ричард, ты вызываешь мою волчицу.
Он посмотрел на меня этими янтарными глазами, и я ощутила силу снова, но на этот раз отличную от той, что я помнила. Его сила умеет жалить, покалывать электричеством, а эта была просто теплой волной, ласковой, но мощной, как водоворотик теплого океанского прибоя. Сила Ричарда коснулась волчицы — и она замедлила бег. Единственной визуализацией, доступной моему разуму, была такая: волчицу погладили, успокоили. Она легла рядом с тропой среди высоких нереальных деревьев, купаясь в клубящейся вокруг энергии.
— Я учился помогать Джине сдерживать ее зверя, чтобы сохранить ребенка. Твои тигры мне сказали, что у меня к этому естественная способность.
— Я не знала, что ты участвовал.
— Если наши женщины смогут иметь детей, это будет чудесно. Как я мог не помочь?
Мне много что пришло на ум, что можно было бы на это сказать, и самое мягкое было, что если что-то хорошо, то не значит, что ради этого он обязан использовать своего зверя, но вслух я только ответила:
— Да, было бы чудесно.
Ашер вскрикнул, и мы оба снова обернулись. Жан-Клод ослабил его цепи и пристроился на кровати сзади, оба они стояли на коленях. Ноги и бедра Жан-Клода двигались, и я знала, что наконец-то он делает то, чего Ашер так давно хотел.
— Жан-Клод нас опередил, я хочу догнать.
— Ты спрашиваешь, согласна ли я?
— Да.
Я подумала, но под его весом, прижимающим меня к кровати, когда мои руки гладили упругую кожу над мощными мышцами спины, я могла сказать только одно:
— Презерватив нужен.
Он улыбнулся, и это была та улыбка, от которой я когда-то таяла лужицей и испарялась на месте.
— Они на том же месте?
— Да, — кивнула я.
Он приподнялся — я увидела, что он твердый и готовый.
— Жди здесь, никуда не уходи, — велел Ричард. Я никуда не ушла.
Глава одиннадцатая
Ричард навис надо мной, опираясь на руки, нижняя часть тела двигалась внутрь и наружу. Я сообразила, что в той же позе был Жан-Клод, но они оба слишком высоки для позы миссионера — или я слишком низкоросла.
Я повернула голову вскрикнуть от удовольствия — и мой взгляд упал на ту пару.
Цепи стали теперь свободнее, позволили Ашеру податься вперед, и я теперь видела оба тела в профиль, мускулистые, белые, грациозные. Ашер дергался в цепях, отзываясь на мощные, сильные толчки Жан-Клода. Волосы Ашера упали вперед, как и у Жан-Клода, и не было видно лиц за завесой волос, золотых и черных.
Ричард вдвинулся в меня так сильно, что я вскрикнула и повернулась к нему. На миг я увидела себя, смотрящую на него, будто воспользовалась его глазами. Мои стали шире, рот раскрылся кружочком удивления, и я видела, как борются на моем лице страдание и удовольствие. Миг прошел — и я снова смотрела на него. Он был радостен, полон энергии, и лишь тень заботы виднелась в его глазах, снова ставших по-человечески карими. Я выдохнула:
— Если без ardeur'a, то так может быть больно в конце концов.
— Все женщины, с которыми я был, кроме одной, сказали бы, что в первый раз это больно.
— Если правильно подготовиться, то можно и настолько глубоко, — ответила я.
— От этого у тебя будет оргазм, — сказал он и снова стал входить и выходить, быстрее, чем раньше, но не так глубоко, как мог бы — поначалу.
— С правильной подготовкой, — напомнила я.
Он стал сильнее двигать бедрами, приподнимаясь выше все быстрее, чуть глубже на каждом погружении, пока наконец он снова не достал меня до самой глубины, но мягче теперь, осторожнее. Теплая тяжесть оргазма стала собираться в глубине.
Но вот он стал терять ритм, наклонился, ссутулил плечи. Я вцепилась в его руки, удерживая нарастающее наслаждение, теплое, тяжелое, почти, почти... и я повторяла снова и снова: «Сейчас, сейчас, сейчас...»
Он снова попытался поймать ритм, я смотрела в его глаза, они теряли фокус, плыли, меняясь на волчий янтарь, и Ашер вскрикнул, и я услышала. Повернув голову, я увидела, как он бьется в цепях в судорогах наслаждения.
И тут Ричард заставил меня вскрикнуть и выгнуться дугой под ним. Я ощутила, как задрожали его бицепсы под моими пальцами, как он старался еще, еще чуть протянуть. Мы с Ашером кричали вместе, наши крики повторяли друг друга, и вдруг возник ardeur у тех троих из нас, в ком он живет. И мы стали кормиться, кормились ощущениями наших тел, вдвинутых друг в друга. Кормились освобождением эмоций, ощущая теперь, как мы друг к другу относимся, это был момент такой открытой честности, от которой даже больно становилось, и его сменила радость полного освобождения, будто мир вдруг стал золотым, закутанным в белый туман, и все это было отлично. Я ощутила цепи у себя на руках, и свои ногти, вонзившиеся в руки Ричарда, и мужчину в себе, и в Ашере. На миг мы все стали одним целым, ничем, всем в огромном коме боли и радости, смятения и спокойствия. Ничего не было, кроме наслаждения, общего для всех, переливающегося между нами туда и обратно.
У меня бывали такие моменты с Ричардом и Жан-Клодом, но никогда в сексе и никогда — с Ашером. Как будто рухнули все границы, упали все щиты, страховавшие нас друг от друга. Полагалось бы испугаться, но в этот момент не было места для страха, ни для чего не было, кроме наслаждения. Слишком это было приятно, чтобы можно было бояться.
И тут мы учуяли запах цветов, цветов, которых в комнате не было. Розы и жасмин, и Жан-Клод бросился снова овладевать собой, нами, помочь нам прийти в себя, взять под контроль наслаждение, но поздно. Мы были открыты со всех сторон, беззащитны, и теперь он и Ашер знали, что это не случайно.
Эхом прозвучал внутри нас голос Красивой Смерти, Белль Морт:
— Я тебе говорила, что они не устоят друг против друга вечно.
Глава двенадцатая
Мы были в той же спальне в подземелье «Цирка», в той же кровати, так же друг в друге, но я знала, что все мы видим у себя в голове Белль Морт, как видят дурной сон. Она была одета в золото, в богатый темный атлас, от которого светло-карие глаза стали янтарнее, чем были, но я могла сравнить этот цвет с волчьим янтарем Ричарда и знала, что как она ни старайся, а глаза у нее всего лишь карие. Локоны темных волос обрамляли овальное лицо, и прическа казалась сложной и такой, что нельзя трогать, а то растреплешь.
Она широко развела руки, подняла подбородок.
— Я — Белль Морт, я — Красивая Смерть, глядите на меня, возжелайте меня, мои маленькие, и я дам вам то, что пожелаете вы.
У меня мелькнули воспоминания Жан-Клода и Ашера, слышавших подобную речь, обращенную к каждому из них в отдельности. Я увидела, как она предлагает себя другим, бессчетным другим, но никто из нас не хотел ее, никто не соблазнялся — настолько это был не тот случай, как когда она посетила нас последний раз. Тогда я знала, что Жан-Клод всегда будет ее любить. Он мог убежать от нее, но освободиться от нее — никогда. Теперь мы трое, задетые ее прикосновением, не хотели, чтобы она вновь коснулась нас, а Ричард — другое дело. Он не был здесь ни в один из прошлых разов и сейчас был скалой в приливе соблазна. Потому что не соблазнялся.
Жан-Клод перехватил отсутствие интереса у Ричарда и оперся на него, и тогда мы все смогли смотреть на нее холодными глазами. Мы смогли расцепиться, и Ричард лежал рядом со мной, обнимая меня, а Жан-Клод обнял Ашера и потянулся освободить от цепей одну его руку. В каком-то смысле он игнорировал Белль Морт, хотя это было как игнорировать леопарда, проходящего по твоей гостиной. Может быть, если здоровенного кота не замечать, он себе пойдет дальше, но может и остановиться и захотеть перекусить.
Отказ — это не такая вещь, с которой Белль Морт приходилось часто иметь дело за последние две тысячи лет, и она не очень понимала, как с ним работать. Гнев наполнил ее глаза светло-карим пламенем, будто смотришь на солнце сквозь темное стекло, но как солнце может сжечь кожу через увеличительное стекло, так может и Белль Морт сжечь тебя силой, если посмеешь ее отвергнуть.
Белль Морт попыталась затопить нас ardeur'oм,но мы слишком были сыты. Накормлены до отвала. Она протянула руку к затемненной комнате — я увидела тени и поняла, что свет исходит только от факела. Где это она?
— Похоть — более не единственное мое оружие, Жан-Клод. Ощути мою новую силу и снова научись меня страшиться.
Запах роз стал насыщеннее, но под ним угадывался запах жасмина, а такого аромата у Белль не было никогда.
Леденящими мурашками побежал, по мне новый страх. Жасмин — это был запах Матери Всей Тьмы, но она мертва. Ее тело уничтожено наемниками Совета Вампиров. За тысячи миль отсюда я слышала ее предсмертный вопль. Нет ее больше, так почему же пахнет розами и жасмином Белль Морт?
Жан-Клод воспользовался Ричардом и связью с волками, чтобы нас защитить, но звери Белль — все кошачьи, и я почуяла леопарда. И леопардиха во мне проснулась и пошла по той моей внутренней тропе. Моему зверю нравился запах леопарда, прилипший к Белль, и Белль нам нравилась. Впервые она пыталась призвать меня так, будто я — обычный оборотень-леопард, а она — мой мастер.
— Ты все же теплая, Анита. Жан-Клод может отсечь меня от вампира в тебе, но леопард ему не подвластен, а ты слишком мало знаешь, чтобы мне сопротивляться.
Я подумала о своих леопардах, Мике с Натэниелом, и я знала, что они идут сюда. Потянувшись наружу, я почувствовала силу Дамиана и призвала его к себе. Белль слишком широко нас открыла, и я ощущала очень многих — как будто она содрала с меня щиты, будто вломилась в дом, обрушив целиком стену. Я не могла ее удержать, зато вдруг я почувствовала тех, кого не умела ощущать раньше. Я знала, что Рафаэль, царь крыс, сидит за столом в ресторане с прочими членами своей родере, своей звериной группы. Я знала, что король лебедей приехал в Сент-Луис к нашим местным лебедям. Как будто всякий, от кого я когда-либо питала ardeur, вдруг ясно нарисовался в моем сознании. Лица, тела — и я поняла, что Белль их листает, будто тасует колоду.
— Моя линия крови может гордиться твоими делами, Анита. Посмотри на них, ощути их, почувствуй на вкус!
Жан-Клод освободил другую руку Ашера, и Ричард подошел к нему, помог поддержать Ашера, еще не отошедшего от экстаза. И когда Ричард отпустил мою руку, леопардица во мне пустилась бегом. Еще чуть-чуть — и она ударит изнутри и взорвет мне кожу волной боли и ран.
Белль музыкально рассмеялась — соблазнительный и путающий смех.
Но Жан-Клод коснулся Ричарда — и даже это легкое касание дало ему силу вдохнуть ту прохладу, то спокойствие, которому научился Ричард от тигров, моей леопардице, и она замедлила шаг, но все равно целеустремленно шла к свету. Жан-Клод и Ричард принесли ко мне Ашера, положили сбоку от меня, Ричард лег с другой стороны. Ашер сполз ниже, ткнулся головой мне в плечо, обняв рукой за талию. Он все еще был бескостный и не совсем пришел в себя: как он сам сказал, у него нет триумвирата и потому не было энергии, чтобы отбиваться от Белль Морт. Ему нужна была гиена-оборотень, зверь его зова. Эту мысль я передала Мике и Натэниелу и более далекому Дамиану.
Жан-Клод лег рядом с Ашером, но закинул руку поперек кровати, они с Ричардом взяли друг друга за руки, и Жан-Клод протянул руку через Ашера, чтобы сплести со мной пальцы. Сразу же мы стали сплоченнее. Затененная комната с факелом стала расплываться, рассеиваться дурным сном.
Тогда запах цветов зла стал сильнее, будто нас облили жасминовыми духами, но под ними угадывался жар, высохшая трава и львиная духота. Эта сцена снова резко обозначилась у меня в мозгу, с четкими контурами и невероятно яркими красками, как редко бывает во сне. Она стояла там, толкая к нам льва и леопарда, а у нас был только волк, и этого было мало.
Она улыбнулась — и запах роз и жасмина стал резче.
— Что ты сделала, Белль? — спросил Жан-Клод.
— Розы — твой аромат, но жасмин — это Марми Нуар, — сказала я.
— Что ты сделала, Белль? — повторил Жан-Клод.
— Она была Матерью всех нас. Если бы мы дали ее силе умереть вместе с ней, погибли бы все мы, — ответила Белль Морт.
— Это ложь, — возразил Жан-Клод. — Ложь, чтобы мы не напали на тех, кто нас создал.
— Мы не хотели этим рисковать, — ответила она и выпустила на нас свою силу, чтобы нас коснуться, и сила была почти видима, как какой-то туман зла. Я не знаю, что она хотела сделать таким образом, однако если она поглотила часть Матери Всей Тьмы, то не надо было, чтобы эта сила нас коснулась каким бы то ни было боком. Но вышло так, будто этот туман был трюком, отвлекающим жестом руки, чтобы заставить меня смотреть не в ту сторону, потому что вдруг ее сила оказалась рядом, прижатая к моему телу. У меня вырвался вскрик, и кровь потекла по мне спереди. Раньше Белль не умела резать на расстоянии, используя своих зверей. Но этого было мало. Невидимые когти будто были рукой, протянутой к моей леопардице со словами: «Иди сюда, к руке, и я освобожу тебя», и как бы я ни контролировала своих зверей (как мне казалось), они все хотели вырваться. Их не устраивало это человеческое тело, не дающее выйти наружу и поиграть.
— Киса, киса, — позвала Белль, потом повторила это по-французски, но язык здесь не был важен — все решала сила. Я забилась, сдерживая крик.
Ричард приложил мне руку к животу, и я снова почувствовала его успокаивающую мощь. Он погладил леопардицу, как раньше гладил волчицу, она зарычала на него, но перестала бежать наружу, а стала кружить, рыча от досады. Она остановилась, но не остановилась Белль Морт — вампирша вцепилась мне в кожу, и остались красные полосы.
— Меня нелегко теперь остановить, некромантка. У меня теперь мощь Матери всех нас, и против нее тебе не выстоять.
Открылась дверь, и вошли Мика, Натэниел и Дамиан с еще одной вампиршей, держащей Дамиана за руку. Ее прозвали Кардинал — за рыжие кудри, хотя скорее золотисто-рыжие, а не красные, как у Дамиана. Таких кроваво-красных волос, как его прямые пряди, ни у кого больше нет. А глаза у него зеленые, кошачьи, нечеловечески красивые глаза, хотя я знаю, что такой же цвет глаз был у него при жизни. Ростом Кардинал около шести футов, то есть очень высокий рост для женщины ее столетия, худощавая, с маленькой грудью, с мальчишескими узкими бедрами под шелковым платьем. В свое время она была бы слишком худа, но сейчас выглядела как модель.
Мика и Натэниел первыми подошли к кровати и просто на нее залезли. На Мике были только лиловые шелковые боксерские трусы, а Натэниел совершенно голый, из чего следовало, что они лежали в постели и спали или пытались спать. Оборотни обычно ничего на себя в постели не надевают, если я этого не требую. Недавно я перестала на этом настаивать. И только вожаки групп накидывали на себя что-нибудь, расхаживая по «Цирку».
Я протянула руку, и Натэниел коснулся меня первым. Порывом теплого ветра полыхнула по коже сила. И как только наши силы соприкоснулись, боль от когтей стала меньше, Натэниел вздрогнул — и я увидела красные полосы у него на коже. Он принял часть удара на себя, но не остановил его.
Мика присел у моих ног, положил одну руку Натэниелу на плечо, другую мне на бедро. И его сила пролилась как успокаивающая прохладная вода, тихий и глубокий пруд, и его зверь завертелся у него в теле и перешел барьер, пройдя в меня. Я ощутила этот переход, а потом почувствовала, как он трется изнутри шелковистым мехом. Наши звери приветствовали друг друга длинным извилистым кошачьим потиранием от щек до бедер, и в то же время это ощущалось, как будто изнутри меня гладят мехом, и на миг я потерялась, не зная, кто я — моя леопардица, или его леопард, или оба одновременно и еще я сама. Два леопарда, обернувшись, зарычали навстречу силе, которая пыталась в нас прорыться.