Африки и Америки. Полагаю, что данное предложение будет поддержано многими странами, тем более что международной авиационной федерацией полеты советских космонавтов утверждены в качестве международных рекордов.
Летчик‑космонавт СССР майор Г. Титов
26 марта 1962 года»
Идея нашла отклик в верхах, и 9 апреля 1962 года Указом Президиума Верховного Совета СССР был установлен День космонавтики – 12 апреля.
В зале Кремлевского дворца съездов прошло торжественное собрание, посвященное первой годовщине полета. На нем выступил и Юрий Алексеевич Гагарин. Но в президиуме не было ни одного главного конструктора, ни одного из действительных участников создания ракеты и корабля.
Те, кто сделал Советский Союз передовой космической державой, вдруг обнаружили, что не могут показать миру своих лиц и получить причитающуюся толику славы. Политики, партийные руководители, маршалы и генералы охотно позировали вместе с космонавтами, участвовали в приемах и международных конгрессах, издавали книги и статьи, зачастую берясь судить о вещах, в которых ничего не смыслили. И только подлинные «генералы» космоса были в тени, не имея возможности рассказывать о своей деятельности даже самым близким.
По отношению к главным конструкторам цензура проявляла особенную строгость. Их опубликованные статьи были абстрактны, оторваны от действительности, и зачастую понять связь между автором и тем, о чем он пишет, было невозможно. Так писали все: «профессор К. Сергеев» (Сергей Королев), «профессор В. Петрович» (Валентин Глушко), «профессор В. Иванченко (Борис Раушенбах), «М. Михайлов» (Михаил Рязанский), «Б. Евсеев» (Борис Черток) и другие засекреченные специалисты.
Доходило до абсурда. После полета Юрия Гагарина появилось множество статей и книг, посвященных истории довоенного ракетостроения в Советской России. Естественно, много рассказывалось о деятельности ГИРД. На эту давнюю историю секретность, вроде бы, не распространялась. Но нигде не упоминалось имя Сергея Королева. Более того – на смазанных старых фотографиях его ретушировали! Такому амбициозному конструктору, каким всегда оставался Сергей Павлович, это было не просто обидно, а по‑настоящему оскорбительно.
Первый космонавт и главный конструктор
Однако не только необходимость держаться в тени угнетала Сергея Королева. Конечно, он был умным человеком и готов был смириться с особым статусом ради пользы дела. Но чем дальше, тем больше Хрущев и другие советские руководители использовали космонавтику для достижения сугубо утилитарных политических целей. Вместо того чтобы планомерно доводить до летных образцов трехместный корабль «Север», силы ОКБ‑1 были в мобилизационном порядке брошены на установление новых рекордов, используя проверенные, но быстро стареющие технологии корабля «Восток». Советское руководство сокращало финансирование передовых разработок, явно демонстрируя свой выбор: научные данные и совершенствование технологий были не нужны – ценилась только возможность еще раз «утереть нос» американцам и покрасоваться на трибуне Мавзолея с новыми «героями космоса». На каждый следующий запуск давалось согласие только в том случае, если он содержал в себе нечто принципиально новое и потрясающее воображение. С мнением конструкторов больше не считались. Возможно, такая стратегия и была оправдана в условиях «холодной» войны, однако оказалась губительной для космонавтики.
Поворотная точка была пройдена, когда от ОКБ‑1 потребовали как можно скорее запустить корабль с тремя членами экипажа на борту. «Север» еще находился в стадии эскизного проектирования, и тогда созрело решение использовать для этого «Восток». Но три человека в скафандрах никак не помещались в маленькую кабину корабля, и уж тем более в нем нельзя было разместить три катапультируемых кресла. И тогда Сергей Павлович пошел на большой риск, приказав разработать новую модификацию «Востока» – корабль «Восход». Катапультируемые кресла убрали, от скафандров избавились, спусковой аппарат снабдили системой мягкой посадки. И «Восход» – пожалуй, самый ненадежный космический корабль в истории – 12 октября 1964 года отправился на орбиту. Впрочем, тогда все закончилось благополучно. Космонавты Владимир Комаров, Константин Феоктистов и Борис Егоров с триумфом вернулись на Землю.
Информацию о компоновке корабля привычно засекретили. И западные аналитики, которые даже представить себе не могли, что возможно запихнуть сразу трех космонавтов на место одного, нарисовали в своем воображении огромный чудо‑корабль. Его так и называли: «космический линкор».
Потом, 18 марта 1965 года, был полет на «Восходе‑2». И снова «Восток» пришлось переделывать под очень специфическую задачу – обеспечение выхода человека в открытый космос. И снова космонавты – на этот раз Павел Беляев и Алексей Леонов – справились, невзирая на рекордное количество поломок и сбоев, зарегистрированное в этом полете. Отказала даже система автоматической ориентации, поэтому «Восход‑2» пришлось сажать вручную.
Советские ракетчики забирали один приоритет за другим, но в итоге уступили в главном – потеряли Луну. Когда у НАСА уже были и мощные ракеты‑носители Saturn и большие корабли Apollo, способные доставить астронавтов до Луны и вернуть обратно, Советскому Союзу нечего было противопоставить им. Корабль «Север», превратившийся в «Союз», готовился с большими трудностями, что привело к гибели Владимира Комарова, отправленного 23 апреля 1967 года «доводить» его на орбите.
Итог хорошо известен. Американцы высадились на Луну, доказав свое техническое превосходство. Советский Союз вышел из лунной «гонки», ограничившись засылкой телеуправляемых «луноходов». Затем в рамках военных программ началось создание и развитие орбитальных станций. Эпоха ярчайших прорывов сменилось «унылой рутиной», и к концу 1980‑х уже мало кто из советских граждан понимал, зачем летают все эти орбитальные станции.
Одна из причин утраты энтузиазма стало отчуждение между теми, кто делал космонавтику, и простыми советскими людьми. Дети еще мечтали стать космонавтами, а взрослые уже не чувствовали, что от них в этой сфере хоть что‑то зависит. На заре космической эры каждый ощущал себя причастным к большому величественному делу, но позднее ощущение причастности исчезло, сменившись разочарованием.
Сегодня история повторяется. Хотя ракетно‑космическая отрасль стала более открытой, и о современных экспедициях в космос можно при желании узнать гораздо больше, чем о полете Юрия Гагарина, отчуждение растет. Даже те, кто интересуется отечественной космонавтикой, поддерживает ее в меру сил и возможностей, не могут сказать, что от их усилий хоть что‑то зависит. Космонавтика сама по себе, мы – сами по себе. А значит, дальнейшая деградация неизбежна. Космонавтика – слишком большое дело, им не могут заниматься одиночки. Константин Циолковский и Фридрих Цандер были талантливыми людьми, но они никогда не смогли бы построить космический аппарат. Чтобы положение изменилось, в космонавтику должны прийти новые поколения энтузиастов и специалистов, но откуда им взяться, если дух освоения новых миров утрачен, элиты озабочены решением сиюминутных проблем, а мнением ветеранов космонавтики никто не интересуется?..
Говорят, что история никого ничему не учит. Пусть говорят, ведь это не закон. Хотя бы через пятьдесят лет после первого полета человека в космос имеет смысл остановиться и задуматься, чем грозит нам утрата последней связи с космосом. Ведь по большому счету ничего кроме этого мы предложить миру не способны. Олимпиады и чемпионаты могут проводить не у нас и без нас. Нефть, газ и древесину могут добывать не у нас и без нас. Но дорога к звездам пока лежит через космодром, построенный у маленького полустанка Тюра‑Там. И это единственная дорога, которая способна вывести нас из любого кризиса и которая придает хоть какой‑то смысл нашему существованию на планете Земля.
Послесловие
Юрий Алексеевич Гагарин. Сергей Павлович Королев. Два смелых человека, изменивших мир. Два исторических образа, с которыми навсегда связано первое космическое утро планеты Земля.
Рассказывают, будто бы однажды Юрий Алексеевич Гагарин в состоянии «подпития» заявил, что не понимает, кем является: первым человеком в космосе или последней космической собакой. Скорее всего, это выдумка. Шутка совсем не в духе Гагарина – он слишком уважал сделанное Королевым и другими главными конструкторами, чтобы так шутить. Да и сама она выглядит «достоянием» современности, ведь ее «соль» в том, что первый космонавт ничем не отличался от Белки, Стрелки и прочих «подопытных собак», побывавших на орбите: посадили в кресло, привязали, запустили, забрали с места приземления. Даже работать не заставили.
И действительно – если сравнивать одновитковой полет Гагарина с другими (хотя бы с суточным полетом Германа Титова), то можно подумать, что с таким делом справился бы любой здоровый человек, и что от личности первого космонавта ничего не зависело. А смысл самого полета ускользает по прошествии времени, когда в космосе побывали уже сотни людей. Было ведь известно, что собаки вкупе с грызунами выдержали и вибрацию, и перегрузки, и невесомость – какие основания тревожиться, что с человеком случился бы сбой? Нет таких оснований…
Подобное мнение возникло не на пустом месте. Подробности первого полета были засекречены десятилетиями, желание советских властей представить дело так, будто бы освоение космоса коммунистами состояло из череды триумфальных побед и прорывных достижений, а неприятности и аварии остались уделом заокеанских капиталистов, привело к растущему диссонансу в восприятии космонавтики простым человеком. Возник резонный вопрос: зачем мы присваиваем звания героев людям, которые ничем особенно не рискуют? Куда более опасными на таком фоне выглядят профессии шахтера или подводника. Давайте их тоже награждать! А ведь от этой идеи всего полшага до следующей: не слишком ли много мы тратим на космонавтику? В чем особенность этого вида деятельности? Почему мы должны, отказывая себе в самом необходимом, поддерживать работу людей, которые не пашут, не сеют, мозоли не наживают, а потом еще и купаются в лучах всемирной славы?
Знаете, к чему привели эти и подобные им рассуждения? К тому, что в начале 1990‑х отечественная космонавтика оказалась на грани полного краха. И если бы не вмешательство американцев (которых у нас традиционно принято ругать за все подряд), взявших на себя финансирование нашей ракетно‑космической отрасли в самый «нищий» период ее существования, граждане России уже лет двадцать не летали бы в космос.
Если вы внимательно прочитали эту книгу, то теперь знаете, сколь трудна и опасна была дорога в космос. Гибель и крушение надежд поджидали ракетчиков на любом шагу. Взрывы двигателей, падения ракет, технические сбои, спровоцированные примитивным разгильдяйством, были не исключением, а нормой. И полет Юрия Гагарина как продолжение и часть общего процесса был столь же опасен и ежеминутно грозил обернуться катастрофой вместо триумфа. Этому можно найти массу объяснений, но на самом деле все сводится к одному‑единственному – наша страна в принципе не была готова к тому, чтобы возглавить космическую экспансию человечества. Для такого пути не было ни материальных, ни серьезных идеологических предпосылок. По большому счету советская/российская космонавтика появилась благодаря волевому сверхусилию единственного человека – Сергея Павловича Королева. Именно он сумел организовать работу так, что военные уступили академической науке и позволили использовать оружие в мирных целях. А если бы не было Королева? Между прочим, его могло и не быть. Он мог не встретиться с Цандером, и тогда теоретическая космонавтика не обрела бы сильного и уверенного в себе организатора. Его могли расстрелять в 1938 году как «врага народа», и тогда после войны ракетное дело распылилось бы по множеству организаций, конкурировавших за ресурсы, как это произошло в США, и вряд ли члены Совета главных конструкторов сумели бы должным образом противостоять давлению военно‑политического руководства, имевшего довольно смутное представление о космонавтике и о том, зачем она нужна. Он мог погибнуть на Колыме, и тогда не появилась бы знаменитая космическая ракета «Р‑7» – ведь, как мы помним, только Королев сумел разглядеть перспективность «пакетной» схемы, которую многие ответственные специалисты считали «прожектерством». Кстати, на ракетах «Союз», которые являются прямым развитием «семерки», и сегодня летают на орбиту отечественные космонавты.
Многие из тех, кто работал с Королевым, говорят, что зачастую он был груб и недипломатичен. Кое‑кто не сумел простить этого даже по прошествии полувека. Но давайте поставим себя на место Сергея Павловича, которому приходилось решать сложнейшие задачи в условиях всеобщей разрухи, царствовавшей «и в сортирах, и в головах». Давайте вспомним о взрывавшихся одна за другой ракетах «Р‑1», об отвалившихся контактах у «Спутника», о промахе «Луны», о том, сколько раз за свой короткий полет мог погибнуть Юрий Гагарин. Как тут сохранить вежливость и дипломатичность? Советский Союз не был готов стать космической державой. И не нужно думать, будто бы только Королев видел общую отсталость и понимал, с кем приходится работать. Потому и стало сенсацией, потому и вызвало всеобщий ликующий восторг: сумели! преодолели!! сделали!!!
Не стоит по этой причине недооценивать первый полет Юрия Гагарина. Запуски «Спутника» и Лайки (хотя и значимы в историческом плане) не могут быть заявкой на строчку в учебниках будущего. А благодаря Юрию Алексеевичу Гагарину и Сергею Павловичу Королеву мы эту строчку заслужили.
Можно ли теперь остановиться, как призывают нас те, кто считает себя рационально мыслящими людьми? Ведь современную Россию трудно сравнить с Советским Союзом: и по населению, и по промышленному потенциалу, и по степени управляемости мы значительно отстаем от канувшего в Лету государства – и с каждым годом отстаем все больше. Мы не хотим диктовать миру свою волю, расширять свое влияние и драться за первенство. В собственном доме проблем так много, что не хватает сил заниматься чем‑то другим. Зачем нам еще и космос?
Но в том‑то и дело, что рацио не всегда подходит, когда мы говорим о глубинных процессах, затрагивающих не только национальную или культурную идентичность, но и видовую принадлежность. Наши предки решились на то, чтобы изменить мир, и он изменился – отступать поздно, иначе нас просто поглотят в борьбе за будущее. И остаться в стороне от этой борьбы не дадут никому. Уже не одна и не две великие цивилизации погибли и были вычеркнуты из памяти человечества, согласившись обменять свои достижения на чувство комфорта, которое всегда оказывается ложным. Вы хотите, чтобы русский язык стал мертвым языком? Не хотите? Тогда и говорить не о чем.
Не забывайте о Гагарине, не смейтесь над ним и не сравнивайте с подопытными собаками. Даже если это кажется вам очень остроумным. Юрий Алексеевич Гагарин совершил практически невозможное: переиграл равнодушную Вечность, дал нам шанс стать первыми там, где мы должны были оставаться вторыми. Нелепо отказываться от этого шанса, даже если нам сейчас очень тяжело. Никто не оценит, никто не поймет. Нам не найдут оправдание, если мы сдадимся.
Космос должен быть нашим! Космос будет нашим!
Документы
ОТЧЕТ
о первом космическом полете гражданина СССР Юрия Алексеевича Гагарина на космическом корабле‑спутнике «Восток» 12 апреля 1961 года
12 апреля 1961 года в 9 ч. 07 мин. в районе космодрома Байконур стартовала ракета с космическим кораблем‑спутником «Восток» под управлением летчика‑космонавта Гагарина Ю.А.
Краткое описание летательного аппарата: летательный аппарат состоит из многоступенчатой ракеты‑носителя и корабля‑спутника. Корабль‑спутник имеет кабину пилота с люками и оборудованием, приборный отсек с аппаратурой управления, связи и тормозной двигательной установкой. Кабина корабля имеет три иллюминатора, на одном из них установлен оптический ориентатор. Космонавт снабжен специальным скафандром, который обеспечивает спасение и работоспособность его даже в случае аварийной разгерметизации кабины. Космонавт размещается в кабине корабля в специальном кресле, обеспечивающем наиболее благоприятные условия для космонавта при воздействии перегрузок. С помощью этого кресла космонавт может покинуть корабль в случае необходимости.
Двигатели, установленные на летательном аппарате:
1. тип: жидкостные ракетные двигатели,
2. марка: «Восток»,
3. мощность или тяга: суммарная максимальная полезная мощность двигателей всех ступеней – 20 миллионов лошадиных сил.
4. число двигателей по типам: 6.
Координаты старта: 47 гр. сев. широты, 65 гр. вост. долготы. Общая продолжительность полета от момента старта ракеты с космическим кораблем‑спутником до момента приземления составляет 108 минут.
Космический корабль был выведен на орбиту спутника Земли с периодом обращения 89,34 минуты. Максимальная высота, достигнутая космическим кораблем при полете по орбите спутника (расстояние в апогее от поверхности Земли), составила 327 км. Максимальная высота для орбиты космического корабля была равна 181 км.
За время подготовки к старту была только одна нештатная ситуаций при закрытии люка № 1. Люк закрыли, но из‑за отсутствия контакта его пришлось открыть вновь и устранить не значительную неисправность. Весь радиообмен записывался на магнитофон.
После старта ракета стремительно набирала скорость, спустя минуту перегрузки стали 3–4 единицы. Специалисты, следившие за физическим состоянием космонавта, зафиксировали, что пульс участился с обычных 64 ударов в минуту до 150. По мере того, как «Восток» постепенно преодолевал силу притяжения, перегрузки уменьшились.
Долго не было разделения. Произошло разделение резко в 10 ч. 35 мин. (фактическое) с носителем. Продолжалось вращение по 3 осям. Корабль вышел на околоземную орбиту и летел со скоростью 8 км в секунду (28 260 км в час). Перегрузки на участке выведения заметного влияния на голос космонавта не оказывали. Радиосвязь была хорошей. Космонавт чувствовал себя нормально. На 70‑й секунде изменяется характер вибрации (частота ниже, амплитуда больше). В конце первой ступени вибрации те же, что и при старте. На 150‑й секунде, после сброса обтекателя, космонавт доложил, что видимость отличная.
В момент перехода связи со старта было несколько неприятных секунд в районе Колпашево, космонавт не слышал нас, а мы не слышали его. Над Елизарово он слышал лучше, а Земля хуже, по KB подтверждение он не получал. Землю, до 40 гр. южн. широты, не слышал, в апогее (мыс Горн) слышал отлично.
Включение ТДУ мягкое, выключение резкое по перегрузкам и приборам. Произошел резкий толчок и корабль‑спутник начал вращаться 30 гр. в секунду. Климат во время полета при начале давления в СА – 1,1, а при посадке – 1,25, влажность с 65 % к 70–71 %. При торможении появился след запаха в кабине, потом исчез. На основании показаний приборов и ведения радиосвязи с Гагариным выяснилось, что полет проходит в нормальном режиме. Через 13 минут после старта мы знали, что первый в мире полет человека по околоземной орбите начался.
Главный конструктор КОРОЛЕВ С.П.
ДОКЛАД
летчика‑космонавта СССР майора Гагарина Юрия Алексеевича о полете на корабле‑спутнике «Восток» 12 апреля 1961 года
12 апреля 1961 года был выведен на орбиту вокруг Земли советский космический корабль‑спутник «Восток», на борту которого я находился.
До полета я прошел соответствующую подготовку, программа которой была разработана нашими учеными. Технику изучил хорошо, был полон уверенности в успешном исходе полета.
На активном участке, при выводе, испытал действие перегрузок. Я услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как гигантский корабль всем своим корпусом задрожал и медленно оторвался от стартового устройства, гул был не сильнее того, который слышишь в кабине реактивного самолета. Начали расти перегрузки, я почувствовал, как какая‑то сила вдавливает меня в красло, трудно было пошевелить рукой и ногой, я знал, что это состояние продлится недолго. Перегрузки все возрастали, но организм постепенно привыкал к ним.
В районе 70‑й секунды плавно меняется характер вибрации, частота вибрации падает, а амплитуда растет, возникает тряска, перегрузка плавно растет, но она вполне переносима. Было несколько трудно разговаривать, т. к. стягивало мышцы лица.
После выхода на орбиту, после разделения с ракетой‑носителем появилась невесомость. Я оттолкнулся от кресла насколько позволяли привязные ремни и как бы завис между потолком и полом кабины, испытывая легкость в теле, руки и ноги казалось мне не принадлежали, я впервые испытал ощущение невесомости, но быстро к ней привык.
Корабль шел в автоматическом режиме, корректировка траектории полета осуществлялась автоматически. Отбрасывание ступеней, все стадии полета, скорость корабля, микроклимат внутри кабины – все это контролировалось с Земли. Это дало возможность сосредоточиться на том, что видишь и чувствуешь.
Я начал записывать свои наблюдения и докладывать на Землю. Я писал, находясь в скафандре и не снимая гермоперчаток. В процессе всего полета я вел плодотворную работу по программе, при полете принимал пищу и воду. Самочувствие в течение всего периода невесомости было отличным, работоспособность сохранилась полностью.
Земля с высоты 175–327 км просматривается очень хорошо. Различимы крупные горные массивы, большие реки, лесные массивы, береговая линия, острова, Хорошо видны облака, небо имеет черный цвет. Звезды на небе выглядят ярче и четче. Вход в тень Земли осуществляется очень быстро. Наступает темнота, ничего не видно. На земной поверхности я ничего не наблюдал, очевидно я проходил над океаном. Выход из тени Земли осуществляется очень быстро и резко.
При подлете примерно 40 гр. южн. широты я не слышал Землю. Чем ближе подлетал я к точке апогея, тем слышимость улучшалась. Через конструкцию ощущался шум. Я засек время включения ТДУ, перед этим секундомер поставил на ноль, ТДУ работала хорошо. Корабль начал вращаться вокруг своих осей с большой скоростью. Земля у меня проходила во «Взоре» сверху вниз и справа налево, скорость вращения была около 30 гр. в сек., все кружилось, я ждал разделения. Я знал по расчетам, что это должно произойти через 10–12 секунд после включения ТДУ. Надпись на приборе «Спуск‑1» не гаснет, надпись «Приготовиться к катапультированию» не загорается, разделение не происходит. Затем вновь стали загораться окошечки на ПКРС, сначала окошечко третьей команды, затем второй и первой команды. Подвижной индекс стоит на нуле, разделения по прежнему никакого нет, вращение продолжается, я решил, что тут что‑то не в порядке, засек время, прошло две минуты, а разделения нет, доложил по КВ‑каналу связи, что ТДУ сработала нормально, разделения не произошло. Я рассудил, что ситуация не аварийная. Кораблъ продолжал вращаться. Разделение произошло в 10 ч 35 мин., а не в 10 ч 25 мин., как я ожидал, перенеся 10‑минутную критическую ситуацию, вызванную отказом системы отделения приборно‑агрегатного отсека корабля от спускаемого аппарата, который в конечном счете отдалился нештатно в результате возросшего при спуске сопротивления атмосферы.
На высоте 7000 метров происходит отстрел крышки люка № 1, хлопок и крышка люка ушла, я катапультировался быстро, хорошо и мягко.
Я стал спускаться на основном парашюте. Трудно было с открытием клапана дыхания в воздухе, этот клапан, когда одевали, попал под демаскирующую оболочку, минут 6 я старался его достать. С помощью зеркала вытащил этот тросик и открыл его нормально.
Условия полета оказались несколько легче, чем условия, в которых приходилось тренироваться.
Воздействие факторов космического полета, так как я был подготовлен хорошо, перенес отлично. В настоящее время чувствую себя прекрасно.
Летчик‑космонавт СССР майор ГАГАРИН ЮА.
ДОКЛАД