— Mon Dieu, Ульфрик! Слишком хорошо говоришь, чтобы это было правдой, и слишком скучно.
Я высвободила свою руку у Ашера — он посмотрел на меня.
— Ты хотел, чтобы здесь был Ричард и чтобы его можно было трогать. Но ты будто злишься, что не можешь здесь быть один с Жан-Клодом или с Жан-Клодом и со мной. Ты так злишься и настолько не можешь понять, чего хочешь, что начинаешь цепляться, чтобы все развалить. Так ты поступаешь, когда злишься, и всегда так поступал.
Ашер сел:
— Так что, раз я не провел последние четыре месяца за психотерапией, меня следует изгнать из кровати? Так пока ты занимался терапией, я тут работал как te moine, его заместитель.
— Я знаю, Ашер. И я прошу прощения, что не был здесь и не помогал.
Ашер стал вылезать из промежутка между нами, двигаясь к краю кровати. Ричард поймал его за руку.
— Отпусти, волк! — прошипел Ашер.
— Я думал, ты хочешь моего прикосновения.
От этих слов вампир остановился, обернулся к Ричарду. Проверил, чтобы волосы скрыли половину лица.
— Да, хочу.
— Куда же ты тогда уходишь?
Ашер посмотрел на руку Ричарда, все еще держащую его выше локтя. Несколько спокойнее он спросил:
— Тебя твой психотерапевт подсадил на препараты? Это от них ты так спокоен?
Ричард улыбнулся:
— Нет, на вервольфов мало что действует. Наш организм слишком быстро их перерабатывает.
— Тогда это не может быть всерьез. Если ты убегаешь от Аниты, которую любишь, и от Жан-Клода, к которому тебя по-настоящему тянет, ты не можешь вытерпеть мое прикосновение.
— Есть пределы того, что ты можешь со мной делать, и — да, ты правильно описал меня, но я разделяю с Жан-Клодом некоторые эмоции и воспоминания. Я помню, как любил тебя, Ашер, и у меня все еще есть тело, на это способное.
Я уставилась сперва на Ричарда, потом — на выражение лица Ашера. Никогда не видела его столь удивленным. Он засмеялся — дико, резко.
— Ты предлагаешь мне то, в чем отказывает мне Жан-Клод?
Ричард улыбнулся:
— Это, я думаю, было бы большое испытание для моей новообретенной решимости, но я предлагаю попытаться. Ты достаточно силен, чтобы вместе с Нарциссом заиметь собственную территорию. Оставаясь здесь, ты увеличиваешь силу Жан-Клода, а тем самым — нашу безопасность.
— И что ты готов сделать, чтобы заставить меня остаться, Ричард?
Снова в голосе его было горькое презрение.
Ричард притянул его обратно — Ашер не сопротивлялся. Ричард оперся на подушки и привлек Ашера спиной к своей груди. Ноги он отвел в сторону, так что Ашер касался только его груди, но это было прикосновение более тесное, чем к любому другому мужчине, кроме Жан-Клода. Сильными руками Ричард обнял вампира.
— Я — оборотень. Мы очень любим спать большой щенячьей кучей.
Ашер погладил пальцами голые руки Ричарда. Ричард устроился поглубже в подушках, прижимая к себе Ашера. Тот задрал голову и поцеловал мускулистый загорелей бицепс.
— Только не кусаться — пока что, — напомнил ему Ричард, но поднял руку, уводя ее от поцелуя, и погладил Ашера через рубашку.
Я посмотрела на Жан-Клода, он на меня. Протянула к нему руку.
— Ущипни меня. Это наверняка сон.
— Ты прочла мои мысли, ma petite.
Ашер потерся лицом о руку Ричарда, как кот.
— Прыгай в пруд, Жан-Клод. Вода хорошая.
— Не надо на нас таращиться, давайте обниматься, — сказал Ричард.
— Прости, Ричард, — ответила я, — что-то не совсем я верю этой перемене.
— То есть не совсем веришь мне, — уточнил он.
Ашер поглаживал ему руку, покрывая ее поцелуями.
— У американцев нет поговорки «Дареному коню в зубы не смотрят»?
— Есть, — ответила я.
— Так чего же ты ждешь, Анита? Или ты никого из нас не хочешь?
Он посмотрел на меня, оторвавшись от руки Ричарда, прямым взглядом своих прекрасных глаз. Хочу ли я их? Да, да. Обоих!
Я посмотрела на Жан-Клода — он все так же стоял у кровати, глядя на них. Я протянула ему руку:
— Если ты этому веришь, то верю и я.
— Верь, — шепнул Жан-Клод.
— Когда я понял, как был глуп по отношению к вам обоим, я подумал было послать цветы, но во всем мире не хватило бы роз, чтобы загладить то, что я уже натворил для нас для всех. — Он приподнялся, Ашер замычал протестующе, когда Ричард забрал руку. А Ричард взялся за край футболки и снял ее одним плавным движением. — Но я думаю, это вам больше цветов понравится.
Ашер помедлил, глядя на него. Ричард притянул его к себе, как раньше. Обернувшись, Ашер осторожно приложил ладонь к его груди. Ричард протянул руки мне и Жан-Клоду.
— Если предпочитаете цветы, позвонить флористу никогда не поздно. — Слова были шутливы, лицо серьезно. — Только я надеюсь, что вот это куда лучше скажет: «Я виноват, простите меня».
— Если ты это хочешь сказать, то да, — ответил Жан-Клод.
— А если ты не хочешь этого сказать, — добавила я, — и снова ускользнешь, то не надо, Ричард. Я не могу, чтобы ты каждый раз нас так обламывал.
Ашер положил голову на голый живот Ричарда, обнимая его рукой.
— Ради бога, хватит болтать, давайте к нам. Ради одного меня он не потеряет штаны.
Я засмеялась — не могла удержаться. Ричард смеяться не стал. Он зачерпнул горсть волос Ашера и дернул ему голову назад. На миг я увидела лицо Ашера. Я знала это выражение, эти широко раскрытые, почти невидящие глаза, приоткрытые губы. Я видала его достаточно часто на лице Натэниела, пару раз мельком — у себя в зеркале. Это выражение говорило, что Ашер из доминанта стал покорным, переключился от боли, внезапности и силы в руке Ричарда.
Вервольф за волосы, как за рукоятку, повернул вампира к себе — вздулись мышцы предплечья. Ашер тихо пискнул, и хотя от боли, это не был стон боли, это был хороший стон. Такой не раз исторгал Жан-Клод у Ашера, такой исторгали у него мы с Натэниелом, работая вместе.
— Я — доминант, я никому не буду нижним, и если здесь кто-то потеряет штаны, то это буду не я. — Он чуть подтянул Ашера вверх за волосы, причиняя боль и радость, наклонился к вампиру и сказал ему в лицо: — Я не пища, я не добыча. Я — Ульфрик клана Тронос Рокке, и если еще раз об этом забудешь, я тебе сделаю больно.
Последние слова он почти прошептал в раскрытые губы Ашера, приблизившись, как для поцелуя. Я смотрела, как он действует на Ашера всей своей красотой, как на меня когда-то, только другими средствами. Красота — оружие не менее разрушительное, чем любой пистолет.
Он сел и отпустил Ашера так резко, что тот упал к нему на колени. Ашер лежал пассивно, повернутое набок лицо терялось в путанице золотых волос. Ричард посмотрел на нас с Жан-Клодом:
— Я не просто убегал от того, чтобы быть вервольфом или зверем зова Жан-Клода. Если бы боль и удовольствие меня не волновали, Райне бы ни за что меня не соблазнить. Я обвинял в своей извращенности ее, но она во мне это не создала, а только освободила. — Он потрепал большой ладонью волосы Ашера — тот вздрогнул от удовольствия. — Я не хочу секса с Ашером, но меня тянет причинить ему боль. Заставить его меня хотеть и не дать того, чего он хочет, — это меня тоже привлекает. — Он откинул голову к спинке кровати, закрыл глаза. Когда он их открыл, они стали темно-янтарными. — Ох, как привлекает.
От одного только этого взгляда у меня мурашки побежали по коже. Жан-Клод тронул меня за руку, и я вздрогнула:
— Ma petite, пойдем ли мы к ним?
Я просто кивнула. Сказать вслух «вау!» — как-то не соответствовало бы по стилю тому, кто лежал сейчас на кровати, глядя на меня янтарными глазами волка.
Глава восьмая
Ашер потерял штаны и все остальное, хотя помедлил, когда дело дошло до рубашки, потому что самые суровые шрамы у него на груди и на животе сбоку, а волосы недостаточно длинны, чтобы прикрыть их, как прикрывали лицо. Мы с Жан-Клодом уже давно убедили его, что нам это не мешает. Это Ричард с его совершенным торсом заставил Ашера смутиться, застесняться — никогда не думала, что можно будет отнести к нему это слово.
Мы с Жан-Клодом переглянулись, и оба задумались, как же заставить его справиться с затруднением, как вдруг Ричард сказал:
— Жан-Клод велел тебе обнажиться. Давай.
Ашер посмотрел на него исподлобья, держась за пуговицы.
— На самом деле он велел раздеваться.
Ричард открыл рот — наверное, сказать что-нибудь суровое, — но что-то заставило его посмотреть на Жан-Клода. Что-то между ними промелькнуло большее, чем взгляд — наверное, Жан-Клод умел шептать ему мысленно, как и мне. Лицо Ричарда смягчилось, он повернулся к Ашеру:
— Ты не видел шрамы от серебряных пуль, что чуть не убили меня летом. — Он погладил широкую, невредимую гладь мышц. — Вся эта половина была — сплошной рубец. Я думал, что это навсегда — обычно так бывает, когда образуются шрамы. А мне очень не нравилось, что я стану дефектным. И когда Жан-Клод начал использовать энергию для лечения своих ран, я научился лечить свои. Он позволил мне взять энергию от триумвирата, чтобы снова стать таким.
Он раскинул руки, демонстрируя гладкую кожу.
Я знала, что они силу нашего триумвирата использовали для самоисцеления — это серьезное преимущество вампирских меток, — но как-то забывала, что если бы у нас не хватило сил, то сейчас в этой комнате было бы трое мужчин с ужасными шрамами.
— У меня нет триумвирата, к которому можно обратиться, — угрюмо сказал Ашер, плотно запахивая рубашку. — Ричард подошел к нему. —Хотел по-хорошему, но на сочувствие ты огрызаешься. Я это могу понять, поэтому попробую по-другому.
Мелькнула размытой полосой рука, схватившая Ашера за волосы, другая зашла за спину, дернула, притянула к Ричарду. Это было внезапно, грубо, но опять-таки в этой грубости была близость, как в поцелуе. И гнев Ашера растаял от силы Ричардовых рук.
А Ричард, глядя в упор в светло-синие глаза, зарычал, скаля зубы:
— Разденься, все хочу видеть! Я хочу, чтобы ты был голый и связанный, и если ты снова заставишь меня тебя обнажать, я разорву на тебе одежду.
Он почти отбросил Ашера и отошел.
Ашер покачнулся, ухватился за кровать, чтобы удержаться. Когда он встал ровно, с него тут же рубашка слетела на пол, вслед за всей прочей одеждой. Что-то в словах Ричарда о том, что он хочет видеть Ашера голым и связанным, придало ему уверенности, заставило почувствовать себя желанным. Колебания остались позади.
Мы привязали Ашера за колени на краю кровати, посередине между двумя столбами. Он был достаточно близок к краю, чтобы мы могли спустить его ноги с кровати, но начали мы из положения, когда он удобно стоял на коленях. Кровать была та же самая, но раму ее мы сменили с последнего раза, когда с нами был Ричард. Сейчас она была металлическая, сделанная на заказ, с местами для привязывания по всей длине. Изначально мы ее завели, чтобы Ашер меня научил быть верхней у Натэниела, но потом все мы испытали эту кровать с обеих сторон. Правило: никогда не применяй к своему покорному то, что не пробовал на собственном теле. Было несколько вещей, которые хотел Натэниел и которые я не могла или не соглашалась пробовать на себе из-за слишком высокого уровня боли, и у меня не заживало так, как у него, но Ашер не раз в этом смысле выручал команду, пока даже он не просил пощады словами «no mas», а Натэниел все-таки не доходил до собственных пределов боли. Честно говоря, его пределы в этой области меня пугали, хотя и интриговали тоже.
Жан-Клод вылез из рундука игрушек — не коробки, а именно рундука. Из старинных пароходных рундуков, в которых тело можно было спрятать. Мы его с месяц назад перетащили в спальню, чтобы не таскать каждый раз игрушки по одной — это было молчаливое признание того, что мы делаем в постели и друг с другом. Никогда я не думала увидеть, как Ричард стоит на коленях, копаясь в игрушках. Я знала, что он любит секс такого рода, и он был прав: не Райна создала в нем эту потребность, она только высвободила ее. И тот факт, что он достаточно с собой смирился, чтобы это признать, иначе как чудесным я назвать не могла, — если называть чудом то, что никогда не надеялся увидеть. Например, фигурное катание в аду или победу «Сент-Луисских таранов» в суперкубке.
Жан-Клод просто снял рубашку и остался в кожаных штанах и сапогах — очень бэдээсэмно. При связанном голом Ашере мой деловой юбочный костюм казался неуместным, но Жан-Клод предложил исправить это — с помощью кожаного платья с короткой, но широкой юбкой, перехваченного в талии поясом. Как если бы Джун Кливер исполняла бондаж. Я пошла в ванную переодеться, держа в руках туфли на шпильках. Их мне уже приходилось надевать, а платье было обновкой. Но истинную красоту платья я оценила, когда уже надела его и стала застегивать тяжелую «молнию», идущую снизу доверху. Верхняя часть платья была тесной и могла поддерживать грудь без лифчика даже при молнии, расстегнутой наполовину. И грудь выпирала, но как бы я ни дергалась, случайно наружу не выпадала — надо было расстегнуть молнию и выпустить ее. А можно было застегнуть под горлышко и не оставить даже выреза. Отличное платье.
Я подобрала такое положение молнии, что груди будто в любой момент вывалятся, но я знала, что они держатся как следует. Увидев себя мельком в зеркале, я остановилась. Не то чтобы я большая поклонница грудей, но вид собственной фигуры в этом платье, с талией, казавшейся еще тоньше от широкого кожаного пояса, широкая юбка — все это приковывало взгляд, даже вызвало мысленный возглас: «Ты смотри, какая белая прелесть!»
Хотя вообще-то я о собственной груди в таких терминах не думаю.
Когда я вышла в этом платье, выражение лица Жан-Клода не оставляло сомнений, насколько ему нравится мой вид.
— Mon Dieu, ma petite!
Схватив Ашера за волосы, он повернул его ко мне. Это должно было причинить боль, но по лицу Ашера, как раньше с Ричардом, не было видно, чтобы ему стало неприятно. Жан-Клод прижался к нему щекой.
— Смотри, Ашер! Смотри и знай, что сегодня тебе до нее не дотронуться.
Он отпустил золотые пряди и подошел ко мне, бросив Ашера как ненужное тряпье. Я знала, что это входит в игру, и доверяла Жан-Клоду, считая, что он лучше понимает мазохистские наклонности Ашера. Но если бы связанной была я, такое унижение и издевательство меня бы выбросили со дна покорности к моему обычному отношению «идите к черту, никому не дам».
Подойдя ко мне, Жан-Клод протянул руку. Каблуки были четырехдюймовые. Я на них выглядела баснословно, но вместе с ростом сексуальности у меня наблюдалось падение грациозности — по моим ощущениям. Жан-Клод меня уверял, что все дело в практике, и если я буду их носить часто, научусь. Ага, как же.
Но когда он меня поддерживал, я чувствовала себя на них достаточно надежно. На кровати аккуратным рядом были выложены плети и несколько кнутов. Рядом стоял Ричард, полускрытый шторами.
— Они не подойдут, — сказал он.
Жан-Клод принес пару кожаных штанов, которые подошли бы Ричарду. Я поняла, что это, наверное, те, которые он не раз уже надевал. Но это было больше года назад, и за это время он накачал мышцы не только на руках.
Жан-Клод подвел меня к изножью кровати. Ричард опирался на спинку, согнувшись почти вдвое, и пытался натянуть штаны. Волосы он увязал сзади в хвост, и видна была загорелая гладкая линия кожи от середины тела до шеи.
Покачав головой, он сказал:
— Не выйдет. Слишком много мышц нарастил.
Тут он поднял голову, и если на лице Жан-Клода я прочла все, что мне хотелось, то лицо Ричарда было и лучше, и хуже. Он сполз с кровати и плюхнулся на пол, сидел там в полунатянутых на бедра штанах и смотрел на меня так, будто его обухом ударили промеж глаз. Громом пораженный, мог бы сказать Байрон, один из наших новых вампиров из Англии. Если у меня еще и оставались сомнения насчет моего наряда, теперь они исчезли.
Ричард перевернулся, ухватился за столб и встал. Одной рукой он по-прежнему держал перед собой штаны, но стоял, выпрямившись во весь рост — шесть футов один дюйм, — разведя плечи, с гордым лицом фотомодели. Обычно я не уверена, что он знает, как на самом деле красив, но сейчас лицо выдавало, что он отлично это осознает. Ноги были видны почти полностью, и я поняла, какие именно дополнительные мышцы мешают ему натянуть штаны. Он прекратил усилия влезть в штаны — и стало видно, что не только его лицо на меня среагировало.
Я крепче схватилась за Жан-Клода — не слишком уверенно стою на шпильках. Своего лица я не видела, но думаю, что моя очередь настала изображать громом пораженную. Ричард производил на меня такое впечатление чуть ли не с первого раза, как я его увидела — а увидела я его нагим и в кровати, если вспомнить. Что он там делал с женщиной-оборотнем, я никогда не спрашивала. Всегда полагала, что оборотни теряют сознание после возвращения в человеческий вид — большинство их впадает почти в кому, — и кто-то их положил между простынями, чтобы проспались. А вот сейчас при взгляде на него до меня дошло, что это предположение вполне может быть наивным.
— Какое лицо! — сказал Ричард. — На миг оно стало именно таким, каким я всегда хотел его видеть, и тут же ты задумалась о чем-то другом и больше меня не видела. О чем... о ком ты сейчас подумала, глядя на меня?
Он был красив, почти невыносимо красив. При убранных волосах скулы подчеркивали темный загар кожи, невероятное совершенство черт, но сейчас на лице читался гнев, и он не был манящим. Из всех мужчин моей жизни только один обращал на меня свою ярость.
— Ma petite, — сказал. Жан-Клод, и этого прозвища было достаточно. Он хотел мне сказать, чтобы я попыталась исправить ситуацию. Никогда еще наш Ричард не был так полон желания сотрудничать.
Как только я подумала «наш Ричард», мне тут же стало ясно, что мысль эта не моя. Я давно перестала считать его своим, но ладно. Нам это необходимо, как необходимо детям, чтобы родители помирились, пока развод не расколол семью и не поделил имущество. Проблема у нас троих заключалась в том, что «имуществом» были живые и разумные личности. Вампиры и вервольфы являются в этом городе «имуществом» в большей степени, нежели любой ребенок. Значит, надо вести себя по-взрослому и все исправить.
— О тебе, Ричард. Я вспоминала первый раз, когда тебя увидела. Ты был в кровати Жан-Клода в помещениях под «Цирком проклятых», с женщиной-оборотнем. Вы были оба голые, и я никогда не спрашивала тебя, что ты делал в кровати с голой женщиной. И как вы там оказались.
Гнев стал уходить, уступая место смущению, почему-то более настоящему.
— И что же ты хочешь, чтобы я на это сказал?
— Не знаю. Я просто подумала, что никогда не задавала об этом вопросов. Никогда не спрашивала, были ли вы с Рашадой любовниками. Ты мне в тот же вечер предложил вместе пойти куда-нибудь, и я решила, что ты ни с кем другим не встречаешься. Это было наивно, Ричард? Я тогда была так наивна?
Он помягчал и улыбнулся. Потом подошел к нам, без гнева или надменности. Я смогла смотреть ему при этом в лицо, а не ниже. Очко в мою пользу, но и правда мне в тот момент было важнее видеть его лицо, нежели видеть его голым.
Он коснулся моего лица, и рука была теплее, чем должна была бы быть. Хотелось прижаться к этому теплу от прохлады ночи, и я потерлась лицом о руку, и он ее повернул к моему лицу большой ладонью.
— Мы оба были, — ответил он тихо, и я поняла, что другая рука протянута мимо меня. Повернув голову, я увидела, что он гладит по волосам Жан-Клода.
Ричард притянул нас к себе, мы сдвинули головы вместе — им двоим пришлось нагнуться для этого. Наши с Жан-Клодом волосы перепутались, черные кудри у меня и у него, и невозможно было сказать, где чьи. Ричард держал нас обоих за затылки, гладя пальцами, я ощущала их кожей, они будто массировали, и я знала, что Жан-Клода он тоже сейчас гладит. Я могла бы ощутить тактильное воспоминание, по-настоящему воспринять ощущение Жан-Клода, но он знал, что это меня отпугнет, и потому дал мне только знать, что происходит сейчас. Я просто знала, что делает Ричард.
Ричард сдвинул нас лицами друг к другу и прошептал:
— Если бы мы знали тогда, что будет, не разбежались бы мы в разные стороны?
На это я не знала, что ответить, но Жан-Клод знал:
— Лучше было бы спросить, mon ami, были бы мы сейчас живы, если бы не могли позвать друг друга на помощь в час беды? Спроси, сколько наших вампиров и волков погибло бы или попало бы в рабство к мастерам-садистам?
— Не только волков, — ответил Ричард. — Анита и Мика очень много сделали для оборотней нашего города. — Я услышала, как он продолжительно и глубоко вздохнул, шевельнулся, касаясь губами моей головы — так нежно, что даже поцелуем это не назвать. — Если ты хочешь сохранить при себе Ашера как заместителя, как temoin'a, мы должны укротить его.
— Oui, — согласился Жан-Клод.
— Что значит «укротить»? — спросила я.
Ричард засмеялся, отодвинувшись от нас обоих, чтобы посмотреть, причем на мне задержал взгляд дольше.
— Вот эта подозрительность в голосе, Анита, она так в твоем стиле!
Я посмотрела на него, насупясь, одна рука на бедре, другая все еще в руке у Жан-Клода.
— Я остаюсь собой, Ричард. Кем мне еще быть?
— Как я могу тебя любить — и желать сделать тебе и с тобой такие ужасные вещи? И как тебе может быть нормально, что мне нравится то, что нравится?
Жан-Клод рядом со мной стал очень неподвижен.
— Я не хочу снова начинать этот разговор, Ричард.
— Я тоже, — ответил он, посмотрев на Жан-Клода. — Я хочу секса с Анитой. Я хочу касаться тебя, и чтобы ты меня касался. Хочу мучить Ашера тем, что он меня не получит. — Вдруг эти шоколадные глаза стали еще темнее. — Я хочу видеть твое лицо, когда Анита будет со мной, а я с ней. Я хочу видеть, как он будет смотреть, а ты — трахать Аниту, и пусть он знает, что тебя не получит. Я хочу делать ему больно, пока ты будешь этим занят, и знать, что боль ему тоже приносит радость. — В глазах его загорелась свирепость. Не гнев, а свирепость. — И эти мысли меня заводят.
Его слова заставили меня посмотреть вниз — тело Ричарда отреагировало на его мысль. Я снова подняла глаза на его лицо — он смотрел на меня. Заметил, куда я глянула, или почувствовал — как я чувствовала, что он гладит волосы Жан-Клода.
— Ты хочешь меня?
— Что? — спросила я.
— Ты хочешь меня, Анита?
И что на это сказать, я не знала. Открыла рот, закрыла снова.
— Правду, ma petite, — подсказал Жан-Клод. — Только правду.
Я сказала единственную правду, которая была у меня на эту тему с самого первого раза, как я увидела Ричарда.
— Да.
Он улыбнулся, но в улыбке была свирепость, которую я не так чтобы понимала до конца.
— Это хорошо, — ответил он, — потому что я по тебе тоскую.
Он рванулся так быстро, что я позорно пискнула подевчачьи. Вдруг он поднял меня, обхватив за талию, пульс забился в горле, рвясь наружу. Ноги болтались над землей, и я смотрела в упор в его глаза, упираясь ладошками ему в бицепсы, но без всякого толку.
— Испугалась. — Он приблизил ко мне лицо, понюхал воздух рядом со мной. У меня волосы на затылке зашевелились. — Ты так хорошо пахнешь, потому что боишься меня, Анита. И мне это нравится, понимаешь?
Чтобы прошептать «да», мне пришлось проглотить слюну.
— Я хочу, чтобы ты боялась, ты понимаешь?
— Да. Погоня и добыча.
И снова голос у меня оказался шепотом.
Из мягких, ласковых человеческих губ раздалось тихое рычание — и снова у меня зачастил пульс, не давая дышать.
— Доверяешь мне? — спросил он шепотом, но в этом шепоте был оттенок рычания, будто голос стал глубже.
Я дважды проглотила слюну — не доверяла своему голосу. Настоящий ответ был — «может быть», но здесь был Жан-Клод, а в нем я была уверена — он ничего не даст сделать плохого. И я кивнула.
— Хорошо, — повторил он.
Мышцы его напряглись, я взлетела в воздух и рухнула на кровать.
Глава девятая
Рухнула, махнув руками назад, чтобы смягчить удар, но кровать была мягкая, никакого удара не было, а было только невероятное удивление. Будь это действительно критическая ситуация, я бы успела еще сесть, куда-то рвануться, но ситуация не носила такого характера, и я лежала спокойно, стараясь дышать, чему мешал отчаянно бьющийся в горле пульс. И смотрела я на голого Ашера, а он сразу стал смотреть на меня, потому что зашевелилась кровать и я пыталась сесть, но Ричард уже был здесь.
Он рухнул на меня всей тяжестью своего тела, одновременно целуя меня. Я оказалась под ним в ловушке, поцелуй его почти душил меня. Слишком это было свирепо, слишком быстро, страстно, вообще все слишком, а я еще не была готова. Я стала отталкивать Ричарда, пытаясь прервать поцелуй, наконец схватила его за волосы и как-то смогла оторвать от собственного рта. Скрипнув зубами, сказала:
— Ты еще недостаточно для меня сделал, Ричард.
Он смотрел на меня сверху вниз, и я видела, как в его глазах мелькнула мысль: он достаточно превосходит меня размером, чтобы взять силой. Да, он сильнее меня и я безоружна — только моя вера позволила ему дойти со мной до такого положения. Вера в него и в Жан-Клода. И ощущение этой его мысли показало мне мельком тех демонов, с которыми он сражается. Дело не только в том, что он вервольф или волк зова Жан-Клода, этот терзаемый призраками Ричард. В нем самом есть такое, что никуда бы не делось, даже будь он человеком, как ему хочется. Вот эта сторона его души выглянула в карих глазах, и снова по коже у меня пробежал холодок страха.
Он сдвинулся ниже, и хотя я держала его за собранные в хвост волосы, не пуская к своему лицу, соскользнуть вниз это ему не помешало. Сдвинувшись достаточно, он поцеловал меня в плечи, ниже, ласково, очень-очень ласково. Целовал вдоль обнаженных контуров грудей в «молнии», в обрамляющей их коже, но очень, очень нежно. Я разжала пальцы, его волосы выскользнули, и он стал целовать меня сквозь кожу платья, одна только тяжесть его тела заставила меня закрыть глаза и задрожать. Когда я их открыла, наверное, голова у меня запрокинулась, потому что передо мной были контуры тела Ашера. Он встретил мой взгляд, и что-то в его глазах было такое не подчиненное, такое не нижнее. Очень доминантный был взгляд. Ашер — нижний, и подчиненный из него куда лучше, чем из меня когда-нибудь будет, потому что — это он мне объяснил — я никогда и не была покорной. Я — доминант, который иногда бывает нижним, но это не то что настоящая склонность к покорности. Ашер умеет быть покорным, и то, что меня бесит, его заводит, но для него эта черта между верхним и нижним почти незаметна. Он может переключиться в разгар сцены быстрее, чем кто бы то ни было. Только что он был ягненком, и вот он лев.
Ашер опустил глаза, посмотрел вдоль меня на Ричарда, и я была почти уверена, что это не я переключила его в режим хищника. Нет, вид голого Ричарда, такого близкого — и в то же время такого далекого.
Я почувствовала, как Ричард поднял голову, и повернулась к нему. Он приподнялся на локте, держа в руках подол моего платья, улыбался мне, но такую улыбку обращает к тебе мужчина, когда уверен в тебе, уверен, что будет только «да» и никаких «нет». Давно уже я его не видела, и та часть моего существа, которая всюду щупает, сомневается, требует, подумала: «Он не заслужил права на такое выражение лица».
Вдруг рядом оказался Жан-Клод, наклонившись через ноги Ашера, стал гладить мне волосы, лицо, и я посмотрела на него. Посмотрела вверх в эти полночно-синие глаза, такие темные, что синева почти переходит в черноту, но все же они навеки хранят синеву послезакатного неба, и чернота никогда не сделает этого последнего шага. Я смотрела и чувствовала, как он шепчет мне мысленно, держа мое лицо в ладонях:
«Можешь быть права, а можешь быть счастлива. Посмотри мне в лицо и скажи, что ты его не хочешь, — и я перестану. Мы найдем другой способ скрепить наш триумвират. Только скажи, что ты не хочешь, и это все кончится».
Он скользнул на кровать, моя голова оказалась у него на бедре, облитом кожаной штаниной, свободная рука стала гладить мне голую руку. Жан-Клод повернул меня так, чтобы я, глядя вниз вдоль собственного тела, видела Ричарда. Он все еще полулежал, опираясь на локти, все еще теребил подол платья. И смотрел на меня, и хотя лицо еще горело желанием, в карих глазах светилась настороженность. Мы научились относиться к друг другу с опаской. То есть научили друг друга.
Ричард очень медленно стал расстегивать двойную «молнию» внизу платья. При этом он смотрел мне в лицо, будто ожидая протеста. Я подумала было протестовать, серьезно подумала. Не знала, хочу ли я снова ворошить эту мешанину. Как-то наладилась моя жизнь и без него.
И снова мысленно шепнул мне Жан-Клод:
«Хочешь, чтобы он прекратил?»
Ответ был — да. И нет. И так оно всегда было у нас с Ричардом с самого начала. Да и нет, нет и да, пока мы оба не сходили с ума от этого — нет и да.
Ричард раздвинул расстегнутое платье, приблизил лицо к телу, все еще глядя на меня, ожидая, чтобы я что-нибудь сказала. Жан-Клод продолжал поглаживать мне руки ладонями. Я поняла: они оба боятся, что я вдруг все обломаю. Как будто они это обсуждали, но для Жан-Клода сегодняшняя ночь тоже стала неожиданной, разве нет?
От этой мысли я напряглась.
Ричард целовал мне край бедра, все еще глядя в лицо. Жан-Клод, наклонившись, сказал вслух:
— Клянусь тебе, что не знал о его приходе сегодня. Но я хочу этого, ma petite, мне очень нужен этот Ричард, готовый вместе работать. Сегодня это секс, не изменение уклада жизни. Секс и магия, ничего больше.
Было время, когда такие слова меня бы сильно взбесили, но это еще до Мики и Натэниела. До того, как мы установили такой прочный мир с Жан-Клодом, до еще очень многого. Сейчас эти слова меня слегка успокоили.