ПРАВА И СУБЪЕКТИВНЫХ ПРАВ 2 глава

С этим выводом связаны весьма важные последствия. Если закон объективно является выражением государствен­ной воли, то это означает, что он может сделаться незави­симым от той непосредственной цели, которой руководство­вался законодатель, издавая закон, и, следовательно, от того психологического волевого акта, который завершился изданием закона. Как только закон вышел в свет, он ста­новится социальным фактом, определяющим и регулирую­щим поведение многих людей, — их положение и роль в общественной жизни. Бесконечное разнообразие условий

¹ См. Маркс и Энгельс, Соч., т. IV, стр. 311.

развития данного явления не может быть охвачено или предусмотрено ни одним законом.

Закон действует, «гласит» до тех пор, пока словесный смысл, вложенный в него, позволяет суду или администра­ции, применяющим закон, регулировать через него те охра­няемые государственной властью отношения, которые перво­начально не предусматривались законодателем в качестве объекта такого регулирования, а развились уже после изда­ния закона. Это обстоятельство означает, что закон жизненен, что он правильно отображает интересы господствую­щего класса или общенародные интересы и тем самым и общегосударственную волю к поддержанию и охране дан­ных общественных отношений. В старом споре о том, какие цели преследует толкование законов — уяснение ли воли законодателя, т. е. обнаружение того, что хотел сказать законодатель, или уяснение того смысла, который объек­тивно выражен в словесной формуле закона, — на наш взгляд, правы сторонники второй точки зрения.

Однако теория, считающая, что важно в законе не то, что хотел сказать законодатель, а то, что в действитель­ности в законе выражено, забывает одно существенное обстоятельство, вытекающее из развитой выше концепции о процессе образования юридической воли, выраженной в законе. Если закон действует, если он сформулирован так, что может быть использован для регулирования отношений, которые первоначально и не имелись в виду в качестве объекта регулирования, то яри уяснении смысла закона можно говорить об установлении воли законодателя.

Но под волей законодателя необходимо разуметь не психологические волевые процессы, протекавшие у лиц, обсуждавших и принимавших закон. Эти лица в момент утверждения закона учитывали и могли учитывать лишь определенный круг отношений, к которым закон по мысли законодателя должен был применяться и на которые он был рассчитан. Волей же законодателя, в том случае если закон продолжает действовать и при иных обстоятельствах, сле­дует считать ту объективную волю господствующего класса или общенародную волю, которая продолжает существовать и после принятия закона, внося в практику его применения такие коррективы, которые вызваны условиями места и времени применения закона, короче—общественно необхо­димыми обстоятельствами.

Нельзя не согласиться с Регельсбергером, охарактеризо-

вавшими действие закона в следующих словах: «...закон не стоит, так сказать, в безвоздушном пространстве. Он имеет назначением определять практическую жизнь и при­том не как явление, существующее для себя, но как звено всего права, находящегося в действии. Согласно этому представляется возможным такое содержание закона, ко­торое при его издании не было ясно самому законодателю; по крайней мере, во многих случаях этот вопрос может возбуждать сомнение. Таким образом, закон может иметь содержание, не покрываемое тем конкретным представле­нием законодателя, которое может быть обнаружено. Когда утверждают, что содержание закона есть воля законода­теля, то при этом понимают такую волю, которая обнимает и не имевшееся в представлении законодателя содержа­ние» '.

Как решается вопрос о субъекте права и субъективных правах в буржуазной юридической науке?

Отнюдь не претендуя на исчерпывающее освещение соответствующих теорий, мы постараемся кратко отметить лишь основные, важнейшие направления в этой области.

Проблема воли в праве привлекала внимание буржуаз­ных ученых юристов главным образом в связи с исследова­нием именно этого вопроса и тесно связанного с ним во­проса о субъекте права. До Иеринга господствовала теория, считавшая, что содержанием субъективного права является воля индивида, и поэтому полагавшая, что единственным реальным субъектом прав является волеспособное лицо, т. е. человек. Первоначальное понятие о лице или субъекте права, по мнению Савиньи, должно совпадать с понятием о человеке, ибо «всякое право существует ради нравствен­ной, каждому человеку присущей свободы»². Вследствие этого первоначальное понятие о лице или субъекте права должно совпадать с понятием о человеке. Логическим вы­водом из этой посылки явилась фикционная теория юриди­ческого лица. (После Савиньи волевая теория субъектив­ного права наиболее последовательно защищалась Виндшейдом. По мнению Виндшейда, только человек является «лицом», ибо только человек имеет волю³.

¹ Регельсбергер, Общее учение о праве, М., 1897, стр. 144.

² Sa vigny, System des heutigen römischen Rechts, B. II, 1840, 2.

³ Windscheid, Lehrbuch des Pandektenrechts, erster Band, neunte Auflage, bearbeitet v. Theodor Kipp, 1906, S. 219, 221.

Уже Иеринг правильно подметил слабые стороны воле­вой теории субъективного права (Willenstheorie) в том ее виде, как она была сформулирована Савиньи, Виндшейдом и другими ее представителями, указав на противоречие между ее основным постулатом (субъект права — волеспособное лицо) и правовой действительностью (лица, лишен­ные разумной воли, признаются законом субъектами права). Критики Виндшейда правильно указывали, что, определяя субъективное право как «ein Wollendürfen», он не заметил, что «хотеть» — «wollen» — относится только к акту воли, совершающемуся в психике человека, т. е. к воле, как к психическому акту, а не к праву, для которого имеет зна­чение только «Willensbetätigung», т. е. обнаружение хотения действием '. По это«причине волевая теория не может быть применена даже по отношению к дееспособным субъектам, ибо право защищает не акт воления сам по себе, но его содержание ².

По мнению других критиков, ошибка волевой теории за­ключалась не в том, что она выдвигала в качестве решаю­щего момента волю, а в том, что она хотела, чтобы эта воля, с которой соединялось представление о юридической власти, была волей носителя права; между тем в действи­тельности эта власть в правовом смысле может принадле­жать и тому, кто ее не применяет (малолетнему, умалишен­ному) ³.

Пытаясь найти выход из указанных выше противоречий, Бирлинг как представитель волевой теории пришел к за­ключению, что дети и умалишенные не являются подлин­ными субъектами права. Воленеспособные лишь фингируются правопорядком в качестве лиц. Полностью недееспо­собные лица — это фиктивные субъекты, ограниченно-дееспособные — неполноценные, ограниченные субъекты права. Имущественные обязанности приписываются воленеспособным в силу фикции. Подлинным субъектом права является только тот, кто в состоянии признать правило поведения юридической нормой, т. е. человек, находящийся

1 См. сводку высказываний о теориях субъективного права, в том числе и о Willenstheorie, в работе Л. Л. Гервагена, Развитие уче­ния о юридическом лице, СПБ, 1888, стр. 51 и далее.

2 См. Michoud, La théorie de la personnalité morale, t. I, Paris, 1924, p. 99—101.

³ Sal eil les, De la personnalité juridique, 1922, p. 502, 547.

в здравом уме — в состоянии, свидетельствующем о полном и нормальном развитии его духовных сил '.

К еще более радикальным выводам пришел Гельдер. Он довел до логического конца основной тезис волевой теории о субъекте права как волеепособной и разумной личности и вопреки положительному праву отказался при­знать свойство юридической личности за недееспособным лицом. Субъектом права, по Гельдеру, является только физически и духовно зрелый человек. Права не могут при­надлежать тому, кто лишен способности их воспринимать. Поэтому недееспособного нельзя считать подлинным соб­ственником. Недееспособного собственника заменяет его законный представитель. Законное представительство озна­чает замену частной компетенции, как содержания субъек­тивного права, которая принадлежала бы данному лицу, если бы оно было дееспоеобно, должностной компетенцией другого лица— опекуна. Имущество подопечного, находя­щееся в управлении опекуна, — должностное имущество (Amtsvermögen). Однако Гельдер все же не решается назвать опекуна, управляющего имуществом подопечного, собственником этого имущества. Остается открытым вопрос: кто же является собственником должностного иму­щества?

Вместе с тем следует отметить, что Гельдер не отнес дееспособность к явлениям естественного порядка. Он по­нимал, что несовершеннолетние и душевнобольные неспо­собны лишь к некоторым, а не ко всем действиям, что речь идет не о естественной невозможности тех или иных дей­ствий, а об их юридической невозможности. Поэтому субъек­том права для Гельдера является тот, кто может быть субъектом имеющей юридическое значение деятельности ².

Развивая концепцию Гельдера, Биндер пришел к за­ключению, что право в субъективном смысле — это предо­ставленная индивиду правопорядком власть действовать (Macht zum Handeln). Сущность субъективного права за­ключается не в «wollendürfen», как этому учил Виндшейд, а в «handelnkönnen». В отличие от Савиньи и Гельдера Биндер считает, что воля как этическая категория не имеет ничего общего с правом. «Handelhkönnen как содержание

¹ Вierling, Juristische Prinzipienlehre, erster Band, 1894, S. 201, 203—204, 207—208 и др.

² Holder, Natürliche und juristische Personen, 1905, S. 117—119, 124, 126, 128—129 и др.

субъективного права не идентично с психологическим со­держанием понятий «können» и «handeln». Право не является продуктом индивидуального сознания человека. Право — социальное явление. Поэтому не только человек может мыслиться субъектом права. Субъективное право не связано с психологическим актом воли. Однако юридиче­ское действие индивида, по мнению Биндера, совпадает (zusammenfällt) с его действием в психологическом смысле. Кроме того, психологическая воля не безразлична для права, в частности, для гражданского права.

Исходя из развитых выше соображений, Биндер опре­деляет дееспособность как способность к деятельности, имеющей юридическое значение — прежде всего как спо­собность к совершению сделок. Правоспособность — это дееспособность к осуществлению права (Rechtsausübungs-handlungsfähigkeit). Душевнобольной и ребенок неправо­способны не потому, что они не обладают дееспособностью (как это утверждает Гельдер), а потому, что они неспо­собны к осуществлению права, к употреблению власти, составляющей содержание субъективного права. Поэтому, когда с согласия или молчаливого дозволения своего закон­ного представителя подопечный совершает какие-либо дей­ствия по осуществлению своего права, эти действия надо рассматривать как действия, выполненные вместо (an Stelle) представителя. С точки зрения Биндера правоспособность параллельна дееспособности, ибо «все ограничения способ­ности к совершению сделок образуют также ограничения способности к осуществлению прав». В конечном итоге, несмотря на различие методологических установок, Биндер приходит к тем же выводам, что и Гельдер: правоспособен в точном смысле этого слова только физически и духовно полноценный человек '.

Биндер подметил связь, существующую между психо­физиологическими свойствами индивида и осуществлением субъективных прав. Положительной стороной учения Бин­дера является также трактовка им субъективного права как юридически обеспеченной власти, а не как проявления инди­видуальной воли человека. Однако Биндер не сумел уста­новить правильное соотношение, перекинуть мост между волей в психологическом смысле и субъективным правом

¹ Binder, Das Problem der juristischen Persönlichkeit, Leipzig, 1907, S. 38, 41—42, 44—45, 48, 50, 54, 65—66.

как сферой правовой мощи лица. Воля в психологическом смысле и воля юридическая (правовая власть, обеспеченная правопорядком) для Биндера лишь параллельно развиваю­щиеся явления '.

Против волевой теории в том ее виде, как она была сформулирована Савиньи и его последователями, выступил Иеринг со своей теорией интереса. Иеринг указал на то, что субъектами права являются не только волеспособные индивиды, но и дети, а также умалишенные, т. е. лица, не обладающие разумной волей². Два момента создают, по мнению Иеринга, понятие права — субстанциональный, заключающийся в его практической цели, а именно пользование, выгода, и формальный, являющийся средством по отношению к этой цели, —исковая защита. «Первый момент — это ядро права, второй — защищающая его скорлупа... Понятие права покоится на юридической обеспеченности пользования, права суть юридически защи­щенные интересы» ³. Субъект права — это не волевой субъект, а субъект пользования ⁴. Дети и умалишенные — субъекты пользования. Закон обеспечивает их интересы, поэтому они субъекты права.

Как известно, и теория Иеринга подверглась сокруши­тельной критике и уже давно считается преодоленной в буржуазной юридической науке. Критики Иеринга спра­ведливо указывали на то, что интерес — это только цель, а не сущность права, что право — лишь средство обеспече­ния или охраны интересов. Отмечались случаи охраны инте­ресов лица при отсутствии у него субъективного права. Кроме того, критики обращали внимание и я а то, что субъективное право может существовать и при отсутствии

¹ Впрочем, впоследствии Биндер изменил свою точку зрения и встал на неогегельянские позиции. В своей работе «Philosophie des Rechts» (Berlin, 1925) Биндер рассматривает субъекта права и субъек­тивное право как формы осуществления социального разума и нравст­венной воли. Нравственная воля в качестве общественной воли пред­полагает отдельную, единичную волю, «но не в ее для себя бытии и не как сумму отдельных физических феноменов, а как деятельность обще­ственного сознания в общественном действии» (S. 449, цитирую по работе Hans Wolff, Organschaft und juristische Person, erster Band, Berlin. 1933, S. 18—19).

² Ihering, Geist des römischen Rechts auf den verschiedenen Stufen seiner Entwicklung, dritter Teil, erste Abteilung, Leipzig, 1888, S. 326.

³ Там же, S. 338.

⁴ Там же. S. 336.

или утере интересов, что можно оставаться носителем субъективных прав даже вопреки интересу лица и т. д. '.

Отрыв понятия субъекта права и субъективного права от социальной реальности, от психологических актов воли и от интереса был совершен Кельзеном и его последователями. То противопоставление сущего и должного, социального и нормативного, которое на кантианской основе стадо утверждаться в буржуазной юриспруденции в конце XIX в. было развито и завершено Кельзеном. По мнению Кельзена, субъект права — это искусственное мыслительное средство. «Лицо — это только персонифицированное выражение един­ства для комплекса (für ein Bündel) юридических обязан­ностей и правомочий, т. е. для комплекса норм». Физиче­ское лицо — не человек, как учит традиционная теория. Человек не принадлежит целиком правопорядку. Право признает обязанностью или правомочием лишь некоторые человеческие действия. Действительные психические пере­живания — юридически иррелевантны. Так называемая юри­дическая воля — это лишь особый прием вменения, указы­вающий, в каких случаях то или иное действие должно при­писываться, «вменяться» тому или иному лицу. «Юридиче­ское понятие лица или субъекта права выражает только единство множества обязанностей и прав, т. е. единство множества норм, которые определяют эти обязанности и права»². С точки зрения Кельзена выражение «человек имеет права и обязанности» означает лишь, что поведение этого человека является содержанием юридических норм. Однако Кельзен вынужден признать, что только человече­ские действия могут быть содержанием правовых норм: «...только человек... может быть правомочным или обязанным в том смысле, что его поведение становится... содержа­нием правовой нормы» ³.

¹ См, критику теории интереса у Петражицкого, Теория пра­ва и государства в связи с теорией нравственности, т. II, СПБ, 1910, стр.367—374, у Шершеневича, Общая теория права, вып. III, стр. 601—694. Яростным противником теории интереса в дореволюционной русской правовой литературе являлся Е. Трубецкой — см. его «Лек­ции по энциклопедии права» М., 1917, стр. 161—164; см. также критику теории интереса у Michöud, указ, соч., t. l, p. 98—102, и у S а 1 е i 11 е s, указ, соч., р. 524—525, 535-543.

² Kelsen, Reine Rechtslehre. Einleitung in die rechtswissenschaftliche Problematik, 1934, S. 52—53.

³ Kelsen, Allgemeine Staatslehre, Berlin, 1925, S. 70.

Другие представители нормативного понимания права не решаются окончательно расстаться с человеком, как с первоначальным носителем прав и обязанностей, и создают сложные конструкции юридической личности и субъектив­ного права» в основе которых в конечном счете лежит все та же трактовка лица как Zurechnungspunkt, т. е. как отне­сение к определенной точке того поведения, которое состав­ляет содержание юридических норм '.

Что же такое субъект права и субъективное право с точки зрения развитых выше соображений о праве в объективном смысле? Охарактеризованный выше процесс превращения психологической воли в волю государственную и связанный с ним процесс образования юридических норм должен подвести нас к правильному ответу на этот вопрос.

Маркс и Энгельс указывают, что господствующие инди­виды, проводя свою волю в форме закона, делают ее в то же время независимой от личного произвола, т. е. от такой индивидуальной вол«, которая отклоняется от общественно необходимых условий существования господствующего класса, противоречит его интересам.

Обеспеченная юридическими нормами власть или, по выражению Маркса и Энгельса, личное господство или личная сила индивида есть общественное отношение, ко-

¹ Так, например, по мнению Ганса Вольфа, «естественно-право­вые» основы правосубъектности предполагают наличие воли и интереса. Сами по себе ни воля, ни интерес не являются ни правом, ни обязан­ностью, но, поскольку правовая норма может быть адресована только к разумному и волеспособному существу, только последнее и может быть субъектом обязанности (Pflichtssubïekt'oM). Обладание же правами не предполагает в качестве обязательного условия наличия воли и ра­зума: так как все люди в той или иной степени являются носителями интересов — они суть субъекты прав (Rechtssubjekten). Несовершенно­летние — субъекты прав, но не обязанностей. Однако охарактеризованные выше «естественно-правовые» основы правосубъектности трансформиру­ются правопорядком в юридико-технические понятия субъекта, прав (Be­rechtigungssubjekt) и субъекта обязанностей (Verpflichtungssubjekt). Юридико-технические понятия — это определяемые положительным правом типизированные фактические составы (Tatbestände). Лицо — это Zurechnungspunkt; фактический состав отнесен к этому пункту та­ким образом, что в результате связи фактического состава с нормой вы­ражается долженствование. Лицо в юридико-техническом смысле — это один из полюсов юридического отношения. Субъект права, объект права и правоотношение — все это только содержание юридической нормы. Юри-

торое необходимым образом не связано с индивидуальной (психологической) волей человека, с осознанием им обще­классовых или общенародных интересов, защищаемых пра­вом, с действительной позицией индивида в общественном процессе производства.

Личная сила индивида, выраженная в его правоспособ­ности и в его субъективных правах, основывается на жизнен­ных условиях, которые развиваются как общие для многих других индивидов, а не на свободе от этих условий. Вот почему жизненные условия (материальные условия суще­ствования) возводятся законом в действительные для всех условия, хотя далеко не все индивиды осознают общезна­чимость этих условий и в состоянии фактически, на деле их реализовать и достичь тех результатов, которых дости­гает данный господствующий класс в целом.

Разумеется, для членов подчиненных классов эти общие условия, поскольку они выражены в объективированной в правилах поведения воле господствующего класса, — глав­ным образом лишь общие условия подавления. Однако это не исключает, а предполагает ß ряде случаев, например, в буржуазно-демократических странах, известную общность интересов (общенациональные интересы), в частности, в те исторические (моменты, когда нападение внешнего врага угрожает существованию данного государства (справедли­вые войны), а также известное равенство формальных воз­можностей для рабочего и капиталиста.

Таким образом, признаваемая объективным правом за

дическое отношение между А. и Б. — это не одно правоотношение, оно включает в себя отношение А. и отношение Б. к правопорядку, т. е. совокупность двух юридических отношений. Окончательным полюсом в отношении является только тот, в пользу или для обременения которого предписывается поведение. Лицо «есть только потенциальный конечный пункт нормативного субъективного вменения» — таков окончательный вы­вод Г. Вольфа. Правоспособность — не что иное, как дарованная позитивным правопорядком способность быть юридико-техническим носи­телем прав и обязанностей (Berechtigungen und Verpflichtungen). То, что делает опекун как представитель подопечного, вменяется послед­нему — именно подопечный является конечным пунктом вменения, субъ­ектом в юридико-техническом смысле, между тем, как права и обязан­ности (Rechten und Pflichten), вменяемые представителю, суть права и обязанности в «естественно-правовом» смысле (Hans Wolff, Organ­schaft und juristische Person, erster Band: Juristische Person und Sfaats-person, Berlin, Ï933, S. 100, 105—106, 117—119, 137—138,145—149 150—151). Вольф не порывает окончательно с живым человеком. По­этому он вынужден создать двухэтажную конструкцию субъекта права — в этом его отличие от Кельзена.

индивидом или определенным образом организованным коллективом (юридическим лицом) сфера юридической власти, именуемая субъективным правом, не является волей в психологическом смысле. Носителями прав и обязанно­стей являются лица; лица же—это не только индивиды, но и их объединения. Субъективное право не есть господ­ство психологической воли индивида. Это положение необ­ходимо иметь в виду, для того, чтобы правильно оценить известное и часто приводимое в марксистских юридических работах высказывание Маркса о юридическом отношении как волевом отношении. Маркс писал: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким образом, один товаро­владелец лишь по воле другого, следовательно каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой соб­ственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, — все равно, закреплен ли он законом или нет, — есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением. Лица существуют здесь одно для другого лишь как представители товаров, т. е. как това­ровладельцы. В ходе исследования мы вообще увидим, что характерные экономические маски лиц — это только олице­творения экономических отношений, в качестве носителей которых эти лица противостоят друг другу» ¹.

Если внимательно вчитаться в это высказывание Маркса, то станет ясно, что Маркс, говоря о юридическом отноше­нии как волевом отношении, имеет в виду не только психо­логические акты воли индивидов, но и обусловленную меха­низмом товарного производства необходимость рассматри­вать товаровладельцев, как лиц, воля которых распоря­жается вещами-товаром. Конечно, без соответствующего психологического акта воли немыслим обмен. Но содержа­ние прав и обязанностей продавца и покупателей как частных собственников предопределено условиями товар­ного производства.

¹ Маркс и Энгельс, Соч., т. XII, стр. 95—96.

Положение, высказанное Марксом, надо понимать не том смысле, что при каждом акте обмена между товаровладельцами вновь и вновь совершается взаимный психологический акт признания ими друг друга частными собственниками, а в том смысле, что такое призвание уже молчаливо предполагается независимо от того, способен или неспоообен тот или иной индивид к психологическому акту воли. Ведь друг против друга здесь выступают товаровла­дельцы как лица, а не как психо-физиологические инди­видуальности. По Марксу, индивиды являются лицами, как представители товаров, т. е. как товаровладельцы, но сами товары — только вещественное воплощение тех отношений, которые складываются между людьми на основе обще­ственного разделения труда.

Поэтому Маркс и говорит о товаровладельцах, как о носителях экономических отношений, о характерных экономических масках лиц, как об олицетворении этих отно­шений. Возвращаясь в дальнейшем к характеристике акта обмена как волевого отношения, Маркс еще раз под­черкивает: «Для того, чтобы это отчуждение стало взаим­ным, люди должны лишь молчаливо относиться друг к другу как к частным собственникам этих отчуждаемых
вещей, а значит, и как к независимым друг от друга лично­стям» '.

Итак, способность иметь права и обязанности (право­способность) и субъективные права, на ее основе возникаю­щие, суть отношения, характеризующие позицию индивида или коллектива людей в общественной организации труда, в процессе производства материальной и духовной жизни. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс писали: «Суще­ствовавшие до сих пор производственные отношения инди­видов должны выражаться также в качестве правовых и политических отношений. В рамках разделения труда эти отношения должны приобрести самостоятельное существование по отношению к индивидам» ².

Маркс и Энгельс имели в виду антагонистические обще­ственные формации. Применимо ли это положение к социалистическому обществу? Коренное отличие экономических

¹ Маркс и Энгельс, Соч., т. XVII, стр. 99.

² Map к с и Энгельс, Соч., т. IV, стр. 348.

законов социалистического общества от законов капита­лизма заключается в том, что экономические законы при социализме осуществляются посредством организованных действий строителей социалистического общества; эти орга­низованные действия направляются и определяются совет­ским государством и коммунистической партией, руководя­щей всей деятельностью трудящихся масс. Но и экономи­ческие законы социализма (план, закон стоимости, возна­граждение по труду и др.), поскольку они законы, являются выражением объективной необходимости '. Эта объек­тивная необходимость осознана, прошла через сознание и волю тех, кто организует осуществление законов развития социалистической экономики в жизни. Однако на том этапе развития социалистического общества, который характери­зуется сохранением принципа вознаграждения по труду, непреодоленным еще различием между рабочим классом и крестьянством, между трудом индустриальным и сельско­хозяйственным, умственным и физическим, между трудом различных квалификаций и т. д., общественно-произ­водственные отношения также выражаются и в юридиче­ских отношениях, приобретающих самостоятельное по отно­шению к индивидам существование, и тем самым в субъек­тивных правах отдельных лиц или коллективов лиц.

И в социалистическом государстве производственные и соответствующие им юридические отношения приобретают самостоятельное существование по отношению к людям, однако плановое ведение хозяйства, основанное на социа­листической собственности на орудия и средства производ­ства и уничтожении эксплоатации человека человеком, устраняет фетишизацию этих отношений; эти отношения осознаются как необходимые членами социалистического общества. То обстоятельство, что экономика при социализме развивается по плану, что государство овладевает зако­нами общественного развития и что при этом используется право как важнейшее средство организации и развития социалистических отношений, не устраняет объективности существования права. Каждому гражданину социалистиче­ского государства дозволено определенное (типическое среднее) поведение, т. е. определенная мера поведения.

Конечно, способность своими действиями приобретать права и обязываться, именуемая дееспособностью, предпо-

¹ См. об этом ст. «Некоторые вопросы преподавания политической экономии» в журн. «Под знаменем марксизма», 1943, №7—8, стр.б6.

лагает наличие воли в психологическом смысле. Воля как психический акт составляет необходимую предпосылку возникновения и в конечном счете осуществления права. Во-первых, без нее невозможно появление юридических норм, в которых выражается воля господствующего класса или общенародная воля, поскольку потребности данного общества должны пройти через сознание и получить свое отражение в соответствующих волевых актах компетентных органов государственной власти, осуществляющих законо­дательную (в широком смысле этого слова), административную и судебную деятельность; стало быть, без волевых актов невозможен процесс образования государственной воли. Во-вторых, без волевых актов невозможно осуществление того.поведения, которое составляет содержание субъективных прав: в конечном счете потому, что осуществлять свои права, например, пользоваться вещью, может и недееспособный собственник, т. е. лицо, неспо­собное к волевым актам, имеющим юридическое зна­чение.