Мика сидел рядом со мной, подобравшись, стараясь сделать спокойное лицо, но злость на нем можно было увидеть, если знать, что искать. Я накрыла его руку своей. Сперва он был напряжен, неуступчив, но успокоился под моим прикосновением, рука его расслабилась. Наконец он мне слегка улыбнулся, но такая его реакция при публике мне сказала, что Ашер едва не подтолкнул его к нежелательным действиям.
Я глянула на Жан-Клода — проверить, видел ли он это. Он смотрел на сцену, будто ничего и не случилось. Он не заметил или просто пытается еще какое-то время эту проблему не видеть? Мне здесь нужна его поддержка, а не страусовая политика. Но если есть у Жан-Клода слабость, то это Ашер. Ну, и я тоже, быть может. Нам обоим сходит с рук такое, что надо бы пресекать гораздо раньше, чем Жан-Клод это делает.
Нечестивец смотрел на меня. Он видел и понял, что произошло, понял проблему, даже обе: что Ашер достает Мику и что Жан-Клод предпочитает этого не видеть. Я не сомневалась, что Нечестивец с Истиной будут на моей стороне, если я придумаю что-нибудь, что не перевернет нашу тележку с яблоками.
Трудность была такая, что в стране вампиров я — слуга-человек Жан-Клода, а Ашер — мастер-вампир, обладающий достаточной силой для создания собственной территории. Он остается заместителем у Жан-Клода по той простой причине, что любит нас и без нас не хочет, но моя позиция на лестнице власти в этом случае неустойчива.
Я — истребитель вампиров, но Ашера я убивать не буду, и он это знает. Таким образом, угрозы с моей стороны нет. Я — некромант, умею управлять мертвыми. Не только зомби, но и многими видами нежити, в том числе некоторыми вампирами. Но я знала, что если включу магию на полный газ и возьму Ашера под контроль, он никогда мне этого не простит. И иногда, когда я кого-нибудь себе подчиняю, то сама не могу снять потом свой контроль, и это мне очень не нравится.
Моника спешила к нам с дальней стороны прохода — на ее пути всем приходилось убирать ноги или вставать. Вот в этом вся Моника. Очевидно, она делала серьезные авансы Ашеру и была отвергнута — с тех пор старается обходить его по широкой дуге.
Улыбнувшись нам всем и помахав рукой, она села рядом с Джей-Джей. И еще одно кресло осталось пока свободным.
Снова мигнул свет, и в проходе рядом с Ашером оказалась Вивиан. Они с Жан-Клодом встали, я, соответственно, тоже. Мика уже стоял. Вивиан достаточно миниатюрна и можно бы не вставать, но старшие вампиры всегда реагировали на женщин так, будто подчеркнутая вежливость никогда еще не выходила из моды. А если они могут быть джентльменами, то и я могу.
Она протиснулась мимо меня, на ходу бросив:
— Простите, что опоздала.
— Ты не опоздала, — ответил ей Мика.
— Ты как раз вовремя, — добавила я, чем заработала небольшую улыбку.
Вивиан в любом виде оставалась красавицей, но сейчас ее что-то тревожило, и возле глаз и губ заметны морщинки. Кожа у нее цвета кофе с таким количеством сливок, что он становится почти белым. Теоретически она афроамериканка, но с хорошей ирландской примесью, что очень заметно по густым и почти прямым волосам и светлым серо-голубым глазам. Она — леопардоборотень из нашего прайда. Однажды я ее спасла от одного очень плохого оборотня, который с ней проделывал ужасные вещи. В конце концов я его убила, но только в кино месть исправляет все. В жизни травма остается у жертвы и после смерти негодяя.
Сюда она пришла посмотреть на сцене на своего бойфренда Стивена, с которым они вместе живут. Сев с другой стороны от Моники, она заговорила с ДжейДжей. Потом Вивиан сняла пальто, и я, увидев платье, поняла, почему она опоздала. После работы (в страховом агентстве помощником администратора) она заехала домой переодеться. Платье — почти не существующее — было черным с бронзовым и золотым бисерным шитьем, переливавшимся при каждом движении. Я даже пожалела при виде платьев Джей-Джей и Вивиан, что не переоделась сама, но тогда бы точно опоздала. Могла бы взять с собой на работу, во что переодеться, но сообразила это только сейчас. Ну да ладно.
— Ты выглядишь потрясающе, — шепнул Мика, наклонившись ко мне.
— Так заметно было? — шепнула я в ответ.
— Мне — да, — ответил он и сжал мне руку. Я ответила на пожатие, и мы обменялись улыбкой, которая была, как правило, только для нас. Иногда еще и Натэниел присоединялся, но здесь его не было, потому что ему сегодня выступать.
Моей руки слегка коснулась рука Жан-Клода, и я поняла намек, прислонилась головой к его плечу и взяла его за руку. Он не первую сотню лет уже был дамским угодником и клялся, что я — первая женщина, внушающая ему некоторую робость. Да, я умею ранить самолюбие мужчин определенного типа. Те, перед которыми обычно женщины валятся пачками, никогда меня особо не волновали, потому что я понимаю: свались я тоже, то буду далеко не первая и уж точно не последняя. А кроме того, обычные их приемы сшибания с ног вызывают у меня недоумение. И вот я до сих пор не знаю, должна ли я извиниться перед Жан-Клодом, что обламываю ему этот кайф, или этим фактом гордиться.
Где-то в глубине души у меня все еще таится вера, что если бы я с легкостью упала в его объятия, когда он за мной ухаживал, он бы, завоевав меня, уже пустился бы на поиски новой добычи. Это несправедливое обвинение, мои личные тараканы, или же просто правда?
Рука у него была теплой на ощупь. То есть он сегодня уже был сыт, и донор наверняка был добровольным. Многие, особенно женщины, в очередь к нему выстраивались. Собственно говоря, одна из причин, почему я последние недели с помощью еще нескольких наших ребят ворошила стопку фотографий и DVD, — что нам нужно больше регулярной поставки крови. Группы вампиров и оборотней по всей стране посылали нам заявления на включение в нашу группу своих представителей. На DVD было всякое — от откровенной порнухи до лент типа службы знакомств. Похоже было на старую технику браков по сговору, только здесь, скорее, по сговору искали любовницу— в некотором смысле. Все эти группы надеялись, что таким образом усилятся за счет нашей политической поддержки. И это могло быть верным.
Жан-Клоду давно уже направляют кандидатов, и он всем им вежливо отказывает. Последняя партия была адресована лично мне. Кажется, соискатели решили, что Жан-Клод всех отвергает из страха меня разозлить, и это могло быть недалеко от истины, так что я села смотреть. Мне несколько помогали Натэниел и Мика, иногда Джейсон, но никто из вампиров. Так вышло не намеренно, но...
Так чью же кровь пил сегодня Жан-Клод? Я чуть было не спросила, но передумала. На самом деле мне это знать не хотелось. Пить кровь — для вампиров его линии слишком близко к прелюдии в сексе. Да, конечно, ему меня приходится делить с другими мужчинами, и моя ревность к тем женщинам, у которых он берет кровь, казалась ребяческой и несправедливой. Но это еще не значит, что у меня ревности не было. Глупо, но правда.
Свет погас, и от дальнейших мыслей меня отвлекло поднятие занавеса. Мне пришлось сидеть в темноте, держа за руки мужчин, которых я больше всего люблю, — не самый плохой способ начать уикенд. Я перехватила взгляд следящей за нами Моники. Это зависть была у нее на лице или злость? Я отвернулась к сцене, оставив Монику напускать на лицо обычное для нее выражение «я вам рада». Обычно я люблю слышать от окружающих правду, но для нее я бы сделала исключение. Я знаю, что доверять ей не надо, а тогда пусть притворится, что хорошо ко мне относится, и я буду притворяться, что хорошо отношусь к ней. Не дружба, но взаимопонимание.
Заиграла музыка. Я обняла Мику и Жан-Клода, привлекая их к себе, и видела, что Ашер держит Жан-Клода за другую руку. Держаться за ручки, когда свет в зале гаснет, можно даже в Библейском Поясе.
Глава третья
Первой пошла группа двухлеток. Пять крошечных девочек в розовых трико и балетных пачках с блестками прошлись по сцене чередой, держась за руки. Публика восхищенно застонала — они были непростительно обаятельны. Учительница танцев стояла на авансцене, видная и зрителям, и девочкам, с широко раскрытыми глазами.
Зал заполнила мелодия танца феи Драже из «Щелкунчика» — одно из немногих классических произведений, которые я знаю настолько, что могу назвать. Учительница стала делать движения руками, и все девочки повторяли за ней, кроме одной, которая просто таращилась в зал большими перепуганными глазенками. Хорошо ли танцевали малышки? Да нет. Но возраст такой, что не надо быть вундеркиндом, достаточно просто показаться и быть такой лапочкой, что словами не передать. Я не особенно люблю младенцев, старше — лучше. Но даже я не могла не признать, как они забирают за душу.
Мика стал поглаживать мне руку большим пальцем, Жан-Клод все так же держал за другую. Деток увели со сцены, опять же вереницей за ручки, под грохочущие аплодисменты, и настал черед Мэтью. Я услышала слова Моники, обращенные к Джей-Джей:
— Обычно объединяют двухлеток и трехлеток, но в этом году достаточно детей, чтобы разделить на два класса.
Интересно. Но раз я это слышу, значит, Моника говорит излишне громко. У нее определенно есть желание быть замеченной.
Вышли девочки, которых я уже раньше видела, в клоунских пачках, а посередине — Мэтью, в костюме клоуна для мальчика. Все они держались за руки, как и предыдущая группа, и учительница танцев стояла на авансцене, видимая и детям, и зрителям. Интересно, насколько должна быть взрослой группа, чтобы учителя не было видно.
Снова послышалась музыка из «Щелкунчика», но на этот раз играли одну из песен, под которые танцуют куклы в первом акте. Не помню, какой это был танец, — помню только, что из этого балета. Ручки взметнулись почти в унисон, и дети начали танцевать. Не все девочки танцевали — они просто двигались, но Мэтью и две девочки действительно танцевали. Улыбаясь, они повторяли движения учительницы, но мало-помалу Мэтью перестал улыбаться, видно было по лицу, как он сосредоточился. Я увидела несколько движений, которые он отрабатывал у нас дома, когда с ним занимались Натэниел и Джейсон.
Я наклонилась к Мике:
— Я дура, или он и в самом деле умеет?
Наклонившись к нам, Жан-Клод прошептал:
— Нет-нет, ma petite, у него определенно есть способности, у нашего Мэтью.
Музыка смолкла. Дети взялись за руки и поклонились. На этот раз аплодисменты прозвучали более искренне — или мне так показалось. Не каждый день видишь младенца, который показывает зачатки истинного таланта. Когда дети ушли за кулисы, Ашер перегнулся через нас всех и сказал Монике:
— Хорошо твой мальчик танцует.
Она просияла — на что имела полное право. Мика ее тоже поздравил.
— Для трех лет — потрясающе, — сказала ей ДжейДжей.
Я сказала, обернувшись к ней и Монике:
— Надеюсь, что Джейсон и Натэниел это видели. Я часто смотрела, как они с ним репетировали.
— Он очень любит заниматься с дедями, — ответила Моника.
Я чуть сжалась, потому что все эти «дядя Натэниел» и «дядя Джейсон» мне не нравились, а «тетю Аниту» я просто запретила. Мэтью нас называл по-своему: Нэтти, Джейсон-Джейсон, а я — Нита. Жан-Клод произносился как «Жаклод», и только Ашеру было присвоено его собственное имя. Да, мы последнее время часто видели Мэтью.
Снова заиграла музыка, и вышла группа девочек чуть постарше. И так и пошло еще час с лишним. Девочки постарше, иногда те же самые, потому что их нам довелось видеть в балетных, джазовых, современных танцах и даже в чечетке пару раз. Я танцы люблю и против детей ничего не имею, но после примерно пятой группы детей в блестках воля к жизни стала меня покидать. Я была предупреждена, что школа танцев не разрешает хватать своих детей и смываться до тех пор, пока не выступит последняя группа учеников. Я только не поняла тогда, что это будет значить.
Между двумя группами я наклонилась через ДжейДжей к Монике и спросила:
— Сколько времени идет представление?
— В прошлом году шло четыре часа, — ответила она.
Я вытаращила на нее полные ужаса глаза — она подавила смешок. Я села на место, переглянулась с Микой.
— Натэниел и Джейсон скоро выйдут, — сказал он.
Ко мне спереди обернулся Нечестивец:
— Она сказала — четыре часа? — спросил он шепотом.
Я кивнула. Он со страдальческим видом обернулся к сцене, хотя я знала, что охранники видят куда больше, чем просто представление. Он замечал все, что я пропускала, и Истина за нашей спиной был занят тем же.
Жан-Клод поднес мою руку к губам и поцеловал. Когда он улыбнулся мне, было видно, что он старается не рассмеяться. Я на него глянула сердито — и тут заметила, что точно так же смотрит на меня Ашер. Закатив глаза к небу, я откинулась на спинку кресла.
Я впала в какое-то забытье, а потом Мика поднес мне программку к лицу. Мне пришлось моргнуть, чтобы ее прочитать. Там было указано, что партнером в выступлении ученицы выпускного класса Алисии Снайдер будет Джейсон Шуйлер. Он говорил, что мужчина лучше исполнит поддержку и даст возможность большего выбора для выпускного танца.
«Мы выходим, чтобы девушки хорошо смотрелись, а сами только вертим их и таскаем».
Я спросила было: «Зачем тогда?» — но он посмотрел на меня так, будто я глупость ляпнула. Танцами и театром он занимался все время, пока учился в колледже, — очевидно, это какой-то вид танца, который мне не понятен, но для него и для других мужчин, которых он на это уговорил, смысл имеющий. Это была идея Жан-Клода и Джейсона: заставить экзотических танцоров из «Запретного плода» и менее экзотических из «Пляски смерти» — двух клубов Жан-Клода — научиться танцевать по-настоящему. Джейсон и Натэниел работали с ними и с учителями школы танцев все лето. Это были все мужчины, которых выпускницы могли получить себе как партнеров, и почти все они на выпускной концерт выбрали наших.
Танцевавшая с Джейсоном балерина была ниже его, а так как он всего на дюйм меня выше, она была миниатюрной в своем черном балетном трико и с блестками в собранных волосах. Джейсон завязал свои светлые волосы в хвост, создавая иллюзию, что они короткие. Его наряд соответствовал костюму партнерши, и я подумала, что никогда раньше Джейсона в черном не видела. Выглядели они оба изящно. Джейсон всегда улыбается, шутит, и он один из лучших моих друзей. И любовник тоже. Миловиден и даже красив, но я и не представляла себе его таким изящным и прекрасным, не боюсь этого слова. Заиграла музыка — и мне тут же стало ясно, почему она захотела выбрать его в партнеры. Я знала, что Джейсон движется хорошо, и танцует хорошо, и видала его на тренировках и репетициях, но никогда не видела его с партнершей. Не видела, чтобы он в танце так двигался.
Это было двойное изящество: молодого тренированного танцора — и вервольфа. Все оборотни хорошо двигаются, будто это умение вирус приносит в их кровь. Ему мало что приходилось делать — только помогать девушке становится на пуанты, придерживать при вращении, делать поддержки и, наконец, поднять над головой одной рукой и пронести ее выгнутое мостиком тело по всей сцене, подбросить так, что сердце замирает — и поймать в дюйме над полом, все такое же изящное и собранное.
От последнего па зрительный зал ахнул, потом была секунда могильной тишины — и взрыв аплодисментов. Джей-Джей наклонилась ко мне и сказала:
— Вот этот миг тишины стоит большего, чем аплодисменты потом. Это значит — в точку попал.
Она при этом хлопала, а когда зал поднялся в овации, мы поднялись тоже.
Девочка присела в реверансе и приняла букет роз у одной из выступавших раньше учениц, все еще в костюме. Они потерлись щеками, потом балерина вынула из букета две розы на длинных стеблях и подала Джейсону. Он вышел вперед, взял цветы, поцеловал руку партнерши, она его настойчиво вытащила вперед, чтобы поклониться вместе с ним. Мне не надо было объяснять, что Алисия демонстрирует понимание: без Джейсона ей бы не завоевать зал.
Он сиял, глаза у него светились, и даже грудь ходила ходуном от только что сделанных усилий, но он выполнил все поддержки так легко и непринужденно, что со стороны казалось, будто это ему ничего не стоит.
— Не завидую той, кто будет выступать следом, — сказала Джей-Джей.
Я согласилась и была рада, когда это оказалась выпускница без партнера. Не хотелось бы мне смотреть, как кто-то попытается конкурировать с Джейсоном — это было бы чертовски сложно.
Девушка танцевала хорошо, но не так чтобы восхитительно, и я ей сочувствовала, что на своем последнем выступлении она знает: ей зал не покорить. Нехорошее, наверное, чувство.
Но следующая выпускница своим партнером указала Натэниела Грейсона, и я себя поймала на том, что подалась в кресле вперед. Дело было тут не только в выступлении, но и в том, каково теперь Натэниелу после того, как он видел Джейсона на сцене. Они друзья, и в типично мужском смысле друг с другом не конкурируют, но все же Натэниел — живущий со мной мой возлюбленный, и я несколько тревожилась. В отличие от Джейсона Натэниел никогда не учился танцевать — разве что у того же Джейсона. Он оказался на улице, когда ему еще десяти не было, и покатился под гору. Был проституткой, порнозвездой, был и остается стриптизером, так что выступать ему приходилось — но не в таком стиле.
Мика сжал руку, за которую я держалась, и мы переглянулись. Вслух Мика сказал:
— Он выступит отлично.
Но я даже по этим словам поняла, что он волнуется не меньше меня. И еще я поняла, что я не просто влюблена в Натэниела: из-за его страшного детства тревога у нас сейчас была почти родительская. Глупо звучит, но никогда ему не выпадало шанса быть младенцем в танцевальном костюме, на которого смотрят улыбающиеся родители. Он слишком многого был лишен в детстве, и вот сейчас каким-то образом хотел испытать то, чего не знал в те времена. Никакого страха сцены он не выказывал по поводу сегодняшнего выступления — это только мои нервы. Ну, и еще Минины.
Он вышел на сцену, держа за руку свою балерину. Девочка была одета в легкое белое платье поверх белого трико, и казалось, что это все — белые и серебристые тряпки, изящные лохмотья, и двигались они вокруг нее так, будто дышали. Он был в белом облегающем костюме, но с рубашкой из более грубого материала и свободной сверху, даже шея открыта. Плечи у него на удивление широки, а ноги в белых лосинах еще даже лучше, но, быть может, я не объективна. Темно-рыжие волосы до пола он увязал в тугой пучок на затылке, светлые волосы балерины, коротко стриженые, обрамляли ее лицо кружевом. С этого расстояния его лавандовые глаза казались синими.
Заиграла музыка, хотя и балетная, но какая-то совсем другая. Джейсон и его балерина великолепно двигались в пространстве, они блистали замечательной техникой — но сейчас проявилась разница. Натэниел со своей балериной вели рассказ. Я не знала этой музыки, да и не надо мне было ее знать, потому что они говорили — телами, руками, лицами. Это было изящество, красота и действо — не просто танец, а театр.
История о любящих, разлученных и нашедших друг друга, история великой трагедии. Натэниел ее держал, но легко и мягко, будто тела их сливались, взгляды их заставляли зрителей следить, как взлетают их руки над головами, переплетаются и скользят, и это было невероятно важно.
Я знала, что Натэниел умеет танцевать. Но как я не знала, каким изящным может быть Джейсон, так не знала я, на что способен Натэниел. Это было поразительно и проникновенно, и я не могла не пожалеть о том, какие возможности он обрел бы, сложись его жизнь по-другому. Конечно, ему всего двадцать два — вроде бы не слишком поздно менять профессию. Но странно было думать, что если бы Натэниел не работал в «Запретном плоде», что-то бы изменилось — как будто человек, который сейчас танцует и замирает на сцене, был бы кем-то другим, делай он это каждый вечер.
Он опустился на пол, волосы стали раскручиваться из узла, но это была слишком резкая перемена, и я поняла, когда балерина опустилась на него сверху, что волосы тоже входят в представление, выражают эмоции. Они рассыпались, разлились, и то ли свет на них так падал, то ли гель был такой, но темно-рыжие волосы стали красными, будто они оба лежали в луже крови. Она в последний раз беспомощным жестом взметнула бледные руки, и снова свет заиграл так, что она оказалась почти прозрачной. Тонкая работа осветителя: эфирная, сияющая белизна балерины, озеро крови, где лежал Натэниел, — и смерть и насилие слились с неземной красотой.
Снова мертвая тишина, и в этой тишине медленно погас свет, и скрылись двое, лежащие на сцене. А потом зал вскочил, пораженный чудом.
— Боже мой! — выдохнула я, вскочив и хлопая вместе со всеми. Рядом со мной Мика поводил головой из стороны в сторону, потрясенный. Интересно, подумал ли он то же, что и я?
— Наш котенок вырос во взрослого кота, — сказал мне Жан-Клод.
Я обернулась к Джей-Джей.
— Скажи, это я в него влюблена, или в самом деле это потрясающе?
Она кивнула:
— Это здорово. Нужно только время и работа — и тогда это может быть потрясающе.
Балерине принесли букет роз, она разделила его пополам и отдала половину Натэниелу, а потом увлекла его с собой на поклоны.
Моника нагнулась к Джей-Джей и сказала тихо, но так, чтобы Джей-Джей все же слышала:
— И подумать только: утащить такую игрушку домой и с ней играть!
Наверное, я очень резко повернулась, и успела бы сказать нечто весьма недружелюбное, но Мика меня поймал за руку и загородил собой. Выражения его лица было мне достаточно, и оно заставило меня посчитать до десяти. А пока я считала, Джей-Джей ответила:
— И ты у нее собираешься это отобрать?
Я посмотрела на Мику.
— Только не слишком, — сказал он.
Я кивнула. К нам подался Жан-Клод и спросил:
— Что-то случилось?
Я объявила всем:
— Натэниел — не «игрушка». О'кей?
Моника сделала жест ладонями от груди, будто восклицая: «Ну что вы!», — но что-то в ее лице говорило мне, что она меня провоцирует. Вот только зачем?
Сидевшая с другой стороны от Моники Вивиан все это время молчала как рыба. Она стояла и хлопала, но на нас не смотрела. Как будто была где-то не здесь.
Я протянула руку мимо Моники и тронула Вивиан за рукав. Она вздрогнула и обернулась ко мне. Вивиан — леопард, а к ним не подкрадешься. Но я действительно дотронулась до нее неожиданно. О чем же она так задумалась?
Ашер что-то сказал Жан-Клоду. Я только и разобщала, что он говорил по-французски, но я видела, что Жан-Клоду это понравилось не больше, чем мне — слова Моники. Глядя в лицо Ашера, я увидела то же выражение, которое было, когда он пытался поцеловать Мику. Что за муха сегодня Ашера укусила? С ним бывало, что он упирается и задирается, но обычно для этого есть причина, которую я могу понять. А сегодня я никак ничего не могла придумать.
Следующая выпускница была балериной Стивена. Я подумала, как же они хотят превзойти или хотя бы сравняться с тем, что делал Натэниел со своей парой. Но, к счастью для всех заинтересованных, это оказалась джазовая чечетка под какой-то старый бродвейский музыкальный номер. Девушка и Стивен были оба в широкополых шляпах, белых рубашках с закатанными рукавами и свободным воротом, расстегнутых жилетах и штанах с поясом. У обоих волосы ниже плеч — у него светлые кудрявые, у нее кудрявые и темно-каштановые. Детали костюма у него черные, у нее — темно-синие в полоску.
Номер оказался клоунским, с искусственным падением на задницу и проездом через сцену. Они проехали из утла в угол, разойдясь на пару дюймов. Спортивно, весело, и так отличалось от первых двух номеров, что получилось здорово.
В конце она прыгнула в объятия Стивена, и он ее унес со сцены. Аплодисменты на этот раз грянули сразу, смешанные со смехом. Что-то нужно было полегче после печали предыдущего номера.
— Чистый Джин Келли, — сказал Мика.
— Я и не знала, что Стивен умеет чечетку, — ответила я.
— Научился для этого представления, — сказала мне Вивиан.
— Ух ты! — удивилась я. — Быстро.
Вивиан улыбнулась, и на ее лице отразилась гордость — самая ярко выраженная эмоция за весь этот вечер. Стивен и его партнерша вышли на поклоны, и ему тоже досталось несколько роз из ее букета. Вивиан сияла, глядя на него, и не надо было ничего о них знать, чтобы понять, как она в него влюблена.
Сцена опустела, музыка изменилась, на этот раз зазвучала та, от которой Джейсон нервничал. Они с последней выпускницей должны были исполнять номер, который он сам для них поставил. Джейсон много занимается хореографией в «Запретном плоде», но он сказал мне: «Это не то же самое, Анита. Посетительниц не интересует, как мы танцуем, — им бы голую кожу видеть. Тут совсем другое».
Я никогда не видела раньше, чтобы он так нервничал по поводу публичного выступления. Это меня и умиляло, и заставляло нервничать тоже.
Я увидела, как Джей-Джей, улыбаясь, водит пальцем по его имени на программке. Улыбка была грустная, будто она думала о том, что могло бы быть, но не случилось.
Им с Джейсоном было всего лишь по двадцать три, но улыбалась она так печально, будто двери закрыты, мосты сожжены и возврата нет. А может, я слишком романтична. Нет, я романтичной не бываю. Любой мужчина моей жизни скажет, что это не мое качество.
Балерина вылетела на полутемную сцену. Она была одета в шелковую белую ночную рубашку, а лицо ее, тело — все говорило о страхе. Но как в любом хорошем ужастике, когда оглядываешься, за спиной пусто.
Джейсон спрыгнул с потолка. Я знала, что он был на мостках под потолком, но выглядело так, будто он упал с неба перед ней на четвереньки. Она повернулась, увидела его — и ее крик прорезал тишину зала, и все еще не было музыки. А он встал, медленно, одетый лишь в обтягивающее трико, и мышцы торса извивались и переливались под тканью. Волосы желтой волной падали на плечи, наполовину закрывая лицо. И он стоял, сильный, красивый, дикий. От нее шли волны страха, а от него — хищного желания.
Девушка повернулась, бросилась бежать. Размытой полосой мелькнул Джейсон — и оказался прямо перед ней. Она вскрикнула снова — но этот крик был едва слышен на фоне судорожно вздоха зрителей.
Медленно заиграла музыка. Девушка побежала по краю сцены, и все время Джейсон оказывался перед ней.
Я знала, что он вервольф. Знала, что он движется быстрое любого человека, но никогда не видела, как это бывает — в его исполнении. Он всегда был больше человеком, чем другие, но сейчас перестал притворяться. Это были летящие мышцы, развевающиеся волосы.
Наконец девушка свалилась в середине сцены. Маленькая грудь поднималась и опускалась в учащенном дыхании. Она вытянула вперед руку, отстраняясь от Джейсона, и он пошел вокруг нее, крадучись.
Медленно и прерывисто выдохнула Джей-Джей — я на миг отвернулась от сцены на нее посмотреть. Лицо ее исказилось какой-то сильной эмоцией, которой я не поняла.
Мика тронул меня за руку — я снова посмотрела на сцену, увидела, что Джейсон и девушка танцуют. Как будто режиссер хореографически изобразил игру кота с мышью, только этого кота интересовала не еда, а секс.
Девушка изображала жертву-девственницу. Взлетали и падали тонкие руки, пряча лицо, тело отшатывалось прочь — но натыкалось на его руки, куда бы она ни бросилась — он тут же оказывался на дороге, ловя ее и держа, и она сливалась с ним. И музыка нарастала. Они танцевали, двигались, и он показывал, на что способно его тело, и она не отставала. Мало есть человеческих танцовщиц, которые угнались бы за ним, и еще меньше среди них учениц выпускного класса. Не надо было много знать о балете, чтобы понять: перед нами танцоры выдающиеся, двое уникумов, черт побери. Даже трудно было смотреть и соображать: «Это же Джейсон, это наш Джейсон».
Музыка стала меняться, исподволь, но вот уже Джейсон пытается отстраниться, а она тянется за ним. Я сперва решила, что сеанс соблазна завершен, но потом увидела, что теперь бежит Джейсон, а девушка вдруг оказывается на его пути. Не сверхчеловеческая сила ставила ее каждый раз у него на дороге, но его собственная оглядка, нежелание уходить. Соблазнитель стал жертвой, и теперь, постепенно, уже Джейсон излучал страх, как добыча, а девушка его скрадывала, как охотник.
Музыка нарастала, нарастала, танцоры кружили, танцуя, по сцене, а потом он упал. Упал грациозно, и рассыпались волосы, скрыв лицо, и взметнулись сильные руки, будто блокируя удар — а женщина подползала все ближе.
Ее рука сомкнулась на его руке, и мир будто сузился до этих переплетенных пальцев. Он рухнул на сцену, рука вывернулась под неестественным углом, а она, держа эту руку, обернулась к залу. Лицо у нее было ясное и чистое, глаза горели вызовом, стояла она прямо, ровно, высоко, полностью подчинив себе это существо у своих ног. Она дернула его за руку, завела эту руку ему за спину, и он оказался на коленях, согнутый болью. Отбросив его руку так, что он чуть не упал, она зашагала прочь со сцены. Два прожектора выхватили их из темноты: ее — уходящую, и Джейсона — поверженного наземь отчаянием в круге света. С каждым ее гордым и смелым шагом сильнее гасли лучи прожекторов, и молча рыдал Джейсон в тускнеющем круге света, трясясь всем телом, грудь у него вздымалась и опадала, как у нее в начале танца.
Прожектора приглушили свет, почти погасли, но тут она остановилась на самом краю сцены, обернулась — а он поднялся на колени, отставив ногу, протягивая к ней руку, а другой закрывая лицо, чтобы скрыть слезы. Они застыли на миг, музыка прервалась. Девушка повернулась и ушла, Джейсон рухнул посреди сцены тряпичной куклой, и свет погас.
Тишина на этот раз была дольше, и я готова поклясться, что слышала, как вздохнули несколько человек, будто задержали дыхание. Джейсон и девушка вышли на середину сцены, взялись за руки, все еще в тишине, и только когда они двинулись к авансцене, взорвался зал. Громовые аплодисменты, крики «браво!», да и просто вопли, будто это был рок-концерт, а не вечер балета.