Явился смешной рыжий паренек Руди, принес железные банки и стал их открывать ножом. Заодно на столе появились несколько фляг и железные же кружки. Все это выглядело крайне странно, но нам ли привыкать к странностям? Я взяла ближайшую флягу и наплескала коньяка нам с Клодом и Джоном.
– Может быть, начнете рассказ? – я откинулась на стуле и отхлебнула из кружки. Как по мне, так вонючая дрянь, и горло дерет похуже рома.
– Как прикажете! – Бенёвский закатил глаза, развел изящно руками и выдал что‑то на латыни, насколько я поняла. – Вот, в целом, как меня можно охарактеризовать…
– Простите, что перебиваю, но лучше бы вам пользоваться английским.
– Как прикажете! – повторил он. – Хотя я обожаю латынь. Латынь – язык мудрости! Я происхожу из древнего благородного семейства и с детства был приучен тянуться ко всякому истинному знанию. Собственно, вернее было бы называть меня барон Де Бенёв. Так я и предпочитаю подписываться, но некоторые сложности с признанием моего титула… Впрочем, это не важно. Важно, что я, Мауриций Бенёвский – истинный тамплиер, истинный рыцарь, борец за идеалы всеобщего счастья! Увы, великие державы душат тот слабый огонек свободы, что едва затеплился в Европе… Пытались расправиться и со мной. Я участвовал в польском восстании, но слуги русского трона схватили меня. Я бежал, был схвачен снова… Они отправили полковника Бенёвского на край света – на Камчатку! И тем сами себе навредили: именно там я встретил Ивана Устюжина, моего друга и ученика!
Устюжин, едва ли не покраснев от удовольствия, поклонился.
– Прошло время, и мы сумели объяснить простым русским людям, ссыльным и свободным, но столь, же притесняемым, что жизнь может быть совсем иной! Что все человечество может обрести счастье, и есть путь к нему! Мы взбунтовали острог. Губернатора, правда, пришлось застрелить… Но гарнизон не решился оказать нам сопротивление – люди ждут подлинной свободы! Не только на Камчатке – по всему миру люди ждут и готовы пойти за тем, кто укажет им путь! И путь есть, спасибо Ивану – ведь это его предок, по счастливой случайности, служил в канцелярии самого Петра Великого, и имел доступ к некоторым бумагам! Когда основатели Либерталии на острове Мадагаскар пытались получить помощь от русского императора, то немало рассказали ему, К счастью, у Петра Великого не хватило сил и времени, чтобы послать на юг экспедицию. И, к счастью, Иван Устюжин знает, о чем писалось в тех бумагах.
Моник откровенно скучала. А вот ее соседу, как мне показалось, речи Бенёвского не нравились. Я, честно говоря, пока мало что понимала. Покосилась на Джона слушает внимательно, глаза горят… Ну что ж, Джон мальчик умный, может быть, он понимает, куда клонит Бенёвский? Но Клоду эта речь надоела.
– Я прошу прощения, полковник, но вынужден вас прервать! – буканьер передвинул ближе ко мне открытую железную банку и подмигнул: можно есть. – Прошу прощения снова, но мы не знаем, кто такой Петр Великий. Возможно, это связано с тем, что мы жили с ним в разные времена?
– Само собой! – Бенёвский состроил печальную гримасу. – Ах, я иногда бываю так рассеян!
– Пустяки, это бывает со многими великими умами! – Клоду иногда удается здорово что‑нибудь такое ввернуть. И не знаешь: издевается или всерьез? – Нам было бы проще все понять, начни вы рассказ… Ну, например, какому счастливому ветру мы обязаны присутствием здесь Моник?
Бенёвский согласно кивнул и повернулся к авантюристке, Она отставила кружку.
– Хорошо, мсье Дюпон. Кстати, хочу представить вам моего друга: Отто фон Белов. Это ему я обязана своим спасением.
Немец кивнул, недобро покосившись на Дюпона. Я поняла, что Моник описала ему Клода в не самых лестных выражениях.
– Отто служил под командой капитана Шпеера, которого, к счастью, с нами нет. Меня подобрали в лесу в тот миг, когда я наткнулась на банду беглых рабов и… Я уже желала смерти, но…
Моник помрачнела, и даже губы задрожали, вот только не верила я ей. Не верила и все! То есть про рабов и про скитания в лесу я поверить могла, а вот в искренние слезы Моник – никогда! Такая и лук будет чистить – не расплачется, как говаривал старик Мерфи. Зато у фон Белова глаза и правда заблестели. И в лицо ей заглядывает, и видно, что по‑настоящему переживает. Есть люди с такими лицами, искренними, что ли. Захочет такой человек что‑нибудь скрыть, а ты по его лицу все прочтешь. И еще, конечно, выглядел он глупо. А мужчина глупо выглядит в основном, когда влюблен по уши. Впрочем, в этом можно было не сомневаться. Я осторожно покосилась на Джона и поймала его улыбку. А сам‑то на кого был похож совсем недавно? – хотелось мне спросить, но Моник продолжила.
– Я не понимала, куда попала и чего от меня хотят. Каких‑то бумаг Мауриция Бенёвского… Но в моей семье не было человека с таким именем! Меня пытали. Если бы не Отто, я умерла бы очень быстро – Шпеер был абсолютным сумасшедшим. То мучил меня, то напивался и рассказывал про своего фюрера. Так у меня появился этот шрам… – она коснулась щеки. – И не только этот. К счастью, когда капитан отдыхал, Отто поддерживал меня, как мог. От него я узнала, что спустя много лет Германия поведет за собой народы против… – Моник повернулась к фон Белову и тот подсказал одними губами. Она повторила: – Против сил мирового капитала и против большевистских орд.
– Весьма интересно! – Клод допил и снова потянулся к фляжке. – Я, признаться, очень хотел бы об этом послушать, но сперва хотелось бы понять, как тебя нашли. Потому что эти большевич… В общем, нам эти слова ровным счетом ничего не говорят!
Фон Белов смерил буканьера недобрым взглядом, и тут уж Моник погладила его по руке.
– Все просто: они знали, где и когда меня искать. Откуда – нам точно неизвестно, но Шпеер тряс передо мной копиями записок некоего Ивана Устюжина, штурмана капитана Бенёвского, из которых стало известно и о Ключе, и об острове Демона, и много о чем еще. Где они их обнаружили и когда, нам тоже неведомо. Их прислали Шпееру какие‑то люди, которые занимались секретной работой. Отто многого не знал.
– Каюсь… – пробасил Устюжин от окна. – Я мог, наверное, оставить такие записки. Но клянусь, пока ничего не писал.
– Так напиши обязательно, Иван! – Моник рассмеялась. – Ведь если не напишешь – за мной не вышлют подводную лодку и не спасут! Эти люди в Германии двадцатого века должны найти твои записки!
– Не знаю, как это так, получается… – вздохнул Устюжин. – Не все понимаю. Налейте‑ка мне коньяку, пожалуйста!
– Подводная лодка? – Клод вскинул брови. – Они послали за тобой подводную лодку? Железная, с одним горящим глазом?
– Да, – кивнула Моник. – Это ее вы видели на подходе к острову. И там уже была я, но капитан Шпеер был жив и вел нас к острову Оук, чтобы отправиться в иное время. Хотя нам привычнее звать его островом Демона.
– Значит, название, которое придумал Роб, все же прижилось! – присвистнул Джон.
Я прикинула, сколько прошло времени за этой болтовней. Роберт остался за старшего на «Ла Навидад» и, поскольку корабль никуда не переносился, уже должен был начать нервничать.
– Постойте‑ка! – все‑таки я капитан и должна думать о команде. – Время идет, а если Роб отправится нас искать, может случиться перестрелка. Тем более, уже темнеет. Джон, ты должен вернуться на «Ла Навидад» и успокоить Роберта.
– Но почему? – любопытному Джону, конечно, не хотелось уходить. – Может быть, полковник Бенёвский мог бы послать кого‑нибудь из своих людей? А ты бы написала письмо.
Я мысленно вздохнула. Этот болтун Бенёвский, кажется, не на шутку заинтересовал Джона. Да и Моник говорила интересные вещи. Как же: далекое будущее! Наверное, ерзает от желания спросить про любимую Британию, патриот. И все же мне хотелось, чтобы именно Джон присмотрел за Робертом. Тот мог наломать дров: чего стоила случайно взорванная «Пантера».
– Слишком длинное письмо получится! Иди, Джон, это приказ капитана.
– Приказ капитана! – передразнила Моник и тут же прикусила язык. – Я хочу сказать – ничего не поделаешь, Джонни поболтаем в другой раз.
Этот странный Отто теперь и на Джона уставился, как бык на красную тряпку. Прежде чем наш шотландец ушел, я, конечно, немного пошепталась с ним. О том, чтобы вступать в открытый бой с таким противником, и речи быть не могло – может быть, у них и подводная лодка где‑то поблизости? Мне совсем не хотелось получить в своем корабле пробоину от носа «железного кита». И все же приготовиться следовало к худшему. Мы отошли к дверям.
– Огни не жечь! Паруса не ставить! В темноте промерять глубину, а потом тихо сняться с якоря, шлюпки на воду – и пусть буксируют «Ла Навидад» из бухты! Как рассветет, быстро ищите, где спрятать корабль, тут много островов. Если «железный кит» или еще что‑то вас найдет – возвращайтесь. Главное – сохранить корабль.
– Как?! А ты?
– Не перебивай! Вышлите команду туда, откуда будет видно Оук. Мы будем сигналить в полдень. Если один столб дыма – уплывайте немедленно и забудьте обо всем. Значит, пути на остров Демона нет.
– Мы тебя не бросим!
– Конечно, ни Джон, ни Роберт меня не оставят, это я знала. Но долг капитана – заботиться о команде.
– На корабле много людей, Джон, и у каждого из них собственная жизнь, и у каждого – одна. Если будет два дыма – смело возвращайтесь, мы договорились. Если три – пусть шлюпка подойдет, не выдавая местоположения «Ла Навидад». Значит, придется еще поиграть. Ну, а если дыма не будет вовсе – нас уже нет в живых.
– Ты так говоришь, что я сейчас никуда не пойду! – заупрямился Джон. Это шотландцы хорошо умеют. – Пусть идет Клод!
– Роберт не доверяет Клоду и никогда не станет его слушать! Поэтому пойдешь ты, а корабль и золото на нем – единственное, что у нас есть. Больше торговаться не о чем.
Наконец, мне удалось спровадить Джона. Но прежде, чем выпустить его, Устюжин устроил обыск.
– Не беспокойтесь: то что ищете, у меня! – Клод спокойно достал из кармана Ключ и показал его Моник. – Все в порядке.
– Почему бы тебе не отдать его мне? – спросила Моник. – Ну, или полковнику Бенёвскому.
– А зачем? – Клод беспечно пожал плечами и спрятал Ключ обратно. – Все равно только я знаю, как им пользоваться.
Бенёвский и Моник быстро переглянулись. Мне показалось, что этот полковник держит Моник «на коротком поводке» и пытается решить дело миром. Чего‑то он очень опасался. Возвращаясь на свое место, я ненароком пнула ногой брошенную Моник пилотку поближе к себе. Потом уронила ложку из странно легкого металла, нагнулась за ней и подняла вещицу вместе с головным убором. Теперь оставалось лишь опустить голову пониже, чтобы глаза не выдали, и сжать под столом в ладони пилотку и фигурку лягушки, которую передали мне парни. Да, волшебная лягушка была со мной, и я могла выслушать рассказ дурацкой тряпки. Так же, как пару дней назад выслушала рассказ Ключа – Клод, похоже, и не догадывался, что справиться с подземельем Демона я теперь могу не хуже его.
Заметил Дюпон мои маневры или нет, но стал препираться с Моник из‑за того, кто кому больше должен доверять, припомнил, как ему досталось по ее милости у испанцев… Эх, я бы тоже ей припомнила! Но я капитан и должна быть хладнокровной. Я готовила себя к этому с детства, но никогда не думала, что будет так: вести переговоры с убийцей отца!
Волшебный предмет согрел мою ладонь, звуки разговора в домике на острове стали тише, будто я куда‑то удалилась, и головной убор моряков из далекого будущего заговорил. Увы, он мало что мог сообщить – вот его сшили, кажется, с помощью каких‑то машин. Вот его с тысячами таких же везут на какой‑то склад, и я даже не видела, на чем. Потом загрузка в подводную лодку – хотя бы ее я увидела! Но мельком, и разговоры рядом с пилоткой велись на немецком, которого я не знаю. Хотя что‑то зловещее мне виделось в этом корабле, в этих мрачноватых людях, в их дисциплине, деловитости… Люди были будто частью машины, так же, как и их корабль. Огромной и страшной машины.
Темное, крохотное помещение, куда иногда заглядывали, чтобы взять запасную одежду. Потом, спустя долгий срок, пилотка досталась Моник – вот такое разочарование, она оказалась ее первой владелицей. И, хуже того, нацепила ее на голову совсем недавно, пару часов назад или около того. Подводная лодка уже находилась в 1573 году, и очень скоро обладательница пилотки наблюдала вход «Ла Навидад» в бухту.
Но кое‑что за эти два часа все‑таки произошло. Головной убор сидит высоко, видит далеко! Я видела остров почти глазами Моник и сделала несколько важных выводов. Во‑первых, команда Бенёвского совсем невелика. Человек пятнадцать‑двадцать. Во‑вторых, немцев среди них почти нет: только рыжий Руди и Отто фон Белов. И, в‑третьих, Моник была влюблена в этого Отто! Никак иначе я не могла объяснить ее постоянные взгляды в его сторону. Она сама тянулась к немцу! Вот это последнее открытие меня просто ошарашило. Уж от Моник я такого не ожидала.
– Ну, хватит! – все это «путешествие» заняло несколько секунд, и когда Бенёвский крикнул это, я уже опускала лягушку в карман. – Хватит! Неужели вы не понимаете, что прежние ваши отношения – мелки и теперь не важны абсолютно?! Мы можем, нет, мы должны привести человечество к счастью! Не ужели так важно, кто кому больше причинил зла в прошлом? Освободитесь от прошлого, и пусть сияние великой цели осветит ваш путь!
– Прошу вас, полковник, не начинайте снова! – взмолился Клод. – Подождите с вашими великими целями! Давайте сначала разберемся наконец с вопросом попроще: как вы все тут оказались?
– Моя страна ведет великую борьбу! – вдруг мрачно проговорил молчаливый фон Белов. – Ту самую великую борьбу за великую цель, о которой мечтаете вы, Бенёвский! Но вы не представляете себе, с какими жертвами, с какими усилиями всей нации это связано!
Клод покосился на меня и чуть заметно кивнул. Я поняла: мои глаза вернули обычный цвет. Значит, он все заметил, хитрец. Тихонько сбросив ненужную больше пилотку на пол, я подняла голову в тот момент, когда Бенёвский опять заладил свое:
– Не нужно ждать до двадцатого века! Не нужно тех войн, о которых вы говорите! Ничего не нужно – все можно сделать – прямо сейчас, здесь! И Либерталия появится на острове Мадагаскар раньше, гораздо раньше, и на этот раз победит!
– Может быть, вы оба выйдете, и продолжите спорить снаружи, а мы тут дослушаем Моник? – предложила я. – Все остальное нам непонятно и, простите, не нужно. Мы хотим воспользоваться островом, чтобы укрыть корабль и добычу, а ваши цели нам не интересны.
Бенёвский сердито нахохлился, сложил руки на груди и кивком предложил Моник продолжать. Все же он был тут главным. И это тоже показалось мне странным: обычно там, где Моник, всем заправляет именно она. Или дело было в их одинаковых фамилиях?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Счастье для всех
Это было страшно, – Моник подвинула к своему Отто кружку, и тот плеснул в нее коньяка. – Нет, Клод, не смотри на меня так! Я сейчас не о том, что меня пытали. Я говорю о другом страхе… Будто вокруг меня были не люди, а какие‑то другие существа. Всем, кроме Отто, на меня было просто наплевать. Женщина я или мужчина, из какого времени, умоляю их или ругаюсь – все равно! Капитан Шпеер хотел исполнить приказ. Я могу это понять… Отто, он был совершенно сумасшедшим, как и большинство команды! Ты ни в чем не виноват.
«Так, так! – отмечаю про себя. – И все‑таки Моник вывернула эту подводную лодку наизнанку, раз от команды почти никого не осталось, а этот Отто сидит рядом с ней! Ловка, ничего не скажешь».
– В лесу мне приснился странный сон, будто бы какая‑то женщина дарила мне дельфина с просьбой передать его Маурицию. И капитан Шпеер, и его люди тоже хотели узнать что‑то о бумагах Мауриция. Но я просто не знала, что им сказать! Даже соврать ничего толком не могла – как врать, если не знаешь, о чем врешь?!
– Да, это для тебя удивительное событие! – хмыкнул Клод.
– Помолчи! – Моник выпила, и щеки ее покраснели, заблестели глаза. Я подумала, что пить сегодня больше не стану – не хочу так выглядеть. – Если бы не Отто, я не пережила бы тех первых нескольких дней.
Она нервно провела рукой по шраму на щеке и у фон Белова нервно дернулась щека. Мне подумалось, что именно этот шрам, возможно, стоил жизни капитану Шпееру и его команде.
– Когда Отто понял, что происходит, он попытался помочь мне. Он рассказал, что лодка послана за мной, что на основании найденных спустя века записок Ивана Устюжина, штурмана Мауриция Бенёвского, стало известно, где и когда меня искать. Но там же было сказано, что бумаги Бенёвского, ведущие к какой‑то очень важной для Рейха – так называется в будущем Германия – тайне, находятся или при мне, или я уже где‑то их спрятала, чтобы через годы передать информацию о них непосредственно Маурицию! Хмуришься, Кристин, трудно укладывается в голове? А представь, каково было мне! Да если бы мне предложили выбор, я бы вернулась к тем беглым рабам или сразу к инквизиторам! К бумагам должен был прилагаться некий «предмет „Д“, исполненный в виде фигурки дельфина», так было записано у Шпеера. По вашей милости, у меня этого «предмета „Д“» уже давно не было. Все, что я могла им сказать, это что дельфин, видимо, находится у капитана Дрейка. Но где его искать?
Вдобавок у Шпеера были серьезные проблемы. Ключ, с помощью которого мы переносились во времени, не вечен, его можно использовать лишь двенадцать раз. Клод знает это. Кстати, сколько раз еще можно использовать ваш Ключ?
– А сколько – ваш? – усмехнулся Дюпон. – Давай‑ка потом об этом. Какие там еще проблемы были у вашего Шпеера?
– Он не мой. Он уже ничей! – Моник хищно усмехнулась. – Вторая его проблема – горючее. Подводные корабли ходят с помощью особых двигателей, не используя паруса. Они передвигаются со страшной быстротой, но им нужно горючее – так называется вода, которую пьют эти машины. Особая вода, которую можно получить только в том времени, где эти машины построены.
«Снова машины! – подумала я. – Там не корабли, там машины! Не люди, а машины! Страшное какое‑то времечко. Наверное, Моник не врет, что перетрусила».
– Я знала кое‑что еще, из того сна. Правда это или нет понятия не имела, но во сне говорилось о друге из Московии который поможет Маурицию. Я решилась и сообщила Шпееру об этом друге, о том, что бумаги, наверное, у него. К тому времени от моего друга, – Моник положила руку на плечо мрачного Отто – я уже знала, кто такой Мауриций Бенёвский, в какие века он жил, и знала, что в Московии он был один раз. Тогда и угодил в Камчатский острог. Я не знала, что там полковник встретит Ивана, который и передаст ему недостающую информацию о тайне тамплиеров, но больше мне просто нечего было сказать!
– Бумаг никаких не было! – пожал плечами Бенёвский. – То есть были бумаги тамплиеров, которые я нашел самостоятельно, и были бумаги в канцелярии Петра Первого, но ни тех, ни других у меня в остроге не имелось. Впрочем, какая разница?
– Никакой, – кивнула Моник. – Теперь – никакой, вот только для нас история такая штука, что все еще может иметь значение в будущем. Иван, я прошу вас, напишите в своих записках, что бумаги были у меня! Или что я знаю, где они! Пусть уж меня найдет Отто в лесу, пусть мучает Шпеер, я согласна, не нужно больше ничего менять.
– Ладно! – кивнул Устюжин. – Я для памяти сегодня же запишу.
– Шпееру ничего не оставалось, как поверить мне, – продолжила Моник. – Но он оказался перед тяжелым выбором. Ключу, который у него имелся, оставалось «повернуться в замке» всего два раза. А когда лодка отправлялась из двадцатого века, «поворотов» было четыре – дело в том, что по непонятным причинам моряки оказались в каком‑то совершенно другом времени, не в 1573 году.
– Не слышал об этом! – вскинулся долго молчавший Бенёвский. – И в какое же время вы угодили, господин фон Белов?
– Мы не знаем, – мрачно ответил немец. – Пошли на юг, но не увидели на берегах поселений. Только аборигены! Никаких кораблей. Мы вернулись на Оук, только зря потратив горючее. Склад на острове удалось создать заранее, но мы не контролировали эту территорию. Пришлось сделать его подводным, и вмещал он не так много… Проклятые канадцы!
– Канадцы – это жители здешних мест через много лет, – пояснила Моник. – Они воевали на стороне врагов Германии. Так вот, судя по всему, подземелье Демона разрушается. И в двадцатом веке этот механизм работал уже плохо. После того, как со второй попытки удалось найти меня, на Ключе остался всего один запасной «поворот». Большая часть команды хотела вернуться в свое время. Но Шпеер больше всего хотел выполнить приказ. Даже не знаю, отчего он так поверил мне. Наверное, потому что с каждым днем сходил с ума. Бормотал что‑то о величии смерти, о Валгалле… Он обманул своих людей, и вместо двадцатого века мы попали в 1771 год, последний год пребывания Бенёвского в остроге. Подводный корабль взял столько горючего, сколько мог, и пошел в Азию кратчайшим путем – через Северный Проход.
Что такое этот «Северный Проход», я знала, так же как знала, что его долго искали, да никак не могли найти. Всей Европе, кроме разве что испанцев и португальцев, хотелось попасть в Китай и Японию кратчайшим путем – обогнув с севера Америку. Только все экспедиции кончались ничем, упирались или в землю, или в непроходимые льды.
– Это не тот Северный Проход, который искали в ваши времена, – пояснил фон Белов. – То есть, тот… Но для ваших кораблей – совершенно непроходимый. И наше путешествие было смертельно опасным. Шпеер полностью свихнулся, все мечтал преподнести фюреру лично оружие возмездия. Хотя кто сказал, что у Бенёвского было это оружие?! Мы тысячу раз могли погибнуть, лодка получила повреждения. А ведь у нас были лучшие, секретные для обычного флота карты… И все же мы обошли Канаду с севера и через Берингов пролив вышли в Тихий океан. Единственное, что меня радовало – Шпеер оставил Моник в покое.
– Но не навсегда, конечно, – Моник еще выпила коньяка. – Прости Отто, но я не понимаю, как можно проводить на этом корабле столько времени! Мы часто плыли под водой, ниже льдов… В вечной темноте! Знаешь, Кристин, я скучала по «Ла Навидад».
– А «Ла Навидад» по тебе не скучал! – отрезала я. Давно уже было темно. Где теперь мой корабль, сумели ли его тихо отбуксировать прочь от острова? Судя по тому, что новостей от команды Бенёвского не поступало, пока мой план удавался. – Насколько я понимаю, вы освободили Бенёвского из этого Камчатского острога?
– Нет, Мауриций успел сбежать сам – наше путешествие продлилось дольше, чем планировал Шпеер, – вот теперь я поняла, почему шрам на щеке Моник выглядел давно зажившим. Для нее прошло куда больше времени, чем для нас! Как понять это, как уложить в голове? – Мы высадили десант, который сообщил нам все новости. Шпеер едва не застрелился. Мы погнались за Бенёвским, приблизительно зная его маршрут. И нагнали его вовремя.
– Мне всегда везет! – хохотнул довольный полковник и подкрутил короткие усики. – Много мы пережили опасностей в тех морях. Команда состояла в основном из людей непривычных к морским путешествиям, да и пакетбот, который нам удалось захватить, не годился для океана. Но мне всегда везет! Мы справились с бунтовщиками, мы пережили бури, нападения туземцев на лодках… До Макао оставалось совсем немного, там я рассчитывал на содействие португальских властей. Дальше путь на Мадагаскар был открыт, а уж там бы я знал, что делать! То есть думал, что знал, до встречи с Моник, Все было хорошо. Но потом, на острове Формоза, где мы всего лишь хотели пополнить припасы, нескольких моих людей убили местные жители. Я должен был покарать убийц моих друзей! – глаза Бенёвского потемнели. – Разбираться, кто именно был виноват, и разыскивать их времени не было. Я с небольшой группой людей высадился на берег, где мы сожгли две ближайшие деревни. Провиант уже был на корабле, когда на нас напали люди тамошнего начальства. Случилась перестрелка, нам пришлось бежать, и в темноте мы потеряли свой корабль. Нам пришлось туго, однако ночь мы продержались. А утром у берега показалась подводная лодка – в надводном положении, конечно. Да, должен признать: появление на рассвете этого железного судна, расстрелявшего китайцев из чудо‑оружия произвело впечатление! Мы, само собой, вынуждены были сдаться. Со мной было только двенадцать человек.
«Значит, их еще меньше, чем я прикидывала! – обрадовалась я. – В темноте или тесноте на корабле мы вполне могли бы справиться с ними, несмотря на скорострельное оружие! Особенно на корабле – мы знаем „Ла Навидад“ как свои пять пальцев. Погасить огни – и все чужаки станут беспомощны против наших сабель!»
– Тут уж допрашивать стали меня! – хмыкнул Бенёвский. – Впрочем, я‑то сразу им сказал, что либо не буду говорить вовсе, либо меня введут в курс дела. Шпеер понял, что я не шучу, и рассказал мне, чего хочет. Оказывается, его командование полагало, что в моих бумагах есть средство покорить мир. Что ж, если я когда‑нибудь напишу эти бумаги, то такое средство в них и правда будет! Только не сверхоружие, а идеи. Идеи свободы, подкрепленные тайным знанием тамплиеров. Вот зачем нужно ваше золото!
Он простер ко мне руки, будто к чему‑то призывал. Я снова не поняла, к чему. Лично я, как и мои друзья, свободны. И тот, кто на нашу свободу посягает, пусть будет готов умереть. Другие живут иначе? Что ж, это их выбор. Я не собиралась заботиться о свободе всего человечества. Тем более, что знаю я это человечество: дашь свободу испанцам – вырежут индейцев, дашь свободу индейцам – примутся за испанцев. Какая тут может быть свобода? Свобода – для избранных. Для тех, кто не воюет ни с кем и одновременно воюет со всем миром. Но излагать эти мысли Бенёвскому мне пока не хотелось.
– Другого оружия нет и быть не может, оно просто не нужно! – Бенёвский теперь обращался к немцу. – Когда я достигну своей цели, на всей Земле установятся справедливые законы мы развеем тьму невежества, и люди сами станут управлять своими жизнями! Войны, от которой вы так счастливо убежали, просто не случится! Так помогите же мне.
Судя по лицу Отто, он не считал свой «побег с войны» счастьем. И вообще Бенёвский ему, кажется, не нравился. Но он любил Монику, а Моника слушалась полковника. Я почти полностью поняла, как обстоят дела, но несколько вопросов еще оставалось.
– Капитан Шпеер доставил вас и ваших людей на Мадагаскар? – спросила я. – Так что там спрятано тамплиерами? Неужели…
– Шпеер доставил нас на Мадагаскар, потому что я обещал ему, что там он получит то, зачем и отправился в прошлые века – оружие! – Бенёвский встал и заходил по комнате туда‑обратно. – Оружие для бушующей где‑то в будущем великой войны, в которой принимает участие весь мир… Интересно, теперь, когда миссия Шпеера закончена, так же как и его земной путь, а я на пороге исполнения своего плана – эта война все еще существует? Или, если вы, фон Белов, сейчас перенесетесь туда, ее уже нет?
– Я был на этой войне, – мрачно сказал Отто. – И никуда она не денется, Бенёвский. Такая война не денется никуда. Вы фантазер.
– Да как вам угодно! – поляк немного обиделся и снова подошел к нам с Клодом. – Милая Кристин, уважаемый Дюпон!
– Когда‑то в юности я, жадный до знаний, встретился с одним удивительным человеком. Он был одним из последних либери, граждан республики Либерталия, созданной на Мадагаскаре. Я сразу удивился – почему там? Почему именно на этой далекой земле европейцы решили выстроить первое свободное государство?
– Потому что Мадагаскар чертовски удобно расположен! – может, я и не бывала в тех морях, но карты видела. – Если иметь там хорошо укрепленную базу, можно захватывать португальские корабли. А они везут товары из Индии, Японии, Китая! Сказочно богатым можно стать очень быстро. Потому португальцы и не пускают никого за мыс Доброй Надежды на юге Африки – в тех морях они нападают на всех, хуже чем испанцы в Карибском море.
– Ну, это в вашем времени, милая Кристин… В том, которое я могу назвать своим, величайшей морской державой является Англия. Ходят там и французские, и голландские корабли, но зачем же сразу – грабить? Можно просто взять налог.
– Ага, как губернатор Тортуги! – хохотнул Клод. – Он тоже берет налог с награбленного. А те, кто ему платят, тоже берут налог – с тех, кто грабит индейцев и плантаторов.
– Да не надо никого грабить! – запротестовал Бенёвский. – Хотя в чем‑то вы правы… Нашлись среди либери и такие, которые занимались пиратством. Но смысл республики Либерталия совсем в ином! И рухнула она всего лишь потому, что один из секретов, оставленных тамплиерами, не был ими раскрыт. Основатели Либерталии не смогли найти Храм. А находится он именно там, на Мадагаскаре. Так, Иван?
– Именно так, полковник! – Устюжин подошел к нам сзади и приобнял за плечи. Мы с Клодом отшатнулись в разные стороны. – Да нет, я просто… Вы же теперь с нами, понимаете? Вам Мауриций еще такое расскажет – закачаетесь! Это же счастье для всех! Вы поймете, и мы подружимся! А я видел копии писем, что эти либери Петру нашему писали. Там все сказанное есть Храм, его строили тамплиеры, для этого Храма и золото им было нужно, и другое богатство. Когда в Европе это поняли монархи, то убили рыцарей Храма. Но тайны они не выдали! Только либери ее знали. И кое‑что рассказали Петру Алексеевичу, когда просили помощи и дело совсем плохо стало. Эх, жаль, не получилось у него экспедицию снарядить, погибла Либерталия.