Мужчина подошел к ней. Макото растерянно сжала зонтик и уперла его конец в горло мужчины. Кровь потекла по его шее.
Мужчина опустился на колени.
- Моя невеста, равная мне! – воскликнул он.
Она тут же узнала мужчину. Императора.
- Я хочу домой, - сказала она, бросив потрепанный зонтик.
- Ты дома, - ответил император. Его рука описала дугу, и за ним она увидела дворец, золотой и сияющий в свете весны.
Она заплакала.
- Я подвела сестру.
Император нежно улыбнулся.
- Успех и поражение – лишь иллюзии. Не держись за них, - он прошептал, кем она была и кем станет. – Правительница, - сказал он. – Моя, - сказал он.
Любима природой.
Почитаема мужем.
Императрица всех Времен года.
ГЛАВА 7
Таро
Вода лилась с неба, стучала по черепице дворца, стекала по выемкам и из ртов золотых шачихоко – гибридов тигра и карма, что призывали дождь и защищали от огня.
Таро во дворце отвернулся от кашля императора. За последние сутки кашель стал сильнее. Они сидели за низким столиком для ужина из пирожков с рыбной пастой и овощами в кунжутном масле. Император едва мог проглотить еду. Слуга бросился вперед, вода из серебряного графина плескалась ему на руки, но император отогнал его.
- Тебя осматривали теоретики? – послушно спросил Таро.
Император сделал глоток сакэ, его щеки пылали, глаза слезились. Он покачал головой.
- Я лучше подавлюсь насмерть, чем подпущу их к себе.
Таро вскинул бровь, но промолчал. Теоретики помогали маме Таро, когда она рожала его. Они ошиблись, и его матери становилось все хуже при родах. Император в отчаянии призвал другую помощь. Футакучи-онна были известны навыком повитухи, и этот ёкай был единственной надеждой императора. Женщина с двумя ртами безопасно вытащила Таро в мир живых, но лишь смогла помочь императрице покинуть этот мир. Так думал император. Оттуда началась ненависть императора к ёкаям.
«Забавно, как любовь доводит до ненависти».
Повисла напряженная тишина. Таро смотрел поверх плеча императора в окно. Дождь продолжался. Снаружи тянулся Сухой сад, белый песок был украшен рисунком параллельных кругов, подражая каплям, падающим в воду.
Человек рядом с Таро кашлянул.
- Во дворце говорят о таком, - Таро посмотрел на Сатоши. С круглым лицом, ямочками и длинными ресницами Сатоши выглядел как мальчик, а не мужчина. Он был в белом одеянии, красная ткань свисала с плеча, обвивала пояс, отмечая его статус Высшего священника. Татуировки портили его ладони, но не лицо.
«Странный выбор», - многие священники разрисовывали все тела, но руки и лица были в татуировках всегда. Синие завитки были проклятиями. Они имели тот же эффект, что и произнесенные. Когда ёкай касался чернил, он сгорал.
Сатоши часто присоединялся к Таро и отцу за ужином. Он играл много ролей во дворце. Священник. Советчик. Хранитель мира.
Сатоши был наполовину братом Таро. Сын наложницы, Сатоши не был угрозой для трона. Но почему-то их отец любил бастарда больше Таро. Так казалось. На самом деле император считал обоих сыновей бородавками, которые он терпел, но не любил. Это не мешало Сатоши искать одобрения императора при каждом случае. Сатоши обходился с Таро так же, искал у императора и принца симпатии, как бродячий пес, что нюхает дружелюбную руку.
- Я ходил в Зимнюю комнату утром, - сказал император, отвлекая внимание Таро от Сатоши.
- Не лучшее решение для старика с простудой, - ответил Таро.
- Я был в шкуре ямабико, - сказал император сквозь зубы. Редкий и неуловимый ёкай, ямабико обитал на низких частях гор Цуко-фуно. Их голоса вызывали ложное эхо, они подражали звукам, включая ужасные крики. Император почти всех истребил. Их густой коричневый мех желали из-за тепла, а их бежевые зубы использовали для украшений. Эти предметы дорого стоили на рынках. Таро старался скрыть эмоции, пока его отец продолжал. – Похоже, каппа пропал.
Таро вспомнил. Темная Зимняя комната. Холод, проникающий под одежду. Молот в руке. Таро подумал о других ёкаях, застывших и скрытых в Ледяном лесу. Киджимуна, рыжеволосое одноногое существо, обитающее среди деревьев баньян. Нурэ-онаго, девушка с мокрыми волосами, рожденная из слез утонувших людей. Футакучи-онна, что помогла при рождении Таро.
- Странно, - сказал Таро отцу и бросил в рот кусочек сушеного фрукта.
Император улыбнулся с хищным блеском.
- Да. Не хочу думать, что среди нас есть тот, кто сочувствует ёкаям.
Тревога пронзила Таро. Сочувствующих казнили.
«Император сделает так с сыном?» - он не знал.
- Я буду следить.
- Может, это связано с Сопротивлением, - вмешался Сатоши.
Таро подавил стон. Все хорошее настроение императора испарилось. Его отец оскалился.
- Невозможно, - он снова закашлялся.
Сатоши покраснел и посмотрел на свои колени.
- Точно, - сказал он. – Не знаю, чем я думал.
Сопротивление было скорее на словах, чем на деле. Группы ёкаев одного вида собирались и возникали как сорняки. Пока что Сопротивление действовало раздражающе, почти по-детски: взорвать конвой, что нес рис во дворец, поджечь шахту, что поставляла во дворец железо. Но Таро казалось, что затевалось что-то крупнее. Несколько недель назад Сопротивление притихло, ходили слухи. Слухи о мастере оружия, обученном убийце-ёкае, с которым шел они, и они собирались в Токкайдо объединить отряды и создать армию.
Император чуть успокоился, сделал большой глоток сакэ и вытер жир со рта шелковой салфеткой.
- Скажи, что так заняло тебя днем? – спросил он у Таро.
Рот Таро удивленно раскрылся. Император никогда не спрашивал про его изобретения. Единственный раз отец проявил каплю интереса, когда Таро создал ошейник из железа, что не ломалось. Сатоши вырезал на ошейнике проклятия и надел на шею они, поработив его. Когда демон пытался снять его, его руки горели. Его сила, сила тысячи людей, была подавлена. Император использовал этого они, чтобы восстановить Весеннюю комнату. Несколько дней спустя большой демон сломал спину, пока нес тысячелетнюю вишню.
Таро уже не делал ошейники. Император убрал храм и на его месте сделал кузню. Кузнецы работали над ошейниками. Звон металла звучал весь день, дым закрывал солнце. Теперь все ёкаи получали ошейники, их записывали при рождении, относились к ним хуже, чем к собакам на поводках.
Конечно, некоторые ускользали от императора. Матери в ошейниках много платили людям, чтобы они забрали их детей на западные земли. Некоторые люди сочувствовали ёкаям, но многие пользовались этим. Тайный путь с восточных земель на запад стоил дорого. И были кланы ёкаев, которых еще не победили. Высоко в горах Цуко-фуно, слишком высоко, чтобы император направил туда воинов, был монастырь тайджи, где жили монахи-ёкаи, запертые навеки в детстве.
Изобретя ошейники, Таро стал следить, чтобы его творения не стали тем, что может поработить всех ёкаев.
Таро смотрел на отца, щурясь.
- Я работал над механической канарейкой, - Таро взбодрился, подумав о птичке.
- Канарейка? – тихо спросил Сатоши.
Таро повернулся к монаху.
- Да. Я сделал ей маленькое сердце из шестеренок, и я создаю перья для ее крыльев, чтобы она полетела…
Император отмахнулся…
- Ты не сможешь это делать, когда начнется состязание. У тебя будут дела. И времени на мастерскую не хватит.
Таро скривил губы.
«Конечно, он хочет поговорить о состязании. Как жаль, что меня там не будет».
- Его величество прав, - сказал Сатоши, краснея. Таро не знал, должен ли был Сатоши звать отца «Его величество». – Тебя будут ждать на многих мероприятиях. Постоялые дворы уже полны девушек и членов их семей, - и он добавил. – Я говорил сегодня с мастером Ушибой, и он говорит, что это будет самое сложное состязание за поколения, - мастер Ушиба, еще заноза в боку Таро. Он серьезно воспринимал работу, часто преследовал Таро, чтобы задать вопросы: «Что вы думаете о медоносных пчелах в Летней комнате? Как насчет бури в Осенней комнате? Снег – клише для Зимней комнаты. Может, сделаем большие ледяные плиты, что движутся?». Мелкий мужичок с белыми глазами, хитрый и сильный, возникал отовсюду.
Раз в столетие рождался человек с глазами без зрачков и радужки. Это было знаком благословения. Богиня Кита даровала ребенку особенный талант – способность управлять природой. Ушиба мог склонять четыре стихии – огонь, воду, воздух и землю – своей воле.
Таро оттолкнул тарелку, отвращение мешало есть. Он пару секунд подбирал слова.
- Девушки умирали в Комнатах. У тебя нет чувства приличия? Так хочется крови? – спросил он у Сатоши. Перед началом состязаний устанавливали правила. Важнее всего было «Не убивать», в Комнатах были хищники. Все были в опасности. Сатоши хватило ума показать раскаяние. - Это древняя традиция, ее нужно соблюдать. И быть призом…
Император опустил кулак, стол покачнулся. Рыба в желе задрожала, как и Сатоши.
- Мне хватило твоей апатии, - он склонился ближе. – Ты это сделаешь. Если не для меня, то ради своей матери. Забыл, как когда-то она участвовала в состязании?
От упоминания матери горе и вина сжали сердце Таро.
«Она была бы жива, если бы не я, - няня Таро любила рассказывать об императрице, и как дико и сильно ее любил император. – Как мог мужчина так сильно любить женщину, но не сына, что она родила ему?» - Таро посмотрел в окно. Капли дождя мешали видеть.
Император продолжал:
- Она сияла, когда победила… - Таро знал, по какой дороге шел отец. По улице воспоминаний. Ему не нужно было слушать. Он уже часто это слышал.
«Я четко помню, как она одолела Времена года. Как она выглядела в Зимней комнате, с румяными щеками и улыбкой, похожей на тайну на ее губах. Боги и богини, я любил ее».
Таро не хотел больше слушать, встал из-за стола и ушел.
* * *
Таро смотрел на свою кровать на возвышении. Еще несколько дней, и слуги придут утром, поднимут его и нарядят для состязания. Он будет красивым павлином на выставке. Самураи будут ждать у дверей его комнаты, готовые отвести его на церемонию открытия.
Он представил новое будущее. Пустая кровать. Пустая мастерская. Пропавший принц. Он видел это ясно, как день, ночь или грядущая буря. Скоро он уйдет. Таро обрадовался, будущее было ярким и без императорских оков.
ГЛАВА 8
Мари
Утро. Мари стояла на входе в кухню. Ее тело гудело от адреналина и отсутствия сна. Она пришла домой на рассвете. Она ждала, что свет будет гореть, что мать будет ждать в комнате татами. Она ожидала возмущения. Но в доме было темно и пусто. Тами спала. И Мари устала, так что не удивлялась такому везению, а пошла спать.
Теперь, немного поспав, Мари смотрела на маму, склоненную над ирори.
«Она не кажется злой».
Утро было таким же, как другие. Тами схватила рис из железного горшка, бросила в янтарную миску. Ощутив присутствие дочери, она оглянулась через плечо.
- Вижу, тебе спалось не лучше меня, - сказала она, глядя на бледное лицо Мари, полумесяцы теней под ее глазами.
Мари издала согласный звук, устроилась у низкого столика. В комнате пахло рисом и огнем. Мари следила за движениями матери. Она была спокойной. Это Мари не нравилось.
«Помни, она отлично играет. Обманывает мужчин. Разве ей будет сложно обмануть свою дочь?».
Тами вытащила из синей фарфоровой банки полоски маринованного имбиря.
- Тебе нужно принести Хиссе ее дары. Они должны были прибыть вчера, - два мешка стояли в углу. Мари проходила дом Хиссы прошлой ночью по пути домой. Подарки уже лежали на ее крыльце. Посылки, обернутые дважды плотной бумагой и перевязанные бечевкой, где, скорее всего, были монеты или благовония. Там были серебряные миски с хурмой, грушами, яблоками и персиками. Фрукты были едой горя. Даже в смерти можно было найти сладость. Ее подруге позволят горевать сорок девять дней, не больше, чтобы она успела оправиться после родов. А потом она должна будет пройти в мир, найти другого мужчину с богатством. Сердце Мари замирало от мысли.
Выживание Цумы зависело от новой жизни. Женской жизни. Когда жена-зверь рожала девочку, ее долг был выполнен. Ее почитали. И она могла дальше тихо растить дочь в их горной деревне.
Последнюю девочку родили пять месяцев назад. Дочь Юки, Маюми, была красивой, с круглым лицом, розовыми щеками и невероятно длинными ресницами. Все женщины заботились о ней. Мари смотрела на Маюми и задумывалась:
«И это все? Выходить замуж, воровать у мужчин и рожать детей?».
Тами поставила миску горячего риса с розовым имбирем и черными семенами кунжута перед Мари, села напротив.
«Что за игру она ведет? – ее мать явно не хотела обсуждать прошлый вечер. – Ладно. И я могу играть», - Мари холодно взяла хаси. Деревянный сундук стоял под окном.
- Это новое? – спросила она, поднося палочки с рисом ко рту.
Ее мать улыбнулась, Мари стало не по себе.
- Это для твоего пути.
Она моргнула.
- Моего пути?
- Да. Состязание начнется через две недели. Тебе не меньше недели идти в город императора. Я хотела подержать тебя тут еще несколько дней. Но в свете недавних событий… - Таро пожала плечами. – Ты уйдешь завтра.
Пальцы Мари задрожали, и ощущение добралось до спины. Она знала, что скоро уйдет. Но не попрощавшись? Теперь она понимала: это было ее наказание за побег от Тами, за то, что она провела снаружи ночь. Тами невинно улыбалась, потягивая чай. Холодная. Расчётливая. Жестокая. Такой была ее мать.
Тами рассмеялась.
- Думаешь, я не знаю о нем? – ее презрительный смех утих, она прищурилась. – Думаешь, Сын кошмаров заберет тебя отсюда?
Мари опустила взгляд. Злой румянец растекался по ее щекам. Она даже не думала о таком. Она знала, что не хотела. Не хотела выходить замуж. Идти во Дворец иллюзий. Она не хотела рожать детей, надеясь получить девочку. От этого могла спасти только свобода.
«Этого я хочу. Жизни без обязательств, без ожиданий».
- Тебе нечего сказать? – рявкнула Тами. – Ты – непослушное и неблагодарное дитя.
«Хуже всего для женщины – ее характер», - говорила Тами. Но белый гнев бил по груди Мари. Она могла умереть в состязании и не увидеть больше Цуму или мать. Зачем тогда подбирать слова? Зачем играть послушную дочь и дальше? Зачем притворяться? Скалясь, Мари прорычала:
- Может, я и непослушна, но это лучше, чем ты! Убийца детей. Ты бросила в реку двоих своих мальчиков, а сколько остальных? А теперь жертвуешь своей дочерью, - ее ладони и голос дрожали. Хоть она знала, что это не так. Мальчики не умерли в реке. Ее мать этого не знала. И Мари использовала информацию как оружие.
Глаза Тами расширились, она прыгнула над столом. Рис, чай, имбирь и хаси рассыпались по татами. Бам. Голова Мари повернулась от силы в ладони ее матери. Во рту появился вкус крови.
- Думаешь, ты знаешь все, - сказала мама хрипло. Слезы блестели в глазах Тами.
«Она никогда не плачет».
Тами обвила себя руками, качая головой.
- Но ты ничего не знаешь о жертвах. Ты не знаешь, как бросать сыновей в реку. Ты не знаешь, как это – получить дочь и подумать, что твоя жизнь началась. Или как это – смотреть, как дочь растет, получая жалеющие взгляды, когда ее простота становится очевидной, а ее зверь остается скрытым. Хотя ты считаешь ее самой красивой в мире, - ее мать раскачивалась. Гнев Мари рассеялся, осталось онемение. Слова вылетали изо рта Тами камешками, что сотрясали фундамент мира Мари. – Ты не знаешь, как это, когда жены-звери шепчут о твоем ребенке. «Мари нужно отослать, она бесполезна для нас. Она не красива, она – лишь отчасти зверь. Она не одна из нас». Так они говорили мне.
Горло Мари сдавило.
Ее мать продолжала, ее глаза потускнели, ладони раскрылись перед ней.
- Ты не видишь? Обучение, обещание сокровищ императора – только этим я смогла убедить их. Только так я смогла сохранить тебя.
Мари раскрыла рот, но не было ни звука. Тами взяла себя в руки и вышла из комнаты. Мари тоже встала. Вес признания ее матери замедлял ее движения. Она подняла перевернутую миску и чашку, смела с пола липкий рис и имбирь.
«Хисса была права, - жены-звери были прокляты. Подбородок Мари дрожал, но она не позволяла себе плакать. – Я – тоже хорошая актриса».
* * *
Быстрый вдох, и глаза Мари раскрылись, остатки сна убежали от страха. Кто-то был в ее комнате. Она ощущала на себе взгляд. Ее мать? Вряд ли. После признания она будет держаться в стороне. Она остаток дня смотрела в окно на серое небо. Тишина в домике была тяжелой от всего невысказанного. Еще одно противостояние. Их отношения стали битвой их воль.
Страх сдавил горло Мари. Она замерла. Слушала. Ждала. Снаружи бил по окнам ветер, сотрясал стены.
Ее глаза привыкли к темноте, и в тенях появился силуэт. Она указала плавные движения, фигура вышла из-за угла. Акира.
Только Сын кошмаров мог проникнуть мимо врат Цумы незаметно. Он не был в ее комнате, но Мари как-то показывала ему домик.
- Моя комната выходит на восток. Я просыпаюсь с солнцем, - говорила она.
- Боги и богини, ты напугал меня до смерти. Еще вот столько, - Мари села и показала пальцами пару дюймов, - и ты встретился бы с клинком моей нагинаты.
Акира рассмеялся, прислонился к стене и снял маску.
От сухого смеха Акиры Мари нахмурилась. Что-то не так.
- Что ты тут делаешь?
Сын кошмаров посерьезнел.
- Мне приснилось, что ты ушла, - он прошел к деревянному сундуку, что она притащила в свою комнату. Сундук был открыт, в нем было полно тяжелых шелковых кимоно с вышивкой, оби, лент, золотых заколок… вещи были достойны императрицы. – Похоже, я был прав.
Ветер свистел, проникая сквозь ставни, принося холод. Мари сильнее укуталась в одеяла.
- Я отправляюсь на восток. В Токкайдо, город императора.
Акира кивнул.
- Мать заставила тебя, - он понимал долг Мари, но не мог принять. Он сжал свою шею сзади, хмурясь. – Так не должно быть. Я говорил со своими родителями. Мы готовы…
- У меня нет выбора.
- Всегда есть выбор, - сказал он, сжав кулаки по бокам.
- У меня – нет, - Мари поежилась, зная, что это так. Даже без признания и угроз матери выбор Мари был ясен. Ее судьба была решена.
Акира прошел по ее комнате, наверное, подбирал верные слова в такте шагов.
- Почему? – выдавил он.
«Такой простой вопрос. Такой сложный ответ», - она покачала головой и отвела взгляд.
- Моя мать… ты не знаешь, на что она способна.
- Я знаю, на что она способна, - он шагнул вперед, половицы скрипели под его весом. – Потому я хотел покинуть этот лес. Мы можем уйти вместе. Этой ночью.
Мари повернула голову к Акире. Как ярко горели его глаза, как они сияли, сколько обещаний было в их глубинах. Мари облизнула губы.
«Убежать с ним? – мысль вспыхнула в ней фейерверком. Но быстро потухла. – Ты не сможешь вернуться домой, - она не увидит Хиссу, мать, Цуму. У нее был шанс сделать кое-что великое, заставить их гордиться. – Долг и дом. Выше себя. Служить своему клану – честь», - учила ее мать.
Но она видела кое-что еще. Любовь. От Акиры.
«Акира тебя любит, - мысль ударила Мари стрелой в грудь. – Я не люблю его, не так, как он меня», - было бы жестоко и несправедливо выходить за того, кого она не любит. Это сделало бы ее не лучше ее матери.
От молчания Мари Акира провел руками по волосам.
- Мои слова или действия не заставят тебя передумать, да?
Мари поджала губы. Она не хотела говорить, не хотела давать Акире надежду. Пространство и время тянулось между ними, пропасть шириной с море Ма-ни.
Акира хмурился. А потом прошел к ней, опустился на колени и сжал ее ладони. Пальцы Акиры были холодными и мозолистыми, грубыми от лазания по деревьям.
Она посмотрела на их соединенные руки, глубоко вдохнула для смелости.
- Я не могу принять твое предложение. Это много для меня значит, но это не честно. Я не лю…
Он убрал руки. Сын Кошмаров пропал быстро, как и появился.
* * *
Мари еще долго лежала без сна, считала вдохи. Она моргнула, воспоминания звенели в ней. Ей было шесть, она была на первом дне тренировки. Тами попросила Мари прийти во двор.
- Мама, - она поклонилась, глядя на собравшихся жен-зверей.
«Зачем они здесь?».
Тами отдала нагинату Мари. Ее пальцы не успели обхватить оружие, ее мать бросилась с нагинатой в руках. Удар был быстрым и прямым, и ноги не выдержали Мари. Она присела, жидкость текла из ее глаз и носа. Тами решила ударить снова, но Мари вскинула ладошку.
- Мама, прошу.
И ее мать остановилась. Пальцы Тами сжали подбородок Мари, подняли ее голову, заставляя смотреть в стальные глаза. Она заговорила тихо, чтобы слышала только Мари.
- Ты не красивая. Но у тебя есть навыки тигра зимой. Ты понимаешь?
Мари зажмурилась, в грудь открылась пропасть.
- Нет, - простонала она.
Тами сжала ее подбородок, заставляя Мари открыть глаза.
- Ты – тигр зимой. Важно только выживание. Бери нагинату и борись со мной. Ты должна сделать то, что считаешь невозможным.
Мари вытерла щеки, высморкалась в кимоно. Она встала с нагинатой в дрожащих руках. Жены-звери хихикали. Они пришли увидеть ее унижение, ее поражение. Мари провела остаток дня, падая, прикрывая голову, терпя удары. Между ударами Тами делилась мудростью:
- Вытерпев боль, ты достигнешь величия, - удар. – Страдания принесут тебе честь, - удар. – С жертвой ты поднимаешься, - удар.
Два года прошли, и Мари научилась владеть нагинатой, как продолжением своих рук. Она приближалась и отскакивала, отходила, взмахивала клинком с точностью мясника.
Но она все еще не могла одолеть Тами. До одного осеннего дня. Деревья меняли цвета, и склон горы казался постоянным восходом. Как обычно, Мари встретила мать во дворе. Жены-звери не пришли смотреть, им надоели спектакли. И шел дождь. Боги и богини, красивые женщины не должны были испортить макияж. Тяжелые капли приклеили волосы Мари к голове.
Она поклонилась. Тами ответила. Они бились, оружие звенело, и звук разносился эхом по горе.
Все время, защищаясь, Мари следила за матерью, запоминая любимую позицию Тами с нагинатой – ваки-гамаэ. Она держала клинок внизу перед взмахом. Тами двинулась к этому в дожде, и Мари увидела шанс. Ее мать пригнулась, и Мари направилась вверх. Удар. Мари обрушила удар на плечо Тами.
Ее мать растянулась на земле, и Мари стояла над ней. Она должна была ощущать вину, но лишь гордость раздула ее грудь. Тами улыбалась, ее глаза потемнели.
- Ты готова.
Мари вернулась мыслями к Акире. После их встречи, хоть Мари и пыталась держать себя в руках, Акира пробрался в ее сердце. Он был источником, откуда она черпала силы.
За ее короткую жизнь она играла много ролей: послушная дочь, член клана, девушка. Но дружба с Акирой не требовала от нее роли. Она не переживет состязание без желания выжить. Любовь. Дружба. Свобода. Это стоило выживания. Она сделала из них знамя в голове.
- Я – тигр зимой, - ком возник в ее горле. Она прошептала во тьме. – Я выживу. Буду свободна. И я вернусь в Цуму.
ГЛАВА 9
Акира
У ворот Цумы Акира ощутил на себе взгляд. Самое темное время ночи, когда почти все существа еще спали, но кто-то следил за ним. Жар поднимался по его шее.
Он медленно повернулся. Мама Мари стояла в нескольких футах от него, тихая и неподвижная, как смерть. Ее длинные волосы отбросил ветер. Ее кожа блестела. В свете луны Акира видел, как ее глаза стали черными, а потом карими. Красная дымка окутывала ее плечи. Ее душа не была алой. Она была темнее, цвета смородины.
Акира склонил голову от веса ее недовольства. Как всегда, смелость оставила его. Если выбирать между боем и побегом, он всегда выбирал побег. Он приготовился бежать.
- Я ощущаю твой страх, - прошептала Тами. Она прошла к нему, босые ноги хрустели хвоей и сухими листьями. – Что моя дочь видит в тебе?
«Не так и много, - Акира сглотнул. – Мари чуть не сказала, что не любит меня».
Жаркое дыхание задело его шею, посылая дрожь по спине. В любой миг мать Мари могла вызвать зверя. Он представлял, что сделает, если она нападет. Он не будет бороться. Какой будет смерть?
«По мне почти никто не будет скучать».
- Ты странный, - сказала мама Мари. Ее ладонь обвила его руку быстрее молнии, пальцы сдавили его плоть. Пот собрался на лбу Акиры. Все расплывалось перед глазами.
«И не убежать».
- У моей дочери всегда было мягкое сердце, сильное желание любить. А ты отчаянно нуждаешься в любви. Но ты слабый, не достойный, - Акира подавил скуление, она отпустила его. Она развернулась и пропала в лесу.
Акира отдышался и сделал то, что умел лучше всего. Побежал.
* * *
Акира не пошел домой.
Он искал убежища на каштане, прыгая по веткам легко, как птица. Он устроился на нижней ветке, скрытый листьями размером с ладонь. Когда дрожь в руках унялась, он закрыл лицо черной маской. Рука болела, где ее сжимала мать Мари.
«Просто синяк на гордости».
Он забрался выше, еще выше, пока не добрался почти до вершины. Оттуда он видел всю Цуму – соломенные крыши в серебре звезд, острые горы со снегом, темные силуэты на фоне ночного неба. Он устроился, отдышался и опустошил разум.
* * *
Сны Акиры, как всегда, были беспокойными.
Он думал, как было раньше – до того, как его семью выгнали из города вооруженные жители, до того, как им пришлось забраться на гору и жить изгоями, до того, как он стал Сыном кошмаров и встретил красивую девушку-зверя.
Они жили в Хана Мачи, городе веселья, где правила и приличия были гибкими. Каждый вечер Акира сопровождал мать на прогулке. Во сне Акира шел с ней, обвив ее руку своей. Он недавно подрос, обогнал маму на фут. Его долговязое тело уже не подходило под семь лет его жизни.
Темная брусчатка улицы сияла от летнего дождя. Розовые бумажные фонари покачивались от ветра сверху. Меланхоличные ноты сямисэна доносились с ветром, и Акира задумался, не играл ли его отец на традиционном трехструнном инструменте.
Пьяные веселящиеся вышли на улицу.
- Смотрите на эту женщину со шрамами! Это Девица с разрезанным ртом! – закричал один.
- Прошу вас, - размеренно сказала Мизуки. – Мы с сыном пытаемся насладиться вечером.
Мужчина оскалился, показывая серые зубы. Цвет совпадал с его душой.
- И у ребенка они есть! – мужчина указал на Акиру. – Ты – сын убийцы! Сын кошмаров.
Акира и его мать бежали домой.
Часы спустя Акира проснулся от толпы вооруженных жителей у окна их дома, скандирующих:
- Убийца! Убийца! Убийца!
С первым светом они убежали из Хана Мачи. Город уже не был безопасным. Они пропали в глуши гор, его родители впервые дышали свободно. Они нашли укрытие. Но Акира смотрел на деревья, видел, как покачивались их ветви, закрывая его, как прутья клетки.
До Мари.
* * *
Акира прогнал сон из головы и выпрямился, проверил укрытие. Листья скрывали его.
«Жены-звери не обрадуются Сыну кошмаров вблизи их деревни».
Сын кошмаров. Снова это прозвище.
Он стал использовать это имя, словно это лишало его силы. Он прислонился к стволу большого дерева и почистил зубы. Солнце поднималось выше. Птицы проснулись и пели, их песня была живой. Это отличалось от ощущений Акиры. Слова Тами пробрались в грудь Акиры.
«У моей дочери всегда было нежное сердце, сильное желание любить. И ты так отчаянно нуждался в любви», - это было правдой. Осознание испугало Акиру. Он всегда искал того, кто скажет ему, что он хороший, достойный.
Врата Цумы открылись со скрипом. Он встрепенулся, смотрел сквозь ветки, как шестеро самураев прибыли с черным лакированным паланкином с жемчугом. Четверо несли паланкин, а двое ехали на лошадях по бокам, явно лидеры. Низкий из лидеров держался за бок, сидел напряженно. Он был ранен? У каждого из шести было два меча, длинный и короткий, на левом бедре. Все были в традиционной броне. Акира нахмурился. Самураи казались… неряшливыми.
Их широкие хакама были в пятнах, без традиционных семи складок, представляющих семь добродетелей. Они были мятыми, рваными. Их узлы на головах перекосились. Самурай в своей жизни мог служить десятку хозяев, добраться до даймё или сёгунов, до императора. Они меняли верность в зависимости от денег. Эти самураи точно были без хозяев. Они были одиночками, наемниками без верности императору.
- Ронины, - прошептал Акира. Их души были черными. Такими темными, что пятен не было видно.
«Банда изгоев поведет Мари в город императора?» - боги и богини знали, где их нашла Тами. Самый высокий самурай спешился и разделился на группы, он чуть прихрамывал.
Акира смотрел на него. Было что-то знакомое в изгибах его лица. Он откуда-то знал его? Может, из Хана Мачи. Самураи не должны были потакать плотским развлечениям. Но многие посещали город, обычно в масках или замысловатых нарядах.
Жена-зверь поприветствовала самураев. Юка. Мари часто рассказывала о ней, последней жене-звере, родившей дочь. Больше жен-зверей вышли из домов. Ветерок донес до Акиры запах духов. В лучших кимоно жены-звери замерли, как цветные павлины с напудренными белыми лицами. Из-за вееров и зонтиков они поглядывали на самураев, редкое зрелище в сонной деревне женщин.